Текст книги "Морские истории боцмана Катрама"

МОРСКОЙ ЗМЕЙ

И на девятый вечер боцман Катрам был пунктуален, как бортовой хронометр. Едва пробило восемь, мы увидели, как его берет, возраст которого, наверное, приближался к столетию, поднимается из люка; затем появилась и вся его костлявая, немного скособоченная, но еще крепкая фигура.

Он прошел на бак, чтобы взглянуть, в каком состоянии море и небо, приказал обрасопить фор-марсель, чтобы забрать побольше ветра, и бросил взгляд на компас, чтобы убедиться в точности курса. Потом он зажег трубку и уселся на свое обычное место, «на трон», как шутила команда.

Через минуту вся аудитория была вокруг него. Наше любопытство не только не уменьшилось, а, наоборот, росло из вечера в вечер – все хотели, чтобы капитан продлил «наказание» бедному старику, хотя его мрачные истории и наводили на всю команду немалый страх.

Папаша Катрам, похоже, подготовил уже свою новеллу, поскольку едва усевшись, он без обычных оттяжек и предисловий начал так:

– Сегодня вечером я расскажу вам о встрече с огромным чудовищем, которым давно занимаются так называемые ученые – одни подтверждают его существование, другие безоговорочно отрицают его. Я разумею не то морское чудовище, которое северные народы называют «кракен» и о котором Олаф Магнус, епископ Упсалы, писал, что оно имеет целую милю в длину и похоже больше на остров, чем на рыбу; и не то другое, виденное одним скандинавским священником, на теле которого он служил святую мессу, приняв его за скалу. Нет, папаша Катрам рассудительнее, чем кажется, и не так легковерен, как полагает господин капитан, – таким вздорным выдумкам я не верю.

Я не говорю, что эти два святых человека не могли видеть огромных чудовищ, похожих на того, с которым столкнулся командир пакетбота «Алекто» между Мадейрой и Канарскими островами несколько лет назад и от которого еще хранится кусок хвоста или плавника в Санта-Крус-де-Тенерифе. То был полип, огромнейший, да, но не такой, чтобы принять его за остров. Но оставим чужие рассказы и легенды и займемся нашим чудовищем.

– Ты сам его видел? – спросил капитан, который сразу заинтересовался и слушал с глубоким вниманием.

– Своими собственными глазами.

– Днем?

– Ночью, однако взошла луна, и видимость была довольно хорошая.

– Тогда у меня начинают рождаться сомнения.

– Какие, позвольте узнать? – спросил старик обиженным тоном.

– Я скажу позже. А сейчас продолжай, мы ведь еще не знаем, о каком чудовище ты собираешься говорить.

– Ладно. Слышали вы когда-нибудь о морском змее?

– Да, да, – воскликнули все.

– Верите вы в его существование?

Никто не ответил; матросы переглянулись, не зная, ответить да или нет, но больше склонные, конечно, к чудесному, как все моряки.

– Может, вы и не верите, – снова начал папаша Катрам, – но тогда вы не правы, поскольку, повторяю, я видел его собственными глазами. Не все верят в него. Я слышал сомнения на этот счет даже и от старых моряков. А те, кто видел его или слышал о нем от других, рассказывают разное. Одни говорили, что длиной он больше тысячи метров, другие – пятьсот, а некоторые уменьшали до ста пятидесяти, но не меньше.

Кто говорит, что он обладает такой мощной силой, что может раздавить большой корабль в своих кольцах; другие утверждают, что он студенистый, как моллюск. Одни рассказывают, что он агрессивен и готов к нападению; другие – что он сам от них убегал. Экипаж одного датского судна утверждал, что они разрезали чудовище пополам волнорезом, а его части при этом потеряли столько крови, что море окрасилось на тысячу квадратных метров.

– Ну уж! – воскликнул капитан. – Что у него винный погреб в теле, у этого змея?

– Я знаю об этом не больше вашего, – серьезно ответил папаша Катрам. – Что до меня, то я очень мало доверяю всем этим рассказам. А теперь дайте мне продолжать и не прерывайте, если желаете, чтобы я когда-нибудь кончил, иначе я просто лишусь языка.

Три года я плавал на мальтийском барке, который совершал долгие рейсы в Америку и на Дальний Восток. Хороший был парусник, может, лучший, на котором я плавал, и под командой самого доброго капитана, какого я только знал.

За все три года ничего чрезвычайного с нами не случилось. Мы бороздили океаны, как спокойные пассажиры, а не как бедные матросы: ели хорошо, а пили еще лучше, и не встречали ни одной из тех страшных бурь, от которых волосы встают дыбом и сжимается сердце даже у тех, кому не впервой.

Капитан наш был эпикуреец и любитель попировать. Время от времени он закатывал такие пиры всей команде, которые производили большие опустошения в его погребе. А поскольку они устраивались только в тихую погоду, то после выпивки мы обычно затевали танцы между грот-мачтой и бизанью.

Однажды, когда мы собирались покинуть остров Тонга, вождь туземцев, которому мы сделали подарки, прислал на борт двух крабов-воров.

– Что за крабы-воры? – спросили мы все, за исключением капитана, который, без сомнения, это знал.

– Я вам объясню в двух словах, – ответил боцман. – Это очень большие крабы, с такими мощными клешнями, что способны легко расколоть кокосовый орех. Они водятся на островах Тихого океана, у побережья, чтобы быть поближе к кокосовым пальмам, на которые взбираются, чтобы поесть плодов. Островитяне очень любят их мясо, но вкусное оно или нет, я не знаю – никогда не доводилось пробовать.

– Но, – сказал капитан, – причем тут крабы и где твой морской змей! Ты заблудился, папаша Катрам.

– А при том, сударь, – ответил боцман, запальчиво, – что именно два этих краба и навлекли на наше судно беду.

– Каким же образом?

– Я не знаю, но кок на борту сказал мне, что эти звери приносят несчастье, и он не ошибся: после их появления начались бури, беды, и мы встретились с морским змеем.

– О дьявол! – воскликнул капитан, давясь от смеха.

– Скоро увидите, – ответил боцман также серьезно и веско. – Я не буду рассказывать о затяжных штормах, которые напали на нас после этого, о тех матросах, которые сломали себе руки и ноги по вине этих крабов, которые навлекли на нас гнев морского царя (ведь известно, что они его любимцы), и подхожу к самому интересному моменту.

Мы пересекали тогда участок океана, что простирается между Полинезией и берегами Америки. И вот однажды вечером, когда после плотного ужина с винцом мы весело танцевали на палубе, случилось то, что не только удивило, но и очень напугало всех нас.

Наше судно делало при свежем ветре четыре или пять узлов в час, но вдруг оно постепенно стало замедлять свой бег, пока не остановилось и вовсе.

Сначала мы подумали, что ветер внезапно переменился, но флюгера на верхушках мачт показали, что он все тот же. К тому же паруса были раздуты, а судно не двигалось. Удивленные этим необъяснимым фактом, мы бросились на нос корабля, но ничего не увидели.

Мы бросили лот, чтобы узнать, нет ли тут мели, но вытравили линь на четыреста метров, а свинцовый грузик так и не достал дна. Никто не мог объяснить это странное и удивительное явление. Одни говорили, что какой-то большой полип зацепился за наш киль и остановил нас, другие решили, что, может быть, вода здесь такая густая, что мешает нам двигаться, но все это были глупости, которым никто не верил.

Наш барк оставался почти неподвижным добрую четверть часа, потом вдруг поплыл с прежней скоростью. Однако, когда он двинулся, мы видели с кормы, как море вздувается и кипит, а один матрос уверял даже, что заметил там что-то черное среди пены, похожее на огромную руку или гигантский цилиндр.

Нас остановило какое-то неизвестное морское чудовище, однако в тот вечер мы ничего о нем не смогли узнать.

Всю ночь команда провела на палубе, никто и не думал спать, а несколько человек дежурили у бортов с карабинами в руках.

Ничего не случилось до двух часов утра, когда марсовый, который забрался на фок-мачту, закричал, что видит в миле от нас по ветру какой-то поднявшийся из моря конус, подобный морскому смерчу. Не могу сказать точно, но едва ли он видел смерч, поскольку ветер был слабый, океан спокоен, а на небе ни облачка.

Ближе к рассвету, однако, я сам увидел, как море вздымается под кормой нашего судна, и отчетливо различил что-то вроде свиста, который обыкновенно издает змея. Это новое явление напугало нас еще больше. А капитан приказал лечь на другой галс в надежде, что, если за нами и плывет какое-то морское чудовище, оно потеряет наш след.

И действительно, наш барк плыл на север без всяких происшествий целый день. Мы уже порадовались, что избавились от этой таинственной опасности, когда через два часа после захода солнца наш корабль опять понемногу остановился и закачался довольно сильно с борта на борт.

Тут уж наше изумление сменилось настоящим ужасом, который невозможно описать. От капитана до последнего юнги все дрожали от страха, и я не меньше других.

Мы во все глаза смотрели в море вокруг нашего судна, но ничего не появилось из воды. Тем не менее качка продолжалась, и такая сильная, что с минуты на минуту мы ждали, что вывалимся все в море и пойдем ко дну.

Вскоре наше внимание было привлечено сильным свистом, который раздавался впереди. Мы все побежали на нос, трепеща от страха и сжимая оружие, и что же мы увидели там?..

Всего в двух кабельтовых по курсу плыло огромное чудовище, которое из-за темноты нельзя было отчетливо разглядеть. Оно плыло нам наперерез, испуская что-то вроде дыма или тумана над собой. Оно держалось почти целиком погруженным в воду, но видно было, что за огромной головой, метров в двадцать, тянется его длинное-длинное змеящееся тело, которое терялось затем во мраке. Не знаю, какого размера оно было целиком, поскольку ночь была темная, но мне показалось, что оно превышало милю.

– Лево руля! – загремел капитан срывающимся от волнения голосом.

Тут же рулевой выполнил этот приказ, и наше судно резко свернуло в сторону. Но пройдя шесть или семь кабельтовых, мы оказались перед хвостом чудовища, впрочем, перерезав его с такой легкостью, что никто не ощутил ни малейшего толчка!..

– Он был из масла, этот ваш змей? – спросил наш капитан, с ироническим видом глядя на боцмана Катрама.

– Из масла!.. Не скажите!.. Наутро мы обнаружили в трюме на фут воды, проникшей через две пробоины, совершенно правильной формы, сантиметров восемь-десять в диаметре. Одна по левому борту, немного ниже ватерлинии, другая на корме. Судите сами, какие зубы должен был иметь этот масляный змей.

– И вы пошли ко дну? – спросил кто-то из матросов.

– Нет, – ответил папаша Катрам. – Нам легко удалось заделать эти две пробоины и помпами осушить наш трюм. Но страх, который мы испытали от этой встречи, был таков, что несколько матросов слегли, а веселые попойки на борту прекратились. Уверен, что если бы этих двух крабов не было у нас на борту, владыка морских пучин не послал бы на нас ужасного змея. Хотя само существование его многие еще ставят под сомнение.

Сказав это, старик слез с бочонка и собрался было уходить, но капитан, который чуть призадумался, легким жестом остановил его.

– Вы хотите дать объяснение? – нахмурился старик.

– Возможно.

– Не верите в то, что я вам рассказал?

– Да, не верю в твоего змея, который существует только в мозгу невежд.

Боцман Катрам выпрямил свою сутулую спину, уперся руками в бока и с вызывающим видом посмотрел на своего вечного оппонента.

– Что же, по-вашему, мы все ослепли? – воскликнул он. – Вся команда могла бы вам подтвердить!

– Да, да… – пробормотал капитан, разговаривая как бы сам с собой. – Так, должно быть, и… я уверен в этом… Так вот, – сказал он громко, спокойно выдерживая мрачный взгляд старика, – я все это могу объяснить.

Не знаю точно, по какой причине ваше судно остановилось и раскачивалось; но думаю, что оно было остановлено каким-то гигантским полипом или же спрутом. Эти существа имеют щупальца, которые достигают иногда десяти метров, они наделены необыкновенной силой и могут заставить качаться даже тяжелый корабль. Случай ваш не единственный.

– Допустим, – ответил боцман.

– А насчет морского змея вы все ошиблись, начиная с вашего любимого капитана. Я совершенно убежден, что вы повстречались ни с чем иным как с обыкновенным китом, обедавшим среди скопления планктона. Размеры головы этого предполагаемого змея, которая была на самом деле всем телом кита, облака пара, которые он выпускал из своего дыхала, и громкий свист, издаваемый при этом, убеждают меня, что я не ошибаюсь.

Хвост вашего змея был просто вытянутым скоплением планктона отличной пищи для китов. Будь это не так, ваше судно не разрезало бы хвост так легко. Ты видел, чтобы этот хвост корчился или поднимал волны, когда ваше судно наехало на него?.. Скажи откровенно, папаша Катрам.

– Нет, – ответил боцман, яростно почесывая голову. – Ну а те две пробоины?

– Две пробоины!.. В самом деле, темное место. Полип не смог бы проделать их, кит тоже… Меч-рыба?.. Нет, хотя она нередко атакует корпус судов, ей не удается проткнуть его. Ага!.. Ха-ха!.. Так вот в чем дело!..

– Вы смеетесь! – воскликнул боцман.

– Тут есть над чем посмеяться, папаша Катрам, да еще как!.. – ответил капитан. – Скажи-ка, вы съели тех двух крабов-воров?..

– Двух крабов?.. – прошептал боцман, который, казалось, был поражен. – Да нет, черт возьми!.. Они были заперты в одном ящике и…

– Что ты хочешь сказать?

– Что когда мы осушали трюм, то нашли их спрятавшимися там. Хитрецы сломали ящик, хотя он был тяжелый и прочный.

– Так знай, папаша Катрам, что ваше судно было пробито двумя беглецами. Они хотели пить, и своими мощными клешнями, которые разбивают крепчайшие кокосовые орехи, проделали эти две дыры, чтобы напиться. Ах старина, ну и опростоволосился же ты с этим змеем!.. Иди-ка спать, и к завтрашнему вечеру приготовь что-нибудь получше.

Боцман замер и, казалось, не дышал. Он смотрел на капитана так очумело, что могло прийти в голову, будто он тронулся.

– Нет, не везет, – забормотал он под нос, уходя, – не везет мне с моими рассказами!..

Не знаю уж по какому капризу, но в эту ночь старик не спускался в свою боцманскую, а спал на палубе, среди парусов и канатов, чего не делал до сих пор никогда.

МУРЕНЫ

На следующее утро папаша Катрам проснулся первым и весь день оставался на палубе, прохаживаясь с внушительным видом от носа до нормы и время от времени ворчливым тоном давая другим указания. Он был задумчив, беспрерывно курил и успел отвесить пару звучных оплеух двум юнгам, которые сунулись к нему разузнать, каково будет название десятой истории.

Нетрудно было понять, что настроение у него скверное, а постоянные конфузы, которые случались с ним по вине капитана, унижали и жгли его. Но больше всего, наверное, его тяготило то, что капитан решительно опроверг возможность существования морского змея, в которого сам боцман безусловно верил. Мы, офицеры, пробовали расспрашивать его, но он кивал нам, не отвечая. Чтобы поднять ему настроение и умаслить его, я угостил боцмана сигарой; он взял, поблагодарив меня кивком головы, сунул ее в рот, но продолжал свою прогулку все такой же задумчивый и хмурый.

В час обеда он не сел за стол вместе со всеми, а взял себе свою порцию, стоя проглотил ее в три глотка, и продолжал свое хождение туда-сюда с точностью метронома.

Так прошагал он, не останавливаясь, до самого вечера, когда склянки на борту прозвонили восемь. После этого он решительно уселся на бочонок и стал ожидать слушателей, устремив свой нетерпеливый взгляд прямо на капитанский мостик.

– В голове у папаши Катрама буря, – сказал, усаживаясь перед мачтой, наш капитан. – Ну что ж, мы успокоим ее, удвоив порцию кипрского. Эй, юнга! Две бутылки моему старому боцману! Сегодня вечером я хочу, чтобы он выпил на пару стаканов больше!

Услышав это приказание, папаша Катрам поднял голову и заметно повеселел, издав удовлетворенное ворчание. Он уже пристрастился к кипрскому нашего капитана и, надо сказать, не зря, поскольку оно и в самом деле было хорошим.

– Итак, послушаем, старина, твою десятую историю, – сказал капитан. – Посмотрим, что ты нам наплетешь, и будет ли там, что объяснять, без того чтобы ты опять разъярился.

Боцман Катрам погладил свою седую бороду, кашлянул три раза и, пристально посмотрев на капитана, сказал:

– Сегодня вечером вы ничего не объясните.

– А почему, если позволено будет узнать?

– Потому что история абсолютно достоверная и у нее не может быть другого объяснения, кроме моего.

– О чем же пойдет речь?

– О другом паруснике, который был внезапно остановлен, хотя и шел в открытом море на всех парусах.

– Скалой?

– Нет, рыбой. Стаей рыб, о которых уже много веков известно, что они останавливают морские суда.

– Ох ты, дьявол! – вскричал капитан иронически. – Что же это за рыба такая? Ты раздразнил мое любопытство, папаша Катрам.

Старый боцман, от которого не ускользнул иронический тон капитана, невозмутимо пожал плечами и начал неторопливо свою десятую историю.

– С того времени прошло уже лет пятьдесят, – сказал он, – но то, что случилось со мной тогда, я помню, точно это было вчера. А если хотите знать почему, я покажу вам вот этот шрам на правой руке, шрам, который остался у меня с того дня.

Все вы, наверное, знаете, что такое джонка, а если не знаете, то я скажу вам, что это китайское судно, почти квадратное и тяжелое, по конструкции очень ненадежное, которое несет паруса из сплетенных волокон и две мачты и украшено головами драконов.

По обстоятельствам, которые вам не интересны, я остался в Кантоне, самом богатом китайском городе, без работы и без гроша. Пребывание на суше было мне тягостным, как всегда; не чувствуя под ногами качающейся палубы судна, я страдаю, точно на раскаленных углях. Нужно было срочно поступить на какое-нибудь судно, если я не хотел заболеть и умереть от тоски. Да и голод мне грозил, ведь я никогда не имел привычки откладывать гроши. А что мне делать с этими сбережениями? Раз уж мне на роду написано почить в океане, то лучше уйти туда с пустыми карманами, ведь там на дне нет таверн, и рыбы морские не торгуют бутылками. А вы как считаете?

– Правильно, черт побери! – вскричали матросы.

– И вот я на борту этой тяжелой посудины, в компании бритых матросов цвета шафрана и под командой внушительного вида капитана из Нанкина, толстого, как носорог, и с парой тонких, как веревки, висячих усов, которые спускались ему до пояса. Вы и без меня, наверное, знаете, что у всех китайцев усы такие, что, вместо того чтобы держаться прямо, они шнурками изгибаются к земле.

Представьте себе старого Катрама (хотя нет, я был тогда еще молод, и борода у меня была еще черная, а на голове такая же черная шевелюра), представьте себе молодого Катрама среди этого желтого экипажа, который, разговаривая, то визжал, как напильник, когда им обрабатывают железо, то журчал, как горло кашалота. Ели они один только рис, ловко орудуя своими палочками, и каждый вечер накачивались опием. Если бы там не было меня, чтобы время от времени выпрямить румпель или выровнять курс, не знаю, где бы закончила свое плавание эта бедная джонка.

Но я немного заблудился, как сказал бы наш капитан, и потому возвращаюсь к главной теме.

Итак, мы покинули Кантон и направились к восточным берегам Австралии на поиски тех моллюсков, которые похожи на цилиндр и, по-моему, ни к чему не пригодны, но которых китайцы ценят даже больше, чем своих соленых мышей, тушеных собак и прочие излюбленные ими яства. Как же они называются, черт побери?.. Такое варварское название, что порядочному человеку и не выговорить… Ах да…

– Голотурии, или трепанги, – подсказал капитан.

– Вот-вот, именно так… голо… оло… Нет, мой язык распух и не желает выговаривать таких слов. Но не важно, за меня сказал капитан.

Хорошо ли плохо, но мы добрались до австралийских берегов, и через два месяца до отказа загрузились этими моллюсками. Распустив паруса, мы поплыли на север, и мои китайские спутники нетерпеливо ожидали, когда они увидят остроконечные крыши своего Кантона, а я – когда покину эту малоприятную компанию и ту посудину, на которой она плыла.

Мы были вблизи Торресова пролива и собирались войти в этот опасный проход, когда я увидел, что капитан наклонился над бортом на корме и делает нам какие-то странные знаки.

Любопытствуя, я приблизился к нему, но понять, что он по-своему бормочет, было делом нелегким, так что я ничего не разобрал. Однако нутром почувствовал, что дело серьезное и вот-вот что-то может случиться.

Действительно, ближе к вечеру наша джонка, которая была, в общем, неплохим парусником, начала понемногу замедляться, словно кто-то ее тормозил.

Я пошел доложить капитану, который сидел на корме, но он удовлетворился лишь тем, что сделал жест, который можно было перевести так: подождем, делать нечего. Я обратился к экипажу, и все сделали тот же жест. Знали они причину или нет? Понять было трудновато.

А между тем джонка все замедлялась, и я слышал под килем какое-то журчание, которое ничего хорошего не предвещало. В то же время ветер дул, как обычно, и море в проливе было спокойно.

Я поднялся на бак, чтобы как-то понять этот странный феномен, но судно вдруг так резко остановилось, что я не удержался и кувырком полетел в море.

Только я вынырнул на поверхность, как почувствовал, что в меня впились чьи-то крепкие зубы, острые, как лезвия ножа. Я протянул свободную руку и схватил за шею нечто вроде длинной-предлинной змеи; чудище билось, но пальцы мои были крепкие, и я не отпускал, изо всех сил сжимая свою добычу, пока не почувствовал, что она мертва.

Китайцы, которые заметили мое невольное сальто, быстро спустили шлюпку и перевезли меня на борт вместе с этой змеей. Угадали, какую рыбу я задушил?

– Нет, – ответили напряженно внимавшие ему слушатели.

– Огромную двухметровую мурену!..

Матросы смотрели на папашу Катрама, спрашивая его взглядами, что он имел в виду; он же, подняв брови, глядел на них, изумленный их непониманием.

– О Бог мой! – воскликнул он с гордым презрением. – Вы что же, не знаете, что такое мурена?

Протестующий хор поднялся среди экипажа:

– Это угорь!..

– Мы ее видели сто раз.

– Мы их ели дюжинами.

– Так что ж! – воскликнул старик. – Вы не знаете, что мурены останавливают суда? Да что же вы за моряки такие, что не знаете подобных вещей? Об этом знали даже римляне во времена Ромула и Рема, двух братьев, вскормленных не помню уж каким зверем. Называете себя моряками, а не знаете о силе мурен? Спросите-ка у капитана, не остановила ли мурена корабль одного римского завоевателя, когда он преследовал не знаю уж какого консула или императора? О какие невежды!..

Сконфуженные, красные до ушей, матросы посмотрели на капитана, который утвердительно кивнул головой.

– Папаша Катрам прав: в истории был такой факт.

Боцман хлопнул своими мощными кулаками по бочонку и весь расплылся от удовольствия, услышав наконец от нашего командира подтверждение своих слов.

– Ну что, слышали, салаги? – воскликнул он с торжествующим видом. – Даже древние римляне, синьор Рем и синьор Ромул, и те знали об этих вещах.

– Да, – опять подтвердил капитан, – все древние народы знали о муренах, и все утверждали, что эти, похожие на угрей, рыбы способны останавливать суда. История знает немало таких фактов.

– И к тому же они любили кушать мурен, – добавил боцман.

– Да, у них нежный вкус, – сказал капитан. – Богатые римляне заботливо выращивали их в специальных бассейнах. Их кормили до отвала и иногда давали даже человеческое мясо, бросая в воду приговоренных к казни преступников. Зачастую каждой из этих рыбин давали свое имя, и по зову хозяев они приплывали целовать им руки. Сумасбродство одного римского императора дошло до того, что он украсил своих мурен золотыми подвесками.

– Вот-вот! – воскликнул обрадованный боцман.

Но тут капитан скрестил руки на груди и сказал уже другим тоном:

– А теперь хватит, папаша Катрам. Пусть римляне верили, что мурены могут останавливать суда, это их дело, но неужели ты думаешь, что мы тоже поверим подобным вымыслам? О нет, старина Катрам, ты ошибаешься!

Боцман, который был в апогее своего триумфа, от этих слов побледнел и едва не свалился с бочонка.

– Но как же так… Ведь римляне… – пробормотал он едва слышно.

– Оставим римлян и их выдумки. Я тебе говорю, что ты с ума сошел, если веришь, будто вашу джонку остановила мурена, которая укусила тебя. В Тихом океане они действительно крупные, но они не способны остановить даже лодку.

– А ведь джонка…

– Остановилась, ты хочешь сказать. Я не знаю, по какой причине, но предполагаю, что она плыла над отмелями, а их, ты знаешь, в Торресове проливе очень много. Она задела килем такую песчаную отмель, а затем прилив, который, возможно, тогда прибывал, поднял ее и дальше она уже поплыла свободно. Выбрось из головы поверье, что это была мурена. Старые матросы, набитые предрассудками и под впечатлением старинных легенд, еще могут поверить в мурен, но мы – нет, папаша Катрам… Возьми с собой эти две бутылки и дай отдых своему усталому языку.

Боцман был бледен и почти не дышал. Он вытер две струйки пота, не знаю, холодного или горячего, взял свои бутылки и, шатаясь, спустился вниз.