Текст книги "Преодоление идеализма. Основы расовой педагогики"

Эфебы и греческие мужские союзы

Афины с их культурой и воспитательными учреждениями остались в памяти людей страной вечной молодости, и если где – либо существовала культура, которую можно назвать молодежной, так это там. Афиняне классической эпохи именно так себя и воспринимали. Платон воспроизводит слова египетского жреца, сказанные Солону: «Вы, эллины, были и останетесь детьми…Вы все молоды духом, потому что в ваших головах нет воззрений, переданных по традиции, и поседевших от времени знаний». Вряд ли можно удачней охарактеризовать в нескольких словах противоположность между афинской культурой и культурой Египта, Индии и Китая. Греческие поэты и скульпторы оставили нам идеал прекрасного юноши, начиная с гомеровского Ахилла. На Олимпе царили вечно юные боги. Религиозные праздники были праздниками молодости и красоты. Обнаженные юноши состязались на них за призы, поэты, такие как Пиндар, прославляли победителей, а скульпторы наводняли страну их статуями. Большие игры у религиозных центров были почти единственным выражением греческого национального единства и, во всяком случае, высшим выражением греческой культуры. Тираноубийц Гармодия и Аристогитона, юношу и его воспитателя, политическая легенда афинской демократии превратила в святых. Юношей остался в памяти людей Алкивиад, который со своими добродетелями и пороками стал символом афинской судьбы.

Примерами отношений между воспитателем и воспитанником служат такие пары, как Солон и Писистрат, Анаксагор и Перикл, Сократ и Алкивиад, Платон и Дион, Аристотель и Александр, позже – Полибий и Сципион-младший.

Рядом с местами упражнений молодежи умышленно размещали философские школы. В афинской системе воспитания гимнастика всегда была тесно связана с поэзией и другими искусствами. Развитие как тела так и души создавало прекрасную гармонию. Идеалом была калокагатия – сочетание добра и красоты – и арете – мужская добродетель, противоположность которой, хюбрис («беспредел»), каралась афинским государством как подрыв основ порядка.

Ежегодно Афины устраивали праздник девственной богини города, Панафинеи, с гимнастическими и артистическими играми молодежи. Раз в 4 года этот праздник перерастал в большой парад: в город торжественно вносили сотканное благородными девушками покрывало богини. Фидий изобразил эту процессию на фризе Парфенона. Группы на этом фризе – не просто композиция художника, они соответствуют реально существовавшим социальным группам.

Но после удивительно быстрого роста и возвышения Афины умерли в ранней молодости. После утраты своей независимости они скатились на уровень хотя и уважаемого за свое прошлое, но тихого и стоящего в стороне от больших событий провинциального города, пока Юстиниан их окончательно не добил, закрыв Академию. А в свою счастливую эпоху, при Перикле, Афины могли мечтать и о мировом господстве. Но те же самые силы индивидуализма, суверенного разума и свободного духовного развития, которые привели к расцвету философии и науки, способствовали гибели государства своим разлагающим действием. Афинский дух стал безродным космополитом, учителем всех народов вплоть до нашего времени. На это изменение указывал еще Исократ в IV веке до н. э.: «Наш город превзошел всех людей по образованию и красноречию, наши ученики стали учителями других, и это привело к тому, что слово «эллины» обозначает не народ, а дух, и греками называются те, кто имеет наше образование, а не те, кто одного с нами происхождения». Вскоре после этого Александр претворил эти слова в жизнь, распространив эллинистический дух на Персию, Индию и Египет. Но следует со всей решительностью подчеркнуть: в Афинах классической эпохи искусство и поэзия, философия и наука, которые обессмертили Афины, никогда не были самоцелью, а средством воспитания гармоничного человеческого типа – эфебов и гоплитов. Сократ видел свою заслугу в том, что защищал Отечество с оружием в руках и воспитывал в том же духе молодежь, а Платон ставил своей главной целью государственное воспитание.

Здесь перед нами встает главный вопрос: является ли эфеб естественным плодом аттического ландшафта и его взаимодействия с хорошими задатками расы или плодом воспитания? Ответить на этот вопрос по типу или – или нельзя. То, что природные условия, такие как раса и ландшафт, оказывают сильное влияние, сегодня никто не будет оспаривать. Но еще недавно т. н. теория среды – достаточно вспомнить философию истории И. Тэна применительно к Афинам – выводила афинскую культуру только из этих природных условий.

Следует, прежде всего, сказать, что греки в этом плане мыслили совершенно иначе и отвергли бы такое натуралистическое объяснение. Немногие народы столько думали о себе, своем образовании и будущем своего государства, как афиняне. И поскольку они, как типично молодой нард, не имели правильного отношения к своему прошлому, а необыкновенно полагались на силу разума, рационального познания, разумного действия, они пришли к удивительному перекосу: они поверили во всесилие учения, воспитания, в то, что нет ничего невозможного, если за дело взяться серьезно. Сама добродетель стала результатом обучения. Платон всерьез верил в возможность спасти государство от гибели с помощью основанного на рациональном познании нового общественного порядка и воспитания. Его книга о государстве – символ этого педагогического образа греческого мышления. В основателях государств и законодателях видели, в первую очередь, воспитателей народа.

Но со своей верой в воспитательное всесилие закона и рационального обучения греки промахнулись мимо цели.

Когда греческие философы начал изучать человеческую жизнь с целью извлечь из этого практические познания для воспитания, им открылась взаимосвязь между государственным устройством и воспитанием. Так возникли учения о государстве и воспитании Платона и Аристотеля. Однако эти философы не учитывали историческую обусловленность и влияние традиции. Все бытие было интеллектуализировано и индивидуализировано. Все государственные и общественные формы выводили из однократного, целенаправленного волевого акта. В этом плане особенно характерно отношение философов к Спарте. Афиняне времен упадка с завистью смотрели на спартанские порядки и воспитание и надеялись, перенеся их в Афины, возродить дух своего государства, поэтому их прилежно изучали. Однако принципиальная ошибка заключалась в том, что, хотя ясна была связь спартанских порядков с древними обычаями, с отношениями среди дорийцев или даже критян, создание всей спартанской системы приписывали легендарному Ликургу, жившему неизвестно когда. Результаты целых столетий исторического развития неправильно понимались как законы, установленные одним разумным человеком. От этой восходящей к грекам ложной интеллектуализации жизни, исторического становления, общественных форм и воспитательных сил наука страдает до сих пор. И если изучение истории во многих областях науки позволило избавиться от этих чар, то в педагогике они действуют и поныне: считается, что воспитание сводится к рационально поставленным целям и рациональной методике.

Отвечая на наш главный вопрос о роли воспитания в формировании афинского человека, мы должны отказаться как от натуралистической теории среды, так и от греческого суверенного интеллектуализма. Раса и ландшафт, конечно, были естественными основами и рамками его формирования, но он не вырос на аттической почве сам собой, как маслина. Его воспитанию способствовали также философы, поэты и художники. Но между этими двумя этажами здания воспитания есть еще и средний – формы общества и государства, которые не являются ни плодом природы, ни результатом целенаправленных, рациональных действий, а балансом всех формирующих историю сил, органами народной воли.

Этот средний слой – главный для воспитания. С его помощью Спарта сформировала четко выраженный тип гражданина и воина. Обучение в Спарте имело второстепенное значение, философию там презирали, а поэзию терпели лишь в той мере, в какой она способствовала созданию идеала воина.

Средой такого воспитания были мужские общества и юношеские союзы как их часть. И в Греции в древние времена благородные роды с их кровными связями и верой в силу благородной крови были опорами общественной жизни. Но позже они отошли на задний план. В Спарте семья стала рудиментом.

В Афинах и в эпоху демократии воспитание сохраняло на себе отпечаток аристократизма, пока его не стерли софисты и демагоги. Гомеровский эпос с его аристократическим взглядом на жизнь и героическими идеалами оставался основой духовного воспитания и исходной точкой поэтически-художественной культуры и при афинской демократии. Гимнастика также имела аристократическое происхождение, ее развитие как средства воспитания стимулировалось государством.

Последним носителем древнего аристократического идеала был Пиндар, знаменитый своими одами в честь победителей состязаний. Но воспитательное значение игр было понято не рациональным путем, первоначально они имели религиозное значение и были связаны с культом мертвых. И позже центром Олимпийских и Дельфийских игр был культ, как и при представлении трагедий.

Культ какого-либо бога, гимнастика и артистические упражнения составляли содержание молодежных союзов, в которых воспитывались эфебы. В Спарте четко прослеживается роль этих союзов как возрастного класса в общей системе, в Афинах отношения были более запутанными. Спарта надолго сохранила государство – общество мужчин, выросшее из родового государства. В Афинах устройство не раз менялось. В классическую эпоху, со времен реформы Клисфена, они были территориальным государством, а до этого по своему устройству они были ближе к Спарте. Органы государствообразующего общества мужчин назывались в Афинах фратриями, в Спарте – сисситиями, на Крите – гетериями, в древнем Риме – куриями, у древних германцев – сотнями. Хотя подобные общества возводили себя к общим предкам, они во всем мире не вырастали из родовых союзов, а создавались на собственных оригинальных принципах как свободные ассоциации равноправных. Их члены никогда не называли себя «сыновьями», но «братьями».

Родовой союз зиждется на иерархии, мужской союз – это объединение равных. Он возникает, как правило, из необходимости рациональной организации обороны, для чего приходится привлекать более широкие силы, давать участникам воинских союзов больше прав и, в конечном счете, рушится власть родовых старейшин. В воинском мужском союзе отец и сын равноправны, они братья, как в масонской ложе. Сыновья выходят из подчинения, уравниваются в правах с отцами и так создается слой граждан государства. В родовом государстве полноправие было связано с принадлежностью к роду, и действительно полноправными были только главы родов или семейств. Классическая форма мужского союза сохранилась в Спартанском государстве, в Афинах она сильно видоизменилась. В Риме обе формы организации долгое время сосуществовали.

В Спарте мужские союзы оставались столпами государства, и это государство застыло в своем развитии, тогда как в Афинах либеральная практика приема в мужские союзы способствовала возвышению людей из низов. Афинское государство основывалось на труде, труд был в почете, а Спарта осталась государством воинов.

Как сисситии в Спарте, так и фратрии в Афинах имели характер мужских домов. В Афинах первое образование связано с именем Тесея: вместо отдельных мужских домов (пританеев) он создал общий афинский пританей. Государство, таким образом, понималось как большой мужской союз, предпосылкой участия в котором была принадлежность к фратриям. Фратрии воспитывали афинских граждан как сисситии спартанских, а курии – римских.

Эфебия была не чем иным как подготовительным этапом перед вступлением во фратрию. Эфебы и члены фратрии соотносились как подмастерья и мастера, как бакалавры и магистры, как послушники и монахи, как оруженосцы и рыцари.

В Спарте мальчиков вообще с 7 лет отнимали от семьи и дальше их воспитывало государство. В Афинах государство взяло под свой контроль союзы эфебов гораздо позже.

Примечательно, что Аристотель начинает свое описание афинского строя с эфебии как с огосударствленного молодежного союза. Это подчинение государству произошло незадолго до его времени и означало введение активной воинской службы. С 18 лет эфебы два года жили на казарменном положении. Этот порядок был заведен в Афинах под влиянием учения Платона и с оглядкой на Спарту, которая к тому времени превратилась в миф. Но было слишком поздно: греческая свобода умирала, а при македонском владычестве эфебия превратилась в студенческую организацию. Афины продолжали тихо существовать, но уже не как свободное государство, а как центр эллинского образования.

Узенер проследил историю таких молодежных союзов, как эфебия, и их воспитательных функций как в древности, так и в германском и славянском мире вплоть до наших дней. Их дух еще жив в студенческих корпорациях. Современное молодежное движение призвано возродить эти древние принципы в новой форме.

Древний Рим: граждане и государство

Победа над Карфагеном была поворотным пунктом в истории Рима. Изменился и сам тип римлянина. Время древних римлян прошло, хотя Катон-старший вел героическую борьбу за сохранение старого типа. Для мирового господства римлянам еще не хватало размаха. Новый тип создавался под влиянием эллинизма. Первым его представителем был Сципион Африканской. После этого 500 лет наслаивались все новые пласты чужих идей и чужой крови, пока Диоклетиан не построил на развалинах Рима восточную деспотию.

Но римская система воспитания с самого начала формировала не только тип, но и расу и продолжала оправдывать себя даже тогда, когда древнеримская кровь иссякла или выродилась. Римское государство оставалось живым до тех пор, пока сохраняло способность латинизировать не только чужую кровь, но и создавать на ее основе римский расовый тип.

Катон-старший и Сципион одновременно представляли две эпохи. Ошибка Катона заключалась в том, что он хотел остановить развитие и сохранить достигнутое состояние полицейскими мерами. Сила старого Рима заключалась в безымянных героях. Именно они победили таких полководцев, как Пирр и Ганнибал.

От Сципиона Африканского ведет свое начало тот тип, воплощениями которого были позже Циперон, Цезарь и Август, Вергилий и Сенека. Римский тип подвергся воздействию эллинистического образования и переориентировался на новые цели и ценности. Сочетание римского государственного духа с эллинистическим мировым духом пробудило в римлянах индивидуальность и гениальность.

Но новый дух должен был сначала просочиться в трещины старого порядка. Рим разлагала его собственная империалистическая политика, обогащение полководцев, чиновников и солдат в результате грабежа завоеванных земель. Вторым порождением этого хищнического капитализма, кроме плутократии, была обленившаяся, жадная до «хлеба и зрелищ» толпа. Разложение усугублялось проникновением восточных культов.

Главными отличительными чертами древних римлян были абсолютизм всех устремлений и государственный дух. Употребляя термин «раса», мы и здесь достигаем предела, за которым вопрос о причинах уже не ставится. Разумеется римский характер был выражением римской расы, римской крови, но он ни в коем случае не вырос просто естественным путем из расовых задатков. Раса проявляет себя, прежде всего, в победоносном утверждении своей системы ценностей. Римский тип не был чем-то врожденным, а был результатом влияния римской жизни в целом. Чужеродные элементы ассимилировались воспитанием. Раса воплощается в народе как в целом, в его господствующих идеалах и порядках, а не в крови отдельных лиц.

Идеалы и система ценностей римского типа отражаются в многочисленных исторических легендах древних римлян, и пусть они не соответствуют реальной истории, они учат идеальным истинам. Как образцы римских добродетелей они до сих пор живут в искусстве и воспитании.

Древний Рим, как органическое государство граждан, был полной противоположностью восточным абсолютным монархиям.

В своей естественной теории государства Полибий уловил основные черты римского государства, но на «смешанный государственный строй» он смотрел с односторонней греческой точки зрения. Логизированные до крайности государственные формы, такие как афинская демократия или спартанская аристократия, это не элементарные формы и не могут служить мерилом для такого органического образования, как римское государство, которому всегда были чужды логическое системное мышление и систематические конструкции. При всей своей последовательности в действиях, римляне никогда не связывали их с одной исходной точкой, одним принципом. Своеобразие римского государства заключалось в том, что части системы взаимно дополняли, контролировали и поддерживали друг друга, действуя в одном направлении. Такое единство в разнообразии с относительной самостоятельностью частей – суть органической системы в противоположность логически-схематической. Никогда не делалось попыток оформить жизнь на основе одного-единственного принципа.

Это было счастьем и силой Рима, что римское государство росло и питалось от нескольких корней. Единство достигалось за счет преодоления дуализма. Но внутренний дуализм сказывался в дублировании всех учреждений. Рим и основан был смешанным населением разных рас. Единый тип из них был воспитан благодаря римским общественно-политическим порядкам.

Важным этапом формирования этого типа была победа плебеев в их борьбе за равноправие. До сих пор не ясно, было ли разделение на патрициев и плебеев результатом имущественного расслоения общинников или они были разного этнического происхождения? Скорее всего, и те, и другие были смешаны по крови. Плебс напоминает «пополо» средневековых итальянских городов, а патрициат – их родовую знать. Внешне плебс победил, но, по сути, победителями остались патриции, потому что они ассимилировали плебс.

Курии – римская форма мужских союзов, соответствующая греческим фратриям и сисситиям. В Риме они тоже одержали победу над родовой знатью.

У каждой курии был свой культ. У плебеев тоже был свой религиозный центр – храм Цереры. Но демократия в Риме не установилась: высший слой плебеев вошел в состав нобилитета, но демократизация сената не произошла. При всех потрясениях в Риме побеждали консервативные силы.

Хотя в Риме государствообразующие мужские союзы в борьбе за власть с родовыми союзами, как и в Греции, одержали победу, семейные союзы не были оттеснены на задний план, а стали второй опорой государства, государством в государстве, маленькой монархией внутри республики.

Римская история рассказывает нам не о чем ином, как о воспитании человеческого типа, способного властвовать над миром, при посредстве его собственных деяний, установленных им порядков, его веры и ценностей, техники, законов и языка. Власть и долговечность мировой империи зависит от методики, с которой тот или иной народ воплощает идеал римского государства и воспитывает господствующий тип. Римская церковь на этой романской основе стала наследницей Римской империи.

Брахманы и касты

Главная особенность Индии это невероятная сила проявления инстинктов и, как следствие этого – буйный расцвет всех форм жизни: фантазий и рассуждений, страстей и созерцательности, обрядов и литургии, философской систематики и психотехнической методики, эпоса, архитектуры храмов и их барельефов. Стремление к приданию формы борется с инстинктами за пластическое оформление, но потом само впадает в формализм. Ненасытность инстинкта нанизывает одно звено за другим, подобно ленточному червю, не видя необходимости где – то остановиться. Индия – полная противоположность греческого мира формы и равномерности. В борьбе за форму снова и снова побеждает бесформенность, безмерность, карикатурность.

То, что у греков было величайшим грехом, «хюбрис», в Индии стало принципом жизни: безграничность развития как минимум в одном направлении, которое допускает дхарма, – основа кастовой нравственности… Когда ненасытность инстинктов доходит до отвращения к миру и жизни, игра возобновляется в ином направлении: джайнизм ставит рекорды аскетизма, буддизм – созерцательности. Там, где греческая система обходилась тремя элементами, индийской требовалось три дюжины.

Но форма требует внутреннего равновесия, гармонии; в Индии ее не удалось достичь даже эстетически окрашенному учению Будды о спасении.

Вторая характерная черта Индии – техницизм, возведение средств на уровень субстанции. Эта черта связана с отсутствием чувства меры. Брахман сначала причисляет к высшим божествам жертвенный огонь и жертвенные возлияния, а потом и самого себя. В области религии техницизм, таким образом, означает обожествление магических средств, а потом и самообожествление мага. Достигнув совершенства, Будда одной рукой сдвинул небеса вместе со всеми богами. Философия превращает свои принципы в ипостаси.

С этим тесно связана и третья черта: метафизический индивидуализм. Спасение, возвышение на божественный уровень, – все достигается только собственными силами. Будда указал путь и больше ничего, а дальше пусть каждый спасается сам. На последователей Будды не снисходит благодать, он не жертвует собой ради них, не спасает мир и человечество, а только учит. И буддийская община состоит из самодовлеющих отшельников. То же самое и в «Бхагавадгите»: Бог – наблюдатель, в лучшем случае советник, но не помощник. Человек – продукт его деяний, его кармы, и от бесконечных перевоплощений он может освободиться только своими силами.

В сознании индусов кастовая система и вечный мировой порядок – одно, смешение каст равнозначно крушению мирового порядка. Разделение на касты – основополагающий мировой закон, поэтому в Индии нет мифа о сотворении всех людей, а есть миф о четырех актах творения четырех каст.

Индуизм распространялся и захватывал другие народы, сохраняя в неприкосновенности кастовую систему. Идея нации оставалась Индии чуждой до эпохи английской колонизации. Касты воздвигали непреодолимые барьеры между соплеменниками, но в них мог быть включен любой инородец, доказавший, что он следует дхарме данной касты. Таким образом, высшие слои неарийских народов Индии могли быть приняты в качестве Ариев в касты брахманов и раджпутов, тогда как индусам низших каст путь в них был заказан.

Кастовая система, таким образом, исключает идею единства человечества, а также идею нации. Тем не менее общество не распадается на множество отдельных, изолированных мирков. Краеугольным камнем кастовой системы является каста брахманов.

Брахманы очень давно теоретически обосновали свои притязания на первую роль среди людей и даже среди богов, но утвердиться в этой роли они смогли только после упадка военной знати и вытеснения созданных ею великих религий спасения – в начале эпохи, которую называют индийским средневековьем. Каста брахманов это только рамки без какой-либо внутренней организации и средств господства над другими кастами. Ее авторитет зиждется на традиции.

Кастовая система включает в себя все мыслимые социальные формы и ее нельзя вывести из какого-то одного начала: расы, племени, сословия, мужского союза и т. п…Теоретически вся кастовая система кажется незыблемой, в действительности постоянными остаются только позиции брахманов… Но даже низшие слои воспринимают свой жребий как ниспосланный богами и не бунтуют против кастовой системы. Великие революции против нее, буддизм и джайнизм, начали образованные представители воинской касты, причем в высшей степени удивительно, что эти религии спасения воинов были направлены против священнослужителей.

Сочетание кастовой системы с учением о переселении душ, о карме и дхарме, – одна из самых удивительных особенностей Индии, высшее достижение брахманов.

Благодаря кастовому воспитанию индийское Средневековье достигло таких высот, которым западные Средние века не могут противопоставить ничего равноценности в области управления большими империями, в науке и технике, кораблестроении и мореплавании, торговле, организации и оснащении миллионных армий, химии и металлургии, создания академий и школ с сотнями аудиторий и тысячами студентов вплоть до развитой системы народных школ. Но последним откровением индийского духа была и оставалась своеобразная интеллектуализированная и технизированная религия, а брахман – образцовым типом человека.

Но брахманы никогда не имели действительной монополии в области культа и не создали церковной организации. Вера во всесилие жертв усиливала власть тех, кто умел правильно приносить жертвы. Брахманы знали «Веды», а «Веды» это наука о жертвоприношениях.

Но мы все время наталкиваемся на странное противоречие, затрудняющее понимание индийской сути, а также функций и положения брахманов. Да, брахманы были господствующим сословием, но их господство не принимало определенной формы, а их функции не были монополией. «Веды» были общей собственностью всех арийцев трех высших каст. Их вклад в воспитание был велик, но не менее велик был и вклад образованных кшатриев классической эпохи. Только с упадком этой образованной военной знати брахманы смогли утвердиться на первом месте в кастовой системе.

Таким образом, брахманы, несмотря на свое неоспоримое господство, по своей сути и по своим функциям не были едиными изнутри и четко отграниченными от остального общества… И здесь снова возникает трудно разрешимое внутреннее противоречие. Брахманская философия чрезвычайно далеко продвинула интеллектуализм, знание стало смыслом жизни и путем, ведущим к конечному совершенству в божественном мировом начале. Но здесь же кроется односторонность и условность такого знания: даже формальные науки превращались в теологическую технологию.

При том значении, которое придавалось знанию, понятен и высокий авторитет учителей в Индии. Авторитет учителя для ученика выше, чем авторитет отца для сына.

Однако тот почет, которым были окружены брахманы, требовал от них выполнения множества обязательств. Их жизнь расписана до мелочей, они должны соблюдать бесчисленное множество заповедей и правил.

Отличительная черта брахманов – их безмерное высокомерие. Но за свои огромные привилегии они платят выполнением соответствующих обязательств.

Индийская философия принадлежит к числу высших достижений человечества. С ее помощью развились и специальные науки. Не только среди брахманов, но и в других кастах выше всего ставилось знание. Все касты создали свои системы образования по образцу брахманской.

…Свой высокоразвитый интеллектуализм брахманы внедрили как господствующую и классическую форму выражения индийского духа. Буддизм обрезал буйно разросшиеся ветви этого интеллектуализма, но не изменил основной принцип: знание – путь к спасению.

Ко времени Будды брахманская теология уже переросла в философию, но космология, психология и этика еще сохраняли характер священного знания. Специальные науки развились лишь по мере развития системы образования.

Интеллектуализм Индии приобрел своеобразную окраску благодаря своей связи с мистикой. Философия брахманов это ярко выраженное мистическое мышление. Подобно тому, как философская мысль выросла из культовой практики, так и мистика – из переплетенных с нею аскетизма и экстаза, встречающихся и у воинов. Герой Бхима в «Махабхарате» – типичный берсеркер. Но интеллектуализм придал этому экстазу форму метафизики Упанишад, религий спасения и психотехники йоги. Однако полностью исчерпать потенциал экстатически-оргиастического источника, таким образом, не удалось.

Индия – страна романтической красоты, и все поведение, культура и образование брахманов пронизаны эстетикой. Основное направление буддизма также скорее эстетическое, чем религиозное.

Будда был пророк – эстет и в монашеском одеянии, оставался таким же аристократом, как Толстой – в крестьянском.

Но брахманы это тоже была эстетическая аристократия…

Индийское искусство – романтическое, растительное искусство, оно не пластично, а живописно и является продолжением ландшафта, растительного и животного мира. Человек не противопоставляет себя природе, а чувствует себя ее частью. В своем беспокойстве и пестрой подвижности это искусство противоположно монументальному покою Египта. Даже статуи Будды внутренне вибрируют. Великий покой в Индии – лишь поверхностный покров, под которым бьется интенсивная жизнь, стремящаяся к власти над людьми, богами и миром, жизнь, воплощенная в танцующем Шиве, который подчиняет себе мир силой экстаза. Стиль индийского искусства открывает внутреннюю структуру индийского человека и его внешнего типа – брахмана.