Текст книги "Взгляд. Мушкетеры перестройки. 30 лет спустя"

Первый эфир, первый факап

Первый эфир 2 октября 1987-го. Телемост с Дальним Востоком.

Олег Вакуловский вспоминал:

«Во время самого первого эфира был телемост с Дальним Востоком, где в те дни проходил какой-то слёт членов Союза писателей. Тогда, как выяснилось, писатели вышли в море и хорошенько выпили за знакомство, о чём, собственно, знали все местные жители. Я об этом, естественно, ничего не знал. «Ну и как там наши писатели?» – спрашиваю. «А они в море ушли», – отвечают мне и подозрительно хихикают. И этим «хи-хи-хи» сопровождался каждый ответ. Я чувствовал себя полным идиотом. Но, как говорят, всё получилось очень смешно».

Александр Любимов:

«Первый прямой эфир оставил ощущение беспредельного ужаса. Перед выходом на «Орбиту» Лысенко успокаивал: мол, чего боишься, это же только на Дальний Восток, там зрителей-то всего миллионов пять. Сейчас, конечно, очень странно об этом вспоминать, а тогда… Сидели в студии такие четыре зайца… После того как первый выпуск вышел в эфир, я пошел в свой любимый бар в «Космосе». В те времена борьбы с алкоголем там всегда можно было найти водку. Сижу, выпиваю и стараюсь завести разговор с барменами: «Вот, мол, вы слышали, вышла новая молодёжная программа…» А они в ответ, как-то вяло: «Да, наверное». Было обидно. Первые три недели вообще очень хотелось популярности».

Начало. Трактовка Сергея Ломакина. Май 2010

– Сергей, вот как вспоминает самое начало Лысенко:

«У передачи было три начала. Первое – это принципиальное решение, что нужно сделать ночную эфирную информационно-развлекательную молодёжную программу, чтобы молодёжь перестала слушать враждебные радиоголоса. Второе – «загашник»: в столе главного редактора молодёжной редакции был такой переходящий ящик, куда складывалось все заявки, которые не пошли в дело; среди этих заявок Эдик Сагалаев нашёл проект программы «У нас на кухне после одиннадцати». Мы с Кирой Прошутинской в 1972-м или 1975-м хотели делать такую передачу, вроде кухни (тогда же кухня была основой культурно-идеологической жизни страны), где собирается молодёжь. Хозяева – молодые журналисты, хранят в холодильнике киноплёнку, к ним приходят гости, ну такой молодёжный пивной «Огонёк». Тогда это не пошло, сочли, что слишком легкомысленно. Теперь пригодилось. И третье начало – когда мы собрались после моего утверждения руководителем программы. Стас Ползиков, Серёжа Ломакин, Андрюша Шипилов и я встретились около пивнушки то ли в Парке Культуры, то ли в Сокольниках, и просидели там часа три-четыре, обсуждая, как может выглядеть будущая передача».

А теперь расскажи мне свою версию рождения «Взгляда».

– На одном из заседаний ЦК с подачи КГБ обсудили предложение о создании молодёжной развлекательной программы. Сагалаев был по этому поводу у Яковлева, который тогда в Политбюро курировал идеологию. Вопрос был задан в лоб: «А позволено ли новой передаче будет выходить за рамки газеты «Правда»»? Ответ был типа «Ну, это мы посмотрим». Очень расплывчато. Ясно было одно – надо сделать нечто абсолютно нетипичное и интересное молодёжи.

И вот в погожий майский денёк 1987 года мы впятером: Толя Лысенко, два выпускающих редактора (Андрей Шипилов, Стасик Ползиков), режиссёр Игорь Иванов и я – пошли на ВДНХ. И там действительно в какой-то затрапезной такой кафешке между выпивкой и закуской стали жонглировать идеями.

Со стороны это выглядело так себе: подвыпившие мужчины размахивают руками… И нам намекнули, что надо бы валить. Прихватив с собой водки-пива, мы пошли на берег останкинского пруда, где продолжили «мозговой штурм».

Придумали, что студия будет оформлена, как съёмная квартира четверых молодых людей, где есть кухня, гостиная, стоит мебель и аппаратура, что-то вроде того, что много позже (с 22 сентября 1994 по 6 мая 2004-го. – Е.Д.) было реализовано на американском телеканале NBC в сериале Friends, в нашем прокате известном как «Друзья» (и, добавлю, в 2008 году на Первом канале «Прожекторпэрисхилтон». – Е.Д.).

Было решено, что в квартире этой будут как бы жить четверо холостяков. Придумали им условные роли: один – вдумчивый «знайка», другой – разбитной «аналитик», третий – плейбой с улыбкой до ушей, ну и четвёртый – этакий комиссар Наваро.

– И Шипилов пригласил своих знакомых с Иновещания, которые были совсем не на «ты» с телевидением…

– Да, Жень, бытует такая трактовка. Однако я всегда считал: ребята – профессиональные журналисты, и они ими были, работая на Иновещании. Хотя всего один был журналистом по образованию – Листьев. Между прочим, увести их из Иновещания было довольно сложно. Их не хотели отдавать – Анатолий Лысенко улаживал эту проблему.

И так сразу сформирован был некий расклад по образам.

* * *

N.B. Комментарий Политковского (август 2017-го):

«Выпускающие Ломакин, Ползиков и т. д. появились, когда матрица была ясна. Всё придумывалось у Лысого дома. Так что Сергей телегу ставит перед лошадью».

* * *

– Политковский говорил: «Они – такие мальчики-мажоры, у них до этого была совсем другая жизнь. А мы с Володей Мукусевым – стопроцентные журналисты. Здесь сразу возник некий антагонизм: их стали пытаться обеспечивать какой-то журналистской базой, а они очень слабые были все. Детский сад в самом прямом смысле слова». Александр Любимов рассказывал как-то, что в штат молодёжной редакции его долго не принимали («Кравченко не брал меня на работу, как утверждают, потому что он лично меня не любил – слишком развязный, слишком американизированный»). И ещё: гонорары во «Взгляде» были мизерные – от 3 до 7 рублей за эфир, а на Иновещании, «мальчики» получали от 250 до 500 рублей (в месяц). Так что не всё просто было. И, кстати, Прошутинская говорила, что Листьев сначала им с Малкиным не показался. А какими ты новых ведущих увидел?

– По замыслу этот квартет (Вакуловский, Захаров, Листьев, Любимов. – Е.Д.) должен был принимать своих гостей в этой квартире-студии, комментировать репортажи и в прямом эфире транслировать новости с телетайпов.

То, что они раньше работали на радиовещании, была, считаю, их главная ценность: они были свободны от стереотипов телеведущих. Даже их «ляпы» в эфире выглядели очень симпатично.

Ну и манера ведения была совершенно необычной для советских ТВ-канонов, притом что работать они могли сутками.

Для меня до сих пор остаётся загадкой, как эти симпатичные мальчики из обеспеченных семей сумели найти ту верную ноту, которая привлекла к ним простых людей. При этом никто из них не корректировал стиль поведения или язык общения. Саша Любимов сохранял образ этакого диск-жокея с молодёжной дискотеки, а Влад Листьев, со своими пышными усами, сводившими с ума женщин…

По «Взгляду» написаны десятки научных работ и защищены диссертации. Но я не знаю до сих пор, какие в них озвучены причины столь высокой и продолжительной её популярности. Но полагаю, что главная заключалась в освещении самых острых и злободневных проблем того времени и откровенной искренности, с которой о них рассказывалось.

Только сегодня мы поняли по-настоящему, что в то время для нас не было закрытых тем.

Как это ни странно, мы почти всегда выходили из любых конфликтов победителями, во всяком случае – непобеждёнными.

Складывалось ощущение, что мы лидировали, опережали время, бежали даже впереди паровоза; ведь сперва подразумевалось, что в студию будут приходить журналисты-международники, опытные «мастодонты»: Фарид Сейфуль-Мулюков, Игорь Фесуненко, Владимир Цветов. Так и было. Но они «давили» и авторитетом, и «советским» своим багажом. То есть роль «мальчиков» поначалу сводилась к банальному задаванию почтительных вопросов, а политобозреватели величественно вещали.

Налёт наивного школярства надо было решительно убирать. Это понимали и Эдик Сагалаев, и Толя Лысенко. А может, кто-то и сверху понимал. Поэтому в начале 1988 года решили разбавить тройку ведущих и, главное, кардинально политизировать контент. Сагалаев сказал: «Давайте пахать вглубь». То есть, например, не просто декларировать, что у нас, мол, негожая армия, а объяснять зрителям – почему она такая. Задача ставилась конкретно – сделать передачу резче и серьёзней.

И тогда я сел в эфир, в кресло ведущего. Так же, как и выпускающий программы Володя Мукусев.

Кстати, у Мукусева тоже был образ – образ бескомпромиссного революционера.

А наш репортёр Александр Политковский стал не просто ещё одним ведущим, но и «нашим человеком на улице» – специализировался на экстриме и журналистских расследованиях а-ля Гиляровский. И Саша, я считаю, отчасти потерял свой имидж, став ведущим, потому что он был совершенно великолепен именно как репортёр. Работающий «в поле».

– Да, помню Политковский в одном из интервью рассказывал: «На последнем съезде Комсомола была демонстрация мод, а мы как раз только что с женой с Аней купили очень модный финский плащ, с поясом, и вот мы сделали такую картинку – дефилирует на подиуме, вихляя задом человек в плаще, вдруг вылетает микрофон, человек его ловит, а это оказываюсь я. И Лысенко говорит: вот этот человек и будет у нас репортёром-пронырой, народной совестью.

Я вместе с кооператорами шил из индийского нижнего белья женские платья, спортивные шапочки (об этом ниже подробный рассказ Политковского моим студентам. – Е.Д.), «варил» джинсы: пытался способствовать развитию кооперативного движения.

С «молодёжки» за мной закрепился образ борца за правду, я каждый год ездил в Чернобыль, залезал в четвёртый реактор и рассказывал правду; я ездил на Камчатку и рассказывал правду. Что касается журналистики, то здесь было много побед, и был огромный простор для профессионального полёта, которого сейчас нет. Когда я начинал свой репортаж, стоя на голове, это позволяло мне искать новую точку акцептуации (так это называлось), открывало передо мной новые возможности в телевизионной журналистике. Мы переворачивали камеру и получалось, что я, стоя на голове, вёл свой репортаж»…

– Так и было… И мы все дружно рубили с плеча: направо и налево. Рубили, иной раз не замечая, что порой совершаем рейд по собственным тылам. И всё же даже сегодня я убеждён, что многое из того, что делалось на телевидении в тот «золотой век», было абсолютно оправдано.

Именно «Взгляд» первым заговорил о безопасности атомных станций, о страшной дедовщине в армии, о пропадающих в афганском плену солдатах, о многих других запретных темах. Я помню, какой шум вызвало предложение Марка Захарова захоронить тело Ленина.

А потом, вспомни, некоторые политики сделали себе на этом политический капитал. Многие из них получили известность именно благодаря участию во «Взгляде»: Юрий Афанасьев, Михаил Бочаров, Павел Бунич, Аркадий Вольский, Тельман Гдлян, Гавриил Попов, Галина Старовойтова, Борис Немцов, Анатолий Собчак, Сергей Станкевич, Владимир Лукин и многие другие.

Согласись, «Взгляд» воспитал целую плеяду звеёд. Эта программа стала школой для Александра Бархатова, Ивана Демидова, Валерия Комиссарова.

И вообще – именно из «молодёжки» вышли Андрей Кнышев, Александр Масляков, Игорь Угольников, Константин Эрнст.

И вот тогда, после перестановок в линейке ведущих рейтинг «Взгляда» взметнулся вверх. А публика восхищалась: вот они, оракулы, смельчаки, революционеры. Что творят! О чём рассуждают! Значит, можно об этом не только на кухнях говорить? Значит, что-то действительно в стране меняется?

Замена ведущих. Нюанс

Считаю необходимым заметить, что с трактовкой Ломакина о причине замены «мальчиков» не все согласны. Многие полагали, что новых ведущих ввели в проект, чтобы сбить накал передачи, а не из-за того, что якобы рейтинг падал.

Любимов в документальном телефильме «ТВ – времена перемен» заявил:

«Итак, «Взгляд» начинался осенью 1987-го как молодёжная программа, а уже к февралю 1988-го стал программой настолько неудобной, что пришлось поменять ведущих (мы с Владиком Листьевым и Димой Захаровым оказались не у дел) и снизить остроту политических высказываний в программе. Когда нас вернули в эфир в июне 1988-го, «Взгляд», по сути, бросил открытый вызов коммунистической системе. Программу неоднократно закрывали, в эфир не выходило бесчисленное количество сюжетов, но мы продолжали бороться по принципу «вода камень точит». Каждую пятницу «Взгляд» был в эфире, а по характеру сюжетов, попавших в эфир, и тональности ведущих можно было измерять температуру «свободы» в дискуссиях, которые, очевидно, шли на самом верху партийной номенклатуры. Каждый раз мы пытались поставить в эфир что-то, чего было нельзя неделей ранее. И таким образом условный уровень свободы и откровенности высказываний неуклонно рос от пятницы к пятнице. И каждый раз тактика борьбы менялась. Я помню острый момент, когда приехал из Тбилиси в апреле 1989-го года после разгона там демонстрации. В столкновениях с военными погибли люди. Показ моего репортажа запретили. И потому, что он был слишком острый, и потому, что неделей ранее в программе был поставлен рекорд свободомыслия – впервые публично обсуждалась возможность перезахоронения Ленина. Мы собрались и с руководством редакции прикидывали варианты сценария, чтобы всё-таки выдать в эфир сюжет про то, что в тот момент волновало всю страну, но при этом не дать закрыть «Взгляд». Потому что решительно можно топнуть ногой один раз, и тебя закроют.

Но в тот момент было какое-то интуитивное ощущение, что можно блефовать. Шел Пленум ЦК КПСС, в многочисленных выступлениях партийных руководителей нас упоминали прямо и косвенно, но всегда в негативном ключе, а Михаил Горбачёв молчал, он не комментировал эти прямые атаки на нас. И Эдуард Сагалаев принял отчаянный, но решительный шаг. Сюжет о столкновениях в Тбилиси вышел в эфир. Это было очень дерзко, но, видимо, именно поэтому создало ощущение у многих наших критиков, что «Взгляд» пользуется политической поддержкой на самом верху. И никаких последствий не было. Михаил Горбачёв пытался балансировать между консервативным крылом Политбюро во главе с Егором Лигачёвым и либеральным во главе с Александром Яковлевым. Ситуация менялась постоянно, но инструкций о «количестве свободы» партийным функционерам никто сверху не давал. Политическая борьба внизу шла по своим законам – в ход шли любые средства: подлоги, аресты, статьи в газете «Правда», приезды руководителей Политбюро в Останкино, вызовы «на ковер» на Старую площадь… Однажды на меня даже сфабриковали уголовное дело об изнасиловании двух несовершеннолетних девушек.

Нас запрещали много раз, окончательно запретили в декабре 1990 года, когда вице-президентом страны был избран Янаев. Министр иностранных дел Шеварднадзе сделал заявление, что в стране грядет военный переворот и подал в отставку. Я был тогда руководителем программы, и мы решили, что не можем выйти в эфир без разговора об этом заявлении. Леонид Кравченко – руководитель телевидения в те годы – совершенно определенно мне сказал, что в таком случае программу закроют. Так и получилось, но не стало для нас неожиданностью. Тогда была очень холодная зима, и, несмотря на мороз, собрался митинг в нашу поддержку – где-то шестьсот тысяч человек на Манежной площади. Сейчас такое даже представить невозможно.

Потом мы делали программу «Взгляд из подполья», которую показывали уже тогда существовавшие небольшие кабельные студии, телевидение прибалтийских республик, один раз наша программа даже была в эфире Ленинградского телевидения.

Ну а в августе 1991-го мы вышли из Белого дома после его трёхдневной осады, торжественно закрыли радиостанцию Белого Дома, которая работала в круглосуточном режиме во время путча, и вернулись на телевидение».

* * *

С этой передачи для многих и началась Перестройка. Началась уже не как по-маниловски беспечный проект, обсуждаемый на некой пицундской даче под бутылочку классного сухого винца из совминовских погребков, а как государственная политика. Кульминацией этого начала стал знаменитый апрельский пленум 1985 года.

А закончилась перестройка, по моему разумению, задолго до августа 91-го, в девяностом. Конечно, политологи могут иметь свое, более квалифицированное мнение. Но я отчего-то не люблю их, политологов. Не уважаю. И не верю.

Лично для меня Перестройка, повторюсь, началась когда я, не будучи членом ВЛКСМ и не имея ни единого дня комстажа, смог устроиться в штат газеты МК и МГК ВЛКСМ «Московский комсомолец».

Финал горбачёвских подвижек я тоже меряю по персональным меркам, по меркам своей журналистской карьеры. Здесь считаю необходимым добавить, что журналюг я не люблю ещё больше, чем политологов, но «песня сейчас не о том»… Итак, по мне, закрытие популярной в ту пору программы «Взгляд», с которой я сотрудничал, стало знаком, обозначившим выход Михал-Сергеича на финишную прямую…

В передаче «Взгляд», которую зрители должны были увидеть в пятницу, 11 января 1990 года (но так и не увидели), отвязался режиссёр Иван Демидов: связками для комментариев «Итоги» были снятые им зарисовки – в лесу (на самом деле рядом с телецентром) сидит «Первая тройка» в тюремных робах; на снегу у костра и как бы вспоминают «на зоне» о своих «взглядовских» временах!

Первая тройка

Спрашиваю Лысенко: «А какой вообще был отбор, почему изначально выбрали этих троих – Любимова, Листьева, Захарова?»

– Пришли, кстати, действительно трое, а не четверо, как принято считать. Картинный Саша Любимов, денди-бой, масса зубов, всё такое. Усатый Влад Листьев, такой очаровашка. И абсолютно никакой Олег Вакуловский. Потом, буквально через неделю, пришел ещё и Дима Захаров. Заменивший Олега. Совершенно другой. Дима, он же такой зануда…

– «Знайка». У него ведь поэтому своя аудитория, многие его обожают и его «Веди» смотрели, несмотря на то, что он ушел из «ВИDа», оставив столь прибыльный (в смысле аудитории) пятничный вечер.

– «Знайка», да. Один из зампредов его называл Гурвинеком.

* * *

Кстати, зимой 2010 года Лысенко совершенно ошеломил меня, рассказав, что на позицию ведущего молодёжного супер-шоу рассматривался и бесподобный КВН-человек Александр Маслюков. И даже провел один из выпусков «Взгляда», чего я, признаюсь, не помнил.

Дима Быков в своей программной (и очень, по мне, спорной работе ««Взгляд» и Нечто») констатировал:

«Четыре стихии, четыре темперамента были тут явлены с исчерпывающей полнотой: те, кто в эту схему не вписывался (как энигматичный, довольно разный Мукусев), отсеивались. А четыре темперамента, составлявшие костяк команды, были:

– динамичный, ироничный карьерист Любимов, в конце концов ставший олицетворением «Взгляда», главой «ВИDа» и одним из богатейших тележурналистов страны;

– доброжелательный, контактный Листьев, умевший веселить обывателя и понимавший, что этому обывателю нужно;

– надрывный, несколько истеричный Политковский, легко впадающий в панику (или легко её имитирующий), дающий худшие прогнозы, – словом, представляющий широкие слои отечественной интеллигенции;

– и, наконец, яйцеголовый Захаров, трезвее и раньше всех понявший, как кратко отпущенное этому «Взгляду» время, предвидевший очередное замерзание и отражающий настроения интеллектуалов, преимущественно молодых».

В радиоинтервью 2007 года Дмитрий Захаров признался:

«Склад ума каждого из нас был такой, какой он был на самом деле. То есть вальяжный Листьев, моторный Любимов и такой, как есть, я. Характеристика, данная Анатолием Григорьевичем, что я зануда, абсолютна справедлива. Мне опровергать собственно нечего – уж какой есть, такой и есть.

Что касается одежды, то в какой-то момент нас пытались одеть как дикторов: нас повели в какие-то закрома родины, где висели костюмы, как у членов Политбюро, вероятно пуленепробиваемые, из ткани, которую немцы называли во время войны «асбест», то есть не гнется ни при каких обстоятельствах. Мы посмотрели на весь этот ужас и решили, что будем работать в том, что у нас есть.

Вот у меня была любимая серенькая курточка. Я считал её счастливой, потому что она ещё на радио приносила мне удачу. И вот в этой серенькой курточке я работал.

Ещё у меня были очки – я тогда видел хуже, чем сейчас – в белой оправе, и сдуру я как-то их одел. Тогдашний режиссёр, увидев эти очки, сказал: замечательно, очень фактурно, колоритно, вот в них и будешь работать. И вот я, поминая самого себя добрым словом, работал в этих белых очках. Но именно благодаря им запомнился».

Летом 2017 года решил уточнить, кто именно. Наш блиц-диалог:

– Вообще, инициатором их [очков] ношения был Лысенко. Он же придумал мне прозвище – Гурвинек. Игорю Иванову белые очки тоже понравились. Так оно и пошло…

– А насчёт пояса боевых искусств правда?

– Я занимался каратэ – шиторю в секции Сато Сана. Японцы поясами не разбрасываются. У меня был обычный ученический. Никаких чёрных, естественно, быть не могло.

– Как долго?

– Лет семь. Чёрный можно было получить лет через десять, если ты сумел сдать соответствующие экзамены. Таковых у Сато было человека три. Экзаменовали японцы, которые прилетали в Москву.

– Приходилось хоть раз в жизни эти навыки применять?

– Нет. Бог миловал. Когда начались гонения на каратэ при Брежневе, люди, переодетые в штатское, провоцировали наиболее способных учеников. Итог подобных инцидентов: либо ты садишься, либо едешь инструктором в Афган. Выбиралось, естественно, последнее…