Текст книги "Принц Лестат"

Однако многие иные знакомства со смертными продолжали греть ему душу. Ни один вампир не может жить лишь кровью и убийствами – всем нужно человеческое тепло. Во всяком случае, так думал тогда Антуан. Время от времени он сводил тесную дружбу со смертными – с теми, кто подпускал его к себе, не задавая лишних вопросов о его странностях, привычках и холодной, как лед, коже.

Старый век умер, зародился век новый. Антуан чурался ярких электрических огней, держался благословенной темноты глухих переулков. Теперь уже он окончательно исцелился, от старых его ран не осталось и следа – за годы он стал лишь сильнее и могущественней. Однако самому себе он казался безобразным, отвратительным, не приспособленным к жизни существом, что живет, точно наркоман, лишь одной гнусной жаждой. Теперь, когда ему хотелось провести вечер за беседой, не хватало товарища для ума, он тянулся к калекам, недужным, цыганам и бродягам. Их общество помогало ему не плакать. Помогало убивать не слишком жестоко и зверски.

Спал он на кладбищах, когда удавалось отыскать достаточно просторный потайной склеп, а не то в гробу в каком-нибудь подвале. Время от времени, когда солнце грозило застать его врасплох, он зарывался прямо во влажную землю, молясь, чтобы там и умереть.

Страх, музыка, кровь и боль. Вот и все его существование.

Началась Первая мировая война. Мир, каким знал его Антуан, подходил к концу.

Антуан почти не помнил, как оказался в Бостоне и почему решил отправиться именно туда: помнил лишь, что путешествие было долгим. Там-то он впервые и зарылся в землю на долгий сон. Он был уверен, что так и умрет там, томясь в погребении неделя за неделей, месяц за месяцем. Лишь память о крови изредка будоражила его сознание, но не могла разбудить совсем. Он был уверен, тут-то ему и настанет конец. Неизбежная вселенская тьма безжалостно поглотит все сомнения и страсти, что когда-либо одолевали его.

Разумеется, он не умер.

Он пробудился через полвека – голодный, изнуренный, отчаявшийся, но удивительно сильный. А вывела из спячки его музыка: но совсем не та, которую он любил.

Разбудила его музыка вампира Лестата – его создателя – ставшего нынче рок-звездой, сенсацией. Песни Лестата неслись по волнам радиоэфира, рвались с телеэкранов, просачивались из наушников, присоединенных к крохотным плеерам размером не больше пачки игральных карт.

О, как же прекрасно было узреть нового, возродившегося, преобразившегося Лестата! Как устремилось к нему сердце Антуана!

Бессмертные теперь заполонили весь Новый Свет. А может, они всегда были здесь, распространялись потихоньку, создавали молодняк – точно так же, как был создан и сам Антуан. Он даже гадать не пытался. Знал только, что силы и способности его неимоверно возросли: теперь он читал мысли смертных, слышал их, даже если сам того не хотел. Слышал нескончаемую музыку и диковинные жутковатые истории, что рассказывал Лестат в видеофильмах.

Наш род ведется из глубин времен, прародители наши жили в темные эпохи Древнего Египта: Акаша и Энкил. Убейте Мать и Отца – погибнем мы все. Так говорилось в песнях. Чего добивался вампир Лестат, приняв это обличье смертного человека: рок-звезда, изгой, чудовище, созывающее на концерт в Сан-Франциско и смертных, и Тех, Кто Пьет Кровь?

Антуан непременно отправился бы на запад, чтобы увидеть Лестата на сцене. Но он все еще сражался с простейшими трудностями жизни конца двадцатого века, когда началась резня.

Казалось, вампиров уничтожают по всему свету. Сжигают вместе с вампирскими пристанищами и барами. А тех, кто пытался сбежать, испепеляли на месте, всех без разбору, и взрослых, и молодняк.

Все это Антуан узнал из телепатических воплей братьев и сестер, которых никогда не знал и которые обитали в местах, где он никогда не бывал.

«Бегите, спешите, ступайте к вампиру Лестату, он спасет нас!»

Антуан не понимал, что происходит. Однажды он играл в нью-йоркском метро, чтобы заработать хоть несколько медяков, но шайка смертных головорезов напала на него, пытаясь отнять деньги. Он убил их всех, бежал из города и двинулся на юг.

Голоса бессмертных твердили: это все Мать, это она, древняя египетская царица, убивает своих детей. Лестат стал ее пленником. Древние собираются. Антуана, как и многих иных вампиров, начали одолевать странные сны. Охваченный паникой, он играл на скрипке прямо на улицах, силясь окружить себя таким одиночеством, какое ему будет под силу сохранять и поддерживать.

А потом вдруг голоса бессмертных по всему миру утихли.

Неведомая катастрофа унесла жизни кровопийц по всей планете.

Антуану казалось, он последний, кто остался в живых. Он кочевал из города в город, зарабатывая игрой на скрипке, снова спал на кладбищах и в заброшенных подвалах, откуда его снова и снова выгонял голод. Ошеломленный, растерянный, он жаждал обрести хоть какое-то убежище, но не знал, где и как. По вечерам он пробирался в многолюдные кабаки и ночные клубы: затем лишь, что там его омывало человеческое тепло, касались людские тела, окружало море счастливых голосов, аромат крови.

Что сталось с Лестатом? Где он был ныне, этот ослепительный Тициан в красном бархатном камзоле с кружевами, этот вампир, излучавший силу и уверенность с музыкальной эстрады? Антуан не знал, но очень хотел узнать. Однако еще сильнее ему хотелось выжить, сохранить себя в новом мире – и он старательно принялся за дело.

В Чикаго ему удалось обзавестись настоящим жилищем. Как ни странно, ремесло уличного музыканта приносило вполне неплохой доход. Вскоре его появление каждый вечер встречала толпа поклонников. Перебраться с улицы в бары и рестораны оказалось совсем несложно, и вот он уже снова сидел за роялем в полутемном ночном клубе, а из поставленного рядом бокала для бренди торчали двадцатидолларовые купюры.

Со временем он снял выкрашенный белой краской старинный деревянный трехэтажный особняк в предместье под названием Оук-Парк, купил себе кофр, чтобы отсыпаться там днем, и собственное пианино. Соседи-смертные оказались очень приятными людьми. Он щедро платил им, чтобы они нанимали для него садовников и уборщиц, а иной раз поутру, пораньше, сам подметал тротуар перед домом здоровенной желтой метлой. Ему нравилось это занятие – шелест метлы, куча сухих пожелтевших листьев, чистая мостовая. Так ли уж надо презирать весь мир смертных?

Поросшие старыми деревьями улицы Оук-Парка благотворно влияли на Антуана, умиротворяли и успокаивали. Скоро он уже покупал приличную одежду в ярко освещенных местных магазинчиках и с полуночи до рассвета смотрел телевизор у себя в гостиной, познавая современный мир, в котором теперь оказался: как он устроен и что в нем принято. Непрестанный поток художественных и документальных фильмов, мыльных опер и новостных передач обучил его всему необходимому.

Откинувшись на спинку удобного мягкого кресла, он дивился на голубые небеса и сиявшее с огромного экрана ослепительное солнце. Любовался стремительными и элегантными американскими автомобилями, несущимися по горным дорогам или по просторам прерий. Слушал, как серьезный профессор в очках вещает о «восхождении человека».

А ведь были еще и записи симфоний, полномасштабных опер, бесконечных концертов лучших виртуозов мира! Антуан чуть не сошел с ума от обрушившейся на него красоты – от возможности лицезреть в цвете и во всех подробностях, как в Лондонской филармонии исполняют Девятую симфонию Бетховена или как великий Ицхак Перельман в сопровождении оркестра штурмует концерт Брамса.

Выбираясь поохотиться в Чикаго, он теперь покупал билеты на восхитительные спектакли в огромном здании оперы, восторгавшем его размерами и роскошью. Он наконец начал осознавать все богатство мира. Осознавать новую эру, словно бы специально созданную для удовлетворения его чувства прекрасного.

А где же в этом мире был Лестат? Что с ним сталось? В музыкальных магазинах еще продавались его старые альбомы. Не составляло труда купить видео с того единственного концерта, на который стеклась такая толпа. Но где же был он сам – и помнил ли еще некогда возлюбленного Антуана? Или за время, минувшее после тех давних южных ночей, он успел создать себе целый легион последователей и почитателей?

Но вот что стало труднее в эти новые дивные времена, так это охота. Немало приходилось побродить по улицам, чтобы встретить какого-нибудь презренного негодяя, каких в минувшие годы водилось кругом в изобилии. В современном большом городе Антуан так и не отыскал клоаку, подобную Варварскому Берегу в Сан-Франциско. Однако он не жаловался. Он вовсе не «любил» свои жертвы. Никогда не играл в эти игры. Просто хотел утолить голод – и утолял.

Наметив себе жертву, он становился безжалостен. Никто – ни мужчина, ни женщина – не мог от него скрыться. Ему не составляло труда пробраться в темный уснувший дом и приласкать добычу жадными и грубыми руками. Кровь есть кровь.

Очень скоро его уже приглашали играть за немалые деньги в лучших ресторанах города, а чаевые приносили ему и того больше. И он научился искусно охотиться среди невинных – на переполненных танцплощадках цедить по глоточку кровь то одной, то другой жертвы, никого не убивая и даже не калеча. Для этого требовалась немалая самодисциплина, но Антуан овладел ею в совершенстве. Он прекрасно умел делать все, что требовалось, чтобы выжить в современном мире, стать частью эпохи, ощущать себя полным сил, гибким – и да, бессмертным.

Со временем притязания его все возрастали. Чтобы жить припеваючи в этом мире, нужны документы, нужны деньги. У Лестата всегда были документы. У Лестата всегда было целое состояние. В те давно минувшие вечера Лестат считался респектабельным и уважаемым джентльменом. Портные и владельцы лавок специально задерживались подольше вечером, чтобы удостоиться его посещения. Он слыл покровителем искусств, видным членом общества и благосклонно кивал прохожим, с которыми ему довелось встретиться на Джексон-сквер или на ступенях собора. У Лестата имелся свой адвокат, который вел все его дела. Лестат всюду приходил и уходил, когда вздумается.

«Это сущие пустяки, – когда-то сказал он. – Мое состояние поделено между многими банками. У меня всегда будет все, что только потребуется».

Антуан хотел добиться такого же положения. Надо учиться. Однако природного таланта у него не оказалось. Наверняка кто-то сумеет подделать для него документы – надо только как следует сосредоточиться на этой проблеме. Еще бы неплохо позаботиться о вопросах безопасности… и обзавестись автомобилем, мощным американским автомобилем, способным за одну ночь перенестись на много-много миль.

Голоса зазвучали снова.

Бессмертные возвращались – в несметном количестве появлялись в городах Северной Америки. Голоса звенели, без умолку повествуя о том, как вампиры расселяются по всему миру.

Прежняя царица погибла, была уничтожена. Однако Лестат и совет бессмертных выжили, а новой Матерью стала рыжеволосая вампирша, такая же древняя, как прежняя царица. Ее звали Мекаре, она была колдуньей, и у нее не было языка.

Новая Царица Проклятых хранила молчание. Хранили молчание и те бессмертные, что сумели выжить вместе с ней. Никто не знал, что с ними сталось, куда они ушли.

Какое дело было Антуану до всего этого? Было, конечно, но он не придавал этому значения.

Голоса твердили о вампирском писании, так сказать, о каноне. О «Вампирских хрониках». Сперва их было две, потом три. Канон повествовал о том, что случилось с Лестатом и всеми остальными. Повествовал о «Царице Проклятых».

Отважно войдя в ярко освещенный книжный магазин, Антуан приобрел все книги канона разом – и прочел их за неделю. Странные то были ночи.

На страницах первой книги, опубликованной много лет назад, он отыскал себя, безымянного «музыканта», не удостоенного даже описания – лишь беглое упоминание, что он был «совсем еще юношей» – лишь фон к жизни и приключениям своего создателя, описанной вампиром Луи, тем самым, которого Лестат так любил и так боялся прогневить. «Пусть он привыкнет к этой мысли, Антуан, а потом я приведу тебя. Я не могу… не могу потерять их, Луи и Клодию». А они взяли и обернулись против него самого, попытались убить Лестата, швырнули его тело в болото. После же той последней схватки в дыму и пламени, когда Лестат с Антуаном попытались отомстить предателям, Антуан уже не упоминался вовсе.

Да и какая разница. Несправедливо – в расплату за все сотворенное умерла лишь Клодия. Луи остался жив. Дальше в книге рассказывалось еще о множестве более древних и могучих вампиров.

Так где же они теперь, великие, уцелевшие в устроенной царицей Акашей бойне? И почему в мире теперь так много бессмертных вроде Антуана – слабых, перепуганных, не обретших утешения в любви и дружбе, цепляющихся за жалкое существование?

Голоса твердили – никакого совета старейших нет и в помине, надеяться не на кого. Рассказывали о равнодушии, беззаконии, о бездействии древних, о бесконечных смертоубийственных войнах за территорию. О получивших печальную известность вожаках отщепенцев, которые ночь за ночью превращали смертных в вампиров, пока не растрачивали весь запас жизненных сил и не теряли способность наделять Темным Даром.

Не прошло и шести месяцев, как и сам Антуан подвергся нападению шайки бродячих вампиров.

Он как раз закончил читать последнюю книгу вампирского священного писания, «Истории Похитителя Тел», написанную самим Лестатом. Все произошло в темных аллеях исторической части Чикаго. Перед рассветом разбойники окружили его, сжимая в руках длинные ножи, – свора вампиров с бледными, мучнистыми лицами, гнусными ухмылками на губах и пламенеющими волосами. Но Антуан оказался им не по зубам: слишком силен, слишком проворен. В нем вдруг обнаружился запас той силы телекинеза, что описывалась в «Хрониках». И хотя ему не хватило сил убить или испепелить нападавших, он сумел отбросить их, швырнуть на стены и камни мостовой, оглушить. Пока они валялись без чувств, он успел их же собственными длинными ножами отрезать всем головы. Еле успев спрятать окровавленные останки в груде мусора, он поспешил домой, в логово.

Голоса рассказывали, что подобные стычки и убийства происходят теперь по всей Америке, во всех крупных городах. Более того – даже в Старом Свете и в Азии.

Но не могло же так произойти и с ним! Это же чревато разоблачением! Чревато бесконечными войнами и вендеттами. Чикаго был слишком заманчивой добычей для любого бессмертного – а убежище Антуана в Оук-Парк находилось в опасной близости к городу.

И вот как-то ночью, пока он охотился, кто-то дотла спалил его дом – его красивый и стильный белый особняк с чуть покосившимся крыльцом и навесами, точно в пряничном домике.

Самого Антуана настигли в Сент-Луисе.

Они называли себя «шабашем». Окружили его, облили бензином и подожгли. Пытаясь сбить пламя, он зарылся в землю, но потом вылез снова. Его преследовали, но даже обожженный, страдающий от мучительной боли, он легко ушел от погони и снова зарылся в землю.

Многое случилось в мире с тех пор.

Но немногое имело к нему отношение.

Он спал под землей, исцеляясь, и мысли его блуждали в лихорадочном царстве грез. Ему чудилось, он снова в Новом Орлеане, и Лестат слушает его музыку, шепчет ему, что у него великий талант. И все тонуло в языках пламени.

А потом сквозь пелену сна он услышал, как к нему обращается какой-то юный вампир. Не только к нему – ко всем Детям Ночи. Этот юнец называл себя Бенджи Махмудом. Он вел радиопередачи из Нью-Йорка, и Антуан сам не мог бы сказать, сколько ночей слушал его передачи перед тем, как и впрямь восстать. Пока Бенджи говорил, в уши Антуана лилась прелестная журчащая мелодия, звуки пианино – и он знал, твердо знал: играет такой же вампир, как он сам. Ни один смертный не мог бы издавать столь затейливых, шальных и совершенных созвучий. Бенджи Махмуд сказал, что исполнительница – вампирша Сибель. Иногда во время вещаний голос его утихал, и в эфир лилась только музыка.

Бенджи Махмуд и Сибель побудили Антуана снова выбраться на поверхность и взглянуть в лицо ярким и опасным электрическим ночам нового века.

На дворе стоял 2013 год. Уже сам этот факт ошеломил Антуана. Прошло более двадцати лет – и его обгорелая плоть исцелилась. Никогда еще он не был настолько силен. Кожа сделалась светлее, глаза зорче, слух тоньше.

Вампирское священное писание глаголило истину. В земле вампир исцеляется, а от боли крепчает.

Мир был полон звуков, волн и звуковых волн.

Сколько других кровопийц слышали Бенджи Махмуда и пианино Сибель? Сколько других разумов передавали их? Антуан не знал. Знал лишь, что он сам их слышал – тихо, но отчетливо, точно так же, как везде и всюду ощущал их – Детей Ночи. Их было много, очень много, и многие из них, без сомнения, тоже внимали голосу Бенджи Махмуда. И они, эти другие вампиры, были очень напуганы.

Бойня началась снова. Бойня, подобная той, когда Акаша испепеляла вампиров – вампиров снова начали убивать в городах по другую сторону мира.

– Опасность движется к нам, – говорили голоса напуганных кровопийц. – Но кто это? Немая Мать, Мекаре? Неужели она обратилась против нас, как некогда Акаша? Или это Вампир Лестат? Неужели именно он вознамерился стереть нас с лица земли за все наши преступления против собственных братьев, за наши стычки и драки, нашу вечную грызню?

– Братья и Сестры в Ночи, – вещал Бенджи Махмуд. – У нас нет родителей. Мы – племя без вождя, племя без единого символа веры, племя без имени. – Музыка Сибель струилась, излучая мастерство небывалого, нечеловеческого гения. Ах, как Антуан любил ее игру! – Дети Ночи, Дети Тьмы, бессмертные, вечные, Те, Кто Пьет Кровь, выходцы с того света – почему у нас нет достойного, красивого имени? Заклинаю вас: не сражайтесь. Не причиняйте вреда друг другу. Объединяйтесь против сил, что стараются смести нас с лица земли. Черпайте в друг друге силы.

Антуаном двигала новая, окрепшая решимость. Я снова живу, думал он. Я могу умереть тысячью смертей, как любой заурядный трус, и снова вернуться к жизни. Он снова принялся охотиться на маргиналов, как и прежде, снова трудился, чтобы обзавестись одеждой, деньгами, жильем. Новая эпоха яркими красками пламенела вокруг. В тесном номере отеля Антуан изучал новенький компьютер «Эппл», твердо решившись овладеть им. Очень скоро ему удалось связаться с вебсайтом и радиопрограммой Бенджи Махмуда.

– Вампиров убивают в Мумбаи, – объявил Бенджи. – Слухи подтвердились. Все происходит точно так же, как в Токио и Пекине. Сжигают убежища и святилища, а тех, кто пытается спастись бегством, убивают на месте. Лишь самым быстрым и удачливым удалось спастись и передать нам известия, картину происходящего.

Испуганный до полусмерти вампир из Гонконга позвонил Бенджи и излил в эфир все свои страхи и тревоги.

– Я взываю к старшим, – сказал Бенджи. – К Мекаре, Маарет, Хайману. Поговорите с нами! Объясните, почему происходят эти убийства. Неужели снова началась эра сожжений?

Один за другим звонившие в студии просили разрешения приехать под защиту Бенджи, Армана и Луи.

– Нет, это невозможно, – признавался Бенджи. – Поверьте, безопаснее всего вам оставаться там, где вы есть. Но избегайте известных вампирских приютов, баров и таверн. А если станете свидетелями столь жутких убийств, прячьтесь. Помните: наделенные Огненным Даром должны сперва увидеть жертву и только потом могут ударить по ней! Не бегите в открытую! Если только можете, укрывайтесь под землей.

Через много ночей Антуану тоже наконец удалось пробиться в эфир. Встревоженным шепотом он сообщил Бенджи, что создан самим Вампиром Лестатом.

– Я музыкант! – взмолился он. – Пожалуйста, позвольте мне прийти к вам! Откройте мне, где вас искать!

– Увы, братец, я бы с радостью, да никак не могу, – отозвался Бенджи. – Не пытайся меня отыскать. И будь осторожен. Для таких, как мы, настали ужасные времена.

Позже, в ту же ночь, Антуан отправился в полутемную столовую небольшого отеля и играл там на пианино для немногочисленных усталых ночных служащих, которые лишь изредка останавливались послушать, как он изливает клавишам душу.

Надо позвонить потом, снова, с какого-нибудь другого номера! Бенджи должен его понять! Антуан хотел играть, творить музыку, как Сибель. У него же талант, у него есть что предложить. И он не лгал, когда говорил, кто именно его создал. Бенджи должен понять. Обязательно поймет!

Два месяца Антуан еженощно играл и упражнялся. Тогда же он дочитал последнюю книгу вампирского священного писания – воспоминания Пандоры, Мариуса и Армана.

Теперь он знал все о маленьком бедуине Бенджи Махмуде и его возлюбленной Сибель. Бенджи едва исполнилось двенадцать, когда великий вампир Мариус причастил его к Крови. А Сибель, вечная беспризорница, некогда играла лишь бетховенскую «Аппассионату», но теперь перешла к репертуару всех великих композиторов, о каких Антуан только слышал, и современных творцов, имен которых он не знал.

Очарованный, одурманенный ее игрой, Антуан гнался за совершенством, играл на пианино в барах, ресторанах, пустых классах и аудиториях, в магазинах музыкальных инструментов и даже в частных домах.

Он снова начал сочинять – лихорадочно, нервно, яростно, порой разбивая в угаре клавиши пианино.

В Тайване произошло еще одно чудовищное аутодафе.

Снова призывая старейших вампиров пролить свет на происходящее, Бенджи уже не скрывал гнева:

– Лестат, где ты? Разве ты не выступишь нашим защитником, спасителем от всех этих гибельных сил? Или ты сам стал Каином, убийцей братьев и сестер?

Наконец Антуану хватило денег, чтобы купить пристойную скрипку, и он отправился за город, чтобы играть там при свете звезд. Он приступом брал Стравинского и Бартока, сочинения которых выучил на память по записям. Голова гудела от новомодных диссонансов и надрывных мелодий. Антуан понял этот новый язык, новую эстетику – они выражали страх и боль: страх, перешедший в слепую панику, боль, ставшую кровью в его жилах.

Он должен, должен достучаться до Бенджи и Сибель!

Более всего Антуана подстегивало одиночество. Он знал: если не сумеет найти кого-нибудь из своего рода, кого сможет полюбить, то снова не выдержит и уйдет под землю. Он мечтал о том, чтобы играть вместе с Сибель.

Принадлежу ли я теперь к числу старейших? Или всего лишь отщепенец, которого надо убить, едва увидишь?

Однажды ночью Бенджи разглагольствовал о дне насущном и упомянул что-то о погоде, тем самым подтвердив, что и в самом деле вещает откуда-то с северной части Восточного побережья. Антуан сложил в кожаный рюкзачок скрипку и стопку своих сочинений – и двинулся на север.

На подступах к Филадельфии он столкнулся с еще одним бродячим кровопийцей и готов уже был бежать от него, но тот бросился к нему с распростертыми объятиями, умоляя Антуана не пугаться его и не причинять ему вреда. Дальше они двинулись уже вместе, рыдая в объятиях друг друга.

Парнишку – высокого ширококостного вампира с огромными глазами и всклокоченными волосами – звали Убивец. Ему было чуть больше ста лет: он рассказал, что его создали в самом начале двадцатого века в захолустном техасском городке. Создатель, такой же бесприютный скиталец, как и сам Убивец, велел ему похоронить его прах, а потом взял и шагнул в огонь.

– В те дни многие так поступали, – объяснил Убивец. – Совсем как по описанию Лестата, Магнус его создал. Окончательно устав от всего, вампиры выбирали себе преемника из числа кого-нибудь из нас, осчастливливали нас Темным Даром, а потом нам полагалось разбросать угли, как догорят. Но разве меня это волновало? Мне было всего девятнадцать, я мечтал стать бессмертным. В 1910 году мир казался таким огромным. Ступай куда хочешь, делай что знаешь.

Они проговорили несколько часов кряду в дешевом мотельчике. Телевизор был включен, но без звука, мерцание экрана напоминало дрожащие отсветы свечей.

Убивец вошел в число счастливчиков, переживших давнюю резню, устроенную великой царицей Акашей. В 1985 году он проделал весь долгий путь до Сан-Франциско, чтобы послушать выступление вампира Лестата, но увидел лишь, как после концерта гибнут сотни других кровопийц. В воцарившейся сутолоке он потерял своего спутника, Дэвиса, но сумел ускользнуть в трущобы Сан-Франциско, а на следующую ночь, как и прочие немногие уцелевшие, бежал из города, радуясь, что удалось ноги унести. Дэвиса он больше никогда не встречал.

Киллер очень любил Дэвиса, красивого чернокожего вампира. Они вместе состояли в банде «Клык» – даже носили кожаные куртки с символикой банды, ездили на «Харлеях» и никогда не проводили более двух ночей подряд в одном и том же месте. Увы, те времена ушли безвозвратно.

– Нынешние аутодафе, они просто должны были случиться, – сказал Убивец Антуану. – Так долго продолжаться не могло. Говорю тебе, в прежние дни, до того, как Лестат вышел на сцену, все было совсем по-другому. Нас было гораздо меньше. Мы с друзьями вволю странствовали по маленьким провинциальным городкам. В те дни у нас были убежища, общины, приюты, вампирские бары, куда всякий мог войти и обрести там безопасность, ну, ты понимаешь. А Царица взяла да все уничтожила. А заодно – последние остатки вампирских законов и порядков. С тех пор отщепенцы и бродяги расплодились повсюду. Шайки вечно сражаются между собой. Не осталось ни правил, ни дисциплины. Я пытался как-то организовать молодняк в Филадельфии, но они словно бешеные псы.

– Я эту старую песню слышал. – Антуан передернулся, вспоминая огонь, жуткие языки пламени. – Но я должен добраться до Бенджи и Сибель. Должен отыскать Лестата.

За все эти годы Антуан никогда еще никому, даже самому себе, не рассказывал историю своей жизни. И вот теперь, когда отсветы «Вампирских хроник» озарили его странные скитания новым светом, он инстинктивно излил душу Убивцу. Он страшился презрения, но Убивец и не думал его презирать.

– Лестат, он был моим другом, – признался Антуан. – Он рассказывал мне о своем возлюбленном, скрипаче Никола. Сказал, если откроет сердце членам своей маленькой семьи, Луи или Клодии, они лишь поднимут его на смех. Поэтому сердце он открывал только мне.

– Только покажись в Нью-Йорке, друг мой, и Арман испепелит тебя на месте, – промолвил Убивец. – О, ни Бенджи, ни Сибель не станут тебя убивать, нет-нет, может быть, даже и не Луи… но Арман – еще как. А они и глазом не сморгнут. Собственно, они тоже на такое способны. В жилах этих двоих течет кровь Мариуса. Даже Луи теперь получил кровь древних и приобрел могущество. Но убивает всегда Арман. На Манхэттене живет восемь миллионов людей и всего четверо бессмертных. Предупреждаю, Антуан: они не станут тебя слушать. Им плевать, что тебя создал Лестат. По крайней мере, я так думаю. Черт возьми, да тебе даже не представится случая им все рассказать. Арман услышит, что ты идешь. И убьет, как только увидит. Ты же знаешь, что они должны увидеть тебя, чтобы испепелить, да? Пока не увидят, не могут. Но Арман откроет охоту на тебя, а от него не спрятаться.

– Но я должен, должен идти! – Антуан разразился слезами, обхватив себя обеими руками и покачиваясь взад-вперед на краешке постели. Длинные черные волосы упали ему на лицо. – Я должен вернуться к Лестату. Должен! А если кто и поможет мне отыскать его, так только Луи, больше некому.

– Черт возьми, приятель, ты разве еще не понял? Все ищут Лестата. А аутодафе все не кончаются. Они движутся на запад. Лестата уже два года как никто не видел, даже краешком глаза. Ни следа. А все эти слухи, что, мол, он недавно объявлялся в Париже, скорее всего, просто выдумки. Знаешь, сколько всяких бродячих проходимцев выдают себя за Лестата? В прошлом году я был в Новом Орлеане – ты и не представляешь, сколько там шаталось лже-Лестатов в пиратских рубашках и дешевых башмаках. Никакого проходу нет. Они меня за одну ночь выжили из города.

– Я не могу больше жить один, – не унимался Антуан. – Мне надо до них добраться! Я должен сыграть на скрипке для Сибель. Должен стать одним из них.

– Послушай, старина, – чуть смягчившись, Убивец сочувственно обнял Антуана одной рукой. – Может, махнешь со мной на запад? Мы оба уцелели в прошлых аутодафе? Авось, и нынешние переживем.

Антуан был не в силах ответить от боли. Боль яркими разноцветными пятнами взрывалась у него в голове – совсем как много лет назад, когда он страдал от ожогов. Боль: красная, желтая, оранжевая. Взяв скрипку, он начал играть – тихо-тихо, еле слышно. Она горевала за него, оплакивала все, чем он был или мог бы стать. Пела о его грезах и надеждах.

На следующую ночь, после того, как они с Убивцем вместе поохотились на проселочных дорогах, он рассказал своему новому другу о долгих веках одиночества, о том, что он любил смертных так же, как некогда Лестат любил его самого, и о том, как постепенно отстранился от них, боясь, что не сможет создать другого вампира, хотя Лестат и создал его. Тогда Лестат был тяжко ранен, а дело оказалось не из легких. Совсем не походило на величественную процедуру Темной Уловки, описанную на страницах воспоминаний Мариуса «Кровь и Золото». В изображении Мариуса создание Армана в шестнадцатом веке, в палаццо эпохи Возрождения и среди картин самого Мариуса напоминало скорее святое причастие. С Антуаном все было иначе.

– Ну, а я тебе точно скажу, – вмешался Убивец, – в последние годы эта штука вообще не срабатывала. Как раз перед началом новой резни вампиры все толковали, как трудно стало привести к нам новичка. Как будто Кровь выдохлась. Слишком уж много стало нас, во Крови. Ну сам подумай. Сила исходит от Матери, от этого демона, Амеля, что вошел в Акашу, а из нее перешел в Мекаре, Царицу Проклятых. Кто знает, может, Амель, как когда-то сказала Мекаре, и в самом деле – этакое невидимое существо со щупальцами, ну вот эти щупальца уже и растянулись на полную длину. Не могут же они растягиваться до бесконечности.

Убивец кивнул. Антуан отвернулся. Им владела лишь одна мысль, одно желание.

– Я вот скажу тебе одну очень неприятную вещь, которую и говорить-то не хочется, – продолжал Убивец. – Последние два раза, как я пытался создать вампира, ну ничегошеньки не выходило. Прежде такого не бывало, уж ты мне поверь. – Убивец многозначительно покачал головой. – Я пытался передать Темный Дар прелестнейшей малютке, какую только встречал на своем веку. Номер не прошел. Не вышло, и все тут. Рассвет уже близился, так что я сделал то единственное, что еще оставалось – отрубил ей голову и похоронил. Ничего другого не оставалось. Она превратилась в зомби – даже говорить не могла, и сердце у нее не билось, хотя и умирать она толком не умирала.