Текст книги "Поход скорпионов"

Мы продолжили свой путь по лесу, причем процессию на сей раз возглавил Мильк. Оставшийся явно недовольным нашим совместным решением, он успел переругаться со всеми, включая даже Эписанфа, и теперь шел, бормоча себе что-то под нос.

Я не мог разобрать ни слова, и это было хорошо, потому что по большому счету я по-настоящему не желал смерти пареньку.

Летопись Милька

Я больше не мог их видеть! Не мог и не желал! Их слова, их движения, их присутствие, сам факт их существования заставляли меня скрежетать зубами от ненависти.

Они тоже едва сдерживались, я прекрасно видел это. Разговор Бурдюка и Глаза, начавшийся с обмена колкостями, уже давно шел на крике. Эти двое и прежде-то не стеснялись в выражениях, что, впрочем, неудивительно для неотесанных варваров, но теперь их дикарская грубость превосходила все мыслимые границы! Они орали друг на друга, как не поделившие место базарные торговки; из перекошенных ртов непрерывным потоком лились оскорбления, столь грязные и страшные, что за сотую долю услышанного и в более цивилизованных землях могли бы изрубить на куски. Эти же двое еще удерживались от смертоубийства лишь потому, представляется мне, что были по-дикарски толстокожи, да еще и за долгие годы дружбы привыкли к взаимным мерзостям и нападкам.

Чуть поодаль от Бурдюка и Глаза прокладывал свой путь Эписанф. Видно было, как ненавидит своих варварских «друзей» этот желчный старик, как презирает их, сколь унизительно для него иметь дело с подобными типами. Всякий раз, когда кто-то из этих воров выкрикивал очередное ругательство, Эписанф морщился и кривился, будто отведал тухлятины. Я видел, как рука нашего драгоценного философа то и дело исчезала в складках туники, и всякий раз, когда он медленно вынимал ее обратно, я отчаянно надеялся, что в кулаке его будет зажат нож. Жаль, ожиданиям моим не суждено было сбыться, и причиной тому всякий раз выступала Лаита. Эта черная тряпичная кукла вилась вокруг своего старикашки-хозяина, будто шавка, привлеченная куском вяленого мяса. Отвратительное, жалкое, гнусное зрелище! Она забегала то слева, то справа, то спереди, то сзади, она оглаживала плечи старого мерзавца, ластилась и беспрестанно что-то лопотала, должно быть успокаивая. В иные моменты смотреть на нее было невыносимо гадко, и я отворачивался, чтобы не запустить в нее камнем.

О, желание напасть на кого-нибудь было непреодолимым. Я удерживал себя из последних сил, старался отойти как можно дальше от попутчиков, переплетал руки на груди и так шел, тяжело дыша, прилагая неимоверные усилия, чтобы справиться с обуревавшей меня яростью… и всякий раз приходил в себя, лишь когда оказывался в непосредственной близости от Эписанфа или Бурдюка с Глазом, со сжатыми до хруста кулаками и готовый к драке.

Благодарение богам, они наделили мою душу волей. Хотя мои попутчики, эти грязные чудовища, и недостойны были снисхождения, я нашел в себе силы не нападать на них. Впереди уродливым шрамом лес рассекала неглубокая лощина, на дне которой бежал ручей. Лощина тянулась по направлению нашего пути, и я спустился, чтобы набрать воды, умыться и хоть немного побыть наедине с собой.

Здесь было не так скверно, как в лесу. Студеная влага весело журчала, солнечные блики отплясывали на ее поверхности безумный танец, тесня мертвенную неподвижность леса. Присев на корточки, я сделал несколько глотков, но зубы зашлись от холода, и тогда я просто набрал воды во флягу, переоделся в извлеченную из мешка запасную тунику и продолжил путь.

Ярость постепенно отпускала, через некоторое время я чувствовал себя почти сносно, лишь слегка на взводе. Сверху по-прежнему доносилась перебранка варваров, но звон ручья приглушал ее, как будто заслоняя меня от злых чар этих ничтожеств. Солнце все больше клонилось к западу, возвещая скорое окончание этого полного треволнений дня. Пора было подумать о ночлеге, но едва я представлял, что нужно оставить это благословенное место, подняться наверх, подойти к этим… как на меня накатывала волна омерзения, и я вопреки всем доводам разума продолжал свой путь по лощине.

– К тому же, – бормотал я, – проводить с ними ночь небезопасно. Они безумны, они ненавидят меня. Только и ждут случая, чтобы перерезать мне глотку, выпустить кишки. Нет, подниматься неразумно. Лучше… лучше бы вообще избавиться от них. Гораздо лучше пойти своей дорогой. Своей дорогой я куда быстрее и вернее доберусь, дойду…

След! Я увидел на песке свежий след сандалии, и это прервало мои рассуждения. След этот без всякого сомнения принадлежал Гиеагру!

Неудержимый вздох облегчения вырвался из моей груди. Жив!

Со всех ног я бросился вперед.

Через минуту я увидел его. Он двигался по берегу ручья странной сомнамбулической походкой. Его пошатывало, ноги заплетались, раз или два он, оступившись, оказывался по колено в ледяной воде, но как будто не замечал этого…

– Гиеагр! – заорал я, когда нас разделяло три десятка шагов. – Гиеагр, во имя богов, какого рожна ты тут делаешь?!

Ответа не последовало, конечно, если не считать ответом раздраженный взмах руки. На меня нахлынула багровая волна злобы. «Ах ты самовлюбленный сатир! – пронеслось в голове. – Посмотрите на него! Уединился он, лунатик проклятый! Наплевал на спутников, наплевал на друга, наплевал на все на свете…» Не в силах больше сдерживаться, я догнал его и схватил за плечо.

– Гиеагр, будь ты проклят! Что это значит?!

Он не отвечал и не останавливался, он просто шел вперед, вперив остекленевший взгляд в какую-то лишь одному ему ведомую точку. Я попытался остановиться, упереться пятками, задержать, встряхнуть, привести в чувство, но силы были слишком неравны, и мне ничего не осталось, как семенить следом, вцепившись в его тунику. Должно быть в ту минуту я походил на капризного дитятю, что-то выпрашивающего у своего папаши… Смешно, нелепо и смешно. Идиотизм положения заставил меня взъяриться с новой силой.

Выскочив вперед, я заорал:

– А ну стой!

И с размаху ударил его кулаком в челюсть. Гиеагр качнулся, взгляд его сделался осмысленным. Секунду или две он неотрывно смотрел на меня, и вдруг глаза его налились кровью.

– Мильк!!! – взревел герой. – Мильк, шелудивый пес, ты спугнул ее! Ты спугнул Фаэниру!

Он махнул кулачищем, целя мне в лицо, но охватившая меня ярость придала ловкости. Я нырнул и в свою очередь нанес удар, целя в солнечное сплетение. Звякнуло, костяшки пальцев соприкоснулись с чем-то твердым и упругим. «Кольчуга! – мелькнула догадка. – Наш коварный герой нацепил под тунику кольчугу!» Не знаю почему, эта мысль раззадорила меня еще больше. Издав звериный рык, я обрушил на своего врага град беспорядочных ударов.

Наверное, Гиеагр в тот момент еще не совсем пришел в себя; во всяком случае, только этим обстоятельством я могу объяснить, почему мне удалось выйти из той передряги живым. Он отмахнулся от меня, как отмахиваются от внезапно налетевшей мухи. Он не бил прицельно, только поэтому мои кости остались целыми. Короткий взмах – и я с головой погрузился в ледяную воду ручья.

Как будто тысячи игл вонзились в кожу! Сердце зашлось в бешеной скачке, тело выгнулось дугой. Я отчаянно замолотил руками и ногами, пытаясь вырваться из обжигающего ада.

Несколько мгновений спустя удалось подняться на ноги. Рот раскрылся сам собой, легкие наполнились живительным воздухом. Какое-то время я просто стоял, пытаясь прийти в себя. А потом…

Нечто огромное ринулось на меня. Я увернулся, отпрыгнул. Упал, взметнув фонтаны брызг, но тотчас снова вскочил на ноги. Завертел головой в поисках врага.

– Я почти смог ее разговорить! – крикнул Гиеагр. Он стоял по щиколотку в воде, в десяти шагах от меня. – Почти смог! А ты ее спугнул!

– Так ты оставил нас подыхать и поплелся в этот лес только ради нее? Только чтобы разговорить эту полумертвую куклу?! – Я задохнулся от ненависти. В тот момент мои мысли пылали, исходя ядовитыми испарениями подобно расплавленной бронзе. – Прости, что не дал поболтать с призраком!

– Ах ты!.. – Он двинулся на меня.

Я попятился, оступился, опрокинулся в обжигающе холодную воду. Пальцы коснулись чего-то круглого и скользкого… Камень! Я схватил его, сжал, будто собирался раздавить. Что ж, подходи, герой, мне есть чем тебя встретить…

– Если б не ты, если б не ты… – как заведенный повторял Гиеагр.

Его лицо перекосилось, отражая непереносимую муку. Взгляд же… это был взгляд человека, оставившего душу далеко-далеко отсюда. О, Фаэнира! Какую власть она имела над ним!

– Ты спугнул ее, – прохрипел Гиеагр, – и умрешь за это…

Нас разделяло не больше пяти шагов. Он нависал огромной глыбой, готовой обрушиться, раздавить.

Я забился, забарахтался, пытаясь подняться. Когда удалось встать на одно колено, я поднял камень… Я неплохой метатель, ему стоило подумать, прежде чем сделать шаг.

– Стой где стоишь, – прохрипел я. – Иначе…

– Иначе что? – оскалился Гиеагр.

Я замахнулся, целя ему в лицо…

Но бросить не успел. Две смутные фигуры, возникнув из ниоткуда, вдруг набросились на Гиеагра. От неожиданности я выронил камень, и в тот же миг чьи-то холодные пальцы сомкнулись на моей шее! Меня опрокинули навзничь, вода хлынула в нос и в рот, сжигая, разрывая внутренности. Я замолотил руками, пытаясь высвободиться.

Плеск воды, стук камней, беспорядочные удары, грохот сердца в груди – все слилось в какой-то дикой какофонии. Но перекрывая этот вал безумия, в моей голове вдруг прозвучал гневный женский крик:

– ХВАТИТ! ДОВОЛЬНО!!!

Крик этот был грозен, подобен реву бури или грохоту камнепада, и вместе с тем удивительно чист, будто голос одинокой флейты ранним весенним утром. И он отрезвлял…

Неизвестный вдруг разжал пальцы, и я почувствовал, как кто-то, ухватив за ворот, пытается поднять меня на ноги.

Приняв вертикальное положение, я стал изо всех сил тереть глаза, чтобы увидеть того, кто сначала едва не убил меня, а потом решил спасти. Это был Эписанф. Боги, что случилось с нами?! Почтенный философ в роли убийцы… Мокрый и несчастный, ученый муж покраснел как свекла и старательно отводил глаза; я почти физически ощущал, насколько ему стыдно.

Повернув голову, я увидел еще одну живописную картину. Эти люди были погорячей чудаковатого старика, и, хотя боевой азарт уже улетучился из их сердец, мышцы еще отказывались повиноваться. Троица так и застыла, будто высеченная из мрамора: Гиеагр сжимал горло Бурдюка, Бурдюк сжимал горло Гиеагра, а чуть поодаль с камнем в руке одеревенел Глаз.

На мгновение в душу закрался ужас: мне вдруг почудилось, что эти трое обратились в изваяния. Но тут камень, выскользнув из пятерни Глаза, плюхнулся в воду, и статуи ожили. Бурдюк и Гиеагр, поспешно отдернув руки, разом залились краской, будто девы, впервые в жизни разделившие ложе с мужчиной. Картина была столь уморительной, что я не удержался от смешка. Глаз отчаянно заскреб макушку: похоже, в его случае чувство стыда проявлялось именно таким образом.

– Что это было? – спустя какое-то время выдавил он.

Никто не ответил. Случившееся почему-то не располагало к обсуждению.

– Я что, один слышал голос? – не унимался Глаз. Можно было только позавидовать его душевной конституции, подобные типы редко бывают обременены излишней впечатлительностью.

– Вроде баба голосила… – продолжал Глаз. – Или нет?

– Откуда здесь взяться бабе, – подал голос Бурдюк.

– Как? А моя Лаита? – это Эписанф.

– Лаита! – фыркнул Глаз. – Твоя Лаита молчаливей рыбы, а если и пикнет иной раз, то голос тише мышиного. А эта так гаркнула, будто сидела у меня в голове.

– Она и сидела у тебя в голове, – проговорил Гиеагр. Отрешенный и потерянный, он будто только что постиг некую запредельную истину. – Голос звучал прямо у тебя в голове, потому что это была Фаэнира.

– Эта твоя подружка-призрак? С чего ты взял? – хмыкнул Глаз. Таким тоном уместнее было произнести что-то вроде: «Сбрендил, да?»

– С того, что весь путь по лесу я проделал, следуя за ней. – Гиеагр одарил нас взглядом, который недвусмысленно говорил, что любые сомнения или зубоскальства по поводу его слов смертельно опасны.

– Да, призраки способны на такие штуки, – легко согласился Глаз. – Вот я слышал, раз как-то в Земле дев…

– Глаз, дружище, потом, – оборвал приятеля Бурдюк. – Нам надо выбираться отсюда, пока целы. Скоро стемнеет, а я не желаю оставаться в месте, в котором мы не поубивали друг друга только благодаря вмешательству привидения.

– Эписанф, – он повернулся к философу, – помнится, ты хвастал, что многое узнал об этих местах из своих свитков. Есть шанс блеснуть. Скажи, далеко ли тянется этот проклятый лес?

– Н-не думаю, что он велик настолько, что мы не сможем его преодолеть, – проговорил Эписанф. – Предгорные леса на этих склонах не могут быть слишком широки… Я полагаю… завтра или послезавтра мы достигнем… края.

– Я рад, – бросил Бурдюк. И добавил, обращаясь ко мне: – Какое счастье, Мильк, что мы с тобой недоучки. Спроси тебя или меня, когда кончится лес, мы скажем честно: «Не знаю». А этот мудрец наплел с три короба, а итог тот же: «Не знаю». Он прочел слишком много книг, чтобы жить своим умом.

– Но я… – начал было Эписанф, но тотчас оборвал себя. – Если так важна краткость, пожалуйста: я не знаю. Что бы я ни сказал, это не отменит необходимости двигаться дальше!

Он развернулся, и, не оглядываясь, зашагал прочь из лощины. Через несколько мгновений мы потянулись следом.

Едва поднявшись по склону, я увидел Лаиту, замотанную в неизменные черные тряпки. Она сидела на земле посреди разбросанных наших пожитков, похожая на крупную ворону, что прилетела поживиться на городскую свалку. Ее руки, укрытые в складках одежды, беспрестанно шевелились, будто она перебирала четки, или теребила что-то, или… Ай, думаю, даже всеведущие боги не знали, чем она занималась в ту минуту.

Как только мы приблизились, Лаита вскочила на ноги и застыла в почтительном поклоне.

– Хоть кто-то в нашей шайке умеет вести себя по-человечески, – глядя на нее, проговорил Бурдюк.

– Ты имеешь в виду эту тряпичную куклу? – не понял Глаз.

– Я говорю про Лаиту, – с нажимом произнес Бурдюк.

– Ну и я про нее, – пожал плечами Глаз. – Кукла куклой, правда?

Ответом ему был хлесткий удар в челюсть. Глаз отшатнулся, взмахнул руками, сохраняя равновесие… а в следующий миг с ревом бросился на обидчика. Воздух наполнился гулом тумаков, криками, хрипом и ругательствами, от которых вскипала кровь. Сцепившись в лютой схватке, эти двое принялись вдохновенно лупить друг друга, стремясь нанести противнику как можно больше увечий.

– Варвары! – раздался за моей спиной презрительный голос Гиеагра. Герой покинул лощину последним и не успел к началу драки.

– Послали же боги проводников. А ну… – С этими словами он попытался растащить дерущихся, но не тут-то было: разом забыв взаимную вражду, Бурдюк и Глаз бросились на него! Их счастье, что на Гиеагра снизошло достаточно мирное расположение духа и он всего лишь собирался прекратить драку. Но я слишком хорошо знал, сколь недолговечно миролюбие моего друга…

Под градом свирепых ударов Гиеагр попятился, отступал, и я с ужасом наблюдал за тем, как лицо его наливается краской гнева. Еще несколько мгновений, и…

Я до сих пор не могу сказать, как очутился в самой гуще. Шкура моя уцелела лишь потому, что дерущиеся просто не ожидали, что между ними вклинится кто-то еще.

– Ну хватит! – что есть мочи заорал я, раскинув руки.

– Хватит! – подхватил еще один голос, и, повернув голову, я увидел Эписанфа. Почтенный философ стоял подле меня, потрясая толстым суком. Глаза Эписанфа пылали испепеляющим гневом.

– Хватит! – повторил старик. – Хватит, вы, отродья осла и обезьяны! Вы забыли, зачем мы идем? Вы забыли, какая у нас цель? Клянусь, я бы и пальцем не пошевелил, не будь мы связаны нашим великим делом! Хотите поубивать друг друга? Прелестно! Пожалуйста! Я даже приготовлю яд, чтобы вы могли смазать им свои кинжалы. Но только не теперь, а когда кончим дело! Ясно вам? Ясно?!

Старый Эписанф… Думаю, никто и никогда не видел его таким. Боги свидетели, казалось, что сам демон гнева вселился в него в ту минуту. Бурдюк и Гиеагр, и даже бешеный Глаз взирали на него с почтением и опаской, как на буйнопомешанного, чьим разумом руководят сами бессмертные.

Окинув всех нас еще одним обжигающим взглядом, Эписанф вдруг метнулся к своему мешку, лежащему на траве. Порывшись, извлек из него длинный узкий кусок ткани и вернулся с ним к нам.

– Этот лес не любит разговоров, – сказал он. Голос сделался прежним, давешние грохочущие интонации начисто исчезли из него. – Здесь каждое слово превращается в оскорбление, а за каждым оскорблением следует удар. Пусть я не знаю, сколько нам еще идти по этому лесу, зато прекрасно представляю, чем кончится наш поход, если мы продолжим в том же духе: мы просто поубиваем друг друга. А потому послушайте старика, каждый оторвите от этой ленты столько, чтобы хватило завязать себе рот, и завяжите, да покрепче, чтобы звука не могли издать…

– Ах ты, книжник сушеный… – начал было Глаз, но Гиеагр и Бурдюк тотчас взяли его в «клещи», заставив замолчать.

– Для разнообразия старик дал дельный совет, – сказал Бурдюк.

– Давай ткань, – протянул руку Гиеагр.

Минута, и вот уже все, кроме Лаиты, завязали себе рты.

Путь продолжали в гробовом молчании. Было жарко, кроме того, от тряпицы несло кислятиной (похоже, Эписанф пожертвовал для общего блага свой старый пояс), зато в нашей компании наконец воцарился относительный мир. О нет, ни раздражение, ни черные мысли никуда не делись; мы по-прежнему метали друг в друга злобные взгляды, проклиная про себя попутчиков и желая им всех бед, какие только способен обрушить на человека этот жестокий мир. Но все эти страшные помыслы разбивались о тонкие вонючие полоски ткани, которые не давали открываться нашим ртам. Воистину, превыше дара красноречия можно поставить лишь один дар – дар молчания.

Мы шли, пока не стемнело, по-прежнему не произнося ни слова. Сняли повязки лишь перед скудным ужином, ели молча, заговорили только однажды, когда обсуждали, кому в какую смену нести караул. Потом Эписанф повторил, что по его расчетам лес должен закончиться завтра, в крайнем случае послезавтра.

А потом мы легли спать, не имея ни малейшего представления о том, что готовят грядущие дни.

Глава 4

Заново переживать наш проход по лесу было крайне неприятно. Я словно смотрел на себя со стороны – дикие глаза, перекошенное от злости лицо, зубы, вцепившиеся в жалкий клочок грязной ткани, эту соломинку, удерживающую от падения в пропасть безумной ярости.

Можно успокаивать себя, что это проклятый лес затуманил наши рассудки. Все так, конечно, только кажется мне, неведомая мне злая сила не залила нам ненависть в глотки, подобно ядовитому пойлу, а зачерпнула ее из темных подвалов наших душ.

Впрочем, дальше было хуже.

Завтрак едва не закончился новой дракой – и все оттого, что бессмертные боги не наделили человека способностью есть с завязанным ртом. Все мы прекрасно понимали, что ради нас самих надлежит хранить молчание. Но где там! Разве эти безмозглые ослы, по недосмотру богов ставшие моими спутниками, могут…

Я с шумом выдохнул воздух через нос – спасительные повязки снова были на нас, препятствуя излиянию наружу мыслей, которые переполняли, уверен, не только меня. С терпимостью святого я стал увещевать себя, что рядом со мной идут очень достойные люди… Достойные уважения, а не того, чтобы им перерезали глотки… как бы это ни было приятно.

Глаз – он мой друг, единственный друг уже долгие годы. И то, что боги забыли вложить в его голову хоть что-нибудь, кроме кучи навоза, еще не основание… Нет, действительно не основание!

Я отвел ненавидящий взгляд от спины Глаза. Нельзя слишком долго задерживать мысли на ком-нибудь одном, в этом я убедился. Гораздо легче сдерживать себя, быстро переключая свое внимание с одного на другого.

Мильк. Славный, симпатичный парень. Хоть и Непосвященный. Как и в случае с Глазом, это не его вина. Он просто родился в этом диком, варварском мире, не ведающем истины. Эти ублюдки не чтят двенадцать богов, зато готовы окрестить богом самого распоследнего демона или духа. Варвары, одно слово – варвары! И Мильк – один из них, ничем не лучше. А эта его гадкая самодовольная усмешка…

Я с яростью заскрипел зубами. Какая к бесам усмешка, просто эти вонючие повязки перекашивают наши лица. Мерзавец Эписанф наверняка нарочно держал эту тряпку в горшке с помоями. Вот уж кто в самом деле заслуживает смерти! Я покопался в себе и не смог придумать ни одной причины, которая заставляет меня сохранить жизнь этому ничтожному книжному червю. Проклятие Тарантула? Подумаешь! Неужели двенадцать Теней станут прислушиваться к словам какого-то варвара? Втянув меня в эту авантюру с Тарантулом, варвар посчитал, что обезопасил себя? Мой кинжал быстро покажет, насколько он просчитался!

Собрав в кулак всю волю, я опустил наполовину извлеченный из ножен кинжал обратно. Мне пришлось напомнить себе, что это именно я и чуть ли не силой затащил Эписанфа к этому полоумному колдуну. Я пожалел, я очень пожалел, что Тарантула нет сейчас рядом с нами. Вот тут-то не помогли бы никакие повязки. Мне никогда еще не приходилось убивать колдунов, и отсутствие подобного опыта в данный момент меня сильно тяготило.

Проклятый лес! Я все-таки выхватил кинжал и в остервенении принялся без разбора кромсать все ветки, до которых смог дотянуться. Спутники едва удостоили меня взглядом. Лишь Глаз на секунду остановился и вроде бы даже приготовился снять повязку, чтобы как-то прокомментировать мои действия. Но передумал. Ему очень повезло.

Удивительно, но упражнение с кинжалом мне здорово помогло. Солидная часть напряжения оставила меня, словно осыпавшись вместе с обрубками ветвей. Я ускорил шаг, чтобы нагнать ушедших вперед товарищей по походу. Конечно, эти свиньи и не подумали…

Стоп! На этот раз мне удалось прервать опасные мысли без особого труда. Может, посоветовать всем провести по небольшому бою с ближайшим деревом? А, перебьются!

Часа два или три мы шли без особых эксцессов, и это, несомненно, было выдающимся достижением в условиях сумасшедшего леса. Недалеко было время обеда, и я без устали как заклинание повторял себе, что за все время трапезы не пророню ни слова, как бы безобразно ни вели себя остальные. Я внушал себе снисходительность огромными порциями и наконец почувствовал, что наполнен ею по самое горло. Я готов был вынести самые немыслимые испытания, вплоть до трех или даже четырех фраз из уст этих несчастных. Я по праву гордился собственным мужеством.

Теперь я шел в авангарде компании, задавая темп. Стоит, пожалуй, присмотреть местечко для обеда. То есть места-то вокруг все одинаковые, выбирай любое, но вот запасы воды нам не мешало бы пополнить. Поэтому я шарил глазами по сторонам, высматривая родник либо более-менее приличный ручеек. Наверное, поэтому я первым заметил ЭТО…

Повязка, закрывавшая рот, спасла мое самолюбие, превратив что-то похожее на истеричный визг в сдавленный хрип. Сорвав тряпку с лица, я уже смог говорить относительно членораздельно:

– Великие боги, что это?!

Не то чтобы я действительно ждал ответа от бессмертных, но промолчать было невозможно.

Из земли подобно каким-то безумным червям выползали тонкие корни и суетливо переплетались, стараясь опутать мне ноги. С некоторым усилием я сумел сделать шаг, но и на новом месте повторилось то же самое.

За моей спиной кто-то испуганно вскрикнул.

– Началось, – стянув повязку, выдохнул Эписанф.

Ах вот как?!

– Эписанф! – взревел я, разрывая сеть корней, чтобы сделать новый шаг. – Объясни мне, что это такое!

Остервенело дергающий ногами Глаз зашелся в нервном хохоте, указывая пальцем куда-то вперед.

– Эй, Бурдюк, спроси еще вот про это!

Я посмотрел в сторону, указанную Глазом, хотя видят боги, мне очень не хотелось это делать… На секунду возникло детское желание крепко зажмуриться, а потом снова открыть глаза – и чтобы все исчезло.

Кажется, давеча я сетовал, что в наших приключениях не от кого отмахиваться мечом или кинжалом? Мне не хватало старых добрых чудовищ? Надавать бы тебе, Бурдюк, по шее за такие мысли…

Теперь мне точно не придется жаловаться по этому поводу. Впрочем, чтобы жаловаться, надо сначала выжить, а я почему-то был уверен, что волна мерзких страшилищ катилась в нашу сторону как раз с целью лишить нас этой малости.

Полторы или две дюжины жутких тошнотворных тварей двигались совершенно бесшумно. Ни воя, ни рева, ни визга, ни треска ветвей. Они приближались сплошной стеной, будто кто-то спустил на нас армию уродцев, завербованных в самых страшных ночных кошмарах.

Слева раскачивалось нечто, отдаленно напоминающее человека. Огромное, в два моих роста, покрытое зеленой чешуей, оно набросилось на Гиеагра, орудуя четырьмя ручищами с когтями длиной в ладонь.

Глаза окружили сразу семь или восемь мелких – по колено – тварей, поначалу показавшихся почти безобидными. Они напоминали бескрылых летучих мышей, с которых живьем содрали кожу. Пасти, полные острых, но мелких зубов, крохотные коготки на лапах – вот и все оружие. Мне показалось, что Глаз обратит их в бегство пинками, даже не вынимая ножа. К несчастью, мой друг решил так же и поплатился за это. Ловко увернувшись от удара, одна из тварей извергла из пасти струю ядовито-синей слюны. С душераздирающим воплем Глаз отшатнулся, и я увидел, что на бедре его дымится свежая рана.

На бедолагу Милька, сумевшего вооружиться лишь подобранной с земли корягой, напали не самые страшные, но самые омерзительные существа. Вертлявые, белые, склизкие, похожие на огромных могильных червей, они проворно передвигались на коротеньких ножках. Их безголовые туловища венчали пучки длинных гибких, беспрестанно шевелящихся щупалец. Этими щупальцами твари оплетали импровизированное оружие Милька, стремясь вырвать палку из его рук. В свою очередь Мильк тратил силы не на атаку, а на потуги эту самую палку сохранить, но чем дольше длилась схватка, тем меньше шансов оставалось у паренька.

Все это за мгновение, за один короткий взгляд, который я успел бросить по сторонам, прежде чем сам был атакован. Четыре чудища. Четыре чудища из моего детства, из тех диких придумок, которыми когда-то меня пугала моя глупая нянька. Сколько бессонных ночей провел я по милости этой вздорной старухи, стращавшей меня демонами, которых якобы призывают с Оборотной стороны мира злые колдуны тельцов специально для непослушных детей скорпионов. Совпадение было полным. Бычья голова, пасть с медвежьими зубами, налитые кровью глаза. Передние лапы тоже медвежьи, но почти лишены шерсти, как и все тело. Мощный торс, напоминающий торс нашего Гиеагра, и бычьи ноги, заканчивающиеся копытами. К счастью, в пылу боя мне не пришлось гадать о причинах таких совпадений.

И снова к счастью, они напали не все разом. Ближайший демон размашисто ударил лапой, норовя снести мне голову. Уворачиваясь, я резко упал на колено… Про корни, опутавшие мои ноги, я совсем забыл и вместо задуманного движения чуть было не плюхнулся носом вперед, после чего оказался бы практически беспомощным.

Огромным усилием воли, помогая себе нечеловеческим криком, я все-таки смог освободить правую ступню и сделал небольшой шажок вперед. Не успело еще левое колено коснуться земли, как я уже со смачным звуком вонзил кинжал мастера Борго в брюхо нападавшего и, дернув вверх, вспорол его утробу чуть не до плеча, переломав ребра, оказавшиеся не прочнее человеческих.

Темно-красная – вполне обычная – кровь чудовища оросила меня живительным фонтаном. Вскочив на ноги, я позволил мертвому телу рухнуть на землю, после чего жадно слизал с губ соленые капли. Что ж, может быть, не все так безнадежно?..

Но оставшиеся в живых «демоны» явно не торопились разделить судьбу своего собрата. Сменив тактику, они принялись осторожно окружать меня, выискивая момент для стремительной атаки. Отступая, я метнул взгляд по сторонам, оценивая обстановку.

У Гиеагра с его соперником шансы, пожалуй, были равны. Варвар получил несколько явно болезненных, но не особо опасных ран, монстр же мог теперь орудовать только тремя руками – четвертая болталась словно плеть, разрубленная, судя по всему, до самой кости.

Глазу приходилось хуже. Двух «летучих мышей» он сумел прикончить своими метательными ножами, но остальные ножи были потрачены впустую. Весь покрытый язвами, он походил на прокаженного, лицо кривилось в жуткой гримасе боли.

Мильку удалось отвоевать палку, и теперь он стремительно перемещался по поляне, не позволяя корням опутать ему ноги, и наносил редкие, но довольно прицельные удары. Твари преследовали его по пятам, терпеливо дожидаясь момента, когда он выдохнется.

Эписанф… Я только сейчас вспомнил о старикане! А он и не думал принимать участия в бое; оттащив Лаиту подальше от опасности, он лихорадочно шарил в своей котомке, то и дело зыркая по сторонам.

Меня это несколько озадачило. Не то чтобы я ожидал от безоружного теперь старика серьезной помощи, но стоять в стороне, когда товарищи ведут смертный бой, было не в его обычае! Непосвященный приятно удивил меня во время драки с тельцами, сейчас удивлял в обратную сторону.

Но думать об этом больше было некогда. Один из «демонов» пробирался мне за спину, и если ему это удастся – мне конец. Ничего, мне и раньше доводилось попадать в подобные переделки, хотя тогда мои враги (хотя бы внешне) относились к роду человеческому. Сейчас многие из них уже в Тени Зодиака, а я туда пока не тороплюсь.

Мне бы сейчас здорово помогла какая-нибудь стена – прижавшись к ней спиной, лишаешь соперников возможности обойти тебя сзади и заставляешь мешать друг другу, наступая с фронта. Но раз уж боги не построили в этом лесу никакой стены, на худой конец сгодится и толстое дерево. Именно к нему я отступал, стараясь держать всех быкоголовых монстров в поле зрения.

Прыжком преодолев последние пару-тройку шагов, я с удовольствием ощутил спиной шершавую кору лесного великана. Не помешало б, чтобы в обхвате дерево было несколько потолще, но и это больше, чем ничего. Атака со спины теперь будет лишена львиной доли своей эффективности.

Так и есть, чудище, норовившее зайти за спину, немного поколебавшись, оставило свой обходной маневр, и теперь все трое осторожно, преисполнившись уважения к моему кинжалу, наступали на меня спереди.

Переступая с ноги на ногу, чтобы корни не успевали опутать мои ступни, я изготавливался к бою, как вдруг спину пронзила дикая боль, словно сразу дюжина острых иголок вонзилась в мое тело. Взвыв, я отпрянул от дерева, едва не потеряв равновесие. Не стоило терять из виду наступавших на меня монстров, но не повернуться я просто не мог.