Текст книги "Дух"

– Во-во! – протянул с первой парты Воробьев.

– Ну, так как? Как служить будем, парни? По уставу или дедовщине? Кто за дедовщину? Кто хочет жить по дедовщине, кто хочет жить в армии по-человечески, поднимите руки!

Большая часть роты, недолго думая, подняла руки. Оставшись в меньшинстве солдаты немного поколебались и потом тоже подняли руки. Все понимали, что перед ним стоит не просто сержант, а их будущий дедушка, с которым предстоит жить некоторое время в роте. От этого сержанта зависело очень многое в нашей повседневной жизни. Ссориться с ним, идти против течения никто не хотел.

– Ну, вот и молодцы! – потер свои руки Володин. – Нет, вы можете отказаться. Я же вас не заставляю жить по дедовщине. А то, побежите потом жаловаться Павлюку, скажите ему, что, мол, я заставляю Вас служить по дедовщине. Я вас не заставляю, вы сделали свой собственный выбор. Вот офицеры и армейский устав заставляют вас, не оставляя вам никого выбора в жизни, а я его вам предоставляю. Будите соблюдать определенные правила, и ближайшие полгода пролетят очень быстро и незаметно. А потом быстро черпанётись и жить станет намного легче. А когда вас дедуют…

Дверь в комнату медленно отворилась, и в нее зашел капитан Демьянов.

– Смирно! – скомандовал Володин.

Солдаты встали по стойке «Смирно» и замерли.

– Что делаешь, Володин?

– Провожу занятия, товарищ капитан. Присягу учим.

– Понятно. Смотрите солдаты, учите присягу наизусть. Кто к завтрашнему дню не сдаст Володину присягу, будет иметь разговор со мной. Всем ясно?

– Так точно! – дружно ответило взвод.

– Продолжай, Володин!

Окинув суровым взглядом присутствовавших, капитан удалился.

– Садись! Открыли тетрадки и начинаем учить присягу – продолжал Володин.

Солдаты, сопя носами, принялись учить три предложения текста присяги. Тянулись минуты. Володин, развалившись в стуле, не знал чем себя занять. Через некоторое время он достал из кармана четки и стал их крутить вокруг пальца. Наигравшись вдоволь четками, он достал календарь и стал считать дни до дембеля. Оставалось служить чуть меньше года. Первый год службы всегда пролетает очень быстро. Напротив, второй тянется бесконечно долго. Володин все еще был черепом, но уже стал сержантом, поэтому мог не думать о дедушках в своей роте. По возвращению в свою роту, его должны были дедовать. Молодые солдаты об этом не знали, полагая, что он уже дедушка.

Денис Володин свое уже отлетал. Осенний призыв уволился, ни оставив в части больше ни одного старослужащего, который мог бы издеваться над Володиным. Ему предстояло пожинать плоды дедовщины. Теперь он сможет пожить в свое удовольствие! Маленькие глазки сержанта заморгали, взгляд быстро начал перемещаться с одного солдата на другого. Володин карандашом записал что-то в своем маленьком блокноте.

– Ну что, кто-нибудь готов сдавать присягу? – наконец, обратился он к солдатам.

Солдаты молчали, еще больше склонив головы, как делают школьники, неготовые к урокам.

– Учтите, до присяги осталось меньше недели! Мне все равно, как вы будете читать присягу: наизусть или по бумажке. Но Вам должно быть не все равно. Вам принимать присягу. Вы будете там стоять на плацу перед вашими родственниками, перед своими родителями, перед своими девчонками и позориться! Ну, что неужели до сих пор никто не выучил текст?

Солдаты молчали, опустив виновато глаза.

– Володя, а ты что сидишь? – заглянул в дверь младший сержант Попов.

– А что? – обернулся Володин в сторону своего друга.

– Пошли жрать! Фадей пришел.

– А Дема?

– Дема свалил. С КПП звонили, его нет в части.

– Так, что за разговоры! – встал сержант из-за стола. – Что Вы все так оживились?! Всем сидеть и учить присягу. Приду – проверю!

Дверь за сержантами захлопнулась, и солдаты тут же побросали свои тетради и начали живо обсуждать слова Володина. Никто не хотел дедовщины, все боялись дедов, но также все понимали, что дедовщина неизбежна. Еще недавно казалось, что никакой дедовщины в части нет. Со стороны сержантов, мы не видели никаких проявлений неуставных отношений. Никто не называл нас духами, даже само слово «дедовщина» казалось было под большим запретом. Все, что происходило в роте было в рамках Устава, строго по Закону. Большинство солдат не понимало, зачем нужна эта дедовщина и что это за зверь такой, о котором все только и говорят, но никто не видел в глаза. Чем страшен этот зверь? Почему нельзя служить в армии все время также как сейчас, как в РМП?

Спереди сидела небольшая группа солдат, одна из многих кампаний, которые уже успели сформироваться за этот короткий срок в роте молодого пополнения.

– Вот, и мы также будем когда-нибудь. Отлетаем свое, и будем себе спокойно кушать в любое время, когда захотим… – мечтательно произнес Захаров.

– Сволочи, сами сейчас жрут, а нам не дают нормально поесть в столовой, все время подгоняют! – возмущался Воробьев.

– А тебе, что, Воробьей, не хватает? Ты что нехват, что ли? – пробубнил рядовой Ягодка.

– Завали свой поганый ебальник! Сам нехват!

– Да, блядь, ты своими слюнями сейчас всю комнату забрызгаешь, нехват!

– Щас у меня в организм получишь! – угрожающе приподнялся с места Воробьев.

– Эй, хорош Вам! – вмещался Перепелкин. – Успокойтесь, Орлы! Лучше подумайте, как быстрее черпануться!

– Да, что тут думать! – махнул рукой Захаров – Быстрее огребем своих улюлей, быстрее черпанемся!

На протяжении получаса мы были предоставлены себе. Это был не первый случай обсуждения дедовщины. Дедовщина была основной темой бесед молодых солдат в любое время. До сегодняшнего дня мы никогда не слышали от сержантов, чтобы они что-то говорили про дедов, про духов, про черпание. В нашем представлении дедовщина была чем-то ужасным, какой-то мясорубкой для молодых солдат. Рота, куда нас должны были перевести после присяги, казалась нам адом, где нас с утра до вечера только что и будут делать, как бить, прокачивать, заставлять делать всякие унизительные вещи. Большинство солдат были настроены негативно по отношению к дедовщине. Но страх перед дедами был сильнее любого чувства собственного достоинства. Кто-то еще надеялся на поддержку товарищей, на армейское братство, но появились и такие, кто понимал, что самой лучший выход, это подружиться с дедушками, выслужиться перед ними. Мы не знали, кто такие дедушки, как они выглядят, чем именно они так страшны, но догадывались, что Володин, Попов и Фадеев и есть наши будущие дедушки.

Каждый раз, когда солдат получал посылку из дома, предварительно вскрытую старшиной, он доставал оттуда все деликатесы и нес их в первую очередь сержантам. Колбаса и сало, которыми сержанты иногда угощали солдат в столовой, были как раз из этих посылок. Особенно старались выслужиться перед сержантами наши ингуши. Хасан и Мавлей чуть ли не каждый вечер с сержантами ходили в чипок, как военные назвали небольшой магазинчик, который находился за пределами части в военном городке. Оттуда ингуши регулярно приносили большие пакеты с едой для сержантов.

До сегодняшнего дня дедовщину просто боялись. Но после слов Володина, многие солдаты увидели в дедовщине также и возможность в скором времени избавить себя от тяжелых армейских обязанностей.

С каждым днем количество работы для солдат увеличивалось. Свободного времени становилось все меньше и меньше, занятия по Уставу стали большой редкость. Осталась только ненавистная всеми молодыми солдатами строевая подготовка. Нас стали ставить в наряды не только по роте, но и в наряды, в которые ходили все солдаты части. Теперь каждые три дня солдаты роты молодого пополнения заступали в различные наряды. Каждый наряд длился по двадцать четыре часа, из которых в лучшем случае удавалось поспать только четыре, все же остальное время отвадилось на уборку, независимо от того, что это был за наряд: наряд дневальным по роте, рабочим в столовой, дневальным по КПП или наряд в шестое отделение. Все меньше и меньше мы видели в армии военное начало. Все меньше и меньше мы чувствовали себя настоящими военными и солдатами. Все больше и больше мы чувствовали себя крепостными, у которых есть только одно право и обязанность в жизни – это работа. И самой унизительной и тяжелой работой в армии оказалась постоянная уборка. Солдаты должны каждый день с утра до вечера следить за порядком в части: равнять кровати, убираться в казарме, убирать снег на территории, мыть посуду в столовой и неустанно следить, чтобы при этом внешний вид соответствовал уставу, чтобы был чистый подворотничок, бритый затылок и начищенные до блеска армейские сапоги и бляха. В любой момент, офицер или сержант могли тебе сделать замечание за ненадлежащий внешний вид и наградить нарядом на работы вне очереди. Иллюзии первых дней о том, что мы будем в армии служить родине улетучились. Теперь каждый из нас понимал, что в армии мы просто обслуживающий персонал у офицеров, бесправный и поставленный в положение рабов. Теперь все мы хотели только одного, чтобы это все поскорее закончилось.

*****

Среда. И снова занятия по радиационно-химической и биологической защите. Занятия по РХБЗ всегда проходили на плацу перед разводами. Тут мы на время тренировались одевать противогаз. Резиновый день, как его прозвали солдаты, ничем особенным не отличался от остальных дней в армии, кроме необходимости всюду таскать с собой сумку с противогазом.

После развода всю роту молодого пополнения направили в казарму. Здесь ротный выдал всем старые рюкзаки песочного цвета с зелеными резиновыми химкостюмами внутри. Потратив три часа на подписание рюкзаков и устранение недостатков комплектности наборов, под руководством ротного мы принялись тренировать одевание костюма на время.

– Плащ в рукав! Чулки, перчатки надеть! Газы! – командовал Демьянов.

Рота принялась быстро разворачивать свои костюмы. Путаясь в завязках и креплениях, молодые солдаты неумело одевали костюмы. Ротный нервничал и заставлял нас снова все складываться в рюкзак и повторять процедуру.

– Попов, покажи бойцам, как правильно одевать костюм! – устав смотреть на наши мучения, произнес капитан.

Еще полчаса сержант показывал на своем примере, как можно быстро одевать химкостюм и при этом не запутаться в его многочисленных завязках. После чего всю роту выгнали на улицу учиться ходить строем. Нас готовили к присяге, которая должна была состояться 22 декабря 2002 года. Оставались считанные дни.

После обеда мы снова оказались на улице. На сей раз уже предстояло убирать снег. Привыкнув к этой каждодневной процедуре, солдаты быстро делили плац на участки, распределяя между собой обязанности исходя из того инвентаря, который доставался отдельному солдату. Часть солдат проходила плац большими скребками, другая лопатой выкидывала снег за пределы плаца, третьи придавали образовавшимся сугробам армейский кантик.

– Мышь, ты че проебываешься? Все работают, а ты стоишь! Работай, давай! – закричал рядовой Горохов на своего сослуживца Селина, который был очень маленького роста и из-за своих заметно выдающихся вперед зубов в роте его быстро прозвали «Мышью».

– А что ты раскомандовался, Горох? Перец, что ли? – огрызнулся Селин.

– Кто если ни я буду смотреть за такими проебщиками!

– Нашелся тут командир! За собой смотри, мудак!

– Ебальник свой завали! Сейчас получишь у меня!

Рядом с плацем стояли Богаев и Кастоев. Они практически никогда не работали и все время разговаривали между собой на непонятном для остальных ингушском языке. Сержанты после всех этих подношений с их стороны, делали вид, что не замечают, что ингуши не работают. А другие солдаты воздерживались связываться с кавказцами, то ли из-за боязни их непредсказуемого горячего нрава, то ли боялись показаться неполиткоректными.

Из дверей казармы сводной роты вскоре вышел другой кавказец. Борцовской походкой, втянув шею в плечи, он направился в сторону сержанта Попова. По дороге он крепко обнялся с Мавлеем и Хасаном, сказал им что-то на своем языке, после чего пожал руку Попову.

– Саша, это мои друзья – донеслись до остальных солдат обрывки их разговора – и если их кто-нибудь пальцем тронет, будет иметь дело со мной. Ты меня понимаешь, дорогой?

– Да мне плевать на них! – отмахнулся Попов. – Только чтобы не мешали мне.

Кавказец снова произнес что-то на своем языке Мавлею и Хасану, после чего отправился в столовую.

Мы продолжали убирать снег, а наши ингуши некоторое время постояв для приличия на улице, ушли вскоре греться в казарму. Через полчаса из-за дверей казармы раздались крики. На улицу выбежали Мавлей и Хасан. Вслед за ними появился наш ротный.

– Попов, какого хера?! – выругался Демьянов – Почему эти молодчики греются в казарме, когда вся рота на улице вкалывает?!

– Они замерзли, товарищ капитан.

– И что? Я сказал, в час не больше пятнадцати минут можно греться! Еще раз такое увижу, они у меня будут одни весь плац чистить! Ты меня понял, Попов?

– Так точно, товарищ капитан! – отвечал сержант.

Ротный ушел, одарив напоследок своим тяжелым уничижающим взглядом Богаева и Кастоева.

– Эй, Мавлей, Хасан, вы не думайте, что вы такие особенные, что вам все можно! – сказал Попов ингушам, когда капитан скрылся за дверями казармы.

Ингуши в ответ промолчали и принялись неторопливо работать лопатами.

Снег закрутил с новой силой, задул сильный ветер. Нарезанный ровными прямоугольниками плац походил на большое лоскутное одеяло. На дальних участках уже заканчивалась уборка, и слой снега там был тонким, самые же первые участки, с которых начиналась уборка плаца, были снова занесены снегом. Закончив убирать снег, солдаты направились греться в казарму.

На следующий день вся рота молодого пополнения в полном составе отправилась на стрельбы. Солдат построили, пересчитали и посадили в армейские грузовики. Провезя по заснеженным лесам Подмосковной Швейцарии, грузовик вывез нас к воротам секретной армейской части. Преодолев шлагбаум с автоматчиками и неумолкающими ни на секунду собаками, машина двинулась дальше в самую чащу густого непроходимого леса. Вскоре дорога окончательно закончилась, солдат выгрузили из кунга и повели пешком к стрельбищу. Дорога уходила в глубь леса и мы молча шли, тоща вместе с собой коробки с сухими пайками и бидоны с горячем чаем. Через какое-то время все солдаты остановились как завороженные. Слева от дороги вдали виднелась небольшая опушка. В окружении величавых дубов высотой с небоскреб стояла пусковая установка с такой же высокой баллистической ракетой. Ракета стояла готовая к запуску и казалось в любую минут может взлететь. Рядом стояли плащ-палатки, какие-то загадочные деревянные конструкции и суетились военные. Офицеры издалека недовольно посмотрели в нашу сторону.

– Что встали?! Вперед рота! – скомандовали сержанты, которые шли сзади.

Солдаты проследовали дальше, не отпуская глаз с этой огромной ракеты.

– Межконтинентальная – пояснил нам позже Демьянов. – Если бы не ядерное оружие, нашу страну давно бы захватили.

И снова узкая тропинка, снова густой лес. Еще пару километров пешком и мы, наконец, вышли на стрельбище, где нас уже поджидал подполковник с длинными усами на военном УАЗике со своим водителем. Объяснив нам правила безопасности и порядок выполнения упражнения, офицеры стали выдавать солдатам по очереди патроны. На снегу перед деревянным бруствером постелили плащ-палатки и рядом поставили раскладные столы. На одном столе стояли упаковки патронов и журнал, в котором отмечали результаты солдат, на другом стояли бидоны с горячим чаем и армейские галеты. Выпустив под присмотром офицеров по три пристрелочных трассирующих патрона в цель и три зачетных из «Калашникова» солдаты торопились скорее к столу с чаем.

– Товарищ сержант, а когда мы еще поедем стрелять? – обратился рядовой Перепелкин к сержанту Фадееву.

– Еще? – Фадеев громко засмеялся.

Стоявшие рядом сержанты разразились заливным смехом.

– Ну, если повезет, еще разок перед дембелем постреляешь… может быть… – с усмешкой произнес сержант.

*****

В пятницу вечером нас отвели в армейскую баню, после нее мы спокойно подшились и в последний раз повторили текст присяги. Уже на следующий день, часть изменилась до неузнаваемости. Топогеодезический отряд бурлил, превратившись в огромный улей. Тут и там по территории части расхаживали люди, одетые в гражданскую одежду. Офицеры безуспешно пытались контролировать толпу.

Вскоре на плацу выстроилась вся часть.

Присяга началась с торжественного парада. Прозвучал гимн, батя произнес пафосную речь и солдаты строем промаршировали по плацу вслед за знаменостной группой. Во главе группы с красным знаменем в руках шествовал капитан Коробов, следом за ним шли два капитана братья-близнецы Лиманских.

После прохода строем перед трибуной с первыми лицами части, выстроившись повзводно в три колонны, рота молодого полонения стала принимать присягу. Вокруг плаца все это время толпились многочисленные родственники недавних призывников. Родители, братья и сестры, девушки парней смотрели на своих защитников с нескрываемым восхищением. Они постоянно шелками затворами фотоаппаратов и махали руками своим близким. Им казалось, что уже за месяц пребывания в армии, их сын, брат, молодой человек так изменился, так сильно повзрослел, что они совсем не замечали того, что солдаты идут вовсе не в ногу, одежда на них висит и не по размеру, да и присягу большинство солдат не смогло повторить наизусть, а читало по бумажке. Как только солдаты стали подходить к установленным на плацу столам за оружием, чтобы принимать присягу, толпа родственника бросилась на плац и окружила плотным кольцом солдат. Офицеры как могли оттесняли толпу дальше, но кольцо гражданских людей все больше и больше сжималось.

– Саша, помаши маме ручкой! – как из рекламы доносилось то тут, то там.

С каждой минутой торжественное мероприятие все больше превращалось в профанацию, а плац все больше и больше был похож на большую базарную площадь. Вспышки фотоаппаратов не переставали слепить своим светом солдат, толпа родственников бурно и громко обсуждала все происходящее, нисколько не смущаясь, что присутствуют на священном действии. Они, не переставая, кричали, пытаясь обратить на себя внимание солдат. Те же, смущаясь своих родных, неумело выполняя довороты перед столом и забывая текст, постепенно друг за другом произносили слова клятвы и расписывались в соответствующем журнале.

– Служу Российской Федерации! – торжественно произносил очередной призывник и становился в строй.

После того, как последний солдат принял присягу, родственники бросились обнимать своих солдат.

Все ребята в этот день получили увольнительный в город и вместе со своими родственниками поспешили отправиться в Звенигород поглощать сумки продовольствия, привезенные в огромном количестве для голодающих солдат.

Шесть десятков новоиспеченных солдат с родителями из нашей части гуляли по небольшому подмосковному городишку. Мы чувствовали себя состоявшимися солдатами, настоящими мужчинами, и не потому, что приняли присягу, а потому что нас, наконец, смогли увидеть в форме наши родные и близкие, потому что солдатом себя чувствуешь только тогда, когда оказываешься среди гражданских людей.

Многие солдаты воспользовались моментом и утолили накопившуюся жажду в спиртном. Но то ли они пили в первой половине дня, что к вечеру все выветрилось, толи, были достаточно удачливы при возвращении в часть, но никому из них не досталось за употребление спиртного. Не повезло в этот день только Рылевичу. Вечером, будучи уже в военном городке, он зашел в чипок, расположенный в 50 метров от КПП части и спросил пиво. Продавщица ему как солдату отказала, он пошел в часть, но не успел он пройти эти 50 метров, как командир роты и заместитель командира части уже знали, что молодой солдат хотел купить пива. В последствии, эта история обросла новыми подробностями, например, будто бы у Рылевича вышел в этом магазине конфликт с одним из офицеров части, и солдат даже нагрубил ему, будто бы солдат был мертвецки пьян и спрашивал он не пиво, а водку. Так что в день присяги, вечером после увольнения Рылевичу устроили в роте обструкцию, старшина поставил его на несколько нарядов подряд в столовую, а ротный дал кличку «алкаш», хотя Миша и был в тот день абсолютно трезвым.

В тот день почти каждый солдат принес по нескольку пакетов разнообразной еды с собой, все те не съеденные гостинцы, которые им надавали близки. Все они достались командиру роты, старшине и сержантам. Солдатам почти ничего не осталось. Но даже те крохи, которые остались у солдат, вдруг быстро стали пропадать из тумбочек, потому что оказалось, что в роте есть немало таких, которые не прочь «покрысятничать».

Вечер дня присяги – самый унылый момент в жизни солдата. Любая встреча с родными очень тяжела. Тяжела, потому что приходится расставаться, понимаешь, что увидишь их снова еще очень не скоро, понимаешь, что тебе еще служить и служить. Все солдаты в тот вечер находились в очень подавленном настроении. Никто ни с кем не разговаривал, а по одиночке переживал расставание с близкими. С отбоем рота быстро погрузилась в темноту и уснула.