Текст книги "Дух"

Глава 6. Cуслик, палево!

– Эй, Беспалый… – услышал я сквозь сон шепот сержанта Попова. – Ну, ты чё, переводиться в духи будешь?

– Чего? – ответил я спросонья. Я еще не отошел от этого насыщенного событиями дня, и не мог понять, чего от меня хочет сержант.

Открыв глаза, я увидел нависшего надо мной Попова. Позади него, опершись на грядушку моей кровати и играяся четками, стоял самодовольный Володин.

– Ну, так как? Служить по-хорошему будешь или как? – повторил Попов. – Сто рублей и ты будешь духом.

– Нет, мне это не интересно. – смущенно произнес я, одновременно чувствуя прилив адреналина и сжимая под одеялом кулаки с утроенной силой.

Я знал, что после присяги рано или поздно столкнусь с дедовщиной лицом к лицу, и знал, что могу от нее и получить по этому лицу. Но я не знал, что это произойдет так быстро. В этот вечер, после того, как я дал присягу служить своей стране, после общения со своей матерью, я чувствовал необычайный прилив силы и эмоций, был полон веры в себя и свои силы. А еще я верил своему командиру роты и офицерам, которые говорили про священный долг и про то, что с дедовщиной можно и нужно бороться. Для меня было оскорбительно, что сегодня, после того как я почувствовал себя полноценным солдатом, защитником своей семьи, настоящим мужчиной, кто-то будет называть меня духом, да еще возьмет с меня за это деньги.

Считалось, что до присяги мы были еще гражданскими людьми, поэтому старослужащие боялись с нами связываться, а теперь, когда мы окончательно стали военными, у сержантов, наконец, были развязаны руки в отношении нас.

– Ну как знаешь… – покачал головой Попов – Смотри, пожалеешь об этом…

Сержанты обогнули кровать с другой стороны, подошли к моему беззубому соседу и стали его будить.

– Эй, козел! Просыпайся, Козлов! В духи переводиться будешь?

Я приподнялся на локти и стал смотреть на происходящее.

– Беспалов, спи! Ты что, команды «Отбой!» не понимаешь? – грубо произнес Попов в мой адрес.

Я прилег и сделал вид, что сплю.

– Ну, что, Козел, будешь переводиться в духи? – шепотом повторил Володин.

– Конечно! Но… только у меня сейчас денег нет… – замялся солдат, не желая сержантам показывать, где у него спрятаны деньги.

– Ничего, потом заплатишь. Вставай, давай! – сказал сержант Попов.

Козлов поднялся с кровати и стал ожидать дальнейших указаний. Меж тем Володин вышел в коридор, посмотреть, нету ли посторонних лиц, и где находится командир роты. Убедившись, что никто их не видит, Попов сделал несколько шагов назад и, размахнувшись, что было силы, ударил с разбега Козлова в грудь. От такого удара худосочный Козлов перелетел через две кровати и упал около моей тумбочки. Володин в коридоре тихо засмеялся.

– Вставай, Козлик! Еще раз давай! – повторил шепотом Попов и поставил солдата возле грядушки моей кровати, чтобы в этот раз Козлов не смог далеко улететь.

Козлов прищурил глаза и попытался сгруппироваться, чтобы было не очень больно. Попов снова размахнулся и ударил Козлова в грудь со всей силы. Кровать под тяжестью солдата зашаталась, солдат от боли согнулся и хриплое дыхание вырвалось у него из груди. Попов, подув на кулак, самодовольно выдохнул:

– Ну, все, отбой, Козлов! Теперь ты дух!

– Поприсидай, Козлов! Тебе полегчает! – сказал подошедший Володин.

– А что мне теперь полагается как духу, товарищ сержант? – тяжело дыша, выдавил из себя Козлов.

– Можешь теперь курить в любое время, не спрашивая у нас разрешения и снять колокольчик с бляхи, чтобы не звенел при ходьбе.

Под взглядами других проснувшихся к этому времени солдат, Козлов доковылял до постели и лег спать.

– Все нормально? – обратился я к Козлову, который лежал на соседней койке.

– Все хорошо – тихо ответил Женя.

По его лицу текли слезы, но он не хотел, чтобы его кто-то видел в таком состоянии. Козлов повернулся ко мне спиной и, посапывая носом, еще долго лежал и тихо плакал.

Остаток ночи сержанты продолжили «переводить» новоиспеченных солдат из «запахов» в «духи». Тут и там солдаты падали на пол. Сержанты менялись местами, Володин и Попов поочередно «переводили» солдат. Было слышно, как при падении они ударяются о тумбочки, плошки с цветами и железные кровати. После каждого нового «перевода», следовал небольшой перерыв, который нужен был сержантам, чтобы отдышаться и убедиться, что командир роты в своей комнате ничего не услышал.

*****

На следующее утро в курилке возле нашей казармы, все солдаты живо обсуждали произошедшее ночью. Синицын, Перепелкин, Захаров, Воробьев, Ягодка и прочие солдаты показывали друг другу свои ремни без «колокольчиков». «Колокольчиком» называлась специальная железная трубка на обратной стороне бляхи, которая служила фиксатором ремня, чтобы он не расходился при ходьбе. Рота молодых солдат всегда отличалась от рот старослужащих характерным позвякиванием этих колокольчиков. Теперь наша рота перестала звенеть. Некоторых солдат еще не успели перевестись в духи, поэтому другие солдаты, духи, презрительно называли их запахами.

– Эй, алкаш, а ты что еще запашок? – презрительно произнес Ягодка, увидев Рылевича, заходящего в беседку. – Не перевелся вчера?

– Развели вас как лохов, а вы и радуетесь! – ответил ему Миша.

– Сам ты лох, Рыло! – гордо произнес Перепелкин. – Мы теперь выше тебя и ты должен нам подчиняться!

– А за одно место тебе не подержать?

Рядом стоял Мальгин и показывал мне свой колокольчик.

– А ты почему не стал переводиться? – спросил я его.

– А зачем? – удивился Мальгин. – Зачем это надо? Чтобы он не звенел? Так он мне не мешает? Чтобы ходить курить, когда захочу? Так я не курю.

– Ну как, чтобы стать духом, чтобы подняться вверх по этой иерархии…

– Какой иерархии? Это все Попов и Володин придумали, чтобы срубить денег с этих придурков!

– Ага! – присоединился к нашему разговору Рылевич – Как дети, ей богу! Возьму отвертку и сниму колокольчик. Делов-то!

– А проверят? Порча казенного имущества как-никак!

– Да, кому это нужно! – отмахнулся Миша – Через неделю все об этом забудут, никто и знать не будет дух ты или запах.

– Только вот Попов и Володин прекрасно помнят, кого они перевели, а кого нет, кто дал им денег, а кто нет…

– Рота, становись! – скомандовал Фадеев, стоявший возле входа в казарму.

Солдаты, побросав бычки, бросились строиться, чтобы идти на развод.

Жизнь после присяги изменилась. Больше с нами не проводили никаких учений, командир роты не проводил с нами утреннего информирования, замполит роты ушел в глубокий запой и мы его больше не видели. Весь день с нами были только сержанты. Под их присмотром с утра до вечера мы только и делали, что убирали снег и маршировали по плацу. Если был снег, мы его убирали. Не было снега, маршировали по плацу. После ужина вместо отдыха мы регулярно мыли полы всей ротой. Теперь нас ставили во все наряды, как и остальных солдат части.

За пару ночей Попов и Володин перевели всех молодых солдат в духи, оставив нас с Мишей и Витей в меньшинстве.

Тон общения сержантов с нами также изменился, стало меньше формальностей, меньше уставных условностей, но это не означало, что сержанты стали добрее относиться к нам. Напротив, если раньше общение было сухим и проходило строго по уставу, то теперь сержанты всячески показывали нам, что мы для них люди второго сорта.

– Запомните, духи, – проводил с нами воспитательную беседу возле туалета сержант Попов – очко около окна только для старослужащих. Увижу кого-нибудь здесь – будете своей зубной щеткой отмывать его!

Солдаты понимающе закивали головой.

*****

После обеда я снова пошел в наряд по столовой. В этот раз мне выпало нести наряд по мойке вместе с Рылевичем. После очередного феерического инструктажа начальника столовой и поездки за продуктами, мы отправились на мойку, которая находилась на втором этаже и представляла из себя небольшое закрытое помещение с предбанником, соединявшим ее с раздаточной комнатой, и единственным окном, которое выходило в зал, где обедали солдаты. Перед этим окном в зале стоял стол для грязной посуды, а мы через это окно должны были грязную посуда со стола убирать. У противоположной от входа стены была непосредственно мойка, в которой тоненьким ручейком текла горячая вода. У мойки была одна замечательная особенность – время от времени она била током. Где-то в щитке на первом этаже все время замыкало. Щиток замыкало от того, что туда капала вода с первого этажа. Изолировать щиток никому из военных в голову не пришло, проблему решили по-армейски просто: солдатам выдали резиновые сапоги. Впрочем, и они не спасали, потому что давным-давно были дырявыми, а на полу была постоянно вода, которая стекалась туда со всех моек и стола, на который складывалась для сушки чистая посуда. А чтобы мы не ходить по этой воде и лишний раз не биться током, на полу лежали деревянные поддоны. В обязанности «Мойки» входило не только помыть всю посуду, какая только есть в столовой после каждого приема пищи, но навести порядок в мойке, в предбаннике и раздаточной комнате, помыть везде полы, стены и столы. Все это приходилось делать вдвоем в промежутках между приемами пищи.

Уже все роты позавтракали, покушал суточный наряд, и столовая опустела, а «зал» уже начинал уборку вверенной ему территории, когда в столовую на второй этаж поднялась странная парочка солдат. Небольшого росточка солдаты сводной роты, громко разговаривая между собой, подошли к раздаточной.

– Эй, есть, кто тут живой или все сдохли? – прокричал розовощекий Круглов.

Его товарищ, рядовой Савин, не мог спокойно стоять на месте и все время озирался по сторонам, как будто кого-то или чего ждал, или боялся, что их кто-то увидит.

– Эй, душара, позови поваров! – крикнул Савин Мальгину, который в этот момент убирал остатки посуды со столов.

– Хорош тебе, Сава! – перегнувшись через парапет раздаточной Круглов стал сам накладывать себе еду из больших алюминиевых кастрюль. – К черту поваров!

Наложив себе каждый по двойной порции каши с рыбой и взяв по два стакана чая, странная парочка направилась к одному из столов, который стоял возле окна. Опушенные вниз ремни, завязанные из кителя за спиной петушиный хвост, называемый солдатами просто «петух», и обрезанные сапоги должны были показывать всем, что эти солдаты старослужащие. Но сгорбленные спины и грязная форма говорили о том, что в неофициальной армейской иерархии они занимали не очень высокое положение. Это были черепа.

– Эй, зал, иди сюда! – усевшись за стол, Круглов позвал к себе Мальгина.

– Слушай сюда, солдат! – нравоучительным тоном, стал говорить Савин. – Видишь вот эти столы? – солдат указал на ряд столов, которые стояли вдоль окон. – Думаешь это случайно, что у них столешницы темнее, чем у других столов? Это сделано специально! Смотри солдат, на этих столах все крошки, все твои недочеты сразу видны. Поэтому убирай их получше! И не забудь обязательно на эти столы поставить салфетки, насыпать соль в… Как их… Круглый, как эти штуки называются?

– Солонки, твою мать!

– Во, точно! Возьмешь у поваров соль и перец и наполнишь солонки.

– Смотри солдат, мы проверим!

Спокойный Мальгин без особого энтузиазма выслушал речь старослужащих и продолжил убираться. Савин и Круглов, тем временем принялись уплетать по-армейски очень быстро свой завтрак. Закончив кушать, они подошли с подносами к окну нашей мойки и постучали кружками по железному столу.

– Эй, мойка! Кто-нибудь там есть? Вы что уснули там, духи?

– Чего вам надо? – высунул я свою голову в отверстие.

Круглов в ту же минуту ударил меня своим подносом по голове и недовольно произнес:

– Лучше мойте подносы, мойка!

– Вот олень! – рассмеялся Савин и удалился из зала вместе к Кругловым.

Получив неприятный удар по голове, я взялся за ушибленное место и, повернувшись к Рылевичу, проскулил:

– Вот уроды! Что они себе позволяют!

– Ладно, не кипятись! До свадьбы заживет! – пожалел меня Миша.

Очередной день в армии не сулил ничего хорошего. Впереди была еще огромная гора посуды, которая постоянно дополнялось новой, которую приносил то варочный от поваров с первого этажа, то Мальгин из зала. Еще мы с ужасом ждали начальника столовой, который мог нагрянуть на второй этаж в любой момент и если ему что-то не понравится, то мог нас залить или заставить бегать в противогазах. Радости не добавляла и громкая надоедливая музыка, разносящаяся на всю столовую из динамиков местного радиоузла. Хиты «Иванушек» и «Ленинграда», сменял противный голоса Скутера, который вопрошал «How much is the fish?».

– Кстати, а почем нынче рыбка? – спрашивал меня Рылевич.

– Кстати, а чем нам нынче мыть посуду? – отвечал я. – У нас закончился порошок. А мы еще и половины не помыли.

– Да ничем. Так водой споласкивай и все. Мы же не виноваты, что Пешков мало выделяет чистящих средств на наряд.

– Чтобы отмыть жир, нужна горячая вода как минимум. А теплая вода тут из крана еле течет. Может быть, пойти на улицу, накопать песка где-нибудь?

– Ага! Сейчас! Я посмотрю, как ты будешь руками раскапывать мерзлую землю!

– Ну, может быть у Пешкова есть лом? Нет? Ну ладно, если ты считаешь, что этого достаточно, пусть будет по-твоему!

На мойку зашел Мальгин и принес еще один поднос со стопкой грязных тарелок и стаканов.

– Кто это был, Витек? – поинтересовался я у него.

– Не знаю, какие-то гоблины из сводной роты. От горшка два вершка, но и им тоже не терпится командовать молодыми. – весело отвечал Витя.

На мойке было холодно, иногда мы выходили в зал к Мальгину, чтобы погреться под лучами утреннего солнца, но работы было так много, что до самого обеда мы почти безвылазно находились в своей маленькой сырой коморке. Убравшись в спешке перед самым обедом в раздаточной и быстро перекусив, мы с Рылевичем вернулись на мойку. Сводная рота как раз закончила прием пищи и понесла сдавать грязную посуду. Мы с Мишей стали возле окошка, готовые принимать подносы с посудой, чтобы они не скапливались на столе для грязной посуды.

– Эй, мойка, вы, что совсем там оборзели! – донеслись через окно крики недовольных солдат.

– Лучше мойте посуду, козлы! – произнес рядовой Дерендяев и швырнул поднос с посудой к нам в окно.

Поднос пролетел со свистом несколько метров вперед и, ударившись о противоположную стенку комнаты, с грохотом упал на пол. Я поспешил его скорее поднять, но тут же другой спланировал прямо мне в спину. Выругавшись про себя, я вместе с Рылевичем предпочел как можно скорее спрятаться за стенкой мойки, чтобы новые подносы не попадали больше в нас.

– Теперь я понимаю, почему вся посуда в армии пластмассовая! – сказал Миша, глядя на то, как я потираю больное место.

– Хорошо, что еще ножей солдатам не выдают – вздохнул я в ответ.

После обеда мы продолжили уборку помещений и мытье посуды с устроенной силой. Нужно было готовиться к сдаче наряда солдатам Сводной роты. Зная, как они умеют придираться ко всем мелочам, мы предпочли подойти к этому процессу с большей самоотдачей. Вместо закончившегося порошка для мытья посуды мы использовали землю, которую немного позаимствовали из горшков с цветами, что стояли в зале.

– Вот свиньи! – выругался Мальгин, принеся нам очередной поднос с грязной посудой, которую он собрал со столов. – Взяли и измазали мне столы маслом!

– Это они специально! – отозвался Рылевич.

– Проучить нас хотят – добавил я.

– Разлили всюду липкий чай, запихали масло в солонки – натуральные свиньи! – продолжал негодовать Мальгин.

– Ладно, Витек, не переживай! Мы поможем тебе навести порядок, как у себя закончим. – поддержал я Мальгина.

*****

Вечером после ужина уставшие и грязные, мы, наконец, попали в казарму и принялись приводить себя в порядок. Через какое-то время роту построили, пересчитали и под руководством сержантов отвели в клуб, который находился за штабом, вниз по дорожке от санчасти. Мы первый раз были в этом большом здании. Вокруг было много деревьев, и летом здесь было очень хорошо, прохладно и тихо. На втором этаже клуба располагалась библиотека, в которую никто из солдат никогда не ходил. Молодым солдатам нельзя в одиночку ходить по части, а старослужащие были равнодушны к чтению литературы и вообще любым видам просвещения. Здание клуба было таким же невзрачным, как и все остальные армейские постройки, и внутри оно также не отличалось особым изыском. Деревянные ряды кресел были испещрены разными надписями, вроде «Ковров ДМБ-2000» или «Щербатый – лох!». На сцене клуба стояли столы и кафедра с резным деревянным двуглавым орлом, покрытым лаком. Такие орлы красовались на многих стендах части.

На сцене стояли молодые ребята лет двадцати пяти, опрятные и одетые во все черное: черные брюки, черные свитера, черные рубашки. Они спокойно дождались, пока мы усядемся в зале, представились работниками военной прокуратуры и начали беседу с нами. Ребята терпеливо и доходчиво объяснили всю юридическую ответственность, которая лежит на плечах солдат. Главное обязанность солдат заключалась в неукоснительном выполнении любых приказов начальства и соблюдении требований Устава. Стараясь как можно больше запугать нас, они привели несколько примеров уголовных дел из своей практики и сказали, что все случаи нарушения закона в нашей части им известны, и что еще никто не уходил от наказания за правонарушения.

Вскоре на сцене появился пожилой подполковник с длинными усами и седой головой. Подполковник спокойно повесил свою шинель на стоящую рядом вешалку, снял зеленый армейский шарф и шапку.

– Встать! – скомандовал Попов.

Загромыхав крышками откидных сидений, солдаты встали.

– Садитесь, товарищи! – обратился к нам подполковник.

Подполковник Павлюк был офицером старой закалки, из того поколения офицеров советской армии, для которых честь мундира была не пустым звуком. Громкие слова о военном долге из его уст всегда звучали органично и не так напыщенно, как из уст других офицеров части. Павлюка очень боялись и уважали. Он был принципиальным и очень порядочным, при этом не лишен был чувства юмора и ораторских способностей.

– Садитесь, товарищи! – повторил подполковник. – Спасибо большое нашим гостям за их интересный рассказ. Я сначала хотел продолжить с Вами беседу о ситуации на Балканах и в Ираке, которую мы начали в прошлый раз. Солдаты сводной роты знают, что обычно по субботам мы встречаемся здесь в клубе, чтобы обсуждать насущные проблемы нашей страны, армии, складывающуюся международной обстановку, но сегодня тема нашего разговора иная. Я не случайно пригласил к нам на встречу наших уважаемых гостей из прокуратуры. Они уже довели до вашего сведения юридические аспекты службы в армии, не буду на этом останавливаться подробно, хочу просто поговорить об одном очень важном моменте армейской службы. Я хочу с вами поговорить о неуставных отношениях. К сожалению, в последнее время это стало бичом для нашей многострадальной армии…

Ряды кресел были поделены на две части. Слева от прохода сидели солдаты сводной роты. Они заметно отличались от нас свои габаритами и раскованностью. Старослужащие подчеркнуто расслаблено сидели на сиденьях, периодически поглядывая на молодых. Задние ряды, спрятавшись от глаз полковника за широкими спина солдат первых рядов, дремали. Справа от прохода сидели солдаты РМП. В первом ряде и последнем сидели сержанты. Молодые солдаты внимательно слушали речь офицеров. Подполковник говорил очень доходчиво, старался подбирать простые слова, приводить понятные всем примеры, периодически отпуская армейские шуточки в адрес того или иного солдата.

Павлюк продолжал:

– Я не говорю о таких детских шалостях, вроде тех, через которые я сам прошел, когда был таких же молодым и зеленом солдатом как вы. В семидесятых, когда я только начинал свою службу, а был таким же рядовым срочной службы, и у нас в роте также были дедушки. Я вспоминаю случай, когда наши старослужащие заставляли меня перед отбоем выключать свет, обратившись к выключателю «Товарищ выключатель, разрешите вас выключить?». – Павлюк закрыл глаза и на секунду погрузился в свои воспоминания, потом приложил руку к виску и произнес снова – Да, это было так, я говорил «Товарищ выключатель, разрешить вас выключить? Разрешите вас включить?». Или, например, мы говорили «Товарищ утюг, разрешите вами погладить?». А что вы смеетесь? Да, и такое было. Но, это ж все ерунда!.. Хотя и незаконно… Но вот то, что сейчас творится в армии…

Павлюк вздохнул.

– Я хочу предостеречь горячие головы… Я понимаю, что у некоторых солдат сейчас в одном месте чешется в ожидании нового призыва… Да, да, Касаткин, не делай вида, будто тебя это не касается!

– А что чуть что, так сразу Касаткин, товарищ полковник? – изобразив саму невинность, отвечал ефрейтор. – Я что один в части солдат?

– Отставить поясничать, Касаткин!

Павлюк присел на край стола. Он был спокоен и уверен себе. Идеально ровные стрелки на брюках и аккуратно сложенный носовой платок в кармане указывали на заботливые руки жены полковника. Павлюк стряхнул со штанины невидимую крупинку пыли и продолжил:

– Я понимаю, отслужив некоторое время в армии, вы хотите к себе некоторых послаблений. Служба в армии не сахар. Не спорю! Вы знаете, что в армию попадает только пять процентов от общего числа подлежащих призыву? Сейчас ваши друзья, ваши сверстники там на гражданке. Они гуляют с вашими девушками, ходят с ними в кино и ночные клубы, они живут гражданской жизнью, могу позволить себе выпить, они учатся, работают, путешествуют, зарабатывают деньги, живут полноценной жизнью. А служба в армии – это всегда ограничение, ограничение ваших гражданских свобод. Вы понимаете, что вы уже обижены природой, обижены этим обществом изначально, раз вы попали служить в армию? Зачем же усложнять свою жизнь в армии?

Павлюк сделал паузу и окинул взором весь зал. Солдаты притихли. Он посмотрел внимательно на Касаткина, посмотрел ему в глаза. Тот, не вытерпев прямого взгляда, опустил голову вниз.

– Почему бы вам наоборот не сплотиться? Почему не помочь молодым солдатам на начальном этапе службы? Где ваша взаимовыручка? Где армейское братство? Где солдатское товарищество?

– А почему мы должны им помогать, товарищ полковник? – снова стал с места Касаткин – Нам кто-нибудь помогал? Когда мы были молодыми, нам что-то никто не помогал!

– Садись, садись, Касаткин! Я понял тебя. Да, это правда, но в ваших силах все это изменить. Ты помнишь, Касаткин, каким ты был, когда пришел в часть? Ты же был вот таким сопляком. Тебе нужна была помощь? Почему ты не обращался ко мне?

– А я что похож на стукача?

– В этом ваша беда, что вы не понимаете разницы между стукачеством и защитой собственных прав. Знаете, пару лет тому назад у нас в части случилось ЧП. В автороте служил парень из Нижнего. Старослужащие издевались над ним, а он молчал, он держал все в себе. И вот однажды он оказался в наряде со своими обидчиками. Это был патруль. И когда они шли строем мимо столовой, он сбросил с плеча автомат, перезарядил и расстрелял весь патруль. Девять из десяти, чтобы были с ним в наряде, погибли сразу, на месте. Один только скончался уже позже, в госпитале. Да, это вот было здесь рядом, напротив нашей старой гауптвахты, около столовой. Именно поэтому, кстати, у нас в части патруль ходит без оружия. И в оружейных комнатах в казармах у вас не хранится больше оружие. Не будем обсуждать сейчас этого солдата. Он мне показался психически нездоровым, и сейчас он где-то в Кащенко до сих пор. Я его не оправдываю. Но ведь всего этого могло и не случиться. Подумайте об этом на досуге, товарищи солдаты и сержанты! Если вопросов больше нет, то не смею больше задерживать вас.

– Встать! – скомандовал Попов.

– Сводная рота, выходим строиться на улицу! – скомандовал сержант из сводной роты.

Вслед за сводной ротой, на улицу вышла наша рота. Построившись в колонну перед клубом, мы ждали, когда сержанты докурят и поведут нас обратно в казарму. Сводная рота ушла, потом мимо нас прошел Павлюк со своими гостями. Мы продолжали ждать своих сержантов. Докурив в сторонке от нас сигареты, сержанты вышли к строю.

– Все что вы слышали сейчас – это бред! – произнес Володин. – Выкиньте все это из головы!

– Вы же понимаете, чего хотят офицеры? – следом обратился к нам Фадеев. – Они хотят, чтобы мы жили по Уставу. Кому-нибудь хочется жить по Уставу?

– Нет, конечно! – выкрикнул из строя Воробьев.

– Мы не хотим жить по Уставу! – поддержал его Перепелкин.

– Вы же не хотите до дембеля полы мыть? – уточнил свой вопрос Фадеев.

– Нет! – протянула рота.

– Вот и мы не хотим, чтобы вы до дембеля полы мыли. Слушайте нас и служба будет легкой. – заключил Володин.

– В казарму шагом марш! – скомандовал Фадеев немного в более спокойной и дружелюбной манере, чем он это делал обычно.

Солдаты молча поплелись в казарму.

В роте ефрейтор Хлопцев назначил нескольких солдат уборщиками в помощь дневальным, а остальные солдаты принялись готовиться к утренней поверке, приводя свою форму в порядок и делая друг другу кантик на затылке. Я же воспользовавшись свободной минуткой, принялся писать письмо своим родным. Прошло уже больше месяца, как мы находились в армии, но еще ни один солдат не получил ни одного письма из дома. Совсем недавно, пару дней тому назад на присяге мы видели своих родных и близких, но казалось, что с того дня прошла целая вечность. И мы снова все очень скучали по родным, по своему дому. Эмоции переполняли меня, и я очень быстро писал очередное объемное письмо домой, не обращая внимания на шутки товарищей, у которых вызывала недоумение моя способность писать длинные письма.

В комнату зашел Иванов с гримасой боли на лице.

– Что случилось? – поинтересовался я у него.

– Болит. – поднял вверх большой палец правой руки Иванов.

– Почему?

– Уколол вчера иголкой, когда подшивался.

– Боже ты мой, и что неужели до сих пор не проходит?

– Не проходит. Вчера вечером меня назначили уборщиком и видимо в рану попала грязь. Теперь болит, гноится. Очень больно.

– Тебе нужно срочно идти в санчасть. С этим, Саш, нельзя шутить.

– Ходил уже. Лейтенант намазал палец какой-то мазью и забинтовал.

– Какой мазью? Вишневского что ли?

– Да, Вишневского, кажется. Какой-то зеленой и вонючей.

– Мазь Вишневского тут не поможет! Поверь мне, у меня до армии было много фурункулов, я пробовал их лечить мазью Вишневского – пустая трата времени! Видишь вот этот шрам у меня над губой? Это мне хирург вырезал фурункул. Так разнесло лицо, что в дверь не пролазил. И тоже пытался лечиться мазью Вишневского, но не помогло. Так что ты с этим не шути! Тебе нужно срочно к врачу! Это же армия! Сам знаешь, тут и болезни по-другому протекают, нежели на гражданке!

– Ладно, завтра схожу…

– Не ладно, и не завтра, а сегодня! Сейчас же иди к ротному и попроси разрешения сходить в санчасть. У тебя еще и температура, наверняка, есть.

В тот же вечер Иванова положили в санчасть, чтобы уже на следующий день отправить в военный госпиталь в Звенигороде.

Рота тем временем сходила на вечернюю поверку и приготовилась ко сну. Прозвучала команда отбой и дневальный выключил свет в расположении. Сержанты по обычаю ложились самыми последними. В теплом трико и толстовках в расположение зашли Попов, Фадеев и Володин. Попов стал посреди расположения и радостно обратился к роте:

– Рота, день прошел!

– Заебись как хорошо! – дружно ответила выдрессированная сержантом рота.

– Рота, завтра будет день опять!

– Ну и в рот его ебать! – хором произнесли солдаты и зашуршали одеялами, укладываясь поудобнее.

– Молодцы! А теперь повернулись на бочок – хуй в кулачок! Спим! Отбой рота!

Попов сел на край своей постели и достал из ящика небольшую коробку со своими вещами.

– Фадей, прикинь, мне осталось служить триста десять дней. – произнес Попов, прокалывая иголкой очередную дырочку в своем календаре.

– А у меня стодневка завтра начнется! – ответил сержант Фадеев, по обычаю громко смеясь.

– Да, как быстро время летит! А ведь еще недавно духами были. Помнишь, Фадей? Помнишь как нас Семен гонял? А зарядки его? Кстати, надо завтра такую же провести, а то расслабились они совсем.

– Не надо, а то Дема будет возникать.

– А что такого? Это же просто зарядка!

– Слышь, Пепс, надо отметить стодневку! – произнес сидевший на соседней кровати Володин.

Он также как и Попов высчитывать по календарю свои дни.

– Эй, хлопец! – прокричал на весь коридор Попов. – Где ты там, твою мать?

Дежуривший по роте ефрейтор Хлопцев поспешил к сержантам.

– Где, Сокол, Хлопцев? – обратился Попов к ефрейтору.

– Да, и когда будет готова наша картошка? – набросился на Хлопцева младший сержант Володин.

– Сейчас будет. Соколов звонил, сказал, что уже все готово, и он выходит из столовой.

– Хорошо, как он придет, позовешь нас.

– Хорошо!

– Все, иди отсюда! – по-хозяйски распоряжался ефрейтором Попов. – Прикинь, Фадей, сто рублей не хватает до шести штукарей. Кого бы еще перевести в духи?

– Вон, Володю переведи! – громко засмеялся сержант.

Володин и Попов громко рассмеялись и продолжили разбирать свои коробки, в то время как Фадеев на противоположной стороне коридора улегся в свою постель и пультом включил казарменный телевизор.

– Смотри Фадей, какой у меня солдат есть! – продолжил хвастаться Попов.

– Какой?

– Сеня! Эй, Сеня! Ты спишь?

Рядовой Синицын поднялся с постели и шепотом произнес:

– Я, товарищ сержант. Я не сплю.

– Сеня, иди сюда!

Рядовой Синицын кавалерийской походкой подбежал к кровати сержанта. Он был очень маленького роста, коренастый с большими крепкими руками. Черные жгучие волосы и улыбка до ушей Синицына мигом выросли перед Поповым в ожидании дальнейших указаний.

– Ну что Сеня, готов послужить Родине?

– Конечно, готов – заулыбался Синицын.

– Знаешь, как в армии борются с храпунами?

– Нее-е-т – заулыбался Синицын.

– Вот тебе боевое задание: берешь подушку и бьешь по голове всех, кто храпит. Выполняй!

– Есть! – лицо солдата расплылось в лучезарной улыбке.

Сеня, не долго мешкая, взял свою подушку и оглушил ей первого храпуна. Солдат недовольно заворчал.

– Чего?! Спи давай! Расхрапелся тут, понимаешь! – деловито произнес Синицын.

Вскоре пришел из столовой повар Соколов, и сержанты ушли праздновать начало стодневки Фадеева. Синицын же продолжил расхаживать по расположению с подушкой и бороться с храпом. Глядя на Синицына, Перепелкин, Воробьев и Виноградов тоже встали с кроватей и тоже начали лупить подушками храпунов. В начале они наказывали таким образом только тех, кто мешал своих храпом спать другим, потом войдя в раж, они стали бить подушками всех, кто им не нравился. Перепуганные солдаты не понимали, что происходит, пытались ругаться, огрызаться, но встречали жесткий отпор от Синицына и его компании. Так продолжалось около часу. Сержанты вернулись в расположение довольные, сытые и слегка поддатые.