Текст книги "Отрок. Внук сотника: Внук сотника. Бешеный лис. Покоренная сила"

– А куколки у тебя хороши, – продолжил добросердечным голосом «особист». – Я одну купил, племяннице в Чернигов отошлю. Хорошо, что я тебя встретил, поговорить с тобой хотелось бы, или ты занят? А то давай я тебе покажу, где краски купить можно, а по дороге и побеседуем. Согласен?

«А что, я могу не согласиться?»

– Спасибо, отче. Я только ребятам поручение дам. Роська, вот тебе резана, купи нашим музыкантам еды хорошей, а то Своята, скупердяй, их дрянью всякой кормит да и то – не досыта.

– Так много резаны-то, – расчетливо возразил Роська. – Обожрутся!

– А ты получше что-нибудь выбери да посытнее, пусть у ребят праздник будет да не на один день. Великий пост скоро, а они тощие, чуть ли не ветром качает.

– Ладно, купим, а встретимся где?

Мишка задумался – города он не знал, но Феофан тут же пришел на выручку:

– А мы с Михаилом вас у камнерезов ждать будем. Знаешь, где это?

– Знаю, отче, мы быстро! – Роська ухватил за руку Демьяна и целенаправленно ввинтился в рыночную толчею.

Феофан проводил ребят глазами, повернулся и повел Мишку совсем в другую сторону.

– Ты, Михаил, как вернешься в Ратное, поклон от меня вашему священнику передай, мы с ним друзья старинные – еще в Царьграде вместе учились. Как он, благополучен ли?

– Плох он, отче, болеет, кровью кашляет, а лечиться не желает. Я хотел отца Иллариона просить, чтобы он пастырское увещевание отцу Михаилу послал, да не решился.

– Чего же не решился-то?

– Наша лекарка говорила, что отцу Михаилу для выздоровления питаться хорошо нужно, в тепле и покое жить. А кто же монаха от постов и бдений молитвенных разрешит? Вот и не решился.

– И что, сильно он болен? Да нет, я понимаю! – Феофан, в ответ на удивленный Мишкин взгляд, умиротворяюще выставил перед собой ладонь. – Здоровые люди кровью не кашляют, но по-всякому же бывает.

– Сильно, отче. Лекарка сказала, что если весну переживет, то беда осенью случиться может – когда сыро. А у него в доме не топлено, не прибрано, питается, как цыпленок. Не был бы он чернецом, за ним бы жена присмотрела, а так ему даже и прислугу-то иметь не положено.

– Даже так? Если весну переживет… – Феофан выглядел не на шутку обеспокоенным. – Так и сказала? А лекарка-то у вас хороша?

– Очень хороша, в воинском поселении другую бы и не держали.

– Да, вы же ратники все…– Феофан о чем-то задумался, машинально теребя пальцами крест на груди.

– Отче, а это правда, что отец Михаил боярского рода?

– Что? – монах не сразу сумел оторваться от своих мыслей. – Да, правда, и очень древнего, еще от Скревы свой род считают – от прародительницы кривичей. Знаешь, откуда названия славянских племен взялись: поляне, древляне, северяне и прочие?

– Нет, не слыхал.

– Ну, спроси у Нинеи, ты ведь с ней встречаешься?

«Что, товарищ майор, пошли гебистские штучки? Ну, ну…»

– Она мне жизнь спасла – раненого, без памяти в лесу подобрала!

– И что, сильная она ворожея? Как думаешь?

«Что я думаю – мое дело, а вы, товарищ майор, и “дезой” обойдетесь!»

– Думаю, что слабая.

– Да? А почему?

– У нее вся деревня во время морового поветрия вымерла, а она ничего сделать не смогла, и меня лечить лекарку из Ратного позвала. А еще с отцом Михаилом не справилась…

– Что?!! – Феофан схватил Мишку за плечо и вперился ему в глаза испуганным, как показалось Мишке, взглядом. – Он с ней встречался?!!

– Да, а что…

– А вот и краски твои, – «особист» мгновенно справился со своим не то испугом, не то удивлением. – Тебе какая нужна?

– Серебрянка, алая, черная, но больше всего – серебрянка.

«Блин, да что ж такое-то? Какие у отца Михаила могут быть заморочки с местным ГБ? Да еще Нинея… Вообще-то они оба представители очень древних боярских родов… Что, христианские “безопасники” опасаются сговора? Бред! Отец Михаил фанатик, а Нинея язычница, к тому же она древлянка, он кривич, а кривичи всегда от остальных славян немного особняком держались. Впрочем, Иисус говорил: “Царство мое не от мира сего, нет в нем ни эллина, ни иудея”, а для Константинополя мы все одинаковые – дикие русы. Опасаются, что у отца Михаила славянские корни возобладают над христианским воспитанием? Идиоты!»

– Здорово, Антип! – бодро возгласил Феофан, обращаясь к человеку, который сидел на лавочке возле обширного то ли сарая, то ли амбара, стоящего на самом краю торговой площади. – Вот отроку серебряная краска нужна, дорого ли возьмешь?

Антип оказался тощим, мосластым дядькой с длинной, но неровной, словно оборванной по нижнему краю бородой. Мишке его внешность почему-то показалась очень знакомой, он напряг память и чуть не ахнул: Антип был почти точной копией одного из персонажей фильма «Неуловимые мстители» – бандита, охранявшего запертого в баньке «засланного казачка» Даньку.

При виде Феофана Антип даже и не подумал встать или каким-либо иным образом выказать уважение подошедшему священнику.

– Здорово, Фенька! Цена известная: за серебро – серебром!

– Ну ты не жадись, парень-то хороший!

Феофан как будто и не заметил фамильярного обращения «Фенька».

– Видел я этого парня на торгу. Здорово ножи мечет! Да только цена для всех одинаковая, и для хороших, и для плохих, и… для твоих.

«Здорово напоминает встречу оперативника с агентом, как это в кино показывают. Только вот кто тут над кем начальник? Старик явно хамит, а Феофан – ни гу-гу. Такой ценный сотрудник, или еще что-то? Да пошли они все… Мне только этих проблем не хватало!»

– Да что ты, ей-богу, Антип! Парень – ученик дружка моего старинного, Михаила. Я его случайно встретил, он краски искал.

– Конечно, случайно, а как же… Постой! Это какого же дружка Михаила? Это который…

– Почем краски, я спрашиваю! – ласковость и улыбчивость с Феофана как ветром сдуло, и Антип отреагировал адекватно – заткнулся на полуслове, выдержал чуть заметную паузу и спросил уже совсем другим тоном:

– Гм… А много ль надо?

– Тебе сколько, Михаил?

– Да я и не знаю, посмотреть бы.

Сарай, возле которого сидел Антип, оказался складом. Чего там только не было! Даже при самом тщательном размышлении невозможно было определить, на торговле каким именно товаром специализируется хозяин всего этого богатства. Самой подходящей, на Мишкин взгляд, версией была скупка краденого. Тот же факт, что у «особиста» Феофана имеются какие-то особые отношения с барыгой, пожалуй, не опровергал, а подтверждал это предположение.

Впрочем, как следует оглядеться в Антиповых закромах Мишке не удалось – нужная краска нашлась недалеко от входа. На вид она выглядела, как та же алюминиевая пудра. Мишка выспросил, на чем ее разводить, какую поверхность можно выкрасить количеством краски, помещающейся в горшочек размером примерно со стакан, долго ли будет сохнуть. Получалось вполне приемлемо, хотя цену Антип заломил, несмотря на многозначительное покашливание Феофана, немилосердную. Мишка поблагодарил и обещал зайти позже с деньгами.

– Ну, а теперь пошли к камнерезам, – даже и не подумав попрощаться с Антипом, сказал Феофан. – Если мой заказ выполнили, я тебе такую красоту покажу – ахнешь!

Мишка действительно ахнул. Красотой оказались шахматы, вырезанные из зеленого и розового камня, кажется, из яшмы – в геологии Мишка был не силен, но работа и в самом деле – загляденье.

– Вот, Михаил, смотри, – Феофан взял в руку пешку. – Ты пока невелика фигура, но скоро станешь ратником, – в руке у Феофана появился конь. – Или в купцы подашься? – на ладони монаха конь сменился ладьей.

«Да что они все – как Чапаев? Тот Петьке тактику конницы на картошке объяснял, Нинея процесс познания человеческого характера – на матрешках, этот карьерные перспективы – на шахматах. Сговорились, что ли?»

– Парень ты способный, поэтому в рядовых, что на воинской, что на купеческой стезе, не задержишься, – продолжал «особист». – Станешь сотником или в первую купеческую сотню выбьешься, – Феофан поднял с доски слона. – Но на воинской стезе можешь и до боярина дорасти, – указательный палец «особиста» лег на макушку фигурки ферзя. – Только не ошибись, когда будешь выбирать, на какой стороне доски оказаться!

«Понял вас, товарищ майор. Интересно, это ваша собственная инициатива, или Илларион меня вербануть приказал? Что же ты, отче Михаил, про меня дружку своему отписал такого, что местное ГБ на меня глаз положило? Версий может быть куча: нужен зачем-то выход на Нинею, требуется иметь глаза и уши в ратнинской сотне, “прижилась” идея с Православным рыцарским орденом и т. д., и т. п. Вообще-то, игрушки кончились, он со мной на полном серьезе работает. Отмазаться, скорее всего, не выйдет, да и не в моих интересах, но пешкой в ваших руках, товарищ майор, я быть не собираюсь. Не в СССР живем, в конце концов. Антип, кстати сказать, очень наглядно это показал».

– Понимаю тебя, отче: если придет человек и покажет мне шахматную фигурку, значит, он от тебя, а если мне понадобится что-то тебе передать, то надо не на епископское подворье идти, а сюда. Или к Антипу? Только не рано ли ты меня обхаживать начал – мне ведь всего тринадцать?

– Вот и мы с Михаилом думаем: всего тринадцать, а такой разум. И поведение тоже. Не странно ли?

«Ну, сейчас посмотрим, “какой ты Сухов”».

– Тебе-то ладно, отче, а отец Михаил мог бы и понять – все-таки он древнего рода боярин, хоть и монах. Я – восьмое колено воинского рода! За моим дедом сотня латников, по европейским понятиям он – граф, а земель в его графстве не меньше, чем в герцогстве Нормандском. Про Вильгельма Нормандского слыхал, конечно?

Мишка выпрямился, задрал подбородок и, слегка оттопырив нижнюю губу и сощурив глаза, сначала смерил Феофана надменным взглядом с ног до головы, а потом уставился тому в глаза.

«Вот так, “товарищ майор”, нужным образом выстраивать невербальный ряд и мы умеем. Если ты из худородных…»

И Феофан дал-таки слабину! На секунду, на краткий миг вильнул глазами в сторону и превратился в простого мужика, наряженного монахом.

«Так и есть: из смердов или из городской голытьбы, а может, и в холопах побывал, даже константинопольским воспитанием этого до конца не вытравишь. Вот Илларион – да, чувствуется в нем порода, а этот зубами и ногтями из самых низов выдирался. “Орел наш дон Рэба”. Эту сцену он мне до конца жизни не забудет, но буром переть теперь поостережется. Есть у древних родов нечто, для простолюдинов непостижимое, я про это тоже мало что знаю, но про пассионарность читал. Вы же, товарищ майор, в этих вопросах – дуб дубом, а потому генералом вам не быть! И никакой вам отец Михаил не друг, правильнее сказать – буксир. Тащил он вас за собой по доброте душевной или… Стоп! Древнего боярского рода, значит мог быть у Михаила мальчишка в услужении! Выучился вместе с хозяином, принял сан… Риск? Да, риск, но, как говорится, кто не рискует, тот… а шампанского-то еще нет!»

– Ты думаешь, умрет благодетель твой в глухом селе, и все забудется? По-твоему, МЫ не знаем, кто есть кто?

Феофан удар выдержал – школа жизни у него была такая, что не приведи Господь, однако точность попадания Мишка заметил.

– О чем ты, отрок?

– О делах наших скорбных, отче. Я от долга христианского не отказываюсь и святой православной церкви послужить готов всегда, но и пешкой ни в чьей игре быть не собираюсь!

– Вот и правильно, вот и молодец! – не очень натурально похвалил Мишку Феофан. – Но жизнь по-всякому повернуться может, вдруг тебе помощь понадобится? Теперь знаешь к кому обратиться, что же здесь плохого?

«Поплыл “товарищ майор” – то “молодец”, то “что же здесь плохого?” А я о плохом ничего и не говорил, это он не мне, а мыслям своим отвечает. Достал я его! Ну, и чему радуетесь, сэр? Он всего лишь своим жизненным опытом пользуется, хотя и богатым, а вы из одного только телевизора столько дерьма зачерпнули, что по нынешним временам на три жизни хватит и еще останется».

Феофан, впрочем, оправился очень быстро – снова сделался благообразным и улыбчивым.

– А наставнику твоему, Миша, поможем: будет ему грамотка от епископа с увещеванием и разрешением… ну, хотя бы, от части обетов, на время болезни. А старосте вашему… как его зовут?

– Аристарх.

– А Аристарху я сам отпишу, чтобы женщину подобрал – в церкви прибираться, а заодно и за домом настоятеля приглядывать, хозяйство его вести. Греха в том нет. Отвезешь грамотки-то?

– Отвезу, конечно!

– Вот и ладно.

Феофан был – сама ласковость и благорасположение. Ну, так ведь и у кошки лапки мягкие, пока когти не выпустит. Знал Мишка цену такой ласковости еще по ТОЙ жизни. И нисколько не обольщался разницей в девять веков – ЗДЕСЬ цена была такой же.

– А вот и друзья твои идут, – умилился «особист». – Еды-то накупили, музыкантам твоим на неделю хватит! Правильно поступаешь, Михаил, добро сторицей тебе вернется!

– Минька! – еще издали заорал Демьян. – Мешки тяжелые, пошли, Роська короткий путь знает, чтобы через весь торг не переться!

– Правильно, ребятки, и я с вами пойду. Надо Свояту постращать, а то отнимет у бедолаг ваше угощение, грех алчности все никак обуздать не сподобится. Но я ему помогу!

«Ну, Своята, ты попал! У Феньки сейчас самое подходящее настроение – грешников вразумлять. Получишь по полной программе! А не будь жадиной!»

Роська повел всю компанию какими-то кривыми переулками, но, судя по общему направлению, так действительно можно было быстрее добраться до ладейного амбара дядьки Никифора.

«А может, не такой уж Своята и жадюга? Скоро Великий пост – никакой музыки и веселья, чем зарабатывать? Потом, правда, Пасха, но дальше полевые работы начнутся, ни свадеб, ни праздников. Долгонько на нынешние заработки жить придется! Наверно, не зря болтают, что скоморохи в тяжелые для них времена и воровством, и грабежами на дорогах не брезгуют?».

– А ну, христовы выблядки, стой!

«Блин, накаркал!»

Дорогу попу и мальчишкам загородили четверо угрюмых типов. Один из них держал в руке топор, остальные вроде бы были не вооружены. Стоило Мишке только подумать об этом, как из рукава ближайшего к Феофану разбойника выскользнула гирька на ремешке.

– Давно я тебя, Фенька, пасу, а ты еще и этих щенков мне привел, как по заказу!

– Я тебя тоже давно…

Феофан не договорил, взмахнув непонятно откуда взявшимся у него кистенем – таким же, как и у его противника. Удары оба нанесли одновременно, но Феофан как-то умудрился дернуться в сторону и гирька обрушилась ему на плечо, противник же Феофана рухнул с проломленным черепом, не издав ни звука. Над ухом у Мишки свистнул кинжал, и стоявший напротив него мужик забулькал рассеченным горлом. Мишка, опомнившись, схватился за оружие и метнул его в разбойника с топором. Тот ловко прикрылся лезвием, но второй кинжал, брошенный Демкой, ударил его прямо в глаз. Мишка выхватил второй клинок. Последний из нападавших уже заносил руку над сидящим на земле Феофаном. Мишень оказалась неудобной: тулуп можно было и не пробить, шея у мужика была короткая и из-под одежды почти не видна. Пришлось бить в голову. Тать охнул, схватившись за рассеченное ухо, и тут воздух прорезал истошный бабий вопль:

– Убивают!!! Люди добрые, убивают!!!

Последний из оставшихся в живых разбойник, обливаясь кровью, лившейся из разрезанного уха, бросился бежать.

– Ребята… – было видно, что Феофану совсем скверно, вот-вот потеряет сознание. – Свистите, ребята… как можно громче. Три раза, потом два. И опять, пока стража…

Голова его свесилась на грудь, и Мишка еле успел удержать монаха в сидячем положении.

– Что стоите? – прикрикнул Мишка, не сводя глаз с убегающего. – Свистите! Слыхали: три раза, потом два! – Мишка оглянулся и увидел бледное до синевы лицо Демьяна. – Демка, ты чего? Ранен?

Демка вдруг кинулся в сторону и, согнувшись у забора, изверг из желудка все лакомства, которых успел наесться на торгу.

«Ну да, впервые в человека железо воткнул, а Роська-то что же?» Мишка поискал мальца глазами и увидел, что тот направляется к зашевелившемуся бандиту с выколотым глазом. Демкин клинок, видимо, не достал до мозга, и мужик начал приходить в себя. В руке у Роськи тоже покачивался кистень, только поменьше, чем у Феофана и татей. Взмах руки, и гирька с хрустом проломила висок раненого.

– Ой, убивают!!! – надрывались уже несколько бабьих голосов.

– Роська, свисти!

Воздух прорезал свист, да такой, что испуганно примолкли даже вопившие бабы. Один сигнал, второй, третий… В конце переулка со стороны торга раздался топот. Первой, однако, появилась не торговая стража и не толпа зевак. Тяжело отдуваясь, к месту происшествия подбежал недавний знакомец Антип.

– Мишка, что с Феофаном? Живой?

– Живой, ему кистенем вот сюда попало, может, ключица сломана, может, еще чего…

– Кто?

– Не знаю, мужи какие-то, может, Роська узнал?

– Скоморохи это! Которых стража с торга погнала. Я двоих узнал!

Тут наконец навалилась толпа зевак, а среди них замелькали и торговые стражники.

– Что тут такое! Кто свистел? Антип, чего тут?

– Силантий, знаешь, где скоморохи стоят? – Антип говорил так, словно имел право приказывать десятнику стражи. – Гони своих туда и вяжи всех! Один из них ранен, видишь как кровью наследил? Тащи их на владычный двор, это не простая татьба, священника убить пытались. Пусть владыка сам и решает! Да сани какие-нибудь достань, святого отца отвезти нужно. Давай, давай, шевелись!

– Дядька Антип, – встрял Роська, – у раненого ухо рассечено, примета верная!

– Слыхал, Силантий? Скажи своим, чтобы покопались там, может, что из ворованного найдут. Все, ступай, двух человек оставь здесь и бегом, бегом, смоются же!

«Похоже, сэр Майкл, зря вы на Антипа грешили насчет скупки краденого. Торговая стража барыге так подчиняться не стала бы, это вам не менты конца ХХ века, пусть даже стражники и не княжьи люди, а нанятые купцами. Авторитет Антипа на чем-то другом держится, может, Никифора расспросить? Интересно все-таки, да и для понимания ситуации полезно».

* * *

Суд епископа Симеона оказался на удивление быстрым. Впрочем, все было настолько очевидно, что отроков даже особо не стали расспрашивать, тем более, что представлявший интересы несовершеннолетних племянников Никифор всячески упирал на душевное потрясение, пережитое детьми, вынужденными защищать свою жизнь и жизнь раненого священника.

Единственный вопрос, который заинтересовал епископа – зачем у мальчишек при себе оказалось аж по три кинжала. Никифор быстренько разъяснил, что это не оружие, а реквизит для представления, одобренного иеромонахом Илларионом. Илларион, естественно, подтвердил, присовокупив, что только искусное владение метательным оружием и позволило отрокам спастись самим и с похвальной отвагой защитить брата Феофана. Самого Феофана в связи с тяжелым ранением не допрашивали, а факт наличия у святого отца кистеня в рукаве на суде и вообще не всплыл.

Скоморохов изловили всех. Стража представила суду раненого Мишкой и еще двоих, захваченных на месте временного проживания – молодую девку и старика. Причем старик, по докладу десятника стражи, оказал яростное сопротивление и ранил двоих стражников, прежде чем был оглушен и связан. Привели стражники и скомороший фургон, поставленный на санные полозья.

В фургоне во время обыска обнаружили несколько явно краденых вещей и, самое страшное – доказательства вредоносной ворожбы: две проткнутые бронзовыми иглами тряпичные куклы, с зашитыми внутрь прядями чьих-то волос. Эти-то куколки и перевели дело под юрисдикцию епископа окончательно и бесповоротно. Обычная кража, по сравнению с доказанным колдовством и покушением на жизнь священника, выглядела сущей мелочью.

Допросить обвиняемых толком не удалось. Скоморох с рассеченным ухом валялся на брюхе, орал, что ничего не знал, что его заставили, и клялся искупить вину. Дед угрюмо молчал, не назвав даже своего имени, а девка, похоже, сумасшедшая, только плевалась и угрожала всем присутствующим карой славянских богов.

Приговорили всех троих к… следствию. Епископ повелел выяснить, против кого направлено колдовство с куклами, за что собирались убить Феофана и отроков, имеются ли еще сообщники и т. д., и т. п. – целый список вопросов.

Мальчишек же, несмотря на три трупа нападавших, признали потерпевшей стороной, и даже назначили компенсацию – перерытый стражниками сверху донизу фургон скоморохов. Правда, без лошади. Коняга непостижимыми извивами юриспруденции была перенесена из списка вещдоков в разряд оплаты судебных издержек. Никифору, который собрался было бросить скоморошью рухлядь там, где она и находилась, было указано на недопустимость такого образа действий, и купцу пришлось посылать домой за лошадью.

Дед Корней по возвращении домой прокомментировал произошедшее со свойственной древним философам любовью к парадоксам:

– Кхе! Вроде и трезвые, а три покойника, чужой воз и наблевали под чьим-то забором. Погуляли, ядрена Матрена!

– Дядька Никифор, а кто такой Антип? – по дороге с епископского подворья Мишка решил добывать информацию по горячим следам. – Здоровый такой дядечка, вместе со стражниками был…

– Да знаю я Антипа, его тут все купцы знают и побаиваются, если честно. Он соглядатаями командует для мытника и вирника княжеских. Поймает на каком-нибудь грешке купчишку мелкого, торговца или еще кого, кто на торгу или у пристаней постоянно обретается, но не наказывает, а велит все, что замечают, ему рассказывать: кто какой товар привез, почем продает, не укрыл ли чего от податей, не торгует ли запрещенным – много всякого.

А потом мытник или вирник со стражниками налетят да либо виру возьмут разорительную, либо вообще весь товар в княжью казну заберут. А Антип с помощниками потом отнятый товар распродают на торгу. У него в амбаре много чего лежит, если какого товара на торгу не нашел, ступай к Антипу – у него запросто может оказаться. Только дорого все: ему же и князю доход принести нужно, и себя не обидеть.

«Понятненько. Тайная налоговая полиция и торговля конфискатом – золотое дно. Плюс разветвленная агентурная сеть. Ясно теперь, почему он таким тоном и с Феофаном, и со стражниками разговаривал. Все нити городской экономики – тайные и явные – в руках держит. Любого прижать может. Я-то гадал, откуда Феофан знал, что мне серебрянка понадобится? А он и не знал – у Антипа на складе все есть! Но соперничество спецслужб – в полный рост: как Феофан Антипа оборвал, когда тот что-то про Михаила спросить хотел!

Впрочем, их разборки – не самое интересное. Гораздо важнее то, что структуры спецслужб, похоже, сформировались и существуют независимо от княжеского двора. Князья приходят и уходят, а Антипы и Феофаны остаются, и ничего с ними не поделаешь, потому что нужны! Можно сменить мытника, но много ли ты без Антипа платы с купцов соберешь? Гроши. Можно сменить вирника, да только с кого и какие штрафы брать? Тоже без Антипа не обойдешься – на создание агентуры годы уйдут, а князю гривны прямо сейчас подавай. А Феофан… Он только ПОКА язычниками да колдунами занимается, придет время – круче Антипа станет. ГБ свое возьмет.

Итак, три новых влиятельных персонажа: Антип – тайная полиция с экономическим уклоном; Феофан – государственная безопасность, пока только на идеологическом направлении; Илларион – симбиоз монаха и военачальника с крутыми амбициями. Каким может быть их отношение к главной проблеме современности – развалу державы на удельные княжества?

Антип. Его ситуация с постоянной сменой князей должна устраивать. Сядет на Туровский стол постоянный владетель, Антип начнет свое влияние постепенно утрачивать. Все его благополучие основано на том, что новые князья не владеют информацией и не имеют структуры, которая эту информацию может поставлять. Антип – монополист, и сохранение прежних порядков ему выгодно.

Феофан. На первый взгляд, государственная безопасность без государства – нонсенс. Другое дело – государство может быть разным. В самостоятельном Турово-Пинском княжестве у него перспектив больше. Появится внешняя политика, а с ней – разведка и контрразведка, внутренние интриги и заговоры… Запросто можно из майоров в генералы выскочить. Для бывшего холопа… Да только за одно то, что Антип перестанет Фенькой звать и кланяться начнет… Пожалуй, при определенных обстоятельствах, Феофан в пользу сепаратизма может сработать! Сколько в бывших республиках СССР после 1991 года новых генералов появилось? ЗДЕШНИЕ ребята не дурнее!

Илларион. Ну, с этим все ясно. Чем мельче и слабее будут княжества, тем круче будет орден. Этот на развал Руси будет работать старательно и с удовольствием.

Вот такой расклад. И что же выгоднее всего для нашей сотни? Против исторического процесса дробления на удельные княжества не попрешь. Значит, надо быть адекватными этому процессу. С орденом то ли выйдет, то ли нет, а туровский князь независимым станет. Следовательно, князь и… Феофан.

Допустим, расклад я уловил правильно, но что же потом с Турово-Пинским княжеством стало? Почему в учебниках – почти ничего? Не знаю, и узнать пока негде и не от кого. Блин, как слепой!»

* * *

Через день после владычного суда случились сразу два события. Первое – приглашение провести представление в детинце, перед крыльцом княжеского терема. Семейство Вячеслава Владимировича Туровского пожелало поглядеть на зрелище, о котором судачил весь город.

Вторым событием стала отправка в поход двух сотен княжьего войска. Всезнающий Никифор пояснил, что один из скоморохов назвал на допросе сообщников и пообещал провести в нужное место. Князь, естественно, послал дружинников громить языческое капище.

Поглазеть на проход войска собрался чуть ли не весь город. Зрелище действительно было великолепным. Холеные кони шли по три в ряд, сверкали на мартовском солнце доспехи, позвякивало оружие… Только оркестра не хватало! Впереди колонны, под стягом, ехал воевода и – Мишка глазам своим не поверил – иеромонах Илларион!

Епископского секретаря было просто не узнать: сверкающие золоченые доспехи, греческий шлем с пышным плюмажем, тонконогий арабский жеребец под бархатным чепраком. Единственной деталью, напоминающей о духовном сане Иллариона, был висящий на груди массивный железный крест, совершенно дико смотревшийся поверх чеканного позолоченного панциря.

– Ребята, – предложил Мишка – а ну-ка, поприветствуем воевод!

Отроки проскользнули в первый ряд, и когда до головы колонны осталось всего несколько шагов, дружно выкинули вверх руки с кинжалами и хором проорали:

– Слава православному воинству!

Илларион повернул голову на крик, благосклонно улыбнулся и сделал ручкой. Толпа подхватила:

– Слава, слава!

Илларион так и расцвел! Гордо вскинул голову и заставил жеребца идти в припляс.

«Э, братец, да ты на фронтальное лидерство западаешь! Ликующие толпы тебе подавай! Все с тобой ясно. Служил ты, скорее всего, гвардейским офицером в немалых чинах, потом погорел на какой-нибудь придворной интриге, насильно был пострижен в монахи и отправлен нести свет истинной веры диким русам. Еще бы тебе на идею рыцарского ордена не клюнуть! Как тебе, Лариосик, в великие магистры хочется! Давай, давай, старайся, а мы посмотрим».

* * *

К выступлению на княжеском дворе готовились особенно тщательно. Больше всех суетился и переживал дядька Никифор, хотя платы за выступление, разумеется, и не предполагалось. На какие уж там побочные выгоды от мероприятия он рассчитывал, оставалось только догадываться. Дед был собран и напряжен, как перед боем, Немой, как обычно, невозмутим, а Демка мрачен, словно собирался на похороны близкого родственника. Кузька же то и дело прикладывался ухом к животу своей кобылы, опасаясь, видимо, услышать зловещее бурчание.

– Мишаня!

Мать стояла на крыльце, зачем-то держа в руке матрешку. За дни пребывания в городе своего детства она словно помолодела. По дороге в Туров мать как-то обмолвилась, что прежние подружки, наверно, и знать не захотят приехавшую из глуши старую знакомую. Однако популярность циркового представления коснулась и ее. Почти каждый день с утра она отправлялась к кому-то в гости, а в середине дня появлялась в ладейном амбаре в компании нескольких женщин, среди которых, как утверждал Никифор, бывали и жены уважаемых людей, и купчихи из первой сотни, и даже боярыни. Дело даже дошло до того, что мать пообещала, в случае провала других вариантов, попробовать устроить деду встречу с князем через какую-то свою подругу детства.

– Мишаня, – мать протянула сыну матрешку. – Княжне Анне недавно шесть годков сравнялось, ее наверняка приведут на ваше представление посмотреть. Поднеси ей куколку, только сначала у княгини разрешения спроси.

– Сделаю, спасибо, мама. А как мне княгиню величать?

– А так и говори – «матушка-княгиня», она хоть и молода, а обращение такое ей нравится. Ну, а если вы княгине по душе придетесь, то и князь к вам ласков будет. И еще: когда будешь матрешку подносить, найди случай княжну красавицей назвать. Не бойся, врать не придется, – мать улыбнулась, – она и вправду на ангела похожа. И княжичу Михаилу – тезке твоему – предложи из самострела стрельнуть.

– А если он захочет самострел себе забрать?

– Не заберет. Мал еще и здоровьем слаб – только-только от тяжелой болезни оправился, ему и не поднять-то его, тебе помочь придется. А будет просить, предложи ему к нам в Ратное приехать, там, мол, по руке самострел и сделают. Ну-ка, давай попробуем, как ты поддерживать самострел будешь, когда он стрелять станет? – Мать взяла в руки Мишкин самострел, изображая из себя княжича. – Нет, так ему будет неудобно, снизу одной рукой держи и направляй, чтобы он в кого не попал ненароком. Вот так хорошо. И самое главное: не поворачивайся спиной к князю и княгине, а если с тобой заговорят, смотри прямо в глаза, не юли. Князь честный взор уважает!

«Да, сэр, как любил говорить один ваш знакомый в ХХ веке: “Женщина в умелых руках – страшная сила”. Ну кто бы еще вам столько полезной информации выкатил?»

* * *

Двор княжеского терема был забит до отказа: пришли все, кто имел хоть какое-то право здесь находиться. Князь с княгиней сидели в креслах на верхней площадке крыльца, на ступеньках стояли наиболее приближенные, а остальные расположились, кто где смог. Работникам Никифора, расставлявшим барьер, даже пришлось немного потеснить толпу.

Привычка взяла свое, и с первыми звуками музыки нервное напряжение спало, представление покатилось по наезженной колее. На свое удивление, Мишка увидел в толпе зрителей довольно много знакомых лиц, даже и среди тех, кто стоял достаточно близко к княжеской чете. Это, впрочем, было на пользу. Те, кто видел представление не в первый раз, уже знали, в каких местах нужно аплодировать, и дружно отзывались на Мишкин крик «Слава православному воинству!».

Заминка случилась, когда Мишка начал показывать стрельбу вслепую. Он уже поразил две мишени, когда от княжеского крыльца раздался голос: