Текст книги "Княжий сыск. Ордынский узел"

– Мда-а-а…

Лицо князя Михаила выражало такую скорбную муку, что посол поперхнулся, не закончив трели.

«Ох, и достаётся мужику», – подумалось боярину Роману, и он ощутил в себе даже нечто вроде сочувствия.

Великий князь, наконец, разомкнул уста:

– Спаси тебя Бог, Роман Кириллович, справедливо ты пеняешь. Да ведь и сам помысли: девку-то украли до твоего приезда. Что мы тебе сказать могли? Вот если бы поймали, тогда б и представили. А сейчас думать надо, как дальше быть нам?

– Дозволь мне сказать, – осторожно начал посол.

Князь кивнул.

– Сашка этот обещал за ответом вернуться…

– Поймать, и в железа! – докончил княжич Дмитрий.

– Хорошо если живым возьмете. А ну как мёртвым? Кто кроме него знает, где полонянка хоронится? Мне подумалось – может, отпустить с ним боровского князя.

– Как?!!

– И они сами приведут нас к татарочке!

Князь Михаил потёр руками виски, морща кожу на широком лепном лбу, и согласился:

– Пожалуй, другого ничего не придумаешь. Твердило, ты следом за ними пусти кого половчей. Пусть себя не обнаруживают раньше времени. Упустят орёликов – шкуру спущу. Э-э-э, Митя, перестань играть железкой… Положи на место, говорю!

Глава одиннадцатая
Квашни крышкой не удержишь

Князь Корней выглядел совсем плохо. Бледное опухшее чело с огромным кровоподтёком слева, замотанная какой-то грязной тряпицей рука, которую Корней прижимал к груди, и всё время баюкал другой рукой. А больше всего мне не понравились его тоскливые потухшие глаза. Тверские мечники, звероподобно косясь, завели его в комнату вслед за шествовавшим спереди боярином Романом, и остановились посередине светёлки. Боярин, подозрительно оглядев помещение, мотнул ближнику головой в направлении кровати. Когда выяснилось, что ни под ней, ни за горкой подушек, ни за занавесью с двух сторон охватывавших боярское дубовое ложе никто не прячется, Роман Кириллович отпустил мечников.

– На дворе ждите, кликну как понадобитесь, – и, вальяжно раскинувшись на лавке, произнёс:

– Егорка, пойди, принеси хоть квасу, что ли… А ты, князь, давай присаживайся, поговорим.

– Ты кто будешь? – вяло спросил Корней, опускаясь на край лавки по другую сторону стола.

Боярин Роман, видимо, решил не обижаться на неучтивость колодника.

– Посол я московский, звать Романом Кирилловичем, из ростовских бояр Всесвятских. Не слыхал?

– Нет.

– Ну, ничего, ничего голубь… Послан князьями Юрием да Иваном Московскими ко князю Михаилу розыск произвести насчёт помершей княгини Агафьи.

– Ну?

– Не веришь, вижу. А вот приятель твой шустрый мне сразу поверил. Санька-мечник. Позавчера мы за этим столом угощались, он и открыл мне про вас всё! Молодцы, одно слово – молодцы! Так вляпаться – это не у каждого дури хватит. Сашка твой, может, и выкрутится, в лесу отсидится, а твои дела плохи совсем. Ладно я вовремя вмешался, кланялся вчера князю Михаилу о тебе…

– Ну и…

– Не нукай, не запряг. Согласился Михаил показать тебя мне. Но злы на тебя тверяки, так ты их раззадорил – в ложке утопить готовы.

– Что ж не утопили? – сумрачно протянул Корней.

– Мыслю, не хочет сейчас Михаил лишний раз с Юрием цепляться, лета ждёт, в Орду ехать на разбор тяжбы. Да и я просил за тебя. Если б ты чем помог, глядишь, он и сменил гнев на милость. Тебе охотник, у которого вы квартировали, ничего про свою избушку в лесу не говорил? Нет? Ну, что ты, что ты сразу щетинишься? Экий горячий. Это я так, спроста спросил. Знаешь, я ведь, пожалуй, мог бы помочь. Тут про тебя такого мне нарассказывали… А ты парень ничего, и огонь у тебя из ноздрей не пышет и серой не пахнет. Такому помощнику любой князь рад будет. Вот и князь Михаил может по-человечески уважить. Он – строгий, но отходчивый…

Скрипнула дверь, вошёл давешний боярев ближник и, согнувшись, быстро просеменил к столу. В руках он держал большущую пузатую братину, по бокам которой висели три серебряных ковша. На крышке ведёрной посудины, заключавшей в себе, судя по всему, вожделенный боярский квас, и мотавшей Егорку из стороны в сторону, накреняясь, стояло блюдо с мочёной брусникой.

– Тебя только за смертью посылать! – ругнулся боярин и, зацепив ковшичком в братине, залпом выпил.

– Ты, князь, испить не желаешь? Хотя, конечно, квасок не тот… – в этот миг квасок выстрелил в посольский нос – боярин замер на полуслове, повращал глазами, выдохнул и закончил. – Нежели у нас в Ростове.

– Или у нас в Москве, – досказал я, вылезая из-за поставца, за которым битый час просидел, скрючившись в три погибели, укрытый пыльной половицей.

– Чёрт! Чтоб тебя разорвало! – боярина потянуло на святотатство.

Егорка-постельничий вдруг сорвался с места и бросился к выходу. На пути его ждала некстати вытянутая из под стола нога князя Корнея и кстати подвернувшийся мой кулак. Постельничий, ухватясь за расшибленную губу, отполз обратно на лавку. Старичок-посол удивительно быстро разобрался в обстановке.

– Как смеете… – начал он, но, видя что сила на нашей стороне, возмущаться передумал. – Славные, однако, помощнички у князя Ивана! Всю Тверь перебили, теперь вот за своих принялись!

– Здравствуй, Роман Кириллович, – сказал я. – Уж не обессудь, так получилось. Ты скажи своему пареньку – пусть не дёргается. Мы вам зла не хотим. За князем я пришёл.

Корней молчал, переводя взгляд с меня на посла и обратно. Постельничий озабоченно промакивал кровь с губы на край рукава.

– А зачем тебе князь? – посол, не торопясь, полез ковшичком в квас, зачерпнул и, не спеша, осушил. – Кто ж тебе его отдаст? Вот, коли я за него похлопочу, может, Михаил Ярославович и согласится уважить просьбу посла. Глядишь, хоть содержать не в такой строгости станут.

– Князь, ты давай быстрее просыпайся, – обернулся я к Корнею, – нам спешить надобно, дел много. Или обратно в клетку захотел?

С лица Корнея ушла так поразившая меня баранья бессмысленность. Он полез из-за стола.

– Попрощайся с боярином, – подсказал я.

– Благодарствую, боярин! – послушно просипел Корней.

– Подождите, подождите… – заспешил посол, беспомощно оглядываясь на окна светёлки. Не иначе ожидал снова увидеть там верёвку. – Как так, я ж под свое поручительство узника взял…

– Сбежал, скажешь, князь… А для правдоподобия мы, пожалуй, замкнём вас тут.

– В окошко кричать станем, там стража!

– Обязательно, боярин, кричите. Но не раньше, как мы из терема уйдём. А то вернёмся. Нам терять будет нечего!

– Ну, Сашка, – сказал озлившийся Роман Кириллович, – Бог даст встретимся у Ивана Даниловича под рукой. Ответишь за все выкрутасы.

– Будь покоен, ваша милость. А ключик я прямо у дверей положу. Вас быстро отопрут, испугаться не успеете…

В потёмках коридора подле заднего крыльца владычьего дома нас поджидал невысокий грузный дядька – полусотник из московской сотни посла.

– Кто прёт? – прогудел он.

– Это я – Сашка. Ну, как, готово?

– Готово. С этого хода я стражей отпустил: на улице скоморохи пляшут, так ушли посмотреть.

– Пошли…

Мы перебежали неширокий задний двор, заросший молодой крапивой и кустами смородины, пустившими буйную свежую зелень. Под частоколом, ограждавшим епископское домовладение, обнаружилась глубокая нора, прикрытая кучей старой травы.

– Самолично копал, – прошептал, озираясь, полусотник. – Тайно, как ты наказывал.

– Спасибо, Василий Терентьевич, за князем Иваном не пропадет. Правда, если мы до него дойти сумеем, – ответил я и полез в дыру. Корней молчал, но, похоже, ему это начинало нравиться.

– Погоди, Сашок, – придержал меня служивый. – Потратился я… Скоморохи такую цену заломили, паскуды. Ни в какую не хотели перед епископским двором пляски устраивать. Знаешь же, что с ними за такие шутки сделать могут?

– Всё, что есть…. Извиняй, Василий. В Москве сочтёмся. И… хотел повиниться перед тобой за обидное слово. Ну, помнишь, в тот раз?

Васька-Свинина, а это был он, жалобно вздохнул, совсем не слыша моих расшаркиваний, а думая о своем опустевшем кармане:

– Что ж, бегите с Богом. Пойду этих бесовых детей с улицы турну. Совсем охамели – у владычного двора непотребством занимаются!

Уже спеша за мной по деревянному пешеходному настилу на улице посада, Корней спросил:

– А этого доброхота ты где откопал?

– Да случайно в первый день наткнулся на него. Ходил вокруг да думал, как к боярину на разговор попасть, глядь – среди стражников знакомец старый.

– И не отказал?

– Догадывается, что неспроста мы здесь оказались. Вот и помог землячкам. Надеется, конечно, что князь Иван о нём узнает… Всё, сворачивай в проулок и давай к лесу. Вроде ушли!

Глава двенадцатая
У корысти всегда рожа бескорыстна

Едва проскрежетал сердечник замка, и дверь комнаты приоткрылась на вершок, боярин Роман, на чьи истошные завывания прибежали снизу стражники, стрелой вылетел из комнаты. Ничего не понимающая охрана не успела проморгаться, как посол, а следом Егорка-постельничий, вздымая пыль, опрометью промчались по владычному двору и, пересёкши улицу, скрылись в недрах великокняжеских хором.

– Ушли, ушли прохиндеи! – закричал боярин Роман с порога, обойдясь без обычных при обращении к тверскому князю величаний.

– Так быстро? – удивился князь Михаил. – Ты присядь, присядь, боярин. Сейчас Твердило подойдёт, обскажет как и что.

Твердило Ростиславич ждать себя не заставил:

– Полетели наши соколы!

Немногословный Твердило неопределенно помахал в воздухе обеими пятернями, что с большой натяжкой можно было принять за полет какой-либо птицы, и, видя на лицах присутствующих нетерпеливый вопрос, добавил:

– Ну, и наши – за ними.

– Уф, – боярин Роман утёр мелкий бисер пота, выступивший на лысине. – Бегут, поди, и радуются, что обманули старого дурака.

– Ну, что ж, бояре, – подвел счёты великий князь, – ежели твои, Твердило, ищейки не оплошают, к вечеру будем знать, где вся воровская шайка скрывается. А к утру и повяжем всех тёпленькими. Роман Кириллович! Не откажись отобедать с моей семьей. Матушка, княгиня Ксения, поглядеть на тебя хотела.

Старшая княгиня тверского правящего дома ожидала всех посвящённых в тайну в соседних покоях, в небольшой по размерам семейной княжеской столовой. На почти чистых скатертях розового цвета с золотой каймой служки уже расставили солонки, блюда с хлебом, кувшины с клюквенным квасом. Великая княгиня сидела в одиночестве во главе стола. Женскую половину княжеской семьи на подобные приёмы не приглашали, исключение делалось только для матушки Ксении.

– Пироги-то готовы? – спросила княгиня отиравшегося неподалеку и ждущего знака кравчего. Кравчий всплеснул руками и сделал вид, что про пироги он забыл, отчего мудрость княгини стала только выпуклее. Он убежал вниз в поварскую, а в двери уже входили Михаил Ярославович с послом.

– Вот, матушка, боярин Роман Кириллович, о котором я тебе уже много сказывал! – голос князя Михаила звучал почти бодро. Посол с потрескиванием в коленях отдал земной поклон…

– Рада, рада, – княгиня не встала из-за стола, но приглашающе повела рукой.

Разговор начали под ягнёнка, принесённого двумя поварятами на вместительном серебряном блюде с ручками по краям. К мясу поданы были большие двузубые вилки, за ножи сошли кинжалы, имевшиеся при поясе каждого из мужчин. Твердило первым отхватил кус мяса, свалил на блюдце, подал тёще. Дальше сочный бараний бок рубил каждый для себя.

– Отведай, Роман Кириллович, нашей баранинки. Уж чем богаты, тем и рады, – в голосе княгини при большом желании можно было услыхать крупицу радушия. – Не всё вам, ростовцам, московской размазней потчеваться.

Княжич Дмитрий только хмыкнул: «Во даёт бабуля!».

Тверской князь, мысленно летавший над окрестными лесами, последних слов матери вообще не услышал. Посол, однако, намёк уловил. Но не смутился:

– И не говорите, матушка-княгиня! Разве на Москве готовить умеют? Пока жил там неделю до отъезда сюда, измучили пирогами и кашами, постники… Как издевались… А у меня желудок слабый!

«Прыток парнишка, мимоходом с грязью смешает…» – с одобрением отметила про себя княгиня. В следующем году ей исполнялось семьдесят лет, и посол с его неполными шестью десятками был для неё молоденек. – «Правду про него Михайло сказал, скользкий как линь. Ну да мы и не таковских видывали. Хотя, на безрыбье и рак – рыба».

– Что ж, Роман Кириллович, вотчина-то твоя велика ли будет? – вслух поинтересовалась Ксения Глебовна.

– Это, матушка-государыня, как мерять, – прищурил глаз посол, – четыре села больших, однако. Христианских душ тысяч шесть-семь наберется.

– Миша говорил, что об отъезде из Ростова подумываешь?

– Было бы, государыня, куда… Со всей бы дворней переехал. Хоть и долог переезд, ох и долог! – засокрушался московский посол и ростовский боярин. Слово «до́лог» в его произношении очень походило на «до́рог». – Житья от татар совсем не стало.

– Да, татары… Не изведешь эту напасть ни пестом, ни крестом. Прилепил нам этот банный лист на известное место Александр Ярославович, ни дна ему, ни покрышки!

– Это который Александр? – словно не поняв, удивился посол, осторожненько управляясь с очередным рёбрышком.

– Да какой же ещё?! Известно: которого в последнее время всё чаще стали Невским покликивать. Деверем мне приходился. Муж мой, покойничек Ярослав Ярославович, царство небесное, младшим братцем ему был.

Роман Кириллович посмотрел на окружающих, занятых едой и не уделивших особого внимания ударившейся в воспоминания матушке Ксении. Было ясно, что всё это обсуждалось в семье не по разу. Сам Роман Кириллович тоже не вчера родился, помнил кое-что, но из вежливости раскрыл пошире глаза и даже отложил ненадолго вилку в сторону. Бабушке тверского самовластия требовался благодарный слушатель. В этом случае её было не удержать:

– Это ведь все Сашка придумал: с татарами дружбу открыть. Как же! Вовремя смекнул, что с Батыевой помощью (матушка Ксения перекрестилась: «тьфу, тьфу, не к ночи будь помянут!») верх над всей Русью быстрее получит. А мужичонка-то он был подлющий. И сынки его: Васька, Митька, Андрюшка и Данилка таковы же уродились: яблоко от яблоньки недалеко катится.

Только добрый глоток из кубка приводит в чувство поперхнувшегося боярина.

– Воин, однако, знатный, говорят, благоверный князь… – промямлил посол и понял – угадал! Все Ярославичи сразу оживились. Ругать Невского и его нисходящее потомство было здесь любимой забавой. И Роман Кириллович щедро подарил им такую возможность:

– Не зря его за победы Невским в народе прозвали…

– Да Невским-то его звать много позже смерти стали! – не щадя родного дяди громом жахнул Михаил Ярославович. – И то только в московских летописях. Ты бы, Роман Кириллович, в тверские летописные своды заглянул: вот где правда-то вся! В московских пишут: битва на Неве! Где битва, какая битва?!! Вся и битва-то была: приехали несколько ладей бродяг свейских зипуны добывать, пограбить малость, а дядюшке Александру в тот день и заняться, видно, нечем было. Устроил «битву»… Напали на сонных и перерезали сколь могли, пока те не опомнились. Знаешь, сколько людей князь в той «битве» потерял? Двадцать человек! Да у него с похмелья после праздничка какого больше витязей концы отдавало! Свеи тогда, на Неве, как Александра отогнали, своих мёртвых спокойненько похоронили и отплыли не спеша. Тоже мне «битва»!

Твердило, не открывая набитого рта, закачал головой: знаем, видали, мол, такие «битвы» и таких «полководцев». И, наскоро проглотив недожёванное, включился в разговор:

– Помню, батюшка мой сказывал, как они под рукой Александра Ярославича на немцев ходили. Это уж года через два было после Невы. А полководцу нашему задрипанному едва двадцать годков стукнуло. Там тоже было: сам чёрт не разберет. Немцы против литвинов, литвины против Новгорода, Новгород против немцев, а псковичи то немцам помогают, то против них идут. И, главное, все меж собой делят земли, да не свои – чуди белоглазой. С немцами Александр и столкнулся на Чудском озере. Тоже не велика сеча: кто говорит – пятьдесят рыцарей погибло, а кто – двадцать. Это уж позже, как Александр Великим князем владимирским был поставлен татарами, летописцы подольститься захотели: и Невским-то его нарекли, и эти мордобойчики стали «битвами» и «побоищами» называть… Митрий, подай груздочки! Вот, спасибо.

– А тверская-то линия от какого Ярослава родом идёт? – Роман Кириллович понимал, что рискует слегка обидеть хозяев плохим знанием их родословной, но решил прикинуться невеждой. И угадал вдругорядь: вся княжеская семья изумлена – «это надо же до чего ростовцы мужики дремучие»! Впрочем, что с них взять, сидят вдали от больших событий, скрипа тележного пугаются. Деревенщина сиволапая!

По-воински чётко всю историю обрисовал Твердило Ростиславич:

– До татар правил на Руси Великий князь владимирский Юрий Всеволодович. От Батыя он и погиб. Дальше Великим князем стал его брат Ярослав. У Ярослава были дети, и среди них Александр (который Невский) и Ярослав (стало быть, Ярослав Ярославович). От Алексашки пошла московская линия. А от Ярослава Ярославовича – тверские князья. Проще пареной репы… Мить, будь мил, подвинь блюдо с чесноком…

– Ярослав мой Ярославович, редкой доброты был человек, – вдруг загоревала затихшая на время над пирогом седенькая княгиня Ксения. – Меня совсем молоденькую за него выдали. Всё «белочкой» меня звал, – старушка смахнула слезу. – Как за каменной стеной за ним жила!

Княгиня Ксения оглядела всех, как бы желая убедиться, не усомнился ли кто в добродетелях прародителя? И продолжила:

– Уже и Великим князем стал владимирским после Алексашки, а всё такой же добрый был да ласковый.

Посол Роман умильно сложил ладошки на груди.

«Только бы не рассмеяться…», – заклинал он себя.

– Жаль, княжил недолго – семь годков всего. И осталась я с малыми ребятками, сиротинушка. Ох, и намаялась! Всё самой пришлось делать: и ребят растить, и землёй тверской править. А ведь это мой Ярославушка племянничка Данилку Московского взрастил и на Москву пристроил. Эти два шпыня, сынки Сашкины – Дмитрий да Андрюха, уже тогда мира меж собой не находили. И младшенького Данилку обижали. А Ярославик мой его пригрел. А теперь вот от его деток и получаем благодарность. Ну скажи, боярин Роман, какой отец из Невского был, коли, что ни сын, что ни внук – чисто разбойники?

– От худого семени не жди доброго племени, – согласился посол.

«А не лучше ли мне было московскую линию держать? Те – парни – не промах! Не прогадать бы…», – подумалось ему.

– Да уж, – пробасил Твердило, – тати! И всё зло кругом от московских. Кто на Русь татар наводил? Ну, первого, Батыя, никто не звал, сам явился. А Неврюеву рать кто? А?!! Невский! А Дюденя с его полчищами поганскими кто? Его сынок – Андрей! Четырнадцать городов дотла спалили! Больше чем при Батые…

«Эх, старый баран! За Невского, за Невского и его потомство надо держаться было, а я что наделал?» – запричитал внутри себя посол Роман Кириллович.

– Между прочим, – ненадолго опустилась до беседы уставшая от полётов за беглецами душа тверского князя Михаила, – папенька мой, Ярослав Ярославович, под Ракворами в шестьдесят восьмом году тоже с тевтонами-меченосцами схватывался. И битва была побольше, чем у Невского. А её забыли. Помнят у нас только тех, кто кричит о себе на каждом углу. А истинных-то героев не замечают!

Внук «истинного героя» – Грозные Очи, махом опрокинул в себя кубок с фряжским вином:

– За дедулю!

Михаил Ярославович с неодобрением посмотрел на порядочно опьяневшего сына:

– Митя, ты пей, да меру разумей… Вот, Роман Кириллович, знаешь ли ты, что первые двадцать лет при Батые татары даже и даней с Руси Залесской не брали? А-а-а, изумился!!? Потом решили и Русь данью подушной обложить, а для того сосчитать всех, кто в ней живёт. Прислали счетчиков. Народ, ясное дело, за вилы: не богоугодное это дело – души считать. Вот тут-то дядька Александр и отличился. Вперёд татар по всем княжествам скакал, кого силой, кого уговорами заставил татарам покориться. Носы резал, глаза вынимал… Хочешь верь, хочешь нет, а своего старшего сына Ваську, который тогда в новгородщине княжил и решил вместе с новгородцами против татар биться, чуть не казнил! Каково?!!

– Да… – тянет посол, – ну, и дела…

– И последыш Александров, Данила Московский, тоже хорош. Тому двадцать лет будет, князя рязанского Константина Романовича захватил хитростью и посадил в темницу у себя на Москве. Через два года сам помер, а Юрка, как наследник московский, велел князя Романа придушить по-тихому. Вот такая семейка. Теперь Юрий сколько лет мою кровь пьёт. На всё готов ради владимирского стола.

– Куда уж дальше, – нехорошо сузив глаза, сказала княгиня Ксения, – на басурманке женился! А ну как она б ему наследника принесла? Это что ж, Русью православной стал бы править какой-нибудь Бахлай Юрьевич? Жаль поторопились, и Кончака у нас в Твери померла. Ей порошочка-то подсыпать надо было, когда за московский рубеж переедет…

Над столом повисло молчание. Разом протрезвевшее тверское семейство уставилось на матушку-княгиню. Та, поняв, что сказанула лишнее, стала белее полотна. В гнетущей тишине столовой раздался тихий смех: княжич Дмитрий, мелко сотрясаясь плечами, указал вилкой на московского посла. Роман Кириллович, разморённый наливками и винами, мирно спал головой в блюде.

В вечерних сумерках тащил посла на себе Егорка Сума. Начальника ему выдали распьяным-пьяного, и даже помогли взвалить на плечи. Ближник дотащил боярина до калитки епископского двора и в изнеможении, усадив драгоценную ношу под тын, плюхнулся рядом.

– Ну и дерьма в тебе, боярин, – откровенно высказал он то, что думал, прямо в лицо спящему послу, – с виду мелкий такой, а…

И тут Егорка увидел, как тонкие губы начальства расползаются в отнюдь не пьяную злую улыбочку. В полном замешательстве постельничий попытался вновь взвалить посла себе на плечо, но Роман Кириллович, оттолкнув его руки, встал сам и, слегка пошатываясь, побрёл к хоромам. Сделав несколько шагов, посол обернулся:

– Дерьма ты, Егорушка, у меня завтра похлебаешь полной ложкой, а сейчас беги-ка обратно на княжий двор, шапку ты там мою обронил.

Егорку уговаривать не пришлось. Оставшись один, Роман Кириллович уже вознамерился было идти дальше, как вдруг обнаружил прямо перед собой на дорожке человека.

«Изыди, сгинь и рассыпься!» – смело сказало выпитое послом вино. Но наваждение рассыпаться не захотело, оно приблизилось и оказалось несколько бледным по обличью князем (судя по одежке) средних лет и приятной наружности.

– Здравствуй, Роман Кириллович, – произнёс князь. И словно шелест пошёл по двору. – Я – Даниил Московский.

– Здравствуй, князь-государь… – боярин не верил своим глазам, и оттого робость нашла на него не сразу. – А я вот из гостей иду…

– Да знаю, знаю, – зашелестело, – о чём же вы там говорили за столом? Может, и меня вспоминали?

– Вспоминали, батюшка…

– Не врёшь по обыкновению, это хорошо! Добром ли вспоминали?

– Ды-ыб… спо… м…

– Понятно. Как всегда родственнички нас, Александровичей, ругали. Батюшку моего, Невского, за то, что татарам Русь продал. Меня – что Константина Рязянского в плену держал. Было?

– Б-было, – понурился посол. – А Юрия твоего – что старшинства на Руси не по праву добивается. И ещё про Ивана…

– Эх, – грустно сказал князь Даниил. – И ведь поверят люди! Что за жизнь сволочная: после смерти покоя нет! Батюшку моего, Александра Невского-то за что? Может, и виноват перед кем, так на всех не угодишь. Суров был, горяч. А его-то доля трудней многих: пришлось ему за всю землю выбирать, с кем мы – с татарами или с папистами – будем? Татар пригласил в союзники. И этим веру православную спас!

– Спаси, Господи, люди твоя! – закрестился боярин. Князь тоже перекрестился, и над рукой и головой его, как показалось боярину, колыхнулось лёгкое сияние.

– Так что верь, боярин, и другим накажи, – строго сказал князь, – род Александров, против всех других святостью и тихостью отличается. И дети мои, знаю, голы-босы ходить будут, но заповедей не нарушат. И другим не дадут, ни смердам своим, ни боярам…

Князь Даниил повернулся к боярину спиной и, убыстряясь, легко и бесшумно побежал прочь. С каждым прыжком он поднимался всё выше в воздух: перемахнул через ограду, пронёсся над заборолами крепостной стены и, оставив после себя светлую точку, похожую на звёздочку, исчез в тёмном небе.

Постельничий обнаружил своего боярина остолбенело стоящим посреди епископского двора. Егорка осторожно тронул его за рукав:

– Нашёл я шапку, Роман Кириллович…

– А?

– Шапку, говорю…

– Тс-с, – боярин обернулся к нему и, приложил палец к губам. – Видел?

– Что видел?

– Видел, как он через забор сиганул?

– Никого не видел, батюшка…

– Да?! Значит, померещилось. Слава Богу! Пойдём.

«Сколько ж даст мне на обзаведенье тверской князь? Ну, полтысячи рублей я с него всё едино выкачаю», – решил вдруг Роман Кириллович.