Текст книги "Поход скорпионов"

Миновав неширокую пустошь, Эписанф уверенно повел нас в негустую кипарисовую рощу. И почти сразу же я почувствовал, что мы совсем недалеки от цели. Дразнящий пряный аромат жареного мяса был лучше всяких указателей. Мне даже любопытно стало, смог ли Эписанф заранее точно определить время своего возвращения, или его рабыня настолько хороша, что почувствовала, когда хозяин соизволит вернуться к временному очагу.

Впрочем, очень скоро посторонние мысли вылетели у меня из головы. Четырехколесная повозка, крытая матерчатым тентом, показалась из-за деревьев, но не она привлекла мое внимание. Неподалеку от повозки размеренно жевала траву привязанная к дереву гнедая кобыла, довольно низкорослая, но крепкая и жилистая. Она окинула нас оценивающим взглядом, словно прикидывая, насколько увеличится вес повозки и не стоит ли ей требовать доплаты. Немного в стороне дымился недавно потушенный костер. Однако и лошадь, и кострище составляли лишь фон чудесной картины.

Хотя нет, то была не картина. Это была поэма, сложенная великим мастером, это была музыка, виртуозно исполненная на самых лучших инструментах. Слова не в силах передать всего великолепия, самые красочные эпитеты будут тусклыми и блеклыми… Хм, пожалуй, я проголодался даже сильнее, чем предполагал.

Прямо на траве перед повозкой был расстелен отрез плотной ткани, на котором и располагалось то, что привлекло мое внимание. И не только мое, могу в этом поклясться.

В центре на большом круглом блюде величественной горкой грудились еще дымящиеся свиные ребрышки, явно зажаренные на углях. Не знаю, сумел ли Эписанф сохранить свежее мясо с самой своей Андронии, или его рабыня кроме очевидных кулинарных талантов была еще и славной охотницей, да это и не слишком меня волновало. Главное, мясо выглядело убийственно аппетитно – щедрые куски сочной мякоти на тонких косточках, покрытые золотистой корочкой. Рядом стоял объемистый кувшин, с капельками влаги на округлых боках. Похоже, вино – или что бы там ни было – укрывали от лучей солнца в ближайшем ручье. Ощущая затылком горячее дыхание светила, я невольно сглотнул, глядя на этот очевидно холодный кувшин.

Это была, так сказать, основа, но это было еще не все. Были еще крохотные, может, не только что испеченные, но выглядевшие очень свежими лепешки, натертые чесноком, тонкие обжаренные кружочки кабачков, кроваво-красные перцы, стрелы зеленого лука со слезой, грозди винограда и ломтики маленькой круглой дыни… Если Эписанф привык так завтракать каждое утро, убей меня не пойму, почему он такой тощий.

– Я сказал Лаите, что собираюсь совместить завтрак с обедом, – ответил варвар на мой мысленный вопрос.

Можно ли представить себе занятие более глупое, чем созерцание голодными глазами манящих яств, когда никто не мешает тебе их попробовать?

Я был голоден, мне не мешал никто, и поумнел я быстро, заняв место поближе к блюду с ребрышками. Может быть, и следовало дождаться приглашения хозяина, но, рассудил я, уже вонзив зубы в горячее мясо, так как мы теперь одна команда, я вполне могу не считать себя гостем за эти столом.

Либо Глазу пришла в голову та же мысль, либо он просто отдался на волю инстинктам, но к трапезе он приступил едва ли не быстрее меня. Варвар, впрочем, тоже не заставил себя долго ждать.

Освободив от мяса пару косточек и уничтожив три или четыре лепешки, я вспомнил, что и жажда мучит меня не в меньшей степени, нежели голод. На какой-то миг опередив жадно тянущуюся руку Глаза, я схватил кувшин и сделал большой глоток.

Это было белое вино, братцы! И что это было за вино!.. Густое, терпкое, в меру сладкое, но без приторности, оно дарило прохладу телу и согревало душу. Нечасто мне доводилось отведать такого вина, а уж если сравнивать с тем пойлом, что я имел неосторожность один раз попробовать в харчевне Суслика… Для более-менее правомерного сравнения это вино следовало наполовину разбавить водой, а потом дать ему скиснуть, и все равно оно пилось бы приятней.

Я сделал еще глоток. Волшебно. После такого благородного нектара не возникнет желания орать похабные песни или бить морду соседу. Хочется слушать флейты или сочинять стихи. У меня недурно получалось в свое время, скупой на похвалу Мирдгран пару раз даже ставил меня в пример остальным ученикам…

Грустные мысли я прогнал на сей раз без труда. Ведь кувшин еще почти полон, мясо приготовлено очень умело, с какими-то незнакомыми мне, но изысканными специями, теплые лепешки исчезают во рту сами собой. А ведь есть еще кабачки, и перцы, и фрукты…

Кувшин переходил из рук в руки почти без остановок, пока не стал совсем легким. От груды ребрышек остались несколько самых постных кусочков, лепешки были съедены все. Лениво крутя в руке ломоть дыни, я лег на спину, подставив лицо высоко поднявшемуся солнцу. Один недостаток у такого с позволения сказать завтрака все же имелся – после него я был совершенно не способен к активным действиям любого рода. Если бы сейчас вооруженные стражники вдруг повыскакивали на поляну со всех сторон, обвиняя меня в самых страшных преступлениях, я был бы не в состоянии даже попытаться бежать или защищаться. Я бы только попросил отнести меня к плахе на руках, так как перспектива идти пешком пугала меня сильнее любой казни.

Что я – даже обычно ненасытный Глаз смотрел на остатки еды осоловевшим взглядом. Для его простого внутреннего устройства была невыносима сама мысль о том, чтобы оставить что-либо несъеденным. Он мучительно боролся с собой, и проиграл эту битву, и лег на спину рядом со мной. Казалось, еще немного, и он замурлычет как домашний кот, мода на которых докатилась в последние годы и до Земли скорпионов.

Эписанф вина пил заметно меньше нас, однако в поглощении пищи, что удивительно, почти не уступал. «Ничего, мы его откормим», – подумал я, щурясь на солнце. А что же он раньше-то?.. Или Лаита готовит ему только в походе, а в доме у него другая кухарка? В таком случае он просто остолоп…

– Знаешь, Эписанф, как только разбогатею, я, наверное, куплю у тебя Лаиту, – полусонным голосом проговорил Глаз, и я понял, что вопрос об отправке рабыни домой больше не стоит.

Варвар, очевидно, тоже это понял, потому что расплылся в улыбке и сказал только:

– Она ведь не знает ни слова на вашем языке, Глаз.

Глаз фыркнул:

– Что с того? Я возьму ее не для разговоров. Хотя… я даже готов выучить пару слов на ее языке.

– Какие же? – улыбнулся я, примерно догадываясь об ответе.

– В первую очередь – «ребрышки» и «лепешки».

– Боюсь, дружище, в таком случае ты скоро обгонишь меня по части веса, – засмеялся я.

Глаз лениво покосился на меня, хотел было придумать в ответ какую-нибудь колкость, но, как видно, думалось ему с трудом. И я его понимал.

– Послушай, Эписанф, – сказал Глаз после парочки оглушительных зевков. – Покажи-ка товар лицом. Должен же я видеть, что покупаю.

Действительно, Лаиту мы пока еще не видели. Это не сильно меня огорчало, результаты ее работы интересовали меня гораздо сильнее того, как она выглядит. Но теперь, когда я был сыт и умиротворен, мне, признаюсь, тоже стало любопытно. Может, я с Глазом еще поторгуюсь…

Эписанф недовольно нахмурился, я так думаю, заводить разговор о продаже рабыни всерьез он не намеревался, надеясь, что блажь быстро вылетит из головы Глаза. Сразу видно, что он плохо знал моего друга.

Варвар выкрикнул пару слов на незнакомом мне языке в сторону повозки.

Прошло всего несколько секунд, и из повозки совершенно бесшумно выбралась… ну, наверное, Лаита, ибо кто еще это мог быть. Вот только насчет «товар лицом» у Глаза накладочка вышла. Так как тонкое создание невысокого роста было с ног до головы закутано в непроницаемые черные тряпки. Когда я говорю «с ног до головы», я именно это и имею в виду, без каких-либо преувеличений. Что это за покрой одежды, я не знаю, но скрыты были даже лицо и волосы. Женщина начала проворно складывать посуду в большую корзину, и все, что мы могли видеть, это тонкие белые руки, то и дело высвобождающиеся из плена кошмарных одеяний.

– Что это, Эписанф? – потрясенно спросил я.

– Это? Лаита, – пожал варвар плечами.

Что ж, если хочешь получить глупый ответ, задай глупый вопрос… Пришлось внести некоторую корректировку.

– Я имею в виду, что на ней надето?

Если он опять даст мне точный и бессмысленный ответ, я, пожалуй, преодолею свою лень и двину ему в зубы. Наверное, варвар интуитивно почуял опасность, по крайней мере, ответ его был развернутым. Быть может, даже чересчур…

– Понимаешь, Бурдюк, мы – очень демократичный народ. Рабам мы разрешаем многое, если это не мешает им выполнять свою работу должным образом. Даже на их религиозные предрассудки, бывает, глядим сквозь пальцы. Что взять с раба… Так вот, на родине Лаиты – а она родом из диких южных стран – женщины одеваются именно так, и я не счел необходимым чинить какие-то препятствия.

– Ну ты даешь, Эписанф! – не то восхитился, не то возмутился Глаз, помотав головой. – Ты хочешь сказать, что вообще не знаешь, как выглядит твоя собственная рабыня?

По непонятной мне причине варвар заметно занервничал. По его вытянутому лошадиному лицу пробежала недовольная гримаса.

– Какая мне разница, как она выглядит, Глаз? – довольно агрессивно выпалил он. – Она прекрасно готовит и безупречно поддерживает порядок в доме. Я ее покупал именно для этих целей, можешь ты понять?

– Ну не знаю. – Глаз коротко хохотнул. – Может, под этой кучей тряпья вовсе не женщина…

Я чуть внимательней пригляделся к Лаите, спиной ко мне убиравшей объедки со стола. Для этого ей пришлось наклониться.

– Не, Глаз, – я помотал головой, – женщина.

Глаз проследил за моим взглядом, и его губы тронула злая усмешка.

– Я все-таки намерен убедиться в этом поточнее, – сказал он и начал подниматься с земли.

– Не стоит, Глаз, – сказал я.

То есть я сначала это сказал, а уже потом удивился своим словам. Слегка покопавшись в себе, я обнаружил, что вполне естественные намерения Глаза для меня действительно неприятны. Я удивился еще раз. Глаз тоже.

– Почему? – Он застыл в довольно-таки неудобной позе, его ноги уже готовы были выпрямиться, а корпус нависал над землей.

Почему… Если бы я знал почему.

– Нам долго путешествовать вместе. – Я пожал плечами как можно небрежнее. – Обидится и, глядишь, подсыплет тебе чего-нибудь в вино.

– С чего это ей на меня обижаться? – изумился Глаз.

Я снова пожал плечами:

– Слышал я кое-что об этих южанах, – соврал я. – Дикие люди…

Глаз еще какое-то время повисел неподвижно, и я обнаружил, что буквально все мои мышцы сведены напряжением. Расслабился я, только когда Глаз, помотав головой, рухнул обратно на землю.

– Потом посмотрим… – процедил он сквозь зубы.

Лаита все это время вела себя так, как будто разговор ее совершенно не касался, – быстро и споро продолжала свою уборку. Впрочем, мне тут же пришлось мысленно обругать себя за тупость – Эписанф же говорил, что она ни слова не знает на нашем языке.

Я бросил взгляд на варвара и заметил на его лице выражение, которое я не смог понять. В любом случае, это было что угодно, но не равнодушие. Да Овну под хвост этого Эписанфа, мне бы с собой разобраться…

Между тем с уборкой было покончено, посуда сложена в корзину, полотнище – аккуратно свернуто, объедки без жалости оставлены на земле. Видно, и впрямь с продовольствием у Эписанфа все в полном порядке. «То есть у нас все в порядке», – с удовольствием поправил я себя.

Лаита выпрямилась во весь свой небольшой рост и повернулась к хозяину. Ткань, закрывающая лицо, была тонкой, просвечивающей на солнце и, очевидно, скрывая лицо от постороннего взгляда, не мешала видеть ей самой.

– Посуду помоешь позже, – решил Эписанф. – Мы отправляемся немедленно.

Похоже, Лаите действительно не было нужды что-либо говорить, по крайней мере, они вполне научились обходиться без ее доли в диалоге. Услышав слова хозяина, она, не медля ни секунды и не задавая лишних вопросов, погрузила все в повозку и сама исчезла под тентом.

Я бы еще, наверное, повалялся на травке, но, рассудив здраво, пришел к выводу, что и в повозке можно устроиться не хуже. Глаз мое мнение разделял, так что после совсем непродолжительных переговоров мы решили, что первым будет править лошадью Эписанф.

Он не возражал, возможно, понимая, что возражать бессмысленно. В Хроквер мы въезжать не собирались, благо, до северных ворот города легко можно было добраться вдоль стены – местность там равнинная. Дальше дорога вела на северо-восток, и эту дорогу не смог бы не заметить даже самый тупой из варваров, а к этой категории я Эписанфа не относил. Если я правильно оценил навскидку возможности нашей кобылки, к Скваманде мы должны подъехать после заката солнца.

Под тентом царила прохлада. Повозка была, возможно, тесновата на троих человек, но Лаиту смело можно было не считать. Она сидела в уголке, поджав под себя ноги и держа спину прямо. По ней было видно, что в этой не самой удобной позе она, если надо, просидит и сутки, и двое.

Отпихнув нагло развалившегося Глаза, я поудобней устроился на дощатом днище повозки, не глядя подложив под голову какое-то тряпье. Ткань тента была плотной, темной и почти не пропускала свет.

Лошадка нехотя взяла с места, и мы двинулись под протяжный скрип колес. Раз-другой свистнул кнут, темп увеличился, правда, самую малость. Мне кажется, даже используй Эписанф вместо кнута раскаленную кочергу, кобыла не соизволила бы заметно прибавить шагу. Такой ее воспитали, и переучивать теперь поздно. Лошади – они как люди…

Прикрыв глаза, я собрался спокойно подумать о предстоящем походе. Но подкравшийся сон не пожелал считаться с моими планами.

Летопись Милька

– Говоришь, до Арзакены день пути? – проговорил Гиеагр, когда мы свалили на повозку то немногое, что удалось наскрести в разгромленной деревне.

– Так сказал тот старикашка, да пошлют ему боги бессмертие и неизлечимую зубную боль, – ответил я.

Гиеагр провел пальцами по подбородку.

– Если он не соврал, слухи о наших здешних похождениях достигнут столицы одновременно с нами. Или даже раньше нас.

Он произнес это буднично, просто констатируя факт, но от его слов мне сделалось не по себе. По-хорошему, после того, что мы натворили, нам следовало бы убраться с этих земель подобру-поздорову, и чем скорей, тем лучше. Прямо сейчас развернуть оглобли и рвануть обратно через границу, сквозь призывно распахнутые ворота…

– Будет забавно взглянуть на их рожи, когда мы объявимся под стенами города, – беззаботно продолжал Гиеагр. Славный воин и мысли не допускал, что можно отступить.

– Не обольщайся, – сказал я. – Мы успеем увидеть только летящие в нас стрелы.

– Послушай, Мильк, ведь в душе ты не трус, я знаю! – фыркнул Гиеагр.

– И никогда им не был, – подтвердил я.

– Тогда к чему все эти стенания перед каждой потасовкой?

Я пожал плечами:

– Терпеть не могу, когда кто-то из моих близких подвергается опасности. А я очень близок самому себе.

Гиеагр разразился оглушительным хохотом:

– Заботливый юноша, ничего не скажешь! Но не беспокойся, мне ты тоже близок, и я приложу все усилия к тому, чтобы тебя не слишком попортили, случись драка. Обещаю, твоим родным будет что похоронить, когда закончится наше путешествие.

Вот такой он шутник, наш великий герой Гиеагр.

– Но почему мы обязательно должны ехать в Арзакену? – вопросил я. – Почему не выбрать другой путь? Ведь оракул…

– Опять ты со своим оракулом! – вспыхнул Гиеагр. – А ну повтори пророчество еще раз!..

Здесь я снова должен сделать небольшое отступление, вернувшись в тот злосчастный день, когда мы прогневили Хала, бога реки.

Я думал, оба они мертвы – Гиеагр и Фаэнира. Не знаю, сколько прошло с той минуты, когда Хал, свершив отмщение, удалился в свое обиталище. Я потерял счет времени, я чувствовал себя камнем, что лежит себе неподвижно при дороге, не замечая, как вечность за вечностью пролетают над ним…

Меня выдернул из забытья крик Гиеагра: яростный, протяжный, тоскливый – он взвился над землей подобно реву похоронной трубы. Этот крик вернул мне способность видеть и ощущать, и тотчас глазам моим открылась душераздирающая картина: Гиеагр сидел на земле, раскачиваясь из стороны в сторону, прижимая к груди обугленное лицо несчастной Фаэниры.

Едва обретя возможность двигаться, я поспешил в город и позвал на помощь. О том, что произошло, никому не сказал ни слова, наплел что-то, уж и не помню что – таково было мое состояние.

Прошло много времени, прежде чем Гиеагр пришел в себя. Когда я говорю «Пришел в себя», то имею в виду «Вновь обрел способность мыслить и связно изъясняться». Не знаю, бессмертный ли Хал вложил в душу героя эту палящую страсть, сам ли Гиеагр разжег ее в своем сердце, а может, и не было никакой страсти, а только лишь досада за упущенную добычу раскаленным гвоздем засела в его мозгу, но смерть Фаэниры стала ужасно мучить героя. Он не находил себе места, причитал и плакал как женщина, и я всерьез опасался, что он наложит на себя руки. Врачи лишь разводили руками и выразительно вертели пальцами у своих лекарских лбов. Наконец, месяца два спустя, кто-то надоумил Гиеагра отправиться в Лаулос, город, славный храмом и оракулом бога Поффа.

Не стану подробно описывать наше путешествие и то, как мы приносили жертвы и вопрошали оракула. Пророчество было коротким, темным и путаным, мы никогда б не поняли его, кабы не толкователи, чьи лавки облепили храм, как облепляют муравьи оставленный без присмотра кувшин с медом. В первой же лавке за четыре медяка нам обстоятельно и подробно растолковали значение странных слов. Не скажу, чтобы толкование показалось мне яснее пророчества, но Гиеагр ухватился за него, как речной рак за тухлое мясо.

Не знаю, что увлекло меня. Слава Гиеагра, его убежденность в успехе? Возможность удрать из-под отцовской опеки? Жажда приключений? Или тень надежды, что когда прекрасная Фаэнира вернется к нам, то быть может…

О нет, здесь я умолкаю. Копаться в собственных мотивах – значит жалеть себя, а это недостойно настоящего мужчины.

А толкователь-то оказался прав. Кто бы мог подумать…

– Повтори пророчество, – велел Гиеагр.

– Не прежде, чем постигнешь сына каждой звезды, – оттарабанил я.

Пророчество запечатлелось в памяти, будто оттиск печатки на воске. Уж сколько мы рядили и о нем, и о толковании, сколько ссорились, сколько денег истратили на все новых и новых гадателей и мудрецов, но вывести что-то новое так и не удавалось. Все сводилось к совету того, первого толкователя, который за свои четыре медяка предрек нам долгие и опасные скитания в стране восточных варваров, где в каждой земле мы будем совершать по великому подвигу, и с каждым подвигом все ближе будет день, когда Фаэнира явится нам живая и невредимая.

Да, таково было предсказание: «Не прежде, чем постигнешь сына каждой звезды». И мы «постигали», но до сих пор дело обстояло так, что с «сынами звезд» нам исключительно везло. Восточные варвары предельно щепетильны, когда дело касается их тотемов. Попробуйте в Земле скорпионов раздавить эту восьминогую гадину, и с вас сдерут шкуру, медленно, полоску за полоской, посыпая раны солью и перцем. Но зарубите монстра из чужого пантеона – и ваши дела пойдут в гору, быть может, в вас даже признают человека. А еще можно просто сделать что-нибудь полезное, никого не убивая и не калеча. Так Гиеагр и совершал свои подвиги: строил храм в Земле скорпионов, гонялся по Земле близнецов за шайкой инфернальных девиц, у подданных Водолея расчищал священную реку от обломков скал, запрудивших ее во время землетрясения…

Гиеагру все удавалось, и постепенно он приобрел громкую славу любимчика богов, неуязвимого героя, перед которым не выстоит ни один смертный.

И вот мы прибыли в землю последней звезды и начали с того, что осквернили священный источник и вырезали целую деревню.

– Это последнее испытание, – сказал Гиеагр, угадав мои мысли. – Оно должно быть трудным, иначе мы не сможем искупить свою вину перед Халом.

– Другие тоже не были легкими, – заметил я.

– Значит, это испытание будет самым трудным, – проговорил он. – Знать бы еще, в чем оно будет заключаться…

Мы не спеша ехали по дороге, я – в повозке, Гиеагр – рядом, на коне. Злосчастная деревня осталась далеко позади, затерявшись среди таких одинаковых и таких неприютных гор. Следом за нами все так же тянулась толпа зевак. Оглядываясь на них, я дивился тому неуемному любопытству, что толкало этих совершенно разных людей, заставляя тащиться за двумя несчастными, гонимыми судьбой от одной смертельной опасности к другой.

Интересно, что им было нужно от нас? Ну одни, возможно, надеялись, что рано или поздно нам перережут глотки, и тогда они смогут поживиться нашей несметной добычей. Еще кто-то, вполне допускаю, грелся в лучах нашей славы, искренне полагая, что если протопать парасанг-другой по следам героя, то и сам в конце концов станешь героем. Всех же остальных, я думаю, гнала за нами обыкновенная скука, та самая скука, что становится злейшим врагом счастливчиков, от которых отступили такие враги, как голод, холод и болезни.

– Будет самым трудным, – повторил Гиеагр. – Знать бы еще, в чем оно будет заключаться…

– Уцелевшие варвары доберутся до Арзакены раньше нас и выведут против нас огромное войско, – предположил я.

– Ты знаешь, это мысль, – промолвил герой после короткого молчания. – Если варвары доберутся до города и расскажут обо всем, да еще, как водится, приврут… Как пить дать, в Арзакене перетрусят и пошлют против нас целую армию!

– Ты как будто рад этому, – проворчал я. – Если все будет так, как ты говоришь, уже сейчас можно заказывать дрова для нашего погребального костра, конечно, если от нас останется хоть что-то, что можно сжечь. Ты великий герой, Гиеагр, но против войска и тебе не выстоять. И с прекрасной Фаэнирой ты сможешь увидеться лишь по ту сторону, в царстве теней, где ничто не доставляет радости.

– Зато сколько славы я обрету среди смертных! – вскричал он. – Неужели тебя не греет мысль о том, что тысячи лет спустя люди будут глядеть на твой погребальный курган и говорить: «Здесь лежит великий герой, счастливец, любимец богов, сподвижник самого Гиеагра»! Слава согревает душу, Мильк!

– Мою душу согревает солнце, – сказал я, – а еще – хорошая еда и красивые девчонки. И слава, конечно, тоже согревает, но ровно до тех пор, пока я живой. Твоя же слава уже давно живет собственной жизнью. Если поставить тебя с нею рядом, то ты будешь мышью у ног слона. Куда уж больше?

– Не бурчи. – Он раздраженно взмахнул рукой. – Если тебе уже достаточно славы, подумай о том, что, куда бы мы ни направились по этой стране, нас повсюду будет ждать вооруженная орда варваров. Наши преступления против их святынь слишком велики, чтобы нам их спустили с рук. Если к тому же мы разгневали их богов…

– Если мы разгневали еще и их богов, можем вскрыть себе вены прямо здесь, не дожидаясь, пока нас прикончат, – пробормотал я.

– До чего ж ты кислый тип! – озлился Гиеагр. – Их боги малохольные. Зато наши злы на нас по-настоящему, во всяком случае, Хал, и я думаю, он задаст взбучку любому местному богу, который вздумает обрушиться на нас прежде, чем Хал доведет свою месть до конца.

– Да ты не только воин, ты мудрец! – Я бросил на героя восхищенный взгляд. – Только ты способен усмотреть хоть что-то хорошее в мести богов.

– Просто я не нытик, как некоторые, – уколол Гиеагр. – А еще я не намерен сворачивать с дороги, когда до конца пути остался всего один шаг. Даже если это шаг в пропасть.

И все же мысль о том, что отныне в Земле стрельцов мы вне закона и выставленное у ворот Арзакены войско – если и плод моей фантазии, то не столь уж неправдоподобный, крепко засела в голове Гиеагра. После полудня, когда мы добрались до небольшого ущелья, по дну которого весело бежала речка, он велел остановиться и распрячь мулов.

Вскоре в ущелье втянулась толпа сопровождавших нас варваров. Они нечасто подбирались к нам ближе чем на три-четыре полета стрелы, но сейчас им приходилось выбирать между иссушающим зноем на дороге и благодатной прохладой у берега реки, и они выбрали прохладу, пусть даже ее приходилось делить с тем, кого они в одно и то же время боялись, презирали и кем восхищались. Гиеагр, за время путешествия научившийся игнорировать зевак, на этот раз тоже пошел против своего обыкновения. Приблизившись к варварам, которые возбужденно загалдели, едва он оказался с ними рядом, герой высыпал из кошеля горсть серебряных дзангов и поднял над головой.

– Мне нужен человек, хорошо знающий эти места, к тому же достаточно быстроногий! – гаркнул Гиеагр. – Есть среди вас такие?

Толпа зашевелилась, от блеска серебра у многих потекли слюнки. Я глазом не успел моргнуть, как вперед выскочил тощий мосластый тип в драных штанах. Рубахи на нем не было, ее заменял длинный замасленный кушак, крестом перехвативший костлявый торс. На лбу его синела татуировка – чаши весов.

– Я знаю эти места. Что тебе нужно, варвар? – сказал человек.

Я ушам своим не поверил: в голосе этого прощелыги сквозило поистине царское высокомерие! За столько времени я так и не могу привыкнуть к безмерной гордыне восточных оборванцев!

Гиеагр объяснил, что ему нужно. Варвар вызвал из толпы еще троих – приятелей или родичей – и вся компания скорым шагом двинулась вниз по дороге. Покинув ущелье, они скрылись из виду.

Разведчики вернулись на следующий день, когда вечерело, вынырнули из хмурых теней, сгущавшихся в ущелье. К тому времени наши добровольные провожатые по большей части расползлись кто куда, как расползается змеиный клубок. Остались только самые стойкие да те, кому некуда и незачем было идти.

Посыльные сгрудились перед героем. От недавнего гонора не осталось и следа: они запыхались, на лицах читалось чрезвычайное возбуждение, а глаза круглились от всего увиденного и услышанного. Тот самый дылда в кушаке накрест, размахивая руками, будто дерево на ветру, торопясь и глотая слова, затараторил:

– Из Арзакены гарнизон… восемь сотен луков… из Даркайярова лагеря тысяча… из Лайяза, говорят, тысячи три ждут… Одни кричат: перекрыть ущелье, захлопнуть ворота в Горле, тебя в Арзакену не пускать. Другие кричат: он же не бог, прийти и ударить, даже такому, как он, с дюжиной не совладать, а нас – тысячи… Но первых больше, дальше Горла никто не пойдет…

Выслушав варваров, Гиеагр отвел меня в сторонку. Глаза его пылали мрачным весельем.

– Видишь, какие мы с тобой важные птицы. Почти пять тысяч варваров против двух таких славных шалопаев. На кого ставишь?

– Ставлю на то, что при любом раскладе теням в загробном мире придется потесниться, – ответил я.

– Наконец-то я слышу от тебя разумные речи! – воскликнул Гиеагр. – Пусть и с запозданием, но ты начинаешь правильно воспринимать жизнь. Осталось придумать, как спасти твою шкуру, чтоб ты подольше мог радовать меня мудрыми мыслями.

Снова обратившись к разведчикам, он принялся расспрашивать о местности, лежащей впереди, ущельях и реках, об Арзакене, ее расположении, укреплениях, о ее гарнизоне. Он велел мне достать папирус и нарисовать с их слов карту. Глядя на него, я невольно восхищался: герой идет в одиночку против целой армии и рассуждает об этом так, будто за его спиной стоит огромное войско.

– Места здесь скверные, – сказал напоследок дылда. – Что ни пещера, то обиталище колдунов или еще каких нечестивцев, а чуть дальше к столице промышляет шайка проклятых разбойников во главе с неким Капюшоном.

По его словам выходило, что проходящий по ущелью некогда оживленный Ржаной тракт уже много лет как пришел в запустенье, и только отчаянный смельчак пустится по нему в путь к Арзакене. Кабы не Гиеагр, вряд ли сюда пришли бы все эти люди, которые следуют за ним.

Услышав такие слова, мой друг принялся вызнавать подробности о колдунах и особенно – о разбойниках: давно ли их видели и можно ли с ними как-нибудь снестись, и все такое прочее. Тут в моем животе заурчало, и я отправился к повозке, чтобы перекусить. За моей спиной снова зазвенело серебро – должно быть, Гиеагр приискал для варваров еще работенку.

– Мы можем покинуть Землю стрельцов и вернуться сюда, когда все успокоится, через несколько месяцев, тайно, – сказал я, когда мы остались одни.

– Мне больше нравилось, когда ты рассуждал о тенях в загробном мире, – буркнул Гиеагр. – А то, что ты вякнул сейчас, – недостойно храброго мужа.

– То, что я вякнул сейчас, – единственный способ добиться цели в создавшейся ситуации, – ответил я. – Но, конечно, если ты вознамерился превратиться в утыканную стрелами мишень и тебе наплевать на Фаэниру…

– Ты слишком легко сдаешься, – фыркнул он, – в этом твоя беда. Ты доходишь до конца пути, и когда остается всего лишь руку протянуть, чтобы получить заслуженную награду, ты вдруг разворачиваешься и бежишь прочь.

– Зато ты очертя голову кинешься в любую потасовку, – парировал я, – полезешь драться с самими богами!

Гиеагр выпятил грудь:

– Да. Только так и стоит поступать. Только так добудешь славу!..

– Славу! – Я скривил губы. – Потеху для потомков, которые через тысячу лет придут помочиться на твой курган.

– Смейся, смейся, – проговорил он. – Только не забудь, что коптишь до сих пор это небо исключительно благодаря моей славе. И за то, что гарнизон Арзакены вместе с остальными вояками стрельцов топчется сейчас у городских стен вместо того, чтобы прийти сюда и нашпиговать нас медью, также вознеси хвалу ей, моей славе. Если бы, как ты говоришь, я не был рядом с ней, как мышонок рядом со слоном, давно уж трава росла бы из наших черепов.

– Отлично! – воскликнул я. Меня бесило в тот миг, что этот напыщенный петух не так уж и не прав. – Мы живы только благодаря твоей славе. И что теперь? Чем твоя слава поможет нам в этот раз? Ты собираешься выйти перед пятитысячным войском и гаркнуть так, что все пять тысяч разом наложат в штаны? Или, может быть, слава, отделившись от тебя, встанет за твоей спиной огнедышащим драконом, который спалит наших врагов? А может призовешь на подмогу Хала, раз уж, по твоим словам, он будет оберегать нас, пока не свершит месть?..

– Хватит! – оборвал он меня. – Коли ты не видишь очевидных вещей, я ткну тебя носом. Если бы ты внимательно слушал, то услышал бы, как этот, с весами на лбу, говорил, что варвары не пойдут сюда, а будут ждать в ущелье, по дну которого проходит единственная дорога, ведущая отсюда в Арзакену. Если возвращаться к нашему спору, то что, кроме моей славы смогло остановить их?

– Просто чудесно! – Я постарался вложить в это восклицание весь сарказм, отпущенный мне богами. – Единственная дорога перекрыта вражеским отрядом. Точить меч? Идем на штурм?

– Уф-ф-ф. – Гиеагр устало провел ладонью по лицу. – Как могло случиться, что у столь выдающегося мужа, как Интинор родился столь скудоумный сын? Разуй глаза, Мильк! – Он ткнул пальцем в мой собственный рисунок. Смотри сюда и сюда. Видишь?..