Текст книги "Смятение сердца"

– Обещайте мне это, мистер Мак-Кракен. Это ведь ничего не будет вам стоить.

– Надеюсь, ты объяснишь мне, в чем дело?

Она почти уступила – таким искренним, таким повелительным был его взгляд. Дни и недели постоянной лжи, подозрений и недоверия утомили ее сильнее, чем сама дорога, и Сэйбл всем существом жаждала открыться, опереться на более сильное плечо. И все же… Хантер Мак-Кракен слишком долго был офицером. Кто мог знать, чью сторону он примет в критической ситуации? Армия охотилась за Черным Волком и, как коршун, набросилась бы на его сына. Маленький Ястреб был, конечно, под присмотром Быстрой Стрелы, который недолюбливал вождя племени сиу. Узнай Хантер все, что бы он сделал? Для начала не отдал бы ей ребенка, а потом и ее сдал в первом же форте?

Что бы она ни испытывала по отношению к проводнику, интересы Маленького Ястреба были важнее.

– Я не могу, – ответила она, понурившись и не замечая горькой усмешки Хантера.

«Она по-прежнему не доверяет мне!»

– В таком случае, Сэйбл, я ничего тебе не должен.

– Тише! – Испуганный взгляд метнулся к спящему лейтенанту. – Умоляю вас, мистер Мак-Кракен!

В лавандовых глазах была такая мука, что он невольно отвел взгляд. Маленькая рука с неожиданной силой сжала его локоть, и это не удивило Хантера. Он знал, какую сумасшедшую силу придает страх человеку слабому. Сэйбл была даже не перепугана – она была в ужасе, словно кто-то невидимый занес над ней нож. При всем богатстве воображения он не мог себе представить, что может привести в такое состояние молодую красивую женщину. Может быть, она похитила ребенка и опасается преследования? Догадка показалась ему нелепой, ведь Сэйбл не убегала от сиу, а, наоборот, возвращалась к ним. Тогда что же она делала среди белых? Жила какое-то время? Гостила у родных или знакомых?

Что, если ее муж – белый, а ребенок родился в результате изнасилования воином сиу? Это звучало достаточно правдоподобно – настолько правдоподобно, что Хантер с трудом подавил ревнивый гнев. Он успел привыкнуть к мысли о муже Сэйбл, смириться с его существованием, но теперь понял, что ни разу не заметил даже намека на то, что этот самый муж ее хоть как-то интересует. К кому она бежала от него? Неужели ей дорог тот, кто наградил ее этим симпатичным мальчуганом? Такой расклад совершенно менял дело!

Впрочем, от кого бы она ни бежала и к кому, с ним, Хантером Мак-Кракеном, ее связывало только деловое соглашение.

– Сделка за сделкой, – прошептал он иронически, наклоняясь вперед вопреки боли во всем теле. – Что ж, Сэйбл, заключим еще одну. Только будь уверена: я ничего не делаю даром.

– Ни минуты в этом не сомневаюсь, – ответила она рассеянно, занятая мыслями о том, не знает ли он больше, чем хочет показать.

Головни в костре рассыпались, разбросав вокруг угли и горячую золу. Ни Сэйбл, ни Хантер даже не вздрогнули.

«Он согласился», – думала она с облегчением. «Другой мужчина!» – раздраженно думал он.

– А теперь я побреюсь сам, – заявил Хантер, протягивая руку за бритвой. – После встряски, которую ты только что пережила, брадобрей из тебя никудышный.

– В таком случае надеюсь, что мне повезет и я отрежу вам язык. То-то наступит спокойная жизнь!

– Кто бы говорил, – буркнул он, невольно улыбнувшись.

Снова взявшись за помазок, Сэйбл вспомнила о Маленьком Ястребе. В ту самую минуту, когда она увидела Хантера в лагере пауни, она догадалась, что малыш остался с Быстрой Стрелой. Что с ним теперь? Здоров ли он, сыт ли? Младенец под присмотром мужчины! Она вознесла пылкую молитву, прося Бога, чтобы метис оказался пригодным для роли няньки. Пусть кто угодно платит за ее ошибки, только не Маленький Ястреб. Конечно, Быстрая Стрела уже понял, что она вовсе не кормящая мать, но догадается ли он использовать бычий пузырь? И потом, куда он мог направится с малышом? Где договорились встретиться он и Хантер? У Сэйбл язык чесался засыпать проводника вопросами, но она боялась, что лейтенант спит недостаточно крепко.

– Разбитое зеркало приносит несчастье.

Выведенная из задумчивости, Сэйбл посмотрела под ноги. Там валялось небольшое зеркальце – к счастью, оно не разбилось.

Оказывается, она сидела, держа его в руках, а Хантер брился самостоятельно. Она понятия не имела, когда он забрал помазок и бритву, но успел он многое. Единственный островок волос оставался на подбородке. Теперь в проводнике невозможно было не узнать кавалерийского офицера, когда-то рисковавшего жизнью ради стопки бумаг и однажды так бесцеремонно появившегося на балу в честь дня ее рождения. При виде таких, как он, чувствительные дамы от восторга лишались чувств, но она, молоденькая и до предела избалованная девчонка, пять лет назад узнала в его объятиях только страх и стыд.

– Почему ты так смотришь?

– Потому что… потому что вы очень изменились.

– К лучшему, или к худшему? – рассеянно спросил Хантер, стирая с лица остатки мыльной пены.

И то, и другое, подумала она. Радость для глаз, горе для сердца.

– Трудно сказать, – отмахнулась Сэйбл, прилагая усилие, чтобы не выдать впечатления, произведенного столь разительной переменой.

Хантер был явно разочарован, и это доставило ей грустное удовлетворение. Как следует сполоснув тряпку, она принесла свежей, очень холодной воды и приложила к ране на щеке холодный компресс. Трудно сказать? Совсем даже не трудно! Оказывается, губы у него красивой формы… Она совсем забыла об этом или, может быть, не заметила тогда, пять лет назад. Очень выразительный рот, решила она со вздохом.

Тем хуже.

Она выдрала длинную прядь волос из головы Хантера (настолько болезненно, насколько сумела), обмакнула в виски. Проделав то же самое с иглой, продела волосы в ушко на манер нитки.

– Кто научил тебя этому?

«Сестра», – ответила Сэйбл, но только мысленно.

– Рот должен быть закрыт! – отрезала она и придвинулась поближе.

Она примерилась так и эдак, не зная точно, куда опереться рукой. Хантер терпеливо ждал. Наконец, когда она уселась на корточки, меряя его оценивающим взглядом, он не выдержал:

– Можешь упираться так, как нужно, я потерплю.

– Я знаю, – ответила она с отсутствующим видом и, прежде чем воспитание успело воспрепятствовать намерению, уселась на Хантера верхом.

Его изумленный взгляд отрезвил ее. Она чуть было не соскочила и не бросилась в смущении прочь, но Хантер удержал ее за талию обеими руками.

– Похоже, на этот раз у тебя не выйдет быть и медсестрой, и леди одновременно.

Процесс бритья растревожил рану, она приоткрылась, возобновилось обильное кровотечение. Сэйбл поняла правоту слов Хантера: если она собиралась помогать ему, общепринятые нормы и правила поведения лучше было отложить на потом. К сожалению, ее смущала не только поза, но и вид вздутой, сочащейся кровью плоти. Вдруг ей станет дурно? Вот если бы это была салфетка, которую требовалось вышить…

Она проткнула кожу иглой. Хантер даже не вздрогнул. Его зрачки были расширены (от сильной боли, конечно), и он не сводил Глаз с ее лица. Стягивая края раны мелкими аккуратными стежками, Сэйбл боролась с желанием всласть поплакать. Что за гордость, думала она с восхищением и состраданием, что за мужество! Чувствуя, как стискивают ее талию горячие ладони, она не сомневалась, что Хантер испытывает ужасные муки.

Она даже не подозревала, до какой степени права. Хантер испытывал все муки ада. Вот только рана не имела к ним никакого отношения. По правде сказать, щека так горела и пульсировала, что он едва чувствовал уколы иглы. Зато тело Сэйбл он чувствовал каждой клеточкой. Она сидела лицом к нему, и оставалось только откинуться на спину, чтобы оказаться в одной из наилучших поз для занятия любовью. В этот момент он, как никогда, понимал тщетность попыток держаться подальше от этой женщины. Разве можно держаться подальше от подобного искушения? Его кровь была слишком горяча для того, чтобы следовать доводам рассудка. Смутно надеясь на то, что его рана все спишет, Хантер сжимал теперь уже бедра Сэйбл, с каждым движением еще немного сдвигая вверх ее юбки.

– Постарайтесь не шевелиться, мистер Мак-Кракен, – попросила она голосом, полным жалости. – Я знаю, вам очень больно, но я могу нечаянно попасть в глаз.

Он украдкой бросил взгляд из-под ресниц, проверяя, не разоблачена ли его уловка. Впрочем, ему было совершенно все равно.

Стараясь как можно лучше выполнить работу хирурга, Сэйбл не замечала, что все крепче сжимает ногами его бедра. Ее тело двигалось, терлось о него, и Хантеру казалось, что он чувствует сквозь юбки самое нежное, горячее и вожделенное место на ее теле. Образы, сменявшиеся в его мозгу, были один бесстыднее другого. Обнаженные тела, смуглое и белое; длинные гладкие ноги, обвивающиеся вокруг его бедер; его рука, свободно и смело блуждающая, где ей заблагорассудится…

Если бы можно было прямо сейчас, здесь, опрокинуть ее на землю и воплотить все эти мечтания в жизнь!

Потом, словно чтобы добить его окончательно, его голой груди коснулись твердые вершинки сосков. Хантер осторожно поднял взгляд, стараясь понять, замечает ли Сэйбл, что происходит. Она продолжала шить, от напряжения сильно прикусив нижнюю губу. Судя по всему, у нее устала левая рука, придерживающая края раны, и она уперлась локтем о седло у самой шеи Хантера. Именно поэтому ее груди прижимались теперь к его телу – теплые, мягкие, дышащие учащенно и неровно.

Неожиданно Сэйбл наклонилась перекусить волосяную нить зубами. Их взгляды встретились, и она вздрогнула, ткнувшись ему в щеку коротким подобием поцелуя.

– Вот и все, мистер Мак-Кракен.

– Что, уже? – Он-то надеялся, что это будет длиться и длиться! – Не может быть, чтобы все было сделано!

– Порой я готова придушить вас своими руками, мистер Мак-Кракен, – ответила Сэйбл тоном, в котором ясно слышалось: пора бы вам подумать о своем поведении. – Но это не значит, что я буду мучить вас дольше, чем это необходимо.

Она шевельнулась, собираясь подняться, но ладони Хантера продолжали удерживать ее.

– Ты могла бы не тратить столько времени и сил. На мне все заживает, как на собаке.

– Лучше не испытывать судьбу. И потом, ваши раны – результат моей неосторожности, и я просто обязана была позаботиться о них.

– Я на тебя не в обиде.

– Тогда отпустите меня. – Когда новая попытка освободиться также не увенчалась успехом, Сэйбл перестала притворяться хладнокровной и взмолилась:

– Пожалуйста, не удерживайте меня, мистер Мак-Кракен!

– Ты еще не сказала, что тоже прощаешь меня.

– За что же?

– За то, что не сумел тебя защитить.

Хантер сказал это скорее сурово, чем просительно, но Сэйбл расслышала в его тоне скрытую мольбу, невысказанную потребность в ласковом слове. Все лучшее в ней сразу откликнулось.

– Мы живы, Хантер, остальное не важно, – прошептала она.

Звук собственного имени, впервые произнесенного ее губами, был так странен и трепетен, что хотелось поймать его ртом, отведать на вкус. Ласка, по которой он истосковался за недели, прожитые бок о бок с этой женщиной, светилась в ее глазах и была адресована именно ему. Хантер снова забыл данный себе зарок, забыл намеренно и с готовностью. Прижимаясь к губам цвета спелой вишни, он весь дрожал, дрожь порождала боль, и боль была частью наслаждения.

Сэйбл ответила ему пылко, с ощущением жажды, которая только возрастала. Губы, у него были все еще припухшие – то мягкие, как бархат, и едва прикасающиеся, то сильные и жадные. Рот и язык на вкус отдавали кровью. Она не сознавала, что тихонько стонет, что руки зарываются в волосы, а бедра бесстыдно движутся, чтобы можно было лучше чувствовать растущую выпуклость внизу его живота. Возбуждение перечеркнуло все предписания хорошего тона.

С самой первой секунды Хантер понимал, что зайдет еще дальше, чем уже случалось. Он даже не пытался бороться с собой. Он должен, просто должен был дотронуться до ее грудей, чтобы воплотить хоть одну мечту, созданную разгулявшимся воображением. Протянув руку, он секунду помедлил – и опустил ладонь на часто вздымающийся округлый холм.

Он ожидал возгласа, толчка в грудь, пощечины и готов был принять все это, как заслуженную кару. Но ничего не случилось. Наоборот, Сэйбл прижалась еще теснее, безмолвно предлагая продлить украденную ласку.

Украденную. Все, что бы он ни получил от нее, будет ворованным.

Крошки с чужого стола.

Наслаждение, взятое взаймы.

Глава 16

Хантер оттеснил мрачную тайну своего прошлого, отбросил честь и предписанные обществом правила, которым следовал вопреки участи добровольного отщепенца. В этот момент он готов был жадно схватить каждую брошенную ему подачку, каждый миг наслаждения, которое Сэйбл так безрассудно дарила ему. Она не могла быть всецело его, даже если бы обстоятельства изменились. Он был неподходящей парой, тем более для такой женщины, как она. Что бы она ни чувствовала к нему, это чувство было обречено. Узнав правду, всю до конца, она тотчас отвернулась бы от него. Значит, оставалось пользоваться драгоценным моментом краденого счастья, и это примешивало к наслаждению ярость и тоску. Прикасаться к Сэйбл было все равно что прикасаться к собственным воспаленным ранам, бередить их, будить застарелую боль. Ничего хорошего не могло выйти из радости, замешенной на горечи. Но и назад дороги не было. Прошлое слишком долго держало его в своих темных глубинах, не позволяя чувствовать, желать и любить. Постепенно в душе Хантера образовалась громадная пустота, требующая заполнения. В его душе было слишком много мрачных тайников, и он тем более тянулся к свету, жадно черпая из чистого желания Сэйбл, как из прозрачного источника.

Она была такой живой в его руках и в то же время такой покорной! Звуки, которые она издавала, напоминали то мурлыканье оглаживаемой кошки, то ее хищный крик, Хантер слышал то страстный бессвязный шепот, то стон, и сам что-то шептал в ответ, не задумываясь, что именно. Движения их становились все более исступленными, пока оба не отпрянули с одновременным возгласом боли.

Сэйбл схватилась за затылок обеими руками.

Хантер, морщась, держался за правый бок.

Воспоминание оставалось не только в памяти, но и во всем теле: вкус рта, густота и жесткость черных волос, запах кожи. А еще было ощущение ладони на груди, словно там остался заметный даже на взгляд отпечаток. Что, если бы и она положила руку… Сэйбл отшатнулась от этой непристойной мысли.

Она робко посмотрела на Хантера. Тот не отводил взгляда от ее бедер, оседлавших его. Ленивая, многозначительная улыбка блуждала по его губам. Вспыхнув до корней волос, Сэйбл соскочила с него, точно ошпаренная. Он протянул было руку, чтобы поймать ее и удержать, но сдался боли и снова схватился за бок.

– Что такое, что случилось? – Сразу забыв про смущение, Сэйбл склонилась к Хантеру так резко, что стукнулась подбородком о его темя. – Ой! Простите, ради Бога!

Она легко тронула его ребра с правой стороны. Он содрогнулся.

– У вас есть хоть одно неповрежденное место, мистер Мак-Кракен? – спросила она, сверкая глазами, полными чем-то вроде негодования.

– Ты выглядишь ничуть не лучше, – усмехнулся тот.

– Благодарю, вы очень любезны, – огрызнулась Сэйбл, вздернув подбородок.

Она поднялась, запустив руки в перепутанные волосы. Пропылившись, они потеряли цвет красного дерева, превратившись в тускло-коричневые, но так и остались густейшей гривой, в которой пальцы Сэйбл запутались и потерялись. Посмеиваясь, Хантер мельком посмотрел на свои пальцы и вдруг заметил, что они в крови. Почему? Неужели это ее кровь? Улыбка на его лице сразу померкла.

– А ну-ка, присядь.

Она пропустила приказ мимо ушей, продолжая осторожно ощупывать затылок.

– Сэйбл!

– Вы же обещали! – прошипела она, покосившись на Ноя, который продолжал крепко спать.

Вместо ответа Хантер схватил ее за руку и потянул к себе. Рана была неопасна: рассеченная кожа и порядочная шишка могли со временем зажить – но пока это должно было причинять серьезное неудобство. Он дотянулся до жестянки с водой, намочил кусок ткани и коснулся вздутия под волосами. Сэйбл напряглась, но стояла спокойно, не мешая ему заниматься раной.

– Откуда у нас столько тряпок?

– Это была одна из нижних юбок. – Сэйбл покосилась через плечо, сверкнув глазами сквозь завесу падающих на лицо волос.

– Если ты будешь продолжать в том же духе, то скоро будешь щеголять в чем мать родила, – доверительно сообщил Хантер ей на ухо.

– Неужели эти шуточки обязательны? – возмутилась она, сгребая волосы в горсть и открывая пылающие щеки.

– Не обязательны, но желательны, потому что от них ты пылаешь, как факел.

Он умолчал о том, что несколько лет видел на женских щеках только искусственный румянец. Его улыбка заставила Сэйбл невольно бросить взгляд на его рот. Она смутилась еще сильнее.

– Вам не следует так целовать меня, мистер Мак-Кракен, – пробормотала она, остро сознавая, что каждый новый эпизод с поцелуями еще чуточку подтачивает стену, за которой она скрывается, и все сильнее разрушает образ замужней женщины и матери.

– Так скажи мне, как целовать тебя. Клянусь, я буду строго следовать указаниям.

– Вы отлично понимаете, что я имела в виду, – вздохнула она, возводя глаза к небу.

В следующее мгновение она вновь посмотрела на Хантера и, как ей показалось, уловила короткое, как вспышка, выражение боли на его лице. Но было ли оно или ей просто почудилось? Она не могла утверждать с уверенностью.

– Да уж, как не понять, – сказал Хантер устало, потом выдавил из себя улыбку. – Прощения мне нет, высечь – и то будет мало.

– Вот хорошая мысль! – воскликнула Сэйбл, связывая обрывки юбки в один длинный бинт. – Я подумаю над этим предложением. А теперь прекратите шуточки и медленно, очень осторожно поднимите вверх обе руки.

– Будь нежной со мной! – томно простонал Хантер.

Ну что в нем было такого, что волновало ее вопреки всему? Сэйбл страстно пожелала, чтобы он сейчас же, немедленно превратился в толстого, покрытого бородавками коротышку.

– Лучше ответьте, трудно ли вам дышать, – буркнула она, аккуратно обматывая самодельным бинтом его мускулистый торс.

– Как будто нет. А что такое?

(Она касалась щекой его груди каждый раз, как заводила бинт за спину!)

– Если ребра сломаны, легкие тоже могут быть повреждены, – сказала она с важностью, завязывая крохотный бантик у него под мышкой.

– Радужная перспектива.

– Я думаю, до этого не дошло, так что считайте себя счастливчиком, мистер Мак-Кракен. Этот пауни как следует поработал над вами.

– Похоже, тебя это не слишком огорчает, – сверкнул глазами Хантер, но сразу смягчился. – Кстати сказать, я бы предпочел называть тебя по имени. Я слишком долго хотел его узнать, чтобы так просто от него отказаться. Интересно, что следует за «Сэйбл»?

– Ничего! – отрезала она, ткнув ему рубашкой в самое лицо.

– Чертовка! – Отмахнувшись от рубашки, Хантер схватил Сэйбл за руки и поднес к глазам ее израненные запястья. – Этим надо будет заняться, и поскорее.

– Я прекрасно обойдусь без вашей помощи. – Она попробовала вырваться, но не сумела. – Мистер Мак-Кра…

– Хватит. Скоро я начну ненавидеть эти слова, хотя они и часть моего имени. Меня зовут Хантер.

Он мягко приложил обе ее ладони к своей груди, прижав их, когда она сделала очередную попытку вырваться. Сэйбл прикусила губу, глядя снизу вверх с детским упрямством. Положительно, она вела себя странно: то казалась отстраненной и чопорной, как совсем юная и неопытная девушка, то боролась с ним, словно боясь себя самой, то бросалась в его объятия с поразительным пылом. Вот и сейчас она смотрела на него открыто, доверчиво, как бы говорила взглядом: не обижай меня, я этого не заслуживаю. Как ему хотелось стереть отпечаток невинности с ее лица! Эта невинность означала, конечно, что она принадлежит другому, кто бы он ни был, что ему она не может принадлежать.

И Хантер отпустил Сэйбл, но только для того, чтобы, мягко скользнув по ее рукам и плечам, взять ее лицо в ладони. Подчиняясь движению его рук, она подалась ближе, еще ближе. Едва слышный жалобный звук вырвался у нее, но она не сопротивлялась. Она просто опустила ресницы, укрыв от его взгляда отсвет индиго в своих глазах. Этого оказалось достаточно. Если секунду назад Хантер и лелеял в душе темные желания, то сейчас они растаяли или отступили. Так бывало всегда в присутствии Сэйбл: она сглаживала острые углы его натуры, заставляла всплыть на поверхность все лучшее, что было в нем, возвращала его к образу человека цивилизованного.

Прикосновение его губ было теперь полно нежности, не страсти. Даже щекочущее движение языка вдоль нижней губы было ласковым, осторожным, словно Хантер боялся спугнуть драгоценное мгновение. Она дрожала едва заметно и – он это чувствовал – ждала. «Не смотри на меня, не искушай меня!» – взмолился он безмолвно. Темно-каштановые ресницы поднялись. Необычно темные, глаза ее заглянули очень глубоко в его душу, в тайные уголки, где таилась жестокость, упрятанная подальше от нежных созданий вроде нее. Что ж, с силой подумал Хантер, будь что будет! Настанут дни, когда он вновь будет один, и ночи, когда он окажется во власти кошмаров. Тогда, просыпаясь с чувством ненависти к себе, он будет вспоминать мгновения вроде этого и они оттеснят его сны.

Его израненный рот так странен на вкус, думала Сэйбл, как в тумане. Это вкус опасности, дикости и жестокости, вкус недавно пролитой крови и боли, которая еще длится. В самой мягкости его касаний кроется обещание большего, лучшего, волнующего уже одним своим приближением…

Его ласка порождала во всем теле чувство напряжения, снять которое способно было только прикосновение, и напряжение это стягивалось в низ живота, расходясь волнами между ног. С растущим бесстыдством она хотела, чтобы его руки коснулись ее именно там.

Она знала, что это называется плотским вожделением, а иногда даже похотью, что это запретно. Но как же это было прекрасно – желать! Она опустилась на колени, повинуясь властному движению, и прижалась губами ко рту Хантера, наивно имитируя единственный поцелуй, который был ей знаком, – его поцелуй. Она вся горела, наслаждаясь ощущением прохладной голой кожи его груди, она гладила ее в бессознательной благодарности за освежающее прикосновение, в своей невинности не придавая значения тому, что то и дело прикасается к соскам. Ей было довольно того, что ее ласка не вызывает у него протеста.

Что она делала с ним! Впервые в жизни Хантер не жаждал утолить страсть. Наоборот, он хотел, чтобы это продолжалось, чтобы его возбуждение достигало вершин, которые до сих пор не были ему знакомы.

Порыв ветра пронесся по поляне. Лошадь негромко заржала под деревьями. Ни один из них не слышал и не видел ничего вокруг.

Сладостное безумие охватило Сэйбл. Что-то вело ее незримой рукой, и разум не был нужен на этой дороге. Его ладони были на ее теле, казалось, сразу везде: на груди, на бедрах, между колен. Рот не принадлежал больше ей, он был его, и она не мешала ему странствовать где придется. Язык касался зубов, трогал внутреннюю поверхность губ, вызывая странную щекотку, почему-то отдающуюся между ног. Она почувствовала, что подол юбки ползет вверх по ноге. Холодный воздух коснулся колена, потом бедра… Она содрогнулась от сладкого сознания собственного безрассудства.

«Когда все кончится, она возненавидит тебя».

Хантер опомнился. Он почти потерял голову и теперь вернулся к действительности стремительно и болезненно. Кто говорил с ним? Совесть? Рассудок?

– Ты целуешь своего мужа так же, как и меня? – спросил он громко, не давая себе времени передумать. Лучше бы ему умереть, чем так обижать ее!

– Кого? – переспросила Сэйбл, отстраняясь, но не торопясь открыть глаза.

– Я говорю о твоем муже, отце Маленького Ястреба. Помнишь его? Мне вдруг стало интересно, как ты ведешь себя с ним.

Сэйбл показалось, что в прекрасную страну, где она пребывала, протянулась грубая рука и выдернула ее одним бесцеремонным рывком. Она открыла глаза, по-совиному мигая, ненадолго полностью потерявшая ощущение реальности. Потом пришло понимание.

– Негодяй! – крикнула она, отбросив руки Хантера и судорожно одергивая юбку.

«Ну же, сделай ей еще больнее! Нанеси ей такую обиду, чтобы она никогда больше не уступала тебе!»

– Если я негодяй, то ты маленькая сучка, которая явно не впервые наставляет мужу рога, – парировал Хантер.

Рука Сэйбл сама собой поднялась для пощечины, но она сделала медленный глубокий вдох и заставила себя опустить ее. Как же можно после всей этой нежности и страсти вдруг так унизить ее? Он ведет себя так, словно перед ним шлюха из борделя!

– Мне ничего не оставалось… – начала она, едва в силах шевелить губами.

– …как подчиниться? Я это уже слышал. – Хантер придвинулся к самому ее лицу, не обращая внимания на боль в боку. Он отдал бы все, чтобы поцелуями стереть слезы с ее глаз, но вместо этого добавил насмешливо:

– Можешь продолжать в том же духе и валить всю вину на меня, но мы оба понимаем, что к чему. Когда ты снова окажешься в постели с мужем и обхватишь его ногами, ты вспомнишь меня и насладишься вдвойне.

Он видел, что каждое слово обжигает Сэйбл, как удар бича, и с ужасом думал о том, что сам, своими руками убивает надежду на счастье. Единственное, что давало ему силы говорить, было горькое чувство правильности своего поступка.

– Да вы просто низкий, подлый развратник! И что еще хуже, вы лицемер! – крикнула Сэйбл, в ярости не заботясь о том, что может разбудить Ноя. – Вы мне противны! У вас не больше моральных устоев, чем у бродячего кота! Впредь прошу помнить, что я-то не бродячая кошка, мистер Мак-Кракен.

И она пошла прочь.

Хантер не удерживал ее.

«Держись от меня подальше, Сэйбл. Ради собственного блага держи свою ненависть наготове, как оружие».

Она сумела приоткрыть дверь, которую он захлопнул много лет назад. За этой дверью таилась худшая сторона его личности – узница, жаждущая вырваться на свободу. Сэйбл стояла сейчас, вставив в щель свою маленькую ногу и тем самым не давая двери закрыться. Она не понимала, от чего находится так близко. Неужели ей не было страшно рядом с мужчиной, который не постыдился посягнуть на чужую жену?

Он сделал все, чтобы преподать ей урок, чтобы создать между ними безопасную дистанцию. Может быть, это даст ему возможность продержаться. Ведь не может же это длиться вечно!

Сэйбл оглянулась. У нее были ненавидящие глаза, но даже и теперь он не мог оторвать от нее взгляда. Он думал о том, что это рвется наружу темная часть его души, не в силах вынести очищающего смятения, которое породила в его сердце встреча с Сэйбл.

Но ему не суждено очиститься, думал Хантер. Его прошлое слишком унизительно, чтобы такая женщина могла принять его и простить.

Если бы даже она была свободна.

Он с самого начала знал, что недостаточно хорош для нее.

Хантер окутал себя одиночеством, словно привычным, хорошо поношенным плащом.

Этот плащ был ему как раз впору.

Он позволил одиночеству укрыть его и спрятать, отделить от мира. Так он чувствовал себя в безопасности. Отчаяние парило где-то поблизости, не приближаясь, но и не отдаляясь, бормоча невнятные угрозы, дыша холодом. Надежда, ненадолго мелькнувшая вдали, исчезла бесследно.

Боже всесильный, как он рвался душой следом за надеждой… но тщетно.

Хантер повернулся на бок и уткнулся лбом в кожу седла. Он думал о Сэйбл. Он желал окунуться в ее невинность, погрузиться в нее – и очиститься.