Текст книги "Китай при Мао. Революция, пущенная под откос"

Иногда возникали и прямо противоположные ситуации. Сама принадлежность к Гоминьдану или националистической армии нивелировала пролетарский статус и делала человека классовым врагом вне зависимости от скромности его происхождения. Особенно ярко это противоречие проявляется в случае ветеранов вооруженных сил Гоминьдана, которые воевали с японцами, пока армии коммунистов намеренно избегали вступления в боевые действия. Неясности, связанные с классификацией сфер деятельности, распространялись и на политические ориентации. Наиболее очевидный пример здесь – националисты, которые отвергли Гоминьдан и перешли на сторону коммунистов. Таких случаев ближе к концу гражданской войны было крайне много.

Противоречия также были связаны с тем, как наследовалась классовая принадлежность. Лица, выросшие в домохозяйствах землевладельцев или капиталистов, сами считались таковыми даже с учетом того, что они родились уже после того, как их семьи были лишены своих активов, и они выросли в нищете. Та же самая судьба была уготована людям, отцы или деды которых были официальными лицами Гоминьдана или служили в националистической армии, вне зависимости от того, видели ли они вообще своих родственников, которые, если их не подвергли казни, обычно бежали на Тайвань. С другой стороны, революционные кадры и солдаты получали после победы КПК руководящие посты и ускоренными темпами продвигались по карьерной лестнице. Их дети также считались революционерами, хотя они росли в привилегированных условиях в просторных квартирах с прислугой.

Хотя ярлык классовой принадлежности, казалось бы, должен был быть неизменным, на практике допускались изменения классового статуса по результатам политических расследований и с учетом личного поведения человека. Люди, которые успешно скрывали факты своего прошлого от нового режима, вдруг могли быть пойманы на сокрытии информации, что вело к переменам в их политическом статусе. В равной мере люди, оказавшиеся объектами кампаний властей, могли столкнуться с изменением их статуса на менее благоприятный. Гибкость и даже произвольность приклеивания ярлыков классовой принадлежности – результат их принципиальной двусмысленности – предполагал отсутствие возможности быть уверенным, что благоприятный статус сохранится за человеком в течение всего времени существования режима. По результатам личных действий человека или повторных следственных действий бюрократические обозначения всегда можно было изменить [Brown 2015; Leese 2015; Yang 2015].

Наконец, неясности вызывала и ситуации, когда классовая принадлежность накладывалась на половую. Категоризация домохозяйств предполагала фиксацию соответствующего статуса за возглавлявшим семью мужчиной. И этот статус передавался по мужской линии, что предполагало для женщины-представительницы эксплуататорского класса возможность выйти замуж за революционера или пролетария и пользоваться преимуществами, которыми в силу своей классовой принадлежности располагал ее супруг. В такой ситуации дети этой женщины наследовали более благоприятную классовую принадлежность. Очевидные гендерные аспекты классовой категоризации оказывали сильное воздействие на выбор партнеров как в городских, так и в сельских районах Китая [Croll 1984; Unger 1984]. Эта практика никак не подкреплялась марксистской теорией, а представляла собой отражение патриархальных устоев старого общества, которые КПК формально порицала как «феодализм» [Stacey 1983].

Классовая принадлежность подразделялась на три крупные категории. К «красным» классам причислялись революционные и пролетарские домохозяйства. Презюмировалось, что они лояльны партии и делу революции. В связи с этим им во всех ситуациях отдавалось предпочтение. «Обычные» классы включали в себя представителей средних классов дореволюционной эпохи. Предполагалось, что они сохраняют нейтралитет или еще не определились по поводу своего отношения к революции, отсюда отсутствие у них и преимуществ, и подлежащей наказанию вины. «Черные» или «вредительские» классы – домохозяйства, которые были определены как «эксплуататорские» или «реакционные» (См. Таблицу 6.1).

Таблица 6.1. Политическая классификация домохозяйств

Эти категории были важным критерием, учитывавшимся при принятии в КПК. Приоритет при вступлении в партию отдавался представителям революционных домохозяйств[80]80
  Этот абзац основан на [Walder, Hu 2009: 1413]. Схожие расчеты зафиксированы в [Li, Walder 2001].


[Закрыть]. Без учета различий в половой принадлежности, возрасте и образовании, в эпоху Мао у них было примерно в два раза больше шансов стать членами партии по сравнению с людьми пролетарского происхождения. В свою очередь, представители «некрасных» классов имели гораздо меньше шансов вступить в КПК. Выходцы из пролетарских домохозяйств имели в два раза больше шансов стать членами партии, чем квалифицированные специалисты, а выходцы из революционных домохозяйств – почти в четыре раза.

Политическая лояльность и карьерный рост

По аналогии с тем, как КПК проверяла на политическую лояльность кандидатов в члены партии, партийные организации учитывали эту лояльность – реальную или предполагаемую – при принятии решений о зачислении в вузы, распределении на работу после завершения обучения в вузе и продвижении по службе. Членство в партии само по себе было сертификатом доверия, в особенности среди работающих совершеннолетних людей. В отношении молодых людей основную роль играли иные факторы, в том числе два, по сути, политических аспекта: история политического активизма человека и классовая принадлежность его семьи.

В школьной системе Китая царила жесткая конкуренция, и вероятность дойти до самого верха образовательной лестницы была крайне низкой. Ожидалось, что из 32,9 миллиона детей, начавших обучение в начальной школе в 1965 г., в среднюю школу первой ступени пройдут лишь 9 %. В свою очередь, только 15 % учащихся средней школы первой ступени могли закончить ее и перейти в среднюю школу высшей ступени. Из уже крайне небольшой выборки детей, которые закончили среднюю школу, лишь 36 % поступали в вузы. Таким образом, лишь 1,3 % детей, поступивших в начальную школу в 1965 г., дошли бы до средней школы высшей ступени и только 0,5 % поступили бы в вузы[81]81
  В этом абзаце представлены цифры из [China Education Yearbook 1984: 965–966, 969, 971, 1001, 1023].


[Закрыть].

В середине 1960-х гг. наиболее важным критерием при зачислении в средние школы высшей ступени и вузы было прохождение стандартизированных вступительных экзаменов. Для средних школ высшей ступени такие испытания проходили на городском и уездном уровне, для вузов – на общенациональном уровне. Эта высококонкурентная и меритократическая по своей сути система допускала влияние на процесс зачисления учащихся в школы и вузы политических факторов.

Первый такой фактор – классовая принадлежность семьи. Поступающие из революционных и пролетарских домохозяйств пользовались предпочтением, если их результаты на экзаменах были близки к проходным баллам; в то время как поступающим из эксплуататорских или реакционных домохозяйств нужно было продемонстрировать исключительные результаты, намного превосходящие такие баллы [Rosen 1982: 12–66; Unger 1982: 11–47, 83–109]. Зачисление в вузы было неприкрытой формой политической компенсационной дискриминации, направленной на продвижение в первую очередь «красных» классов. Четко обозначенное предпочтение в пользу пролетарских домохозяйств открыло возможность получения образования людям, которые в силу своего происхождения до 1949 г. практически не имели таких шансов. Вплоть до 1930-х гг. большую часть студентов китайских вузов составляли выходцы из состоятельных семей, а в самых элитных университетах учились почти исключительно дети богатых родителей [Lang 1946]. Несмотря на заявленную цель такой политики, учащиеся с революционными корнями были в гораздо большем фаворе, чем учащиеся из пролетарских семейств. При этом учащиеся из бывших средних и даже эксплуататорских классов продолжали поступать в вузы чаще, чем представители остальных классов.

Таблица 6.2 демонстрирует влияние классовой принадлежности на поступление учащихся в середине 1960-х гг. в два элитарных учебных заведения Пекина: Среднюю школу высшей ступени при Университете Цинхуа и собственно Университет Цинхуа. В обоих случаях «некрасные» классы демонстрируют более благоприятные показатели зачисления, чем можно было бы предположить, исходя из описания политики властей. Средняя школа высшей ступени при Университете Цинхуа – престижная школа-пансион, расположенная в окрестностях Пекина. Большую часть ее учащихся в то время составляли жители Пекина. Удивительным образом учащиеся из революционных домохозяйств (колонка 1) были представлены в школе заметно диспропорционально от своей доли в городском населении Китая (колонка 5). Скорее всего, это связано с концентрацией в столице высокопоставленных революционных кадров. В равной мере привлекает внимание значительное количество учащихся из средних и даже эксплуататорских классов с учетом их доли в городском населении – мы видим это из коэффициентов в колонке 2 (коэффициент выше 1,0 указывает на завышенные значения, ниже 1,0 – заниженные значения). Учащиеся из пролетарских домохозяйств оказались в этой школе в значительном меньшинстве, притом что именно пролетарские классы составляли большую часть городского населения.

Таблица 6.2. Показатели поступления в элитарные учебные заведения с учетом классовой принадлежности в середине 1960-х гг.

В Университете Цинхуа ситуация с классовой представительностью была несколько иная, поскольку вуз привлекал к себе абитуриентов не только из столицы, но и со всего Китая. Именно поэтому революционные классы составляли здесь меньшую долю, чем в средней школе, хотя они все равно были представлены диспропорционально высоко относительно общей численности данной категории населения, как мы видим из колонки 4. В вузе пролетариев было больше, чем в средней школе, однако этот показатель был в два раза меньше их доли в общей численности городского населения. Поразительным образом средние и «черные» классы – элита прежнего общества – становились студентами пропорционально чаще по сравнению с учащимся иного происхождения. Меритократическая сущность системы тестирования шла вразрез с классовой линией партии[82]82
  [Andreas 2009: 23–32] детально расписывает партийный контроль над распределением политических рекомендаций и возможностей в элитном университете.


[Закрыть].

Никакой особой тайны в том, почему доля представителей старых элит в образовательных учреждениях столь высока, нет. В любом обществе дети, растущие в семьях с образованными родителями, имеют особые преимущества в виде широкого доступа к образовательным ресурсам дома, способности родителей помогать им с домашними заданиями и в особенности высоких ожиданий родителей от младшего поколения. Прежние элиты Китая находили возможность добиваться успеха в рамках образовательной системы вопреки дискриминации их по классовой принадлежности. К середине 1960-х гг. эта ситуация вылилась в большую политическую проблему, которая и стала основной причиной для отмены вступительных экзаменов во время «культурной революции».

Следующим критерием, которым руководствовалась партия, была политическая активность. В теории люди любой классовой принадлежности могли получить серьезный опыт участия в политической жизни, то есть разделять соответствующие взгляды и вести себя так, как требовалось для вступления в КПК. Поскольку учащиеся средних школ и большая часть студентов вузов были слишком молоды для зачисления в ряды членов партии, активность они могли продемонстрировать через участие в деятельности Коммунистического союза молодежи Китая, например, занимая в этой организации руководящие должности. При средних школах и вузах активно работали подотчетные партийным комитетам молодежные союзы. Эти союзы фактически копировали структуру подразделений и иерархию должностей партийной организации. Достижения молодых людей с опытом работы в качестве «учащихся-кадров» фиксировались в их личных делах и должным образом учитывались, оказываясь способными сыграть определяющую роль в случаях, когда результаты тестирования человека были ниже требуемого балла или когда нужно было определить, в какое учебное заведение или на какую образовательную программу человека направить [Shirk 1982; Unger 1982].

Эти же два политических критерия – классовая принадлежность и политическая активность – применялись, когда после завершения обучения в вузах приходила пора распределять бывших студентов на работу. К этому времени членство в партии становилось эмблемой политической лояльности для тех учащихся вузов, которые вступили в КПК во время обучения. Так, в 1965 г. 7,8 % студентов Пекинского университета и 13 % студентов Университета Цинхуа уже состояли в партии [Walder 2009: 23]. У этих учащихся были самые высокие показатели политической активности. Выпускников отбирали в министерства, в исследовательские институты, на госпредприятия или в аспирантские программы с учетом классового происхождения, личных дел и рекомендаций наставников. Бывшие учащиеся, уже состоявшие в партии, получали доступ к широкому спектру возможностей.

Становился очевидным диссонанс между политическими и меритократическими факторами карьерного продвижения человека. Более поздние исследования позволяют сформировать четкую картину того, как этот потенциальный конфликт разрешался. По сути, КПК сформировала две карьерных лестницы, которые были ориентированы на два различных набора личных и профессиональных качеств [Walder 1995][83]83
  Задолго до того, как стали доступны данные биографических опросов, [Oksenberg 1968: 67] уже указывал: «Когда кто-либо делал выбор в пользу возможностей за пределами политической системы, этот человек не мог позже поменять решение в пользу возможностей, доступных через политическую систему».


[Закрыть]. Вполне закономерно, что диплом вуза не был обязателен для занятия руководящего поста в правительстве, на промышленном предприятии или в общественной структуре. А вот членство в партии было просто необходимо[84]84
  Этот и следующий абзац основаны на [Walder et al. 2000: 200]. Схожие показатели были выявлены при анализе иной подборки данных и зафиксированы в [Bian et al. 2001].


[Закрыть]. Без учета всевозможных иных факторов, у членов партии было более чем в восемь раз больше шансов получить повышение на должность с полномочиями по принятию решений, чем у людей, не состоявших в партии. Образование играло здесь ту же роль, что и в случае с зачислением в члены партии: завершение обучения в средней школе повышало шансы на служебный рост в 2,5 раза, но окончание вуза не давало каких-либо дополнительных преимуществ.

С учетом повышенного внимания к политическим критериям при поступлении в вузы и получении работы поразительно, как мало значило членство в партии для тех людей, которые становились учеными, инженерами, врачами, экономистами, разработчиками правительственных планов или университетскими преподавателями. Хотя в середине 1960-х гг. все указанные должности были престижными и предполагали высокий оклад, состоять для получения элитной профессии в партии не было необходимости. Здесь ключевую роль играло образование. Наличие диплома о среднем образовании повышало шансы человека стать высококлассным специалистом почти в девять раз, а диплома о высшем образовании – примерно в 14 раз. Никакого увеличения шансов для продвижения человека по этому пути членство в партии не давало. Профессиональные карьеры, вне всякого сомнения, основывались на факте получения формального образования и ни на чем другом.

Может показаться, что режим не уделял особого внимания образовательным квалификациям официальных лиц, работавшим в партийных органах, правительстве и на предприятиях. Однако это далеко не так. Мы уже отмечали ранее, что членов партии часто рекрутировали еще в юном возрасте, в особенности среди молодых людей, которые рано начинали демонстрировать политическую лояльность и организаторские способности. Хотя такие люди редко заканчивали вузы до момента вступления в партию, КПК обеспечивала им широкие возможности получения дополнительного образования и отбирала молодых партийцев с лидерским потенциалом для прохождения дальнейшего обучения. Члены партии могли поступать в обычные университеты и после достижения совершеннолетия на основе рекомендаций и поручительства со стороны партийных организаций при рабочих ячейках. Самый яркий тому пример – практика «перевода» кадров на обучение в университеты. Региональные правительства также организовывали масштабные программы дополнительного образования в целях повышения качества руководства. Члены партии с вероятностью в более чем пять раз могли получить высшее образование через такие спонсируемые программы, а после завершения обучения в вузе получить продвижение на высокие руководящие посты с вероятностью в четыре с лишним раза выше, чем те люди, которые закончили вуз до начала профессиональной карьеры [Li, Walder 2001: 1398, 1402].

Власть и привилегии

Вступление в партию не оказывало немедленного непосредственного воздействия на условия жизни человека. Этот акт лишь открывал возможность будущего карьерного продвижения в качестве партийного кадра, если человек был партийным секретарем, или административного кадра, если человек занимал управленческую должность на предприятии или в правительственной структуре. В Китае действовала единая общенациональная система ранжирования кадров: от 26 – самого низкого ранга – до 1. Министры и высокопоставленные кадры обычно занимали ранги от 6 и выше, а кадры среднего звена, начиная от руководителей административных формирований, – от 15 и выше [Organization Department 2000, 14: 1224–1231]. Различия в условиях жизни не были результатом разницы в доходах. Денежные поступления могли различаться довольно значительно, но покупательная способность не приводила к существенной дифференциации в материальном положении. Привилегии исходили напрямую из правил, которые лежали в основе системы распределения льгот, предоставляемых официальным лицам по достижении ими определенного ранга. Причем льготы предоставлялись либо на безвозмездной основе, либо за номинальную плату.

Привилегии были связаны практически со всеми аспектами профессиональной и личной жизни. Официальные лица определенного ранга не могли больше разъезжать на велосипедах, рабочие ячейки выделяли им автомобили с водителями. Чиновникам было проще передвигаться в пределах Китая. В случае дальних поездок им предоставлялись мягкие сидячие или спальные места в поездах, что позволяло не ездить в переполненных и неудобных плацкартных вагонах. Высокопоставленные кадры обеспечивались просторными и удобными квартирами, в которых обычно были отдельные ванные комнаты и кухни. Официальные лица, находившиеся на самых высоких уровнях иерархии, могли проживать в отдельных семейных особняках, пользоваться услугами домработниц и нянь и иметь круглосуточный доступ к автомобилю и водителю. Высокопоставленные лица имели доступ к продовольственным и потребительским товарам, которые нормировались для всего остального населения. Во время поездок они жили в гостиницах и гостевых домах более высокой категории. В ресторанах для официальных лиц имелись отдельные зоны, отличавшиеся более высоким уровнем обслуживания и более качественными блюдами.

Служебное положение также влияло на доступ к информации. На партийные и правительственные документы накладывались самые различные грифы секретности, которые были привязаны к чинам официальных лиц. Знакомиться с соответствующими документами могли только люди, достигшие определенного ранга. КПК публиковала несколько газет и сводок для служебного пользования, в которых была представлена более широкая информационная подборка, чем в официальных публичных СМИ. «Цанькао цзыляо» («Реферативные материалы») – бюллетень ограниченной рассылки, публиковавшийся информационным агентством «Синьхуа» («Новый Китай»), – включал в себя переводы статей из зарубежных новостных структур, затрагивающих более деликатные темы, чем схожее издание «Цанькао сяоси» («Реферативные новости»), которое было доступно во времена Мао всем кадрам. Издание «Нэйбу цанькао» («Внутренняя справка»), выпускавшееся дважды в день ИА «Синьхуа», содержало сообщения о новостях на территории страны и предназначалось именно для политических элит Китая. В нем рассказывалось о проблемах внедрения национальных политических курсов, природных бедствиях, региональных протестных движениях, а также публиковались иные материалы, считавшиеся недопустимыми для широкого освещения [Schoenhals 1985]. Более высокопоставленные официальные лица также имели доступ к иностранным книгам и фильмам, которые были запрещены к распространению среди широкой общественности.

Условия жизни и привилегии официальных лиц соответствовали их служебному положению, однако привилегии были сравнительно скромными, а условия жизни поразительным образом не так сильно отличались от условий жизни остального населения, по крайней мере пока человек не достигал самой верхушки иерархической пирамиды. Впрочем, в эпоху Мао даже самые высокопоставленные официальные лица Китая жили гораздо скромнее состоятельных людей в рыночных экономиках. Ситуация поменяется в будущем, но именно в этот период статусное потребление как явление не существовало. Случаи коррупции были редкими и незначительными по масштабам. И все же служебные привилегии ценились в условиях экономики, в которой потребительский аскетизм, казалось бы, на длительную перспективу возводился в принцип. Кадровая карьера позволяла человеку избежать лишений системы нормирования и дефицита товаров и жить в достатке и с комфортом, которые были доступны лишь небольшой части населения.

Закрытая иерархия

В государственной социалистической экономике с единой партийной иерархией неизбежно возникала связка между властными полномочиями и привилегиями. Впрочем, привилегии не предоставлялись просто так. Партийные бюрократы КНР жили принципиально иной жизнью, чем должностные лица в рыночных экономиках с либеральными политическими системами. Первое существенное отличие заключалось в отсутствии у китайских официальных лиц личного состояния или средств к существованию за исключением их правительственных постов. Да, у них были некие сбережения, определенные предметы быта, однако никакой значительной собственности или независимых средств самообеспечения у них не было. Жилье им выдавалось по номинальной арендной плате, но не являлось их собственностью. Автомобили были приписаны к месту их работы. Расходы покрывались официальными структурами. Официальным лицам КНР не удавалось накопить существенного богатства, даже если они служили долго и успешно продвигались по службе. Привилегии были прямым выражением их ранга и оставались за ними, пока они оставались на хорошем счету.

Вторая отличительная особенность официальной службы была продолжением отмеченного выше положения: в партийном государстве у кадров не могло быть альтернативной работы. Они не могли покинуть свой пост и стать консультантами или открыть собственное дело. Они не могли эмигрировать. Они не могли произвольно уйти в отставку и жить за счет накоплений. Они не могли перевестись в другую организацию или провинцию и начать жизнь заново. Попытки выйти из системы или отойти от активной партийной жизни воспринимались как признаки политических колебаний, ослабление приверженности своим обязательствам в общем деле и нарушение партийной дисциплины. Единственными вариантами для того, чтобы сойти с этой карьерной лестницы, были малоприятные перспективы понижения в должности или исключения из партии, которые сопровождались немедленной потерей соответствующих привилегий. В любом случае личные желания человека не играли никакой роли[85]85
  [Oksenberg 1976] анализировал последствия выхода лидеров на верхушку политической системы, отмечая при этом ранее, что по всем карьерным путям в рамках бюрократических структур не было возможности просто уйти [Oksenberg 1968: 66–67].


[Закрыть].

В дискуссиях по поводу особого положения кадров все эти факторы зачастую не учитываются. За свои привилегии этим людям приходилось дорого платить. Жизнь и положение кадров целиком зависели от партийной организации. Привилегии действовали до того момента, пока человек оставался на хорошем счету. КПК продолжала требовать конформизма и лояльности и после вступления в партию или назначения на ответственный пост. Кадры обязывали реализовывать политические курсы, которые в некоторых случаях представлялись бессмысленными, добиваться выхода на целевые показатели, выявлять и наказывать предполагаемых предателей среди членов их рабочих ячеек. Кадры в большей степени, чем любая иная социальная группа, за исключением, возможно, военных, принуждались режимом к соблюдению дисциплины. Они не могли открыто противостоять завышенным требованиям сверху и жили с вечным осознанием, что неисполнение или несоблюдение партийных директив может поставить под угрозу их нынешнее положение и будущие перспективы. Получение отрицательной оценки за ненадлежащее качество работы или идейные шатания могли изменить всю жизнь человека. В этой системе фактически существовал только один работодатель. Самое худшее, что могло случиться с кадром, – попасть под кампанию по упорядочению стиля работы или выявлению скрытых врагов режима по аналогии с теми мероприятиями, которые имели место в Яньане в 1942–1944 гг. Это могло грозить человеку потерей должности и статуса или даже тюрьмой и трудовым лагерем. Кадры ощущали на себе большее давление, чем любая другая социальная группа Китая.

Дилеммы партийной трансформации

Фундаментальный переход от революционной партии к политической бюрократии стал неизбежным, как только было принято решение следовать советской модели. Стимулы для вступления в партию, карьерные преимущества от членства, личные качества и мотивация новых партийцев – все это в корне отличалось от долгих лет революционной борьбы. Партия, имеющая доступ ко всем экономическим ресурсам и возможностям карьерного продвижения, стала путем к власти и привилегиям. КПК трансформировалась в многочисленный класс чиновников, политическую машину, отличавшуюся всеми недостатками бюрократизированных организаций по всему миру.

К концу 1950-х гг. – достаточно быстро после образования КНР – Мао начали раздражать описанные изменения, в которых он видел угрозу идеалам революционной жертвенности и борьбы. Бюрократическая система, в которой люди служили ради карьеры и особых привилегий, представлялась ему сменой одной формы гнета на другую. Многие коллеги Мао – лидеры нации – видели в этих преобразованиях не нечто негативное, а, скорее, эволюцию на пути к современной форме социализма, опирающегося на последние научно-технические достижения, и современные формы промышленной организации, которая должна была позволить выстроить продвинутое и процветающее государство. В этой модели предполагалась партийная монополия власти, но нашлось место и для высококвалифицированных специалистов, без которых ожидаемое светлое будущее не могло бы наступить.

Подобные воззрения на будущее социализма нашли распространение в СССР после смерти Сталина. Стоит подчеркнуть, что речи о транзите к демократии здесь не шло. В равной мере это не был путь к рыночному капитализму. Однако новая система была гораздо более стабильная и предсказуемая, чем модель Сталина. Были прекращены массовые кампании по поиску скрытых врагов. Прокламации о продолжающейся классовой борьбе и подпольных заговорах были объявлены достойной сожаления ошибкой прошлого. Пострадавшие от репрессий были освобождены из трудовых лагерей, отменены их приговоры. Граждане могли жить спокойно и в достатке без опасений быть обвиненными в воображаемых политических преступлениях при условии, что они не демонстрировали инакомыслие. Публичное возвеличивание лидера в качестве национального героя и непогрешимого гения стало восприниматься как признак личного невежества и общегосударственной отсталости, манифестация феодального мышления и печальное отступление от пути к социализму, которое под жестким правлением Сталина привело к невообразимой катастрофе.

К середине 1960-х гг. Мао решил, что советские взгляды на социалистическое будущее после смерти Сталина стали отклонением от правильного революционного пути. Перспективы созданной им системы он видел по-другому и не желал, чтобы его партийное государство постепенно трансформировалось в стабильную бюрократию, в которой высокопоставленные чиновники управляли подчиненными и лишь на словах верили в революционные идеалы, а на деле больше заботились о продвижении по службе и собственном материальном благополучии. Мао видел выход из этой ситуации в воспроизведении духа борьбы и жертвенности, который обеспечил невероятные победы в прошлом. Он хотел видеть не осторожное планирование с опорой на содействие научных экспертов и технических специалистов, а мобилизацию партии и общества на новые триумфы над природой и врагами, которые пытались разрушить революцию изнутри. В конце концов Мао решится разгромить сформированную государственную машину и начать с нуля в надежде, что его престиж и статус не уступающего Сталину гения позволят мобилизовать народные массы против партийного истеблишмента, а членов высшего руководства – друг против друга. Начиная с 1957 г. Мао потребуется еще несколько лет и еще несколько политических инцидентов, чтобы прийти к этому плану, концентрированным выражением которого станет «культурная революция».