Текст книги "Рукопись Бэрсара"

– Люди из предместий?

– Я ещё не забыл родной язык, биил Бэрсар, и могу отличить бедняков от черни! Поганая чернь, гниль людская! Они слоняются возле наших домов, пьют во всех кабаках, и золото бренчит в их карманах. А вы знаете, сколько раз на него покушались? Уже трижды!

– Четырежды, – говорю я.

– И ни разу злодей не был пойман! Их просто убивали на месте потому что мёртвые не болтают.

– И вы сказали Огилу?

– Да. Я был допущен к нему для беседы наедине и сказал то, что почитал неизбежным сказать. – Поглядел на меня и невесело усмехнулся: – Как спасти того, кто не хочет быть спасённым? Он дал мне понять, что у меня есть и свои дела, а это значило, что судьба моя решена, ибо мне известно, сколь болтливы дворцовые стены. Мне предстояла поездка в Тардан, но едва я узнал, что аких удалил от себя Дибара…

– Дибара? Биил Эраф, скажите, что это неправда! Биил Эраф… о, господи!

Сижу, закрыв руками лицо, и в глазах у меня река. Серая, стремительная река, которая уносит его. Его. От меня.

Что мне этот Квайр и это мир? Что мне все эти пустяки, разделившие нас? Баруф, друг мой, брат мой, мой соплеменник, неужели тебя убьют? Неужели я позволю тебя убить?

Я позволил его убить. Шестое из покушений. Утром. Он шёл во дворец, а в одной из дворцовых башен его уже ждал убийца. Стреляли дважды. Первой пулей ранен солдат из конвоя, вторая была его. Будь с ним Дибар, он бы его прикрыл, и забрал бы себе его пулю, но Дибара он отослал в Согор. И кто-то успел прикончить убийцу, потому что мёртвые не болтают.

В Касе объявлен траур. Я хочу, чтобы Кас плакал о нем, и Кас о нем плачет.

Разбитая пополам несуразная жизнь. Я слишком давно быль готов, и это почти облегченье. Боль легче, чем ожидание.

А в Квайре уже началось.

Лесная граница пока не закрыта, и новости в полном объёме приходят ко мне. Три дня опоздания – по местным понятиям сразу. Как жаль, что Зелор так сурово отверг передатчик…

День первый. Растерянность, страх – и внезапные беспорядки. Квайр отдан взбесившейся черни. Подонки врываются в дома горожан, грабят, убивают и жгут. В предместьях молчанье, городские ворота закрыты, гарнизон безмолвствует.

День второй. Войска подавляют бунт. Тадас Таласар объявляет себя акихом, приводит к присяге войска и клянётся перед народом раскрыть заговор убийц и безжалостно покарать тех, кто лишил нас Спасителя Квайра.

Первый – убийства, третий – аресты. Опустел для меня Квайр. Все, кого мы с Баруфом прежде считали друзьями, кто был прозревающий совестью этой страны. Их не в чём было бы обвинить. Те, кого можно, сейчас в дворцовых подвалах.

День пятый. Преждевременное восстание каларов. Смерть Баруфа сорвала их планы, и они пропустили свой шанс. Все. Калар Эсфа, прославленный победитель Кевата, уже подводит к Назеру войска. Бойня. Квайрцы против квайрцев. Дожили!

Суды, казни. Гарнизоны во всех замках. И – тишина.

Прекрасная режиссура; знакомый почерк, я и сам недавно сыграл в поставленной им пьесе. Пришёл на подготовленную сцену и отыграл свой акт. Теперь играет Таласар. Фанатики и подлецы насилуют историю без страха. Но виноват-то ты, Баруф. Ты ведал, что творишь.

Теперь я знаю, что тебя сгубило. Олгон. Та самая порядочность, что не в рассудке, а в крови. Ты этого не смог. Спасибо и на том.

Суды, аресты, казни; казни без судов, убийства без арестов – наш святой Баад при деле! Убийца за работой. Хороший аргумент нашёл ты в нашем споре!

Прости меня, Баруф! Не мне тебя винить, ведь сам я убежал, удрал, как трус, чтобы не брать на душу эту мерзость. Но ты был прав. Все верно, нет других путей.

Все ложь. Я не хочу поверить в эту правду и в эту правоту пути по трупам. История рассудит? Нет. Она беспамятна или продажна. Мы не войдём в историю, Баруф, и это правильно. Неправильно лишь то, что ты ушёл, и я один. Один – чтобы доделать. Один – чтобы спасти все то, что ты сумел, от самого тебя и от себя. От нас.

Мне стыдно. Ты подобрал меня в лесу, заставил выжить – сделал человеком – а я тебя покинул и позволил, чтобы тебя убили. А я? Кто будет знать всю правду обо мне? И кто меня осудит?

3. ПРОЩАНИЕ

Почтённые люди не разъезжают весной. Они подождут, пока не просохнут дороги, а после спокойно и чинно отправляются по делам. Меня же весна обязательно сдёрнет с места, и я тащусь, ползу, утопаю в грязи на топких лесных путях – как видно, не стать мне почтённым.

Я даже люблю эти хлопоты и неуют, живую тревогу весеннего леса, его особенный детский шумок. А можно и проще: терпеть не могу засад. Засад, перестрелок, потерь. Я лучше съезжу весной.

Весенняя синева сквозь чёрную сеть ветвей и запахи, звонкие, как свобода. Моя коротенькая свобода от дома до цели, длинною ровно в путь.

Будем довольны и малым: я в пути, я свободен, со мною Эргис и десяток надёжных ребят – только парни Эргиса без соглядатаев Братства. Словно я вылез из панциря и накинул просторный тапас.

Нет. Я всё равно не свободен. Я поехал с Эргисом не потому, что хотел с ним побыть. Я просто не мог бы оставить его в Малом Квайре. Сейчас у него и у Сибла поровну сил, и я не хочу вместо Каса найти пепелище.

И в путь я отправляюсь не от тоски по грязи, а чтобы как следует образумить Асага. Асаг – есть Асаг, и его достоинства равны недостаткам – он видит лишь то, что ему достаточно видеть. Пока управляю я, он держит сторону Братства, дадим же ему Малый Квайр – пускай он увидит все. Асагу придётся утихомирить Братство. Как только все поползёт у него в руках, он сразу затянет подпругу. Это мне не следует быть жестоким – Асагу дозволено все…

Деревья чуть разошлись, и можно догнать Эргиса. Мы едем с ним рядом, и нам не хочется говорить. Нам просто хочется ехать рядом, взглянуть, улыбнуться – снова молчать. И вдруг:

– А ко мне давеча Ларг приходил. Урезонивал: чего, мол, с Сиблом не лажу. Братьев, мол, не выбирают, всяких любить должно.

– А Сибла он урезонил?

– Его урезонишь! Ему господь на двоих отвалил: ума – палата, а норова – хлев.

Асаг управится, думаю я. Мы с тобой добрячки, Эргис, мы не прожили жизнь в Садане.

– А как с выкупными землями?

– Подерутся, – отвечал Эргис спокойно. – Пирги землю продали, а талаи не признали – угодья-то спорные. Ничего, – говорит он, – пирги сильней. А ежели талаи на юг пойдут, мы им, глядишь, против олоров поможем.

Все правильно, мне уже не нужны олоры. Кеват окончательно выведен из игры.

– Никак не привыкну, что нет Тибайена, – говорю я Эргису: кому ещё я могу такое сказать? – Мне его не хватает.

– Горюешь?

– Не очень. Просто пока был жив Тибайен, мы могли не бояться Квайра.

Он нахмурился и подогнал коня, потому что деревья опять сошлись, и теперь можно ехать только гуськом и вертеть в голове невесёлую мысль, которую я не доверяю даже Эргису.

В прошлом, описанном Дэнсом, Тибайен скончался бы через пять лет. Умер, добравшись до берегов океана и посадив на престол младшего из двоюродных внуков – в нарушение всех законов. Арт Каэсор оказался достоин деда, но сейчас ему только семнадцать лет, и он третий из сыновей.

Первое изменение, которое можно считать закреплённым. Лучше теперь не заглядывать в книгу: мы уже в неизведанном – и куда мы идём?

Нет, мне не в чём особенно себя упрекнуть. Когда я вступал в игру, ставка была ясна: жизнь живущих рядом со мной людей – единственно живущих, потому что те, другие, которых я знал, ещё не успели родиться.

А теперь другая игра, и снова все ясно до тошноты: по Дэнсу завоевание региона обошлось бы примерно в сто тысяч жизней. А победа Квайра без всяких «бы» обошлась примерно в сто тысяч жизней. И ещё ничего не исключено, даже если маятник теперь качнётся из Квайра, даже если это начнётся через десяток лет. И снова та же цена?

Что же делать бедному игроку? Драться с историей, выдирая из глотки сотни тысяч единственных жизней, что она норовит сожрать. И зачёркивать других – ещё не рождённых. Полтора миллиарда Олгонцев, треть населения всей планеты. Мои современники – друзья и враги, просто прохожие, лица из хроники, кто-то или никто – но их не будет, даже если они родятся. Это будут совсем другие люди – пусть даже лучше или счастливей – но всё равно не они. Где грань: которая определяет убийство: те мои современники – эти тоже, я жив в двух веках – они каждый в своём, но разве это значит, что один живее других и можно кого-нибудь предпочесть?

В тоске моей давно уже нет остроты, вполне умеренная тоска; наверное, я так усердно жую эту мысль всего лишь для оправдания перед собой: я этим мучился, я думал об этом.

Я этим мучился – но я не выскочу из игры. Как я могу выскочить из игры, если я – рулевой, который ведёт свой корабль через забитое скалами и минами море? Если всё, что я сделал, погибнет, выскочи я из игры? Если так хочется посмотреть, что же из этого выйдет.

Но детский лепет весеннего леса, и птичий гомон, и запахи, звонкие, как свобода. Мне вовсе не хочется ковыряться в душе, расчёсывая её болячки. Есть день, который я вырвал у Каса, и, может быть, хоть раз этим летом я увезу с собой Суил, и мы побудим с нею вдвоём – она и я, свободные люди, принадлежащие только себе.

Я не смогу увезти Суил. Гилор слишком мал для таким путешествий, а Суил не оставит его одного. Она права – мы не можем доверить ребёнка Братству. Оно уже предъявляет права на Гилора и ждёт – не дождётся, когда же сумеет его отнять.

В такие минуты я ненавижу Братство. Мало ему меня самого – оно лезет в каждую щель моей жизни, заставляет меня притворяться, становится между мной и Суил. Бедная девочка, ей ещё хуже, чем мне. Я хоть уехать могу, затеряться в дороге, ненадолго исчезнуть в лесу, а она на виду под назойливым взглядом Братства и ревнивыми взорами женщин – страшной силы Малого Квайра. И если эта сила пока помогает мне, в том заслуга только Суил…

– Эй, Тилар! – говорит Эргис. – Ты чего смурной? Не отпускает?

– Не отпускает, – отвечаю уныло. – Слушай, Эргис, с Угаларом ты связь держишь?

– Ну, не то, чтобы связь…

– Мне надо бы с ним повидаться на обратном пути.

– А чего не с Криром?

– Хорошо бы ему навестить Исог.

– И чтоб все шпионы за ним?

– Ты прав, – говорю я ему. – Я напишу Криру.

А лес не спеша перематывает дни – от утра к полудню, от полудня к ночлегу; мы едем, ночуем, посиживаем у костра; я вовсе не тороплюсь – мне незачем торопиться. Мой мозг и моя душа не в ладу, вот в чём опасность…

Мозг вовсе не против того, что творится в Квайре. Таласар истребляет знать? Это неплохо. Он ослабит сильных и тем облегчит земельную реформу. Уничтожает инакомыслящих? Квайр, конечно, за это ещё заплатит, но пока это укрепляет квайрскую церковь и способствует её отделению от Единой. Таласар ввёл полицейский режим, все боятся всех, армия непомерна велика для страны – ну и что? Таласар не бессмертен, а чтоб провести страну к другому укладу, на долгий срок нужна очень сильная власть. Уйдёт Таласар, и Квайр когда-нибудь выйдет из мрака могучей страной с неплохой промышленностью и крепким крестьянством. Ни я, ни Баруф не сумели бы этого сделать, не ввергнув страну в муки гражданской войны.

А душа? Ей тошно и стыдно за то, что мы принесли в этот мир. Баруфу легче, он вовремя умер…

А лес не спеша перематывает дни, и опять вокруг кислый лесок Приграничья. Его болота, его кривые стволы, и память, сидящая в теле, как рана. Никто не отыщет здесь наших могил – мы прятали их от кеватцев. Болотная жижа прикрыла остатки костров, всосала тела и оружие, смыла и кровь, и славу.

Бесславная и безрадостная война, которой я почему-то горжусь, хоть должен стыдиться. И мы приезжаем к Тайору.

Лесная деревня, сухая среди болот, домишки на сваях, чумазые ребятишки, и встреча по протоколу. И я убеждаюсь, что слава жива. Негромкая и простая, как сам Тайор и его кривоногое пламя.

Сидят у костра в гостевом покое в своих вонючих мехах, немногословные и прямые, как удар ножа, как полет стрелы. И с ними я говорю о том, что было бы болью в Касе и болью в Квайре, но здесь это просто жизнь.

Мы с ними возобновляем военный союз. Нам всё равно, кто введёт войска в Приграничье. Если это будет Кеват, мы выступим против Кевата. Если это будет Квайр, мы выступим против Квайра.

И девушка хегу, воин в грязных мехах, украдкой улыбается мне.

Мы уже на землях Кевата, но мне знакомы и эти места. Пока ещё лес, но все выше и все суше. Мы поднимаемся по плато и скоро выйдем к истокам Истары. Теперь мы движемся по ночам и пару раз успели подраться.

Кеват распадается на глазах. Я сам приложил усилий, чтобы это все поскорей расползлось, но обстановка меняется слишком быстро, теперь это надо чинить – что намного трудней. Скорей бы добраться до места и взяться за дело…

И вот мы добрались до места. Мой давний знакомец, с которым мы никогда не встречались, но я доверяю ему.

Тимаг Фарнал, когда-то кеватский посланник в Квайре. Он был слишком честен сообщал только правду. Квайр не сломлен, твердил он в своих отчётах. Нельзя спешить, надлежит соблюдать осторожность, чтобы не вызвать опасных Кевату переворотов. Тибайену не это хотелось слышать, и Фарнал был отозван. А когда оказалось, что прав был именно он, его ввергли в опалу и сослали в одно из имений. И все каждый раз, когда подтверждался один из его прогнозов, только молиться, чтоб Тибайен не вспомнил о нем.

Гон Эраф отозвался в нём вполне благосклонно, и я написал Фарналу ещё перед первой войной. Без всякой надежды, просто нащупывал точки опоры в Кевате. И неожиданно получил ответ – умный, достойный и весьма осторожный.

Он не был моим разведчиком: не выдавал никаких секретов, не сообщал ничего, что можно считать государственной тайной. И всё-таки он мне давал не меньше других – тех, что вели разведку и сообщали секреты. Он был для меня ключом к Кевату, он помогал мне понять Кеват, почувствовать изнутри; я это использовал в работе с другими – с теми, кого вовлекал в заговоры, кого подкупал и кого выручал из беды.

– Вот мы и встретились, саэссим, – сказал мне Фарнал. Совсем такой, как я представлял: невысок, довольно скуласт, как положено кевату хорошей крови. Умные глаза, насмешливый рот и обильная проседь в холёной бородке.

– Я рад вас видеть, эссим Фарнал. А это мой побратим и правая рука – биил Эргис Сарталар.

– Я рад увидеть биила Эргиса, – с усмешкой сказал Фарнал. – Я всегда ценил его высоко. Никто не давал за его голову больше, чем я.

Эргис не без ловкости поклонился. Он так обтесался за все эти годы, что неплохо смотрелся бы и во дворце. И за роскошным ужином он тоже неплохо смотрелся. Я даже немного гордился им: тем, как он держится, как он ест, как поддерживает пустую беседу.

Но мне не до светских бесед, и я веду разговор к тому, зачем я приехал, и в чём Фарнал обещал мне помощь.

– Да, он здесь, саэссим, – отвечает Фарнал. – Это было не очень просто, потому что гарет имеет причины не доверять никому. Но и не очень сложно, потому что он помнит о нашей дружбе с сагаром Валдером. Мне странно до сей поры, – говорит Фарнал, и улыбка, насмешливая и печальная, скользит по его лицу, – почему другие, знавшие о нашей дружбе, никогда не вспомнили обо мне.

А вот и решительная минута – мы с Фарналом входим в его кабинет, и тот, ради кого я приехал, поднимается нам навстречу. Он чем-то очень похож на Эргиса: такой же быстрый, все замечающий взгляд и та же упругая сила в движеньях.

– Приветствую вас, гарет Сифар, – говорю я ему. – Я мог по достоинству оценить вашу доблесть, и очень благодарен эссиму Фарналу за то, что он дал мне возможность увидеть вас.

– Спасибо на добром слове, – сказал Сифар и быстро взглянул на Фарнала.

– Мой гость, визит которого я считаю честью, саэссим Итилар Бэрсар, – ответил Фарнал не без тревоги.

Сцена достойная хороших актёров! Сам-то я совершенно уверен, что Сифар не нарушит законов гостеприимства, Фарнал же в этом совсем не уверен, и Сифар, по-моему, тоже.

И я говорю:

– Наша вражда позади, гарет Сифар. Война закончена, и пора заключить мир – или перемирие, если вам это больше по нраву.

– Совсем не по нраву, – ответил он хрипло, – и если бы не уважение к дому… Мне не о чём говорить с убийцами и колдунами!

– Ну да, – сказал я с усмешкой. – Мы убивали людей, которые шли к нам в гости. Мы вас позвали, и вы явились нас навестить. Оставьте, гарет! Вы пришли на нашу землю, а не мы на вашу. Оружие выбирает оскорблённый!

– Мы честно воевали! – сказал он яростно. – Не нападали из-за угла и не колдовали!

– Ну да! Сто двадцать тысяч против тридцати. Очень честно! Оставьте, гарет, – опять сказал я ему. – Эти счёты уже потеряли смысл. Нам пришлось убивать вас из-за угла потому, что вас было в четверо на одного, и потому, что вы пришли на нашу землю, чтобы убить нас и сделать рабами наших детей. К чему эти оскорбления, гарет – мы что, плохо воевали?

– Да нет, – ответил он, – я такого не скажу.

– Вы проиграли войну, когда Тибайен сместил сагара Валдера. Глупо и несправедливо – но нас это спасло. Я уверен, что по своей воле Валдер не пошёл бы на Исог. Он потерял бы ещё сорок тысяч, прорываясь через малые крепости, но вывел бы в Средний Квайр остаток войска с несломленным духом.

– Да, – угрюмо сказал Сифар.

– Поверьте, я искренне сожалею о смерти сагара Валдера. Будь он жив, я искал бы встречи с ним. Теперь же вся моя надежда на вас. Знаете, гарет, довольно трудно восхищаться врагом, но этот ваш прорыв у Исога, когда вы вклинились между нами и корпусом Тенфара… отличная работа!

– Рад слышать, – сказал он с усмешкой. – Хоть от врага…

– А ваша контратака на Тайара. Вы заставили Крира отступить, а это немногим удавалось!

– Не могу ответить на любезность. Ваше нападение на ставку Лоэрдана подвигом не считаю!

– Я тоже. Политическая необходимость. Тибайен назначил сагара Лоэрдана наместником Квайра, и потому он не должен был ступить на квайрскую землю. Извините, гарет, но будь это ставка сагара Валдера, её никто бы не раздавил, как лесной муравейник!

– Вот это истинная правда! – сказал Сифар. – У Абилора ещё хоть какой-то был порядок, а у этого…

И тут мы обнаружили, что хозяина нет. Тихонько исчез, пока мы препирались. Посмотрели друг на друга и улыбнулись. И я сказал:

– Господи, да что мы, в самом деле, бранимся, как купцы на базаре? Присядем и потолкуем, как положено добрым врагам.

– Добрые враги? Это вы неплохо сказали…

– Биил Бэрсар.

– Чего ж так просто?

– Знания не заменяют силу. Биил Бэрсар может вертеть царствами, а император Ангаллок не может вовремя победить.

– А так думаю, что и биил Бэрсар смертен!

– Я тоже.

Я сел и предложил присесть ему. Сифар поколебался и присел.

– Нам предстоит нелёгкий разговор, гарет Сифар. Приграничья нам никогда не забыть – ни вам, ни мне. Мы были врагами, и общее между нами только одно: мы сделали каждый для своей страны больше, чем было возможно. И наши страны одинаково нас наградили – предали и унизили нас.

– Это вы, похоже, к измене клоните!

– Нет, гарет, совсем наоборот. Родина – есть родина, даже если она несправедлива к тебе. Просто надеюсь, что и в этом наши судьбы схожи: служить своей стране – даже против её воли.

– Красиво сказано, биил Бэрсар! Не зря говорят, что языком вы орудуете, как саблей, а словом бьёте, как из ружья. Только я в таком поединке не противник. Моё дело – война, а не болтовня.

– Будь вы иным, я не стал бы ради вас таскаться по бездорожью. Мне нужна ваша помощь, гарет Сифар!

– Это в каком же деле?

– Я хочу поручить вам защиту границ Кевата.

Вот тут он сразу перестал понимать. Побагровел и схватился за пояс, где не было сабли. И только через минуту яростно прохрипел:

– Издеваться изволите?

– Нет, – очень холодно ответил я. – Я могу добиться, чтобы вам вернули ваш прежний корпус против квайрского войска?

– Знатная шутка!

– И Приграничье, – сказал я ещё холодней. – Не забывайте, гарет, в Приграничье хозяин я. И всякий, кто вступит туда – безразлично, вы или Крир…

– Так вы что, всерьёз? – спросил Сифар изумлённо. – Нет уж, биил Бэрсар, так просто вы меня не обкрутите! На голый крючок и рыба не идёт.

– А что должно быть на крючке?

– Да уж не одни слова, само-собой. Ну-ка, честно и по правде: что вы затеяли?

– А что вас интересует: зачем или сколько?

Он было насупился – и вдруг усмехнулся. И сказал с дружелюбной угрозой:

– А, вам охота знать, продажен ли я? Не-ет, биил Бэрсар, не продаюсь. Деньгами не брезгаю, да честь одна – другой не купишь.

– Тогда вы меня поймёте. Верьте или нет – но у меня в этом деле никакой корысти. Убытки и бесславье – вот и весь мой барыш. Просто за мною долг перед Огилом Калатом. Много лет мы были друзьями, но поссорились и разошлись. Оба хотели Квайру добра – но каждый на свой лад. В чем-то прав был он, в чём-то – я, но это теперь неважно.

У Квайра лучшая в мире армия – Огил все делал хорошо. Эта армия слишком велика для страны, и заманчиво пустить её в ход, когда рядом бессильный Кеват. Квайрская армия может захватить Кеват, и вы знаете это так же, как я.

Сифар заворочался, но промолчал.

– Но Квайр – маленькая страна, и ей не переварить Кевата. Кеват переварит Квайр, и результат будет тот же, как если бы вы победили нас. Но вероятное другое. Несколько лет кровавого гнёта – наш Таласар стоит Тибайена – и потом опять развал и грызня. Я этого не хочу. Квайр переживёт Таласара, и Кеват переживёт смуту. Если нашим внукам приспичит подраться – это уж их дело. Но пока я должен доделать то, что не закончил Огил – спасти Квайр, хотя бы и против воли Квайра.

Закончил и смотрю на Сифара, а он глядит на меня. Морщит лоб, откровенно чешет затылок. И наконец:

– Лихо заверчено! А ведь верится… Ладно, мне-то, коль не лукавите, все чистый прибыток. Корпус в руках, да на границе… А вы? Неужто против своих Приграничье подымете? Я-то этой сласти отведал, врагу не пожелаю. А как же против своих?

– Думаю, до этого не дойдёт. Если Крир узнает…

– А-га! – сказал Сифар. – Значит, он будет знать!

Ещё одна порция воспоминаний. Опять мы на той нашей, давней базе. Трава пробилась на крышах землянок, поляна в цвету – вся в мелких лиловеньких цветочках, и чуть горьковатый запах цветов, земли, травы и юных листьев. И с нами те девять из десяти, которые уходили со мною. Ушли в никуда и остались здесь. Банальная несправедливость того, что за наши победы и наши ошибки мы платим жизнями наших друзей…

Я тоже попался в ловушку, Баруф. Оказывается, в неё нельзя не попасться. Я думал, что это на год или два… нет, кажется, до конца.

Как жаль, что мне из этой тюрьмы не сбежать…

– Эй, Тилар, – говорит Эргис. – Ты чего, как филин днём, сидишь да глазами хлопаешь? Иль опять каешься?

Молчу, и он опускается рядом и начинает меня пилить:

– Чего бога гневишь? Все путём! В войне победили, дома достаток. Вон дорогу прорубили, купцы ездят, даст бог, на год храм закончим. Чего ещё надобно? Что люди на войне умирают? А ты как хотел? Дай бог нам всегда так воевать – чтоб за десятерых одного!

Эргис – настоящий друг, он думает обо мне лучше, чем я достоин.

– Ладно, Эргис, ты что-то хотел сказать?

– Ага, – отвечает он невозмутимо. – Крир получил твою писульку. Послезавтра, думаю, дос Угалар пожалует в Исог с проверкой.

– Думаешь или знаешь?

– Думаю, что знаю, а там как бог повернёт.

Так, есть в этой коробочке ещё кое-что на дне. Занятное наблюдение: вольно или невольно Эргис унаследовал нашу с Баруфом игру. Сейчас он дразнит меня, как сам я дразнил Баруфа, как будто бы хочет заполнить томящую меня пустоту.

Слова, думаю я, только слова. Теперь, когда нет Баруфа, мне легче его понимать и проще с ним ладить.

На этот раз победа за мной – ему надоело ждать.

– Знаешь загадку? Сухой в воде, холодный в огне, бредёт через лес – а его и зверь не ест.

– Человек от Зелора?

– Ишь ты, догадливый!

– Где он?

– К ночи будет. Чай, и нечистые не летают.

Эргис не выносит «невидимок», и я понимаю его. «Неприметных» в Олгоне я засекал всегда, у них всё-таки были лица, которые можно запомнить, но «невидимок» я не могу отличить друг от друга, я даже не знаю, разные это люди или всегда один человек.

Я думал об этом, когда ко мне привели «невидимку», о том, что же надо сделать с человеком, чтобы он стал таким, и даже не сразу понял смысл его слов. Чтобы понять, мне пришлось повторить про себя: «Карт, сын Гилора, арестован и доставлен в Квайрскую тюрьму. Дело держат в тайне, но, кажется, обвинят в заговоре».

Я не взорвался при невидимке. Терпеливо выслушал до конца, передал инструкции для Зелора и велел перейти на другой канал, там, где луна и старец. Это значит Лагар, Тардан – это где вода и рыба.

А когда невидимка ушёл и мы остались с Эргисом…

Я молча мечусь в холодной ловушке землянки, три шага туда – три шага обратно, и нельзя ничего сказать, слова рычанием бьются в горле, я бегаю и рычу, и Эргис с тревогой глядит на меня.

Он посмел! Ах, тварь…

Дети Гилора были семьёй Баруфа – единственной, какая была у него. Он их любил… только их он просто любил, ничего не загадывая и не примеряя их к цели. И когда он отправил мальчиков в Биссал… да, я знаю, он просто хотел их уберечь от того, что скоро должно начаться. И эта скотина посмела!

Да, конечно, это удар по мне. Но это удар и по памяти Баруфа. Я обязан выручит Карта ради Суил и ради себя самого, потому что меня осудят, если я брошу родственника в беде, но ради Баруфа я должен так это сделать, чтоб Таласар надолго запомнил урок.

Почему, ну почему я не вытащил мальчиков в Кас? Потому что они не хотели. Я их звал…

Врёшь, тоскливо подумал я, не очень-то ты их звал.

До сих пор мне везло с роднёй. Умница Зиран так сумела себя поставить, что наше родство не мешало ни ей, ни мне. Ирсал, как только узнал о моем избраньи, дал мне понять, что Братство выше родства. Брат Совета не может быть ни в каком родстве с Великим. Его жена и дети порой навещают мать, но только с чёрного хода и когда меня нет в Касе. А что бы я делал с братьями Суил? Отдать их солдатами под команду Эргису? Меня осудят, потому что они – мне родня, и потому, что они дети мученика Гилора. Поставить мальчишек над испытанными бойцами, над людьми, которые им годятся в отцы?

Теперь мне придётся об этом подумать. Надеюсь, что Нилаг успеет сбежать. Он служит в Соиме, почти у лагарской границы. Привычная мелкая мстительность Таласара. В свои восемнадцать лет мальчишка успел получить награду за храбрость, сражаясь в Биссале.

Ничего, подумал я, я и это припомню. Если вытащу Карта…

Ладно, Рават, ты этого сам захотел. Я думал начать позже…

Мы встретились с Угаларом, и это была весёлая встреча. Он понял мои побуждения, но не простил мне измены. А я подумал, что уже никогда не увижу его.

Мы мчимся в Лагар с весною наперегонки. Деревья покрылись листвой, победный и радостный птичий крик, и солнце, врываясь в разрывы крон, уже не гладит, а припекает. Уже подсохли лесные тропы, и мы не барахтаемся в грязи, а бодро несёмся вслед за весною.

И мы догоняем её в Лагаре. Здесь только-только проклюнулись листья и лишь начинают цвести сады. Мне очень нравится тихий Лагар, его деревни, его дороги, его приветливые городки, его придорожные харчевни с недорогой и вкусной едой.

Лагар – для меня почти эталон. Здесь есть всё, что задано Средневековьем, но человеку здесь можно жить. Когда я задумываюсь о Квайре – каким он станет в конце-концов? – мне хочется, чтоб он стал таким. Страною, где можно просто жить.

Ну, слава богу! Хоть одна приятная весть: Нилаг уже в Лагаре. Я не узнал его. Я помнил подростка с задумчивыми глазами, а тут встал на вытяжку рослый солдат.

Он даже нахмурился, когда я его обнял, и стиснул губы, когда я взял его руку.

– Здравствуй, брат! Как же я рад, что ты здесь! Что, тяжело пришлось?

– Нет… Карт… когда брали… он успел дружку шепнуть, чтоб меня упредил. Тот с утра отпросился – и в Соим. Ну, я смекнул: Карт хочет, чтоб я ушёл. Ему так проще. Ну, я и ушёл.

Как будто из дому вышел. А на деле – три дня через северное Приграничье, которое немногим добрее, чем юг.

– Ну и славно! – говорю я ему. – Мать-то как обрадуется! И Суил. Ты ведь и племянника ещё не видел!

– Нет, – говорит он и смотрит прямо в глаза. Ясный бестрепетный взгляд, прозрачный и непреклонный, очень знакомый взгляд, достойный братец моей Суил. – Ты… ты не серчай, Тилар, только я не поеду.

– Почему? Я тебя чем-то обидел?

– Нет. Ты не думай… я тебя почитаю… только неровня мы. Суил… она пусть, как знает… а мы из чужих рук хлеб не едим!

В Тардане я иногда бываю свободен. Работы хватает – и те немногие дни, что я могу здесь побыть, рассчитаны по минутам. Но в гавани, в пёстром кипении разноплемённой толпы, когда я гляжу на зеленую даль океана, на грязную грацию здешних пузатых судов…

– Биил Бэрсар! – он робко комкает шапку в могучих руках, привыкших к мечу и штурвалу.

– Рад вас видеть, итэн Лайол!

Ещё одно редкое приобретение – Лайол Лаэгу, лихой моряк и отважный пират. Все ерунда, это просто огромный мальчишка, которому хочется поглядеть, что там за краем земли. Я знаю, но не могу рассказать. Кроме торных дорого к побережью Ольрика, есть ещё не открытый никем Тиорон. Не открытый, не завоёванный, не разграбленный. Я не хочу ему зла. Пусть все идёт своим чередом.

Лайол Лаэгу нашёл меня в прошлом году. Не поленился приехать в Кас и добился встречи, хоть у нас как раз была небольшая война.

Огромный человек, робеющий и бесстрашный. Робеющий – потому, что я был последней надеждой, и если я откажу, придётся проститься с мечтой.

Как лёгкое дуновенье бриза в удушье моей несвободы.

Я дал Лайолу денег на океанский корабль и кое-что просчитал. И вот он уже готов, наш «Ортан», стремительный и остроносый, словно вольная чайка в утином пруду.

– Значит, все готово?

– Да, – отвечает он с гордостью и тревогой. – Вот как пройдут шторма, на святого Грата, если господь позволит, отчалим.

– Жаль, что я не сумею вас проводить.

– Жаль, – отвечает он и ещё свирепей комкает шапку. И, набравшись решимости:

– Биил Бэрсар, у нас не было разговору… но если я не вернусь…

– Мне будет очень жалко, итэн Лайол. Считайте, что мы – компаньоны, – говорю я ему, – и ваша доля несколько больше моей: вы рискуете жизнью, а я только деньгами.

– Спасибо, биил Бэрсар! Я – хороший моряк, – с простодушной гордостью объявляет он, – если я ворочусь…

– Корабль будет ваш, итэн Лайол. Мне не нужно ни золота, ни рабов, – говорю я ему, – только карты южного побережья. Как можно подробнее – особенно бухты и устья рек. И я буду очень доволен, если вы доберётесь с запада до Ольрика.

– Вы думаете… это можно?

– Вы это проверите, итэн Лайол. У меня есть ещё одно желание, но это может стоить вам немалых трудов.

– Ради вас?!

– К западу от Олгона есть несколько островов. Когда-то их было больше, но из разрушило землетрясение, и там до черта подводных скал. Один из островов довольно большой. Я хочу получить его описание.