Текст книги "Бабы строем не воюют"

Самым неподражаемым сквернословом в Ратном по праву считался сотник Корней, а Аристарх как раз злоязычным непотребством прославлен не был, но сейчас Анне вдруг стало понятно, что Корнеев друг детства Репейка превосходил Лисовина в сем дивном искусстве, как десятник превосходит новика: он пинал ее словами, словно сапогом под зад. То ли от этого, то ли от разгорающейся – не понять, на себя или на Аристарха – злости, которая постепенно задавливала стыд и привычную робость перед старостой, Анна все ускоряла и ускоряла шаг, а выйдя из недостроенной крепости так, что их уже не могли видеть и слышать, развернулась на каблуках и рявкнула:

– А ну, хватит! Дело говори!

И сама чуть не присела от неожиданности: никогда еще таким тоном не обращалось ни к Корнею, ни к Аристарху; даже и вообразить себе такого не могла. Староста же отнесся к ее вспышке на удивление спокойно, опять непонятно усмехнулся и заговорил, вроде бы даже чем-то довольный:

– Вот и ладно. Только остановилась ты рано, нас еще дозорный с вышки видит. Так что веди себя пристойно или давай куда-нибудь за кустики зайдем.

– Вот еще! По кустам с тобой…

Анна осеклась, в очередной раз поразившись сама себе – таким задорно-язвительным голосом она отбивалась в далекой юности от заигрываний туровских шалопаев.

«Господи, да что ж он со мной творит-то! Царица Небесная, защити и надоумь…»

– А вот это не надо! – Аристарх придержал руку Анны, дернувшуюся сотворить крестное знамение. – Себя разумеешь, ясность мыслей вернулась, того и довольно. Дела наши сугубо мирские, земные и обыкновенные, незачем Их, – староста дернул бровями вверх, к небесам, – к нашей суете обращать, сами разберемся.

Анна огляделась и указала на лежащее невдалеке бревно:

– Вон там присядем.

– Не желаешь, значит, в кустики? Ну и ладно… хотя и жаль… – Аристарх так блудливо ухмыльнулся и подкрутил ус, что куда там Глебу!

– Постыдился бы, старый… – Анна опять начала сердиться, но уже не так, как на крепостном дворе. Там были стыд и злость на свою глупость, а здесь…

«Да что ж такое-то? Леша так учил отроков противника из равновесия выводить, только он про равновесие телесное говорил, а этот меня из равновесия духовного… Да как легко-то, прям играючись! То стыд, то ярость, то в девичество вернул… Сколько всего сразу… Ох, и искусен, старый козел».

– Ну, молодость вспомнить не грех, особливо, когда страсти такие, – перебил размышления Анны Аристарх. – Ишь, разрумянилась… Ладно, ладно, все уже, а то опять от меня, как от нечистого, крестом отмахиваться станешь. Пошли, присядем.

Посидели, помолчали. Мысли Анны от старосты перешли к каре для плотницкой артели…

«Это ж, поди, и Сучок тогда утром с Плавой… С какой радости они ко мне за решением кинулись, коли Мишаня приказание и так отдал? Хотели, чтобы я, по незнанию, остановила Сучка своей волей? Не иначе, сговорились! Над боярыней изгаляться осмелились? Ну уж нет, от меня вы кротости монашеской не дождетесь! Я вам всем…»

Додумать опять не дал Аристарх:

– Ну, перво-наперво, ты, Анюта, умница. Верно суть стези боярской понимаешь.

«Издевается, что ли?»

– Ты глазами-то не сверкай, не сверкай! Я правду говорю! Ты здесь, в крепости, боярыня, значит, тебе есть дело до всего. Ничто и никак мимо твоего внимания проскользнуть не должно. И в этом ты права, хотя… Я так понимаю, в крепостное строение ты не сама полезла, а тебя туда вовлекли. Так?

– Выходит, что так…

– Вот, едрен… гм… А ежели ты не сама решила в это дело вникнуть, а тебя в него втащили, то кто ж кем тут правит? Боярыня артелью или артель боярыней?

– Да я их за это…

– Забудь! – Аристарх звонко шлепнул ладонью по колену. – О том, что над тобой посмеялись, забудь, а помни о том, что покусились на твое право повелевать! На право, которое только тебе единой здесь и принадлежит. Тебе и больше никому! А что посмеялись… это только способ. Люди придумали много способов заставить других поступать так, а не иначе, если не имеют сил принудить. Ты и сама не хуже меня знаешь, как бабы поворачивают по-своему: слезами и жалобами, криком и руганью, или нашептыванием и сплетнями… страшнее же всего – лаской, улыбками и добрыми советами. А суть одна – они за тебя решили, как ты должна поступить, и на это тебя разными способами подвигают! Посему помни, коли тебя, все равно каким способом, подталкивают к решению или поступку, о которых ты ранее не задумывалась, перво-наперво помысли: кому и для чего это надо, и надо ли это тебе?

– Что ж мне, вот так каждый раз и…

– Да, Анюта! Каждый раз. Это только попервоначалу трудно, а потом войдет в привычку, и сама замечать перестанешь.

– Ну, хорошо… – Анна в задумчивости потянулась за травинкой, сорвала ее и сунула кончик в рот. – Вот ты говоришь «во все дела вникать», а я же в крепостном…

– Вникать-то по-разному можно. Всего ты узнать не сумеешь – ни у кого не получится… Как твой Михайла говорит: «Нельзя объять необъятного»…

– Это не Михайла, это какой-то древний грек сказал…

– Неважно, кто сказал, главное, что так и есть. Если чего-то не разумеешь, ищи среди своих подчиненных людей, сведущих в нужном тебе деле. Вот скажем, не пошла бы ты сразу по зову Нила, а позвала с собой кого-то из наставников… Получилось бы у артельщиков над тобой поглумиться? Да ни в жизнь!

– Ага! И сразу показать им, что я в этом деле ничего не смыслю, за других прячусь.

– А бабе в этом смыслить и не надлежит! Урона твоему достоинству в том нет. Но если уж тебе так хочется, чтобы все гладко прошло, то могла бы сказать, что тебе переодеться вот в это надо, – Аристарх сморщился и указал носом на порты-юбку, – а пока ты ходишь, позвали бы Прокопа или Тита. Потом, когда все посмотрели бы, постояла бы какое-то время с ними на глазах у артельщиков да поговорила бы о чем-нибудь. Неважно, о чем. Главное, что плотники бы поглядывали на вас да в затылках чесали: о чем меж вами речь идет? Ведь и не усомнились бы, что о них и об их работе, а вот что именно говорите… ох и измаялись бы! Раз и навсегда у них охоту шутить с тобой отбила бы!

– Жаль, сейчас уже поздно, – Анна расстроенно вздохнула – не исправишь…

– Да ничего не поздно! – Аристарх снова шлепнул ладонями по коленям. – Нет, ну это ж надо? Я учу бабу язвить да вредничать! Треснуться можно, едрен дрищ! Неужто сама сообразить не способна?

– Да что соображать-то? – Анна досадливо поморщилась. – Крепостному строению за один день не научишься…

– Анька! – Аристарх снова то ли рассердился, то ли сделал вид. – Ты боярыня, сиречь, начальный человек, у тебя тут куча подручных, и в этом твоя сила, неужто не разумеешь?

«Ну, да – куча… Я поначалу и сама так подумала, а потом… Все же либо Корнеевы, либо Мишанины, а моих-то и нет».

Староста внимательно глянул на Анну и сам с собой согласился:

– Да, похоже, не разумеешь. Ну, ладно, по-другому поговорим. Артель над тобой посмеялась. Так?

– Так…

– Ты этого не поняла, а потому выглядишь еще смешнее. Так?

Анна лишь кивнула.

– Наказать их за это надо обязательно. Так?

– Так-то оно так, да…

– Ну?

– Наказание измыслить не трудно – такое, чтобы до конца жизни хватило! И чтоб вздрагивали, как вспомнят! – Она с усилием подавила разгорающуюся снова ярость. – Только в любом деле своя польза должна быть…

– А какая польза?

– Ну… – Анна сразу не нашлась с ответом. – Подумать надо.

– О! – знакомым Корнеевым движением Аристарх вздел указательный палец. – Подумать! То есть никакой горячности, обид и прочих страстей. Холодным рассудком!

– Вестимо, боярыне горячиться не след…

– Вот-вот! А посему берись-ка ты, Анюта, за то место, которым вы, бабы, думаете, и начинай размышлять.

– Место-то такое же, как и у вас… – попробовала обидеться Анна.

– Пока что-то незаметно, – парировал Аристарх, – но попробуй, вдруг получится? Перво-наперво, какое наказание самое лучшее? А такое, от которого твоему боярскому достоинству урона нет. Понятно?

– Да какой же урон от наказания? – удивилась Анна. – Я – боярыня, наказывать – мое право.

– Дура ты, а не боярыня! Не сметь дуться! Я тебя учу, а не обижаю! Людьми командовать – наука великая, а ты в ней пока ни уха, ни рыла. Людьми! В том числе и мужами, а не только семейными или холопами – это-то ты худо-бедно умеешь. Ты же здесь сейчас, как Корней в Ратном, но ни знаний, ни опыта его не имеешь. Ну, повезло, что молодняк на тебя чуть ли не молится, а уважением взрослых ты не столько себе, сколько Корнею обязана. Тебе сейчас хотя бы это не растерять, а уж настоящее, заслуженное, уважение годами добывать и укреплять придется.

«Вот о том-то и речь: боярыня, а своих людей нет. И уважением Корнею обязана…»

– Сейчас над тобой посмеялись, в глупом виде выставили, – продолжал Аристарх, – и если ты их за это побить велишь или еще как-то ущемишь, то уважение к тебе обязательно уменьшится. Немного, но уменьшится, а тут только дай, потом не остановишь. Раз за разом повторяться начнет, ты от этого звереть станешь, значит, новые и новые глупости творить. Глядишь, и до крови дойдет, и до полного развала дела… Мы с Корнеем, конечно, до такого не допустим, но тебе это надо?

– Так что ж делать-то? – у Анны и мысли не возникло, что Аристарх просто ее пугает. То, как он говорил, вселяло уверенность: навидался, что бывает, когда командовать берутся без умения, да какие беды от того случаются, но знает и то, как поправить дело. Впрочем, что в его знании удивительного? Сколько через его и Корнея руки прошло новоиспеченных десятников и сколько эти молодые десятники напортачили, пока не обвыклись!

– Что делать? – Аристарх задумчиво поскреб в бороде. – Да я б тебе и сказал, не жалко. Но тогда мне каждый раз вместо тебя разбираться придется. Какая ж из тебя боярыня выйдет? Нет уж, Анюта, придется тебе самой додумываться, тогда и в иных случаях не промахнешься.

– Ну, хоть намекни!

«Вот уж, вечно мужам неймется свое превосходство перед нами показать! Про кого другого так и вовсе подумала бы, что сам перед собой красуется. Ну, нет у меня твоего опыта, нет, сама знаю. Неоткуда ему взяться, все на ощупь да наобум делаю. А ты не носом меня в лужу тыкай, а подскажи по-людски… Нет, разливается соловьем, а меня дурой выставить норовит».

– Да что вы, бабы, за народ такой? Вам в лоб говоришь: «Нет», – так вы сбоку зайти норовите, а то и сзаду! Ну, ладно, ладно, намекну… даже два раза. Нет, даже три! Слушай внимательно. Первое: если кто-то в споре шутливом или в пререканиях каких достойного ответа не нашел и, озлясь, в морду кулаком двинул, это ему уважения прибавит?

– Нет…

– Ага, не прибавит. Значит, что?

– Значит, силу применять тут невместно. Отвечать надо тем же, чем тебя уязвили.

– Правильно, Анюта. Теперь второе: подчиненных у тебя много, все что-то знают и умеют, а те из них, кто в зрелый возраст вошел, отнюдь не дураки.

– Да поняла я уже, поняла, – Анна досадливо поморщилась. – Надо было на помощь призвать тех, кто в крепостном строении смыслит.

– Не только. Тебя-то злоязычием уязвили, хотя и неявно, – подсказал староста.

– Ага! Острых на язык да гораздых на разные каверзы подобрать!

– Вот-вот, да еще чтобы на плотников зуб имели. А если нет таких, то настроить их надлежащим образом. Сумеешь?

– Сумею, чего ж тут уметь-то?

– Вот именно, кто бы сомневался, – Аристарх цыкнул, будто у него что-то застряло в зубах. – Чтобы баба, да не сумела кого-то на злобный лад настроить? Чего доброго, а уж этого-то… Мда-а, ладно. Ну, и третье: вспомни-ка, как твой Лешка Просдоку на общее посмешище выставил. Вот и ты так же давай.

– Как – так же?

– Ну вот! А еще говоришь, что тем же местом думаешь. Но-но! Пообижайся мне тут, пообижайся! Я с ней почти как со смысленным мужем речи веду, а она губы надувает! А ну-ка, вспоминай, с чего все начиналась и там, и тут?

– Просдока притворилась, что сомлела и ногу подвернула…

– Значит, врала?

– Конечно!

– А Нил?

– Он сказал, что мой глаз хозяйский и совет нужен…

– Это в крепостном строении-то?

– Выходит, тоже врал?

– Ну, наконец-то, добрались до истины! – Аристарх скорчил преувеличенно обрадованную рожу. – Нашлось похожее, вот радость-то! Дальше что было?

– Алексей сделал вид, что поверил ей… А я-то на самом деле поверила!

– Да? А кто об этом знает? На самом деле поверила или притворилась, только тебе одной известно. Если все правильно повернуть, то выйдет, что и ты только притворилась. Дальше давай.

– Дальше Алексей с ней вроде как любезничать…

– Да неважно это! – Аристарх скривился, будто разжевал что-то на редкость противное. – Вечно у вас, баб, всякие охи-ахи да любезности наперед вылезают. Хотя… ладно, ты ведь Нилу не грубила, вежество блюла, всю чушь, что он нес, слушала внимательно. Считай, что тоже все одинаково. Дальше что?

– Алексей приказал отрокам ее до дому…

– Стой! Вот тут внимательно!

«Да что ж он меня все время перебивает-то!»

– Проводить-то Просдоку он приказал, – продолжал между тем Аристарх, – а что еще повелел, хотя и без слов?

«Лешка тогда много чего наговорил… без слов. Скажешь тебе сейчас, что я тогда услышала, так ведь опять бранью хлестать начнешь».

– А то ты не знаешь, как можно без слов всякое говорить! Уж кто-кто, а бабы в этом изрядные умелицы. И не лицом, и не руками подсказывать, а просто… э-э… ну, поведением или даже ничегонеделанием. Ну, поняла?

«Господи, прости мою душу грешную! Ну как тут поймешь? Он-то еще из самых мудрых мужей, а такого накрутил! Кто другой и сам себя запутал бы».

– Нет, – честно призналась Анна. – То есть, как такое делается, я, конечно, знаю…

– Хе! еще бы!

– …Но что ты мне сейчас объяснить пытаешься, никак в толк не возьму.

– Тьфу! Боярыня, разумница… А ведь пялилась тогда на своего Лешеньку, чуть до дыр не проглядела! Он отрокам поверить в Просдокино вранье приказал! Или вид сделать, что поверили. Хотя эти лопухи могли и вправду поверить.

– Так они и поверили навер…

– Да не о них речь! Просдоке же и не нужно было, чтобы поверили, ей требовалось, чтобы Лешка ее до дому проводил. А он все наоборот устроил: вроде как поверил, хоть ей это было и не нужно, а до дому провожать не стал, хоть она этого и хотела! Ну, поняла теперь?

– Мудрено тебя понять, дядька Аристарх, уж больно много ты вокруг да около ходишь…

– Ох, вздеть бы тебе, Анютка, подол да нахлестать крапивой! Настена говорит, что от этого кровь к нахлестанному месту приливает. Может, тогда тебе думаться легче станет?

– Да что ж ты все ругаешься-то, нет бы объяснить…

– Не ругаюсь, а учу! А ты старайся, думай. Чай, боярыня, не девка несмышленая. Вспоминай вторую подсказку – про подчиненных.

– Ну-у, можно приказать наставникам, чтобы вид сделали… что поверили… будто плотники без меня не знают, что дальше… Ой, нет! Приказать наставникам всерьез проверить эти помосты?

– Ну, ну, давай, Анюта, поднатужься!

– Угу… а можно еще и отрокам велеть для пробы с этих помостов пострелять.

– Так, умница, продолжай!

– А еще можно другим наставникам на все это с той стороны вала посмотреть…

– И? Ну, самое-то главное, что?

– Ага, поняла! – торжествующе воскликнула Анна. – Велеть им, чтобы ни слова в похвалу, а только в порицание… придираться ко всякому.

– О! Вот уже глас зрелой женщины, боярыни слышу.

– А еще можно заставить Сучка это все слушать, – с увлечением принялась перечислять она, – и чтоб ни слова поперек сказать не смел! А потом чтобы все, что наставники укажут, переделал по их слову. А еще приказать, чтобы, пока не переделают, Сучок не смел из крепости к Алене отлучаться! Ой, да лысый дурень за это Нилу такую же прическу, как у себя, изладит!

– Ну! Я ж говорил: что-что, а пакость измыслить баб хлебом не корми! Хорошо, устроишь ты все как рассказала, а какую пользу с этого получить можно?

– Э-э… шутковать со мной наперед заопасаются.

– Это – раз. еще?

– Прилежней работать станут, а то вдруг я опять позову наставников их работу проверить?

– Это – два. Еще?

– Ну… – Анна призадумалась. – А! Знаю! Получится, что я им тогда не поверила, а только притворилась.

– Не то! Об этом говорено уже. Дальше думай.

– А что ж еще-то?

– Думай, я сказал!

– Так, сейчас… погоди…

– А я и не спешу никуда, нам еще долго разговаривать.

«Что еще вывалит? Мне и этого-то выше маковки…»

Аристарх опять шлепнул ладонью по колену:

– Не отвлекайся! Какую еще пользу из этого случая извлечь можно?

– Да не знаю я, не придумывается никак!

– Тьфу, чтоб тебя. Самое же главное! Ну, как тебе объяснить-то… Вот, к примеру, ты с другими бабами чем-то Варвару уела… или обсмеяла… Вы как, между собой некую общность ощутите, хоть на малое время?

«Господи, да чего ж он о простом так сложно-то…»

– А-а! Если я вместе с наставниками плотников, как Мишаня говорит, мордой об стол приложу, то я для воинов еще больше своей стану!

– Ну, разродилась наконец-то! Я уж думал, повитуху звать придется. Верно, у воинов уважения и доброты к тебе, хоть и немного, но прибавится. Глядишь, и вспомнит при случае кто-нибудь: а как мы с боярыней-матушкой плотников через хрен вертанули… Гм… Да-а, едрен дрищ… еще что-нибудь измыслишь или иссякла?

– Все вроде бы…

– Нет, не все! Для себя самой, для того места, которым думаешь, что из нашего разговора добыла?

– Да я тебе все уже рассказала…

– Не все, тебе говорят!

Анна поежилась под тяжелым взглядом Аристарха, судорожно пытаясь сообразить, что же еще ему от нее надо, но он неожиданно сменил гнев на милость.

– Ну да ладно. Вспоминай-ка: с чего у нас разговор про Просдоку и про плотников начался?

– Это самое… сейчас… С того, что ничего похожего нет. Так?

– А чем закончилось?

– Что все, считай, одинаково было.

– Верно. А сейчас самое главное. Слушай внимательно да получше запоминай. Потом можешь время от времени мои слова про себя повторять, особенно когда какая-нибудь трудность у тебя объявится. Очень полезно.

Аристарх уставился Анне в глаза так, что та невольно подобралась, будто в предчувствии опасности или перед очень важным делом.

– Первое: ты на заботу с крепостным строением отозвалась так, как, в общем-то, обыкновенной бабе и надлежит – взяла и новый наряд себе измыслила, – Аристарх заговорил так, что пропустить его слова мимо ушей или усомниться в них стало невозможно. – Греха в том особого нет, ибо вы, бабы, так устроены, что, надев обновку, немного другими становитесь, не такими, как прежде. Но ты же баба не обыкновенная, а боярыня, начальный человек. Этого для тебя мало. Раз и навсегда запомни: если ты на беды, заботы и прочие неожиданности, даже радости, отзываешься, как обыкновенная баба, значит, ты либо сглупила, либо чего-то не поняла или просмотрела, одним словом, допустила леность мысли.

Ты, конечно, можешь спросить: а как боярыня на такое отзываться должна? Очень просто! Думать надо не о том, как эта беда или радость тебя, Аньку Лисовиниху, затрагивает, а о том, как это скажется на том деле, во главе которого стоит боярыня Анна Павловна из рода Лисовинов. Не бойся, это не трудно. То есть тебе не трудно, ибо ты баба зрелая, детная, большое хозяйство вести привыкла. Вот для свиристелок, мужа не познавших, это неподъемно, а тебе почти такое же делать уже приходилось. По молодости, вспомни, думала сначала про себя, потом уже про все семейство и про детей разом. Тогда ведь по-другому мысли текли? Так?

Анна только кивнула в ответ.

– А когда беда с Фролом и Корнеем случилась, тебе за весь род Лисовинов думать пришлось, пока Корней не оздоровел. И ведь про себя порой напрочь забывала? Так?

– Так…

– Ну, вот… А теперь у тебя круг мыслей еще шире раздвинулся. Это понятно?

– Понятно, только… веришь, дядька Аристарх, так иногда хочется обыкновенной бабой побыть…

Анна даже и не заметила, что, как в молодости, назвала старосту дядькой.

– Верю, Аннушка, верю. По себе это знаю, но никуда не денешься, стезя такая. Не вздыхай, не вздыхай, это – плата за власть над людьми. Плата, конечно, немалая, но и не запредельная, и увильнуть от нее не выйдет, сразу все потеряешь!

– Да это-то понятно, – отозвалась Анна, не удержавшись, тем не менее, от тяжкого вздоха.

– Это одно, – помягчавший было голос Аристарха снова отвердел. – Теперь второе. Я тебе не зря напомнил, что ты зрелая, много повидавшая и много пережившая баба. И не зря я тебя заставлял искать общее в совсем, казалось бы, разных случаях. Все, что в прошлом довелось испытать, для начального человека, ежели к этому правильно подойти, опора и подсказка на будущее. Невозможно каждый раз заново придумывать, что и как тебе делать, с ума сойдешь. Учись находить в событиях общее с тем, что с тобой раньше случалось. Как это делается, я тебе только что показал, а дальше уже все от тебя зависит. Сумеешь этому научиться – станешь настоящей боярыней. И копи, собирай, запасай способы, хитрости, навыки действий, решений, слов и поведения в схожих по сути, но внешне разных случаях. Тогда сможешь все делать и быстро, и правильно. Поняла?

– Поняла.

– Тогда повтори.

– Да что ты меня, как девчонку неразумную…

– Повтори, я сказал! – Аристарх рыкнул так, что Анна поперхнулась на полуслове и послушно пересказала своими словами то, что сейчас услышала.

– Ну… как-то так. Правильно, пожалуй. Для начала повторяй это про себя каждый день, хоть бы и перед сном. И вспоминай разные случаи из жизни, хоть своей, хоть от других услышанные; и ищи в них общую или сходную суть. Поначалу будет непросто, потом попривыкнешь, и легче пойдет, но если постараешься, то вскоре ощутишь от этого великую пользу. Обязательно ощутишь! Ты вот, поди, терзалась: как это мне боярыней быть, как все в голове держать, как всем и всеми повелевать. И не только терзалась – робела наверняка. Так?

– Так, дядька Аристарх.

– Ну, вот я тебе снадобье от тех страхов и терзаний, считай, дал. Но, если что, приходи, ни в совете, ни в наставлении не откажу.

– Спаси тебя Христос, Аристарх Семеныч.

– Гм… да… Благодарствую на добром слове, Аннушка. Жаль, ответить тем же не могу. Слово мое будет не злым, но поучительным.

«Господи, еще-то что?»

– Мы с тобой, Анюта, хоть до правильных вещей в разговоре и дошли, но одно слово ты очень и очень неправильное сказала. Я за него цепляться не стал, чтобы главную мысль не прервать, а вот теперь тебе на него укажу. Ты сказала: «Приказать наставникам». Где это ты видала, чтобы бабы воинам приказывали? Даже простым ратникам! А ведь Филимон десятник! И неважно, что увечный, от этого уважения к нему еще больше!

– Так я боярыня…

– Ты, Анька, только называешься боярыней! Пока. А станешь ли… Воинов наставниками служить прислал сюда Корней, и служат они ему, значит, и приказывать им может только он! Ты же можешь их просить. Но и приказывать тоже можешь… Сидеть!

Аристарх ухватил Анну за руку, не давая возмущенно вскочить и уйти: последние слова старосты она восприняла как нескрываемое издевательство.

– Сидеть! Я тебя учу, а не измываюсь! Ты здесь, в крепости, как я в Ратном. Поняла?

– Что-о? – Удивление было таким, что Анна даже забыла про обиду. – Как ты-ы?

– Именно! Корней в воинских делах главный, а я – в обыденных. Коли я в своем праве, то и Корнею приказать могу, но в его дела встревать – ни-ни! Так и ты здесь главная в делах обыденных, и в этих делах имеешь право приказать любому, а в делах воинских… Леха твой, хоть и называется старшим наставником, но против Филимона… иногда и вовсе никто.

– Как это иногда?

– Заставить тебя снова самой додумываться, что ли? – Аристарх скривился и поскреб в бороде. – Не-а, ну его на хрен, так расскажу.

«Вот радость-то! Ну, прям одарил!»

– Ты, Анюта, конечно, можешь меня спросить: «А строительство – дело обыденное или воинское?» А я отвечу: это как посмотреть! Вот нынешний случай с помостами… Ежели ты скажешь: «Приказываю проверить, верно ли артель помосты для стрельбы поставила?» – будешь не права! Это – дела воинские. А вот ежели скажешь: «Приказываю с плотниками посчитаться за то, что меня, боярыню, дурой захотели выставить», – в самый раз! Корней наставникам твое достоинство блюсти наказал… Если и не сказал о том напрямую, то все и так все правильно поняли, не отроки, чай. И получается, что ты приказываешь исполнять волю воеводы – раз. А еще приказываешь покарать за пакость в обыденной жизни – два.

– И что ж, мне всякий раз так?

– Ага! Я ведь тоже все время по тонкой грани хожу: вот тут я могу приказать, тут не могу, а вот тут зависит от того, как дело повернуть. Это тоже тягота начального человека, и никуда от нее не денешься. И не говори мне, что это трудно; бабы, почитай, всю жизнь этак извиваются: детям можно приказывать, мужу – нет, но бывают случаи, когда можно. Что, не так, скажешь?

Возразить, в общем-то, она ничего не нашла, разве что опять вспомнить, как ошибочно посчитала наставников своими людьми, но… Неожиданно, начисто порушив нравоучительность разговора, Анна хихикнула.

– Ты чего? – удивился Аристарх.

– Так стена-то… хи-хи-хи… стена-то недостроенная! Хи-хи-хи!

– Ну и что?

Анна и сама не понимала, с чего это ее разобрало при таком серьезном разговоре, да еще при Аристархе! Но остановить смех не могла и заливалась, как девчонка, только что не заикалась от хохота.

– Так ведь… хи-хи-хи, ой, не могу… так говорят же… хи-хи-хи… Полра… полработы дуракам не показывают! Хи-хи-хи!

– И что?

– Так выходит… хи-хи-хи… я ум… я умная… хи-хи-хи… в крепостном строении умная… о, Господи, лопну сейчас… хи-хи-хи… они мне сами это, считай, сказали… хи-хи-хи… ой, мамочка!

– Гы… ну, Анька… гы-гы-гы… ну, зараза… это ж… это ж надо придумать! Гы-гы-гы!

Смеялся, впрочем, Аристарх недолго. Примолк на короткое время, расправил усы, глянул на собеседницу очень серьезно и заговорил спокойно, не повышая голоса:

– Ну ладно, повеселились и будет. До сих пор я тебя, Анюта, учил, а теперь ругать начну.

Анна насторожилась: стало понятно, что ничего хорошего от продолжения беседы ей ждать не приходится, хоть и говорил староста негромко, неторопливо, не употребляя бранных слов.

– Стезю свою ты, боярыня Анна Павловна, на нынешнее время правильно поняла: все свои силы, умения и разум употребить на благо крепости, Академии, Младшей стражи и всего, что им сопутствует. Решение твое правильное, но выполняешь ты его нерадиво, а от этой твоей нерадивости прочие беды проистекают. А коли не одумаешься, то будут и далее проистекать. Сама ты этого, конечно, не замечаешь; люди многое сами за собой не замечают, а со стороны видно очень хорошо. Вот я тебе об этом сейчас и поведаю. …А если станешь в заблуждении своем упорствовать, то и иные средства, окромя словес, для твоего вразумления найдутся.

«Эх, дядька Аристарх, дядька Аристарх… Если бы не замечала! Не в нерадивости дело. Да я об эти беды, как об стенку, колочусь, а не знаю даже, с какого боку к ним подступиться. Все на ощупь».

Аристарх замолчал, в упор глядя на Анну, но та не сочла нужным что-либо говорить, лишь слегка кивнула, показывая, что внимательно слушает. Было понятно: приятель свекра не угрожал, не пугал, а лишь показывал собеседнице, что случившееся для него не новость, не неожиданность, а нечто вполне ожидаемое и понятное, и средства исправления сложившегося положения и ему, и Корнею давно известны. А уж сомневаться, что они готовы при нужде эти средства применить, не приходилось, особенно после поучения о поиске общего в разных событиях.

– Сильно надеюсь, – ехидным тоном продолжил Аристарх, – что дураками ты меня и свекра своего не почитаешь, а потому и не думаешь, что мы не понимаем, какая взбаламученность мысли проистекает от беременности Листвяны у людей нам близких, дальних, да и вовсе посторонних тоже. Опричь того радуюсь, что не представляемся мы тебе и слепцами, не видящими неспособности Татьяны заменить тебя на месте большухи в лисовиновской усадьбе. И уж вовсе в несказанном счастии пребываю от мысли, что не держишь нас с Корнеем за сопляков-девственников, не подозревающих о тихой, но свирепой бабьей грызне среди вашей куньевской родни.

«Ну, прям, говорит, как пишет! Этакие кружева словесные только на пергаменте и узришь… А ежели вы не дураки, не слепцы и не сопляки безмозглые, так какого ж рожна ждете, пока я приеду и порядок наведу? Корнею один раз только рявкнуть и пришлось бы…»

Аристарх выставил вперед ладонь, останавливая собравшуюся вставить слово Анну, досадливо поморщился от того, что приходится отвлекаться от главной мысли, но говорить продолжил все так же негромко и неторопливо:

– Знаю, что хочешь сказать. Мол, многое в бабьих делах мужам незаметно, а недоброе копится-копится, а потом прорвется, а ты это все видишь и понимаешь… Пустое! Да, видим и замечаем не все, так нам мелочи и не надобны – главное-то понятно. И что копится, тоже не страшно. Пусть прорвется, мы тут же и задавим. Задавим безошибочно, понеже все наружу выставится, и уже ни одна зараза не сможет невинные глазки состроить и спросить: «А что я такого сделала?» Да и спросить не осмелятся, а если осмелятся… Поняла, надо думать?

«Пустое, как же! Все бы вам давить… Ну да, это ж проще, чем упредить и предотвратить…»

– Поняла… – негромко, в тон старосте, проговорила Анна. – Пожалеют, что на белый свет родились…

– Ну… как-то так. Да. А теперь молчи и слушай! Ты уже решила положить все свои силы на дела здешние, – Аристарх повел головой в сторону крепости, – и все-таки, вопреки своему решению, лезешь в дела ратнинские. Причин тому я вижу две. Первая – твоя уверенность в том, что мужи в бабьих которах не разберутся и доведут до беды. Зря так думаешь. Чего-то мы действительно не видим и не понимаем, ибо то дела бабьи, и встревать в них нам не след. Чего-то замечать не хотим, ибо мужам зазорно в то влезать.

«Зазорно им… А до крови доводить не зазорно!»

– Но главное зрим, понимаем и знаем, как пресекать либо поддерживать, но действия наши уже вам, бабам, либо не видны, либо непонятны. Так себе впредь и мысли. Таинства ваши… гм… есть ведь и такое, что мужам и впрямь знать не надобно. Так ведь?

– Так, но…

– Никаких «но»! Если мы с Кирюхой не тычем пальцем и не кричим, аки молокососы: «А я знаю! А я видел!» – еще не значит, что мы слепые, глухие и из ума выжившие. С первой причиной – все. Теперь вторая. Она хуже первой, ибо если первая причина более от ума проистекает, вернее, от его недостатка, то вторая – от того, что не удержалась ты, в бабьи дрязги влезла да себя над всеми остальными бабами поставила! Тоже мне – боярыня! Не стыдно? А? Свекровь-то хоть свою покойную вспомни: она себе такое позволяла? Ведь и по уму, и по силе, что телесной, что духовной, ей, почитай, равных в Ратном не было. Да она ту же Варвару могла бы мордой по грязи возить, как угодно, но хоть раз ты что-то подобное за ней замечала? А теперь помысли: какова доля такой жены в Корнеевом сотничестве? Более половины или менее? И какова должна быть твоя доля в будущем Михайловом боярстве?