Текст книги "Смятение сердца"

– И это – вторая часть притчи? – усмехнулся тот.

– Я вижу, ты умнеешь буквально на глазах, – одобрил Эндрю, звучно хлопая сына по спине.

Хантер впал в долгое раздумье, уставившись невидящим взглядом на золотую от солнца равнину, уходящую вдаль. Здесь был его дом, здесь прошло его детство. Все самые лучшие, самые невинные воспоминания были связаны с этой землей. Он прожил вдали от этих мест целую жизнь, став тем, кого встретила и полюбила Сэйбл. Сэйбл. Здесь был дом его детства, но дом его зрелости был там, где согласилась бы жить она.

– Прошли месяцы с тех пор, как я видел ее, – сказал он, пожимая плечами. – Когда-то она любила меня, но в жизни все меняется быстро. Получается, что я обманул тебя, па, потому что на самом деле я ни в чем не уверен. Я принес ей слишком много боли, перевернул вверх дном всю ее жизнь. Возможно, она вздохнула с облегчением, когда мы расстались.

– Думаю, она по-прежнему ждет тебя.

– Ты можешь только предполагать, но не утверждать, па.

– Я не предполагаю, а рассуждаю. Твоя Сэйбл вовсе не пустышка, если судить по тому, что она вернула тебя нам. Знаешь, я заранее люблю ее.

– А я-то!

– Тогда чего ты расселся, Хантер Далмахоу Мак-Кракен? Хватай молоток и лупи им до тех пор, пока не закончишь дом. Ребята вон как стараются! Соображают, зачем ты его строишь. И ведь они правы, а, сынок? – Эндрю испытующе заглянул ему в лицо. – Это все ради нее?

Хантер не ответил. Он встал и как следует потянулся, разглядывая недостроенный дом, откуда доносился перестук молотков и визг пилы. Окна открывались на восток, позади протекала река, а вокруг, на многие мили, катились бесконечные валы трав, волнуемых ветром. Это было именно то, о чем когда-то мечтала Сэйбл, и, если она все еще хотела воплотить те мечты, он мог предложить ей прекрасный, совершенный кусок земли, принадлежащий ему. Здесь было хорошо прожить жизнь и состариться счастливыми.

Эндрю поднял молоток и с усмешкой протянул сыну. Тот взял его, повертел в руках и отбросил в сторону.

– Разве ты не собираешься заканчивать дом?

– Дом подождет, – бросил Хантер на ходу. – Сначала надо выяснить, будет ли у него хозяйка.

Через полчаса, сидя на облучке фургона, он со свистом щелкал кнутом и молился, чтобы Сэйбл простила его за то, что ее ожидание оказалось долгим.

Глава 43

Сэйбл попросила молодого, неопытного и чрезмерно пылкого лейтенанта извинить ее и пошла к дверям веранды, пробираясь между гостями. Она до тошноты устала приветливо улыбаться. Весь вечер кавалеры не давали ей проходу, но их намерения были унизительно очевидны для нее. Все они как один не сводили взгляда с ее глубокого декольте, из-за чего во время танца она несколько раз едва не влепила пощечину своему визави.

Сэйбл давала балы только в угоду отцу. Каждый следующий был для нее похож на предыдущий как две капли воды. Она не ждала от сегодняшнего вечера ничего из ряда вон выходящего.

Еще немного – и можно будет ускользнуть, предоставив остальным вволю развлекаться.

Бальная зала была полна – впрочем, как обычно. В дом Кавано гостей привлекало не только высокое положение отца, но и скандальное прошлое дочери. Сенаторы, их элегантно одетые жены и расфранченные дочери, молодые офицеры и штатские повесы. Вечера Сэйбл пользовались едва ли не самым большим успехом в городе. Сплошная элита, совсем как в стойлах конного завода, подумала она, пряча усмешку.

Уже приблизившись к дверям, Сэйбл прошла мимо группы болтушек, из тех, что приезжали на бал сплетничать о приглашенных.

– Можете себе представить, – донеслось до нее, – она месяцами спала у костра! И притом не одна, а с каким-то заросшим волосами, кровожадным дикарем!

– Как ты ошибаешься, Лоэлла! – Сэйбл обернулась в сторону сплетниц с ослепительной улыбкой на губах. – На самом деле мы спали очень мало. Советую тебе время от времени выбираться в леса с каким-нибудь дикарем, чтобы зеленый цвет твоих щек сменился наконец здоровым румянцем.

Ухватив крошечное аппетитное канапе с подноса пробегавшего мимо официанта, она сунула его в рот и прошествовала к двери. «Ну, будет теперь разговоров», – подумала она равнодушно.

Ричард Кавано смотрел в сад, опершись на перила балкона. Сэйбл приблизилась.

– Гости развлекаются от души, папа. Я бы предпочла вернуться в ресторан.

Ее тон был легким, а смех – воркующим, но генерал Кавано обеспокоенно сдвинул брови. Он прилагал много усилий, чтобы Сэйбл больше бывала на людях, и возлагал большие надежды на сегодняшний бал. Празднество было объявлено в честь повышения его в чине и перевода в министерство обороны. И вот дочь заявляет, что предпочла бы заняться работой, вместо того чтобы развлекаться! Она и так не знала ни минуты передышки со дня возвращения из Дакоты. Вставала затемно, ложилась поздно, говорила только о работе, ни разу не упомянув имени Хантера. Бывали моменты, когда Кавано хотел разыскать негодяя и потребовать к ответу, но разве это принесло бы Сэйбл счастье? Кроме того, генерал в общих чертах догадывался, что произошло между Мак-Кракеном и его младшей дочерью.

«Ах, Каролина, я сделал бы все, буквально все, чтобы из ее глаз исчез этот тоскливый отсвет! Как ужасно сознавать, что виноват я сам… снова. Если бы только я мог вернуть тот день, когда родился мой первый внук!»

– Неужели тебе так уж обязательно уходить, тыквочка? – спросил Кавано, беря руку дочери. – Здесь собрались все твои друзья, им будет недоставать тебя.

– Друзья? – переспросила Сэйбл с невеселой усмешкой, обводя взглядом бальную залу. – Разве эти люди – друзья мне? Давно уже нет.

Ночами ей снилась прерия и сама она верхом на быстрой лошади, смеющаяся, с развеваемыми ветром волосами, одетая в брюки и рубаху вместо тяжелых стесняющих туалетов. Ей снились золотые травы и пронзительно-яркие звезды. Она просыпалась, глубоко дыша, потому что воздух в ее снах был свежим до сладости, напоенным ароматом сорных трав и невзрачных цветов.

И он приходил в ее сны – Хантер. Она отчаянно тосковала по нему, лелея в душе его обещание вернуться, разыскать ее, где бы она ни была.

– Здесь все чужое мне, папа.

– Могу я пригласить вас на вальс, мисс Кавано?

Сэйбл оглянулась. Заговоривший склонил голову, ожидая ответа, и сердце ее дало стремительный крен при виде угольно-черных волос. Он был в чине капитана, широкоплечий и высокий!

Увы, это оказался один из приглашенных, капитан Александр Мастерс. Генерал Кавано бросил на дочь умоляющий взгляд.

– Хорошо, папа, – прошептала Сэйбл, – но после этого танца я уйду.

Она позволила капитану увлечь ее в самый центр бальной залы. Объятие его было крепким, бережным, музыка взлетала и плыла над танцующими, но Сэйбл ничего не слышала, ничего не чувствовала. Она вспоминала.

Бывали дни, вечера и особенно ночи – холодные, одинокие ночи, – когда она ненавидела себя за то, что позволила Хантеру уехать. Он обещал вернуться, он утверждал, что должен покончить с прошлым навсегда. Но разве это означало не писать? Ни единого слова в течение двух с половиной месяцев! Она почти утратила надежду, которая одна только и помогала жить. Нет, не только надежда на возвращение Хантера. Сэйбл поддерживало также ощущение растущей в ее теле новой жизни. И все же ей было очень, очень одиноко.

«Верь мне! – сказал Хантер, уезжая. – Не сомневайся во мне».

Но как долго могла жить вера, если ничто не питало ее?

Капитан Мастерс что-то шепнул на ухо Сэйбл, и та подняла вопросительный взгляд на его интересное лицо. Капитан охотно повторил комплимент:

– Насколько мне известно, мисс Кавано, этот великолепный бал – исключительно дело ваших рук.

– Это так, – подтвердила она, с трудом удержавшись от вздоха. – Надеюсь, вам здесь нравится?

– Теперь – да, – многозначительно улыбнулся молодой офицер. Заметив, что Сэйбл приняла его ответ равнодушно, он еще больше заинтересовался ею. – А знаете, я ведь сегодня обедал в вашем ресторане. Очаровательное местечко!

Против воли Сэйбл оттаяла, как только разговор перешел на близкий ее сердцу предмет.

– Вы напрасно назвали ресторан моим. Он принадлежит сеньору Ваккарелло, а я лишь веду дела.

– Я не впервые побывал в ресторане «У Сальваторе», мисс Кавано, и не мог не отметить его теперешнюю утонченность.

– Вы очень любезны, – сухо ответила Сэйбл, впадая в обычную отрешенность.

– Надеюсь, это не прозвучит нескромно, если я спрошу: вы счастливы, мисс Кавано?

Раздражение, вызванное подобной смелостью, быстро растаяло при виде искренне заинтересованного лица капитана.

– Не совсем, – призналась Сэйбл.

– Ослепительная женщина, равнодушная к балам… Причиной этого может быть только мужчина. Ради Бога, мисс Кавано, не смотрите на меня так! Я вовсе не хотел задеть вас. (Да она поистине способна разбить сердце одним взглядом этих лавандовых глаз!) Каким же надо быть идиотом, чтобы оставить женщину столь прекрасную, – добавил капитан, нисколько не преувеличивая, от всей души.

– Я уже слышала такое однажды. – Сэйбл засмеялась коротким безрадостным смехом. – Лучше бы кто-нибудь высказал эту мысль ему.

– Нет уж, пусть «он» не знает, как много потерял. Возможно, это даст мне шанс.

И капитан Мастерс закружил Сэйбл с отточенной ловкостью. Флирт? Почему бы и нет? У этого хотя бы язык неплохо подвешен! Сэйбл надеялась, что улыбается не слишком холодно.

– Знайте, капитан, что танец со мной ставит точку на вашей репутации.

– Все имеет свою цену, мисс Кавано, – улыбнулся тот, прижимая Сэйбл чуточку ближе в знак того, что попытка напугать его не удалась. – Например, в этой самой зале есть немало мужчин, которые согласились бы отдать правую руку за то, чтобы оказаться сейчас на моем месте.

Он верил в то, что говорил, как бы выспренне это ни звучало. Женщина в его объятиях была чувственной, загадочной, ослепительно красивой, а главное равнодушной, что особенно воспламеняло.

– Как вам не стыдно так бессовестно лгать, капитан?!

От дверей раздался странный, совершенно неуместный звук, в котором Сэйбл послышалось что-то волнующе знакомое (не то чтобы она когда-нибудь слышала стук подков по мраморным ступеням). Музыканты понесли вразнобой, вытягивая шеи от любопытства, и вскоре умолкли совсем. Танцующие замерли там, где их застало происходящее. Глаза капитана Мастерса полезли на лоб. Сэйбл волей-неволей повернулась туда, откуда доносился знакомый и тревожащий, ритмичный звук.

– Сэйбл! – раздалось с веранды.

Одними губами она ответила: «Хантер…» – даже не видя еще того, кто породил смятение в зале. Но кто еще осмелился бы на такое бесцеремонное вторжение? Поэтому, когда всадник появился в дверях, ведущих на веранду, бросил поводья ближайшему официанту и пошел через залу, она просто стояла и смотрела, впивая каждую деталь знакомого облика, не в силах броситься навстречу. Хантер. Он выглядел таким необычным здесь, среди разряженных гостей, – мужественный, статный, вооруженный охотничьим ножом и парой кольтов, одетый в экзотический костюм, сверху донизу отороченный бахромой, в высокие запыленные сапоги и видавшую виды широкополую шляпу! Он был в пути долго и, должно быть, весь пропах конским потом и пылью. Он шел, оставляя цепочку следов на узорчатом полу залы, шел обратно в ее жизнь!

Сэйбл стояла, прижимая ладонь к сердцу, сознавая театральность своей позы и нимало о том не заботясь. Да и что было делать, если сердце угрожало выпрыгнуть из груди?

– Я сказал, что найду тебя, – и вот нашел.

Хантер остановился перед ней – такой громадный, такой усталый, с лицом, оттененным свежей щетиной. Он был самой жизнью. Хантер! Его неукротимая натура сказывалась в беспокойном, жестком блеске глаз.

– Я не сомневалась, что ты придешь.

Капитан Мастере, давно уже переводивший взгляд с одного из них на другого, отошел в сторонку и сделал оркестру знак продолжать. Он утешал себя мыслью, что с самого начала не имел и шанса, а значит, при таком раскладе удачно избежал разочарования.

Вальс снова взлетел над толпой. Без лишних слов Хантер закружил Сэйбл по зале, подавая пример другим парам, все еще медлящим в нерешительности. Впрочем, он не заметил бы, даже если бы они танцевали в полном одиночестве. Много дней он гнал коня по полям и лесам, трясся в товарном вагоне и снова садился в седло – и все это время его сводило с ума опасение, что Сэйбл разлюбила, Сэйбл не дождалась. Он ожил лишь в тот момент, когда спрыгнул с коня в дверях залы и увидел ее, стоящую с прижатой к сердцу ладонью. Он по-прежнему ревновал, и теперь эта ревность имела конкретный объект – молодого военного в чине капитана, в объятиях которого он застал ее. Хантер и не думал обвинять Сэйбл. Такая красивая, полная жизни женщина не могла просто забиться в угол и томиться в ожидании. Она честно предупреждала его об этом. И все же она жила полной жизнью, занималась делами. Должно быть, у нее появилась масса поклонников. И зачем только он оставил ее так надолго? Вот дьявольщина!

– Почему ты не говоришь мне, что я провонял конским потом… и своим в придачу?

– Я еще не успела забыть этот запах, – безмятежно откликнулась Сэйбл.

Взгляд ее был мягким, без малейшего оттенка упрека.

– Как ты жила без меня, Фиалковые Глаза? – вдруг спросил Хантер, наклоняясь к самому ее уху.

– Прекрасно, просто прекрасно, – ответила она все тем же спокойным голосом. – А как жил ты?

– Я вообще не жил! Мне было так одиноко, так мерзко и беспросветно, что я едва не удавился от пребывания в собственной никчемной компании, – сообщил он и был вознагражден улыбкой. – Вот-вот, я так и знал, что тебя это позабавит!

– Если ты говоришь всерьез, то мне никогда не казались забавными твои мучения, Хантер. Никогда.

– Какой я все-таки олух! Пошутить – и то не умею.

Он сознавал, что имеет один-единственный шанс вернуть Сэйбл, и если эта попытка не удастся, другой попросту не будет. Самое странное, что и Сэйбл чувствовала нечто подобное, зная, каким неуклюжим, каким косноязычным становится человек в момент решающих объяснений. Они посмотрели в глаза друг другу, почти физически ощущая, что парят на грани между сияющим счастьем и беспросветным несчастьем.

– Я люблю тебя… – начал Хантер, но она перебила:

– Не говори этого!

– Почему? – испугался он.

– Потому что это только слова и сами по себе они ничего не значат. Лучше ответь, хочешь ли ты поделиться со мной всем, что у тебя в душе? Могу ли я быть уверена, что однажды ты снова не вычеркнешь меня из своей жизни на несколько месяцев? Что, если тебе снова покажется, что ты недостаточно хорош для меня?

– Ты считаешь, что я расстался с тобой охотно?

– Даже если нет, все равно это случилось, Хантер. Теперь это наше общее прошлое.

– Прости.

Эта мольба о прощении не понравилась Сэйбл. Она любила его гордым и сильным и сейчас охотно ущипнула бы, чтобы показать, что не нуждается в выяснении отношений.

– Мне знаком этот взгляд! – усмехнулся Хантер. – Боюсь, Сэйбл, тебе придется признать, что я был тогда глуп. Я жаждал вернуться домой, потому что верил, что это решит все. И – можешь себе представить – вернуться оказалось недостаточно.

– Да ну? – воскликнула она с иронией.

– Это так, черт возьми! Только я должен был убедиться в этом сам, на своем опыте, потому что упрям, как всякий шотландец.

– О, да! И это не единственный твой недостаток. Ты чертыхаешься по поводу и без повода.

– А ты впредь строго указывай мне на это. Лет через десять я, может, и перестану. – Сэйбл остановилась посреди танцевального па, не обращая внимания на окружающих, и Хантер снова наклонился к ее уху:

– Я, конечно, потерял право задавать вопросы…

– А ты попробуй задать какой-нибудь. Может быть, я и отвечу. Ну, что именно тебя интересует?

– Ты все еще любишь меня?

– М-м… – начала Сэйбл, но когда лицо Хантера стремительно потемнело, сказала с глубочайшей убежденностью:

– Конечно, люблю!

– Значит ли это, что ты выйдешь за меня замуж?

– Конечно, выйду! – Она прижалась к его груди теснее, чем позволяли приличия, в этот момент чувствуя себя восхитительно безрассудной. – Но только если ты поцелуешь меня!

– Как? – преувеличенно удивился Хантер. – Прямо здесь? На виду у гостей? А как же твоя чопорность?

– Если ты не поторопишься, – прошипела Сэйбл, хватая его за полы куртки, – то я покажу тебе «чопорность», сама набросившись на тебя с поцелуями!

– Господи Иисусе! Вымани женщину в леса на пару недель – и придется потом укрощать ее, как необъезженную лошадь!

– Вот ужас-то, правда?

Окончательно развеселившись, Хантер прижал ее к себе так, что дама из ближайшей пары издала шокированный писк. Не обращая на это внимания, он склонился к губам Сэйбл. Еще несколько возгласов донеслось с разных сторон. Ахали в основном престарелые леди. Девушки на выданье смотрели, блестя глазами от восторга, замужние дамы с завистью перешептывались, мужчины поглядывали, скрывая улыбки одобрения. Впервые кто-то осмелился целоваться на виду у всех с таким пылом.

Генерал Кавано решил, что настал момент для объяснения, и пересек залу с притворно негодующим видом.

– Надеюсь, Мак-Кракен, вы отдаете себе отчет, что означает подобное поведение на глазах у всех присутствующих?

– Это означает, что я люблю вашу дочь, Ричард, – ответил Хантер, отстраняясь.

Его звучный голос был прекрасно слышен в каждом уголке залы, тем более что музыка вновь умолкла – оркестранты снова тянули шеи поверх голов гостей. Заметив наконец, что их пара является объектом всеобщего внимания, Хантер огляделся и повторил:

– Да, люблю – на случай, если не все слышали. Надеюсь, генерал, ваше влияние поможет нам организовать венчание еще до полуночи? Я здесь человек новый и буду вам благодарен, если вы сами выберете священника.

С этими словами он направился к дверям на веранду, где все еще переминалась с ноги на ногу усталая лошадь.

– Что я могу сказать, папа? – Голос Сэйбл дрогнул, но она сумела улыбнуться сквозь счастливые слезы. – Только «пошевеливайся!».

Хантер остановился на полушаге и захохотал. Эхо его низкого густого смеха прокатилось по зале, заставив разом повернуться судачащих гостей. В этот момент среди них не было ни одного, чье сердце не раскрылось бы навстречу романтическому дикарю.

Эпилог

– Да что же это такое! Папа, нельзя же разрешать ему абсолютно все. – Сэйбл вытерла руки посудным полотенцем и перекинула его через плечо, торопясь спуститься по ступенькам во двор. – Ну и ну! Ей-богу, человеку такого высокого полета, как ты, папа, пристало иметь больше здравого смысла.

Услышав ее голос, Хантер прошел из-за угла дома на веранду и оперся на перила. Он успел поймать неодобрительный взгляд, который Сэйбл послала отцу, и едва удержался от смеха. Ничего не скажешь, строгая у него хозяйка!

Оставаясь незамеченным, он с удовольствием наблюдал за тем, как жена наводит порядок в своих владениях. Освещенная яркими лучами утреннего солнца, она как раз извлекала маленького Джейми из лужи восхитительной жидкой грязи, где тот устроил себе детский манежик.

– Да пусть себе играет, тыквочка, – пожал плечами Ричард Кавано. – Подумаешь, вывозился немного! Зато ему так весело…

– Ну конечно! А почему бы ему в виде исключения не побыть чистым хотя бы в День Благодарения?

– Перед обедом я сам его вымою.

Генерал Кавано подхватил внука на колени, прямо в том виде, в каком его вынули из лужи. Ребенок восторженно развез пригоршню жидкой грязи по подбородку деда.

– Вот теперь мы выглядим примерно одинаково, так что и беспокоиться не о чем! – удовлетворенно сообщил Кавано.

Он поцеловал темноволосую макушку, после чего оба, дед и внук, разом устремили на Сэйбл умоляющие взгляды. Она развела руками в знак того, что отказывается бороться сразу с обоими, и пошла в дом. Когда она проходила по веранде, Хантер, притаившийся за открытой дверью, схватил ее за руку.

Сэйбл издала приглушенный возглас испуга, но, как только муж потянул ее к себе, уступила без протеста.

– Все это так странно… – сказал Хантер задумчиво. – Вроде ты весь день у меня на глазах – а я все равно скучаю.

Он наклонился, намереваясь ее поцеловать, но тут из дома донесся женский голос:

– Сэйбл, дорогая, индейка почти готова! Я думаю, тебе стоит подойти и посмотреть самой.

Хантер поморщился. Сэйбл вздохнула и улыбнулась чуточку виновато.

– Иду, Шарлотта, иду! Извини, Хантер, но до тех пор, пока в доме гости…

– У тебя не будет ни единой минуты, которую можно уделить мужу. А мое мнение кому-нибудь интересно?

Хантер оглядел жену с головы до ног, задержав взгляд на пополневшей груди, высоко вздымающейся под простым, но элегантным домашним платьем.

– Ах, мистер Мак-Кракен, и где только вы научились раздевать женщину глазами?

– Это неотъемлемая черта моего характера, мадам, – объяснил тот с плотоядной ухмылкой. – Так о чем бишь я? О том, что и мужу надо уделять некоторое время…

– Сэйбл, так ставить мне индейку назад или нет?

Ни слова не говоря, та заторопилась на зов. Ох уж эти мне хозяйки дома, с неудовольствием подумал Хантер.

– Потерпи немного, зятек, мы ведь не навсегда у вас поселились.

Хантер неохотно оторвал взгляд от покачивающихся бедер жены, уходящей в глубь дома, на кухню. Ричард Кавано смотрел на него с улыбкой, в которой одобрение смешалось с благодушной насмешкой.

– Ничего не скажешь, гостеприимные мы хозяева, – не без смущения ответил Хантер. – Неужели так заметно, что нам… э-э…

– Немного недостает уединения? Еще как заметно. И я чертовски рад.

– Признаюсь, я тоже, – добавил, приближаясь от выгонов, загорелый и седовласый отец Хантера. – Отличный у тебя табун, сынок! Особенно те необъезженные мустанги, что в дальнем загоне. Пари держу, это будущие победители, все до единого. Чертовски красивые лошадки! Неужели тебе удалось заарканить всех их в одиночку?

– Нет, конечно. Сэйбл помогала мне. – Хантер поднял взгляд, увидел ошеломленные лица отца и тестя и усмехнулся. – Угадайте, кто объезжал серого в яблоках?

– Папа, а папа!

Его потянули за штанину. Оказывается, Мак-Кракен-младший стоял перед ним, вытягивая губы для поцелуя. Хантер присел на корточки и позволил запечатлеть сразу три: на подбородке и на каждой из щек.

Ричард Кавано с приоткрытым ртом продолжал переводить взгляд с зятя на ограду ближайшего выгона.

– И ты позволил ей сесть на необъезженную лошадь?

– Если уж Сэйбл заберет что-нибудь в голову, перечить ей – только время терять. К тому же она проделала это в полночь, во время полнолуния. – Заслонив глаза рукой, Хантер посмотрел на великолепного серого жеребца, щиплющего траву у самой ограды. – Я бы и не проснулся, если бы этот дракон не выражал свое возмущение на всю прерию.

– Что я слышу? – засмеялся Эндрю. – Недовольство, ей-богу, недовольство. Интересно, чем? Ударом по мужской гордости, а, сынок?

– Брось, па, – отмахнулся Хантер. – Я уже как-то раз говорил Сэйбл, что от моей мужской гордости мало что осталось. Единственное, что меня беспокоит, это как бы лошадь ее не сбросила.

– Что до меня, я бы и за хорошую плату не села на такое грязное, упрямое создание, – сказала щеголиха Камилла, приближаясь к ним.

В потоке солнечного света ее белокурые волосы сияли роскошным нимбом вокруг головы. Между черноволосыми и смуглыми братьями-близнецами она казалась алмазом чистой воды на фоне темного бархата.

– Боже упаси, орешек! – притворно ужаснулся Хантер, щелкая сестру по носу. – Никто тебя и близко не подпустит к мустангам. Меня трясет от страха, даже когда ты подходишь к своей кроткой лошадке!

Камилла показала ему язык и побежала к дому. На ступеньках веранды она обернулась:

– Кстати, братец, говорят, в Париже сейчас модно, чтобы женщина сама правила лошадьми. Может быть, ты расщедришься и купишь «Дженни Линд»? Это самая изящная коляска, уж поверь мне.

– Куда это она? – встревожился Люк, когда сестра скрылась в доме. – Неужели хочет помочь с обедом?

– Избави Боже! Помнишь, чем кончилась ее последняя попытка помочь по кухне? – подхватил Айан.

– Может, проверим и, если что, отвлечем ее?

– Да уж, так будет лучше. – Айан невольно потер ладонью живот: он два дня страдал расстройством после того, как сестра вздумала готовить.

– Оставьте Камиллу в покое, – вмешался Эндрю, – иначе за столом я всем расскажу, как вы двое изображали из себя ветеринаров, после чего…

– Мы уходим, уходим! – замахал руками Люк и поволок брата подальше от откровений отца. – Предупреждаю, нашей Сэйбл в одиночку не сладить с Камиллой. Вот увидите, здесь коса найдет на камень.

– Ничего, – заверил Хантер, – если моя жена объезжает мустангов…

– Она так выросла, так сильно изменилась, – заметил Ричард Кавано.

– Мы оба изменились.

Хантер посмотрел на тестя, потом на отца и, наконец, на сынишку, который увлеченно строил на носках его сапог пирамиды из грязи. Он не сомневался, что излучает счастье не только выражением лица, но и всем своим существом. Ему не надоедало быть в удивительном мире с самим собой. Он смеялся чаще, чем когда-либо в жизни, стал много менее вспыльчив и видел кошмары только раз в несколько месяцев, да и то в более бледном, более приглаженном варианте. Пил он теперь только за праздничным столом и только хорошее вино. Единственным, что оставалось в нем от прошлого, была ненасытность в физической любви. Временами он спрашивал себя, не разморило ли его на солнышке где-нибудь на лесной прогалине и не приснился ли ему прекрасный сон. В самом деле, быть мужем такой женщины, как Сэйбл, и отцом отличного мальчугана – не это ли воплощенная мечта?

Из окна, открытого на веранду, донесся отзвук смеха Сэйбл. У Хантера вдруг защипало глаза, и он поспешно отвернулся. Почему он каждый раз так счастлив, когда она смеется? С широкой улыбкой на лице Хантер смотрел на дом, который построил своими руками, не замечая, что престарелые джентльмены обмениваются за его спиной понимающими усмешками.

Когда он обратил наконец внимание на занятие сына, то оказалось, что вокруг сапог уже высится приличная кучка мокрой глины. Чмокнув сына в макушку, Хантер направился к задней двери. Он лелеял план страшной мести: соблазнить жену назло гостям, которые сговорились лишить его этого законного права.

В разогретой кухне Сэйбл сдувала муку с ладоней.

– Я принесу персики для начинки. – С этими словами она направилась в кладовую, но приостановилась для того, чтобы заглянуть через плечо Камиллы. – Нет-нет, дорогая, раскатывать тесто надо мягче. Представь, что ты гладишь тончайший китайский шелк, а не готовишь бисквит для пирога. Передержишь утюг – сожжешь ткань, передавишь тесто – будешь есть пирог из резины.

Камилла кивнула. Она честно пыталась прислушиваться к советам Сэйбл и следовать им, но на самом деле ей было ничуть не интересно. В комнате для гостей устраивался недавно приехавший адвокат Кристофер Свифт, и ей не терпелось от души пофлиртовать с красивым гостем. С тех пор, как она видела его в последний раз, прошло несколько лет. Камилла предвкушала его удивление при виде того, как она выросла и похорошела.

– Гладить китайский шелк! – передразнил Люк, сунув голову в приоткрытую дверь и закатывая глаза в знак того, как нелепы слова Сэйбл. – Да Ками в жизни не держала в руках утюга!

– А я думаю, она даже не знает, как он выглядит, – добавил Айан, чья голова сунулась в кухню следом за братом.

– Ну-ка, мальчики, ступайте отсюда! – прикрикнула Шарлотта. – И заберите с собой сестру…

Она не успела еще закончить фразу, как младшую дочь вынесло из кухни, словно порывом ветра.

– Точно такой и я была несколько лет назад, – засмеялась Сэйбл.

– А врать некрасиво! – фыркнул Айан и на всякий случай побыстрее притворил за собой дверь.

– Но это правда! – крикнула Сэйбл ему вслед. Шарлотта сделала ласково-пренебрежительный жест, как бы говоря: ох уж эти мужчины, что толку спорить с ними!

– Ты не огорчена, что помощница сбежала? – спросила она.

– Камилле хочется побыть в обществе красивого холостяка, а не куска теста и груды грязных тарелок. Это совершенно естественно.

Сэйбл вышла, сопровождаемая смешком свекрови. В сумеречной кладовой она сразу попала в чьи-то крепкие объятия.

– Хантер! – ахнула она, поначалу ошеломленная. – И давно ты сидишь здесь в засаде?

– Я сидел бы и дольше, если бы понадобилось. По-моему, это единственная на данном этапе возможность остаться с тобой наедине. Могу я теперь?..

– Все, что угодно.

В полумраке тесной и прохладной кладовой, среди запаха свежих фруктов и сухих трав, Хантер поцеловал жену. Он любил родителей, братьев и сестру и всех прочих, кто гостил сейчас в его доме, но это не означало, что хозяин дома обречен непременно мучиться от воздержания, когда приезжают гости. Он думал о том, что дом стоит развалить по бревнышку и построить заново с более толстыми стенами. При этом его руки не забывали бродить по груди Сэйбл, скрытой от него атласом платья. Ее негромкие стоны волновали, а ответные поцелуи попросту сводили с ума. Удивительно, но все, что они делали вместе, казалось таким правильным и чистым! Порой Хантер даже спрашивал себя, на самом ли деле держал в своих объятиях других женщин. По сравнению с теперешними прежние плотские радости казались пресными, вялыми и скучными. Впрочем, он знал, в чем дело. В любви.

– Я так хочу тебя, Сэй! – прошептал он, сопроводив это признание ласковым укусом в мочку ее уха.

– Да неужто? – промурлыкала она, откинувшись на бревенчатую стену, чтобы мужу было удобнее целовать ее и пощипывать губами везде, куда он мог дотянуться.

Как ей хотелось оказаться с ним наедине, в постели со свежими простынями, совершенно голой… Руки ее сами собой нырнули между их тесно прижимающимися телами и легли на выпуклость на брюках Хантера.

– Милый, это все для меня? – лукаво осведомилась она.

Хантер прорычал что-то неразборчивое. Он был совершенно уверен: если Сэйбл будет продолжать это, он долго не продержится. А все это чертово воздержание! Может быть, задрать ей юбки повыше, повернуть спиной – и проделать это прямо здесь, между бочкой с яблоками и сусеком с мукой?

– Нет, ждать до ночи я точно не буду, – пробормотал он куда-то между выпуклостями грудей. – Сразу после обеда поедем покататься верхом. Как ты на это смотришь?

Он отстранился только для того, чтобы пониже сдвинуть корсет Сэйбл, и снова спрятал лицо на ее груди.

– Хантер, дорогой, прости, что я мешаю тебе приставать к жене, но не мог бы ты передать мне вон ту банку персикового варенья?

Словно подростки, которых строгая мать застала целующимися, Хантер и Сэйбл отскочили друг от друга.

– Спасибо, сынок, – кротко поблагодарила Шарлотта, получив свое варенье. – Можешь продолжать.

– Обещаю, ма, я не посрамлю имени Мак-Кракенов.

– Хантер! – возмутилась Сэйбл, ткнув его кулаком в бок.

– Смотри-ка! – удивился он, отворачиваясь от закрывшейся двери. – Женщина, твои щеки краснее яблок в этой бочке!