Текст книги "Поход скорпионов"

Но ответить я постарался как можно спокойней:

– Ты ошибся, Глаз. Кузнечика больше нет. Это – Слабый.

Поскрипев мозгами, Глаз неуверенно согласился. И мы наконец проникли в прохладу полупустого зала. У Хряща никогда не бывает многолюдно. Дело не в высоких ценах, не в плохой кухне и не в скверной репутации. Дело в том, что Хрящ – рак, и убей меня не пойму, что его удерживает в Земле скорпионов. Может, тамошняя стража на него что-то имеет, не знаю, Хрящ об этом не распространяется, а мне в голову никогда не приходило любопытствовать.

В Скваманде взгляды пошире, чем в том же Хроквере и подобных ему городишках, однако же и тут люди в основном обходили эту харчевню стороной. Потому я ее и выбрал, к слову.

По наивности или от безысходности Хрящ оптимизма не терял, полагал, что вот-вот люди к нему потянутся. Года три уже полагал, бедолага.

Справедливость требует отметить, что по ряхе его нельзя было сказать, что дела в харчевне идут неважно. Здоровенная ряха, пошире моей раза в полтора. А уж когда он улыбался… как сейчас, например, увидев меня. Я одним из немногих не брезговал иногда перекинуться с ним парой слов помимо заказа.

– Здорово, рак, – вежливо сказал я.

– Здорово, скорпион.

Вот те раз! До меня не сразу дошло, что эта необхватная туша проявила зачаточное чувство юмора. Не требует ли это поощрения… вроде тычка в зубы? Впрочем, нет, сейчас Хрящ мне нужен.

– Ты все шутишь, старина, – совсем по-дружески сказал я.

– Я вижу, Бурдюк, ты теперь путешествуешь… – начал было Хрящ, разглядывая Эписанфа, но остановился, глядя на мою поднятую ладонь.

– Да, Хрящ, ты прав, я теперь путешествую, – радостно закивал я. – И мне нужна комната и ужин. Только не говори мне, что свободных мест нет, этой шутке я не поверю.

– Для тебя всегда найдется комнатенка. – Хрящ попытался улыбнуться еще шире, чем раньше, но у него не получилось. – Пойдемте.

– Какой же ты нетерпеливый, Хрящ, – огорчился я. – Мы ведь только начали беседу, я еще не получил от нее всего удовольствия, на которое рассчитывал.

Хрящ напрягся. Любой бы на его месте напрягся, но на этот раз я не имел в виду ничего для него плохого.

– Возле дверей стоит повозка, позаботься о ней, – сказал я. – Еще одно. В повозке моя собственность, и что-то мне подсказывает, что за ночь с ней ничего плохого не случится. Как, не обманывает меня предчувствие?

Хрящ засопел и напрягся еще сильнее, вытирая вспотевшие ладони о грязный серый фартук.

– Бурдюк, ты же знаешь, что я всегда относился к тебе с уважением, ты только скажи, и я все сделаю. Но если там… – Он замялся. – Если стража будет…

– Да расслабься ты, боров. – Я с отвращением смотрел на эту трясущуюся от страха гору жира. – Ты неправильно меня понял. Я не работаю в Скваманде, и страже нет никакого дела до моих пожиток. В повозке моя рабыня, и если с ней что-нибудь случится… Глаз, что тогда будет с нашим другом Хрящом?

– Мне неприятно даже думать об этом, Бурдюк, – процедил сквозь зубы Глаз.

– А! Понял! – Хрящ снова расплылся в улыбке. – Девка!

Может, все-таки выбить ему пару зубов?

– Да, девка. Моя девка, – отчетливо проговорил я. – И ты, рак, окажешь мне дружескую услугу. Ты лично отведешь повозку на задний двор и лично проследишь, чтобы никто не подходил к ней до самого утра. Мы поняли друг друга?

– Почти, Бурдюк. – Хрящ заискивающе посмотрел мне в глаза. – Для полного понимания не хватает самой малости…

Я хмыкнул, посмотрел на Эписанфа и щелкнул пальцами. Варвар, ставший вдруг удивительно понятливым, достал серебряную монету. Я покачал головой и щелкнул пальцами еще дважды. После того как три драхмы перекочевали в карман Хряща, взаимопонимание было установлено.

Отвечу перед дюжиной богов, Хрящу нечасто доводилось принимать постояльцев. У меня вообще возникло подозрение, что лишенную окон комнату, где нас поселили, еще недавно использовали под склад продуктов.

Но – три соломенных тюфяка на пол, пара свечей и вполне сносный ужин – и я примирился с действительностью. За Лаиту я мог не волноваться… «А чего это я вообще должен за нее волноваться?» – с возмущением спросил я себя и затряс головой.

От мыслей о Лаите меня отвлек Эписанф, которого распирало от вопросов. Тогда как мы с Глазом начали с вина – более или менее приличного – варвар явно чтил любопытство больше, чем жажду.

– Тот калека возле харчевни… – неуверенно начал он.

Я вздохнул. Тема мне неприятная, но никуда от нее не деться. Лучше рассказать все сразу, иначе варвар не даст мне покоя до самых Проклятых Земель.

– Слабый, – сказал я. – Так называют таких людей. Это бывший наш товарищ по ремеслу, который попался в руки стражи.

– Им отрубают руки? – ужаснулся Эписанф.

Я снова вздохнул.

– В некоторых Землях воров казнят. В других казнят только душегубов, а ворам выжигают глаза. У нас обычай самый милосердный. Пойманному дают выбор. Взойдя на эшафот, он может положить на плаху либо голову, либо руки. Второе выбирают немногие, но они есть. В любое время он может попросить исправить эту ошибку, ему пойдут навстречу, но…

Скривившись, я сделал большой глоток вина.

– А как же тогда… – Эписанф заморгал. – Как же Глаз, он фактически напрямую сказал тому стражнику, что ты вор?

– Ну и что? – не понял я. – Я вор, это мое ремесло. Я могу кричать об этом на каждом углу, кому до этого дело, если меня не поймали? Не знаю как у вас, Непосвященных, но в Землях Зодиака за ремесло не наказывают, наказывают за содеянное.

Эписанф принялся осмысливать услышанное, а я принялся за еду. Что касается Глаза, то он это занятие и не оставлял.

Летопись Милька

Одним богам известно, как пережил я те несколько дней, пока шло строительство. Ведь, сказать по чести, затея была столь рискованна, что не всякое безумие можно было бы поставить с нею рядом. Все в ней было безумно – от замысла до воплощения, от надежд, которые питал Гиеагр, до шутки, которую в итоге сыграла с нами судьба. Впрочем, о последней – в свой час.

Итак, все это время я пребывал в чрезвычайной тревоге, и было отчего. Мало того что герой доверился Капюшону, этому пройдохе, так еще на третий день строительства пришли в движение люди из Арзакены. То и дело из ворот выезжали небольшие группки конных солдат и устремлялись вверх по ущелью. Едва завидев это, змеелицый Званцо, повсюду следовавший за мной в моих «инспекциях», озабоченно покачал головой.

– Плохо дело. Они рассылают разведчиков.

– Думаешь, они уже оправились от страха? – с сомнением проговорил я. – Еще вчера они носа не казали в ущелье, столько ужаса нагнал на них Гиеагр.

– Вчерашний день не дороже ослиной отрыжки, Непосвященный, – наставительно произнес Званцо. – Забудь о нем. Раз они лезут в ущелье, значит, сегодня твой приятель недостаточно старается, чтобы их напугать. А может наоборот, так перестарался, что они уже готовы на все, лишь бы избавиться от неизвестности.

– Как бы то ни было, мы не можем допустить, чтобы они шастали тут, пока все не будет закончено, – сказал я.

– А это уже наша забота, – ответил разбойник. – Не трусь, их встретят как надо. Эти края – вотчина Капюшона, а он не любит незваных гостей.

Действительно, атаман разбойников предпринял решительные действия против лазутчиков из Арзакены, только ни к чему хорошему это не привело. После нескольких стычек в горах вожди стрельцов смекнули, что имеют дело не с прославленным героем Гиеагром, а всего лишь с шайкой Капюшона, для головы которого в городе давно уже был заготовлен позорный шест. Так что утром четвертого дня из ворот вышел отряд в три сотни луков. Выступить открыто против такой силы люди Капюшона не рискнули, но и давать им свободно разгуливать, где пожелают, тоже не было никакой возможности – они в любой момент могли обнаружить наши приготовления, да и шайка растеряла бы весь авторитет. Тогда, атакуя мелкими группами и тотчас отступая, разбойники попытались заманить солдат далеко вверх по ущелью, и это отчасти удалось: около полусотни арзакенцев устремились в погоню, оторвались от главных сил и были перебиты, остальные же отступили. Через час все повторилось, правда на этот раз арзакенцы действовали умнее, а потом опять и опять; стычки, почти не прекращаясь, длились целый день, и я с содроганием ждал, что вожди там, за воротами, наконец окончательно разберутся в ситуации, бросят в ущелье главные силы, и нам придется спасаться бегством, оставив план в шаге до завершения.

Помимо этого меня волновало еще одно – ручей, якобы священный, на котором Капюшон отказался строить плотину. С некоторых пор я стал замечать, что разбойники то и дело наведываются в то ущелье и возвращаются лишь под вечер, усталые и грязные. На мои расспросы о том, что же там происходит, Капюшон отвечал, что по этому ущелью проходит тайный кружной путь в Арзакену, и что его разведчики пользуются им, чтобы незаметно проникнуть в стан врага. Звучало убедительно, однако некое неясное сомнение занозой застряло в моем мозгу и не давало покоя, заставляя то и дело мысленно возвращаться к злосчастному ручью.

Слухи о Гиеагре, доходившие до нас, по-прежнему были смутны и загадочны. Одно лишь радовало: он где-то неподалеку, готовит свой последний подвиг, который, если судьба будет милостива, навеки обессмертит его имя.

Утро пятого дня я встретил под тем же навесом, в окружении тех же самых рож, что «украшали» мою жизнь все последнее время. Меня разбудил звук, громкий и пронзительный. Он в клочки разметал мой сон, заставив вскочить на ноги и завертеться волчком в поисках опасности. Мои тюремщики уже были на ногах, они спешно экипировались.

– Арзакенцы зашевелились, – бросил мне один из них, чернобородый тип с раскрашенными синим щеками. – Стягивают силы к воротам. Где шляется твой друг? Ему лучше пошевелиться – если они навалятся, мы и часа не выстоим.

– Ухм… – вот и все, что я смог выдавить из себя, ибо на несколько мгновений потерял дар речи. Где шляется герой… Стало быть, он так и не появился?.. Боги! Я вдруг понял, что все эти дни жил одной лишь надеждой на скорое появление Гиеагра! Я верил, что опасности, которые я переношу, не напрасны, что в нужный момент он примчится на колеснице, или спустится с неба, или выскочит из-под земли и обрушится на врага, что он сделает все необходимое, чтобы наша затея обрела смысл и пришла к столь желаемому нами завершению. Не будь этой веры, я умер бы, задохнулся бы без нее, как задыхаются без воздуха… Но вот враг у ворот и готов разрушить наши планы, а Гиеагра все нет, лишь слухи о нем витают вокруг подобно душам умерших младенцев, которые являются порою людям мимолетными тенями, не способные ни помочь, ни напугать как следует.

Меня грубо толкнули, и все раздумья тотчас вылетели из головы. Бородач протягивал мне меч.

– Проснись наконец, варвар! Гиеагр не пришел, так, может, тогда ты покажешь, какие из Непосвященных вояки?

Разбойники загоготали. Я взял клинок; короткий и ржавый, он скорее напоминал обычный нож, но лучше такое оружие, чем никакого.

– Не смотри, что он тупой, – услышал я голос Капюшона. Я и не заметил, как он подошел, будто призрак. Кожаный нарост на его голове был изукрашен синими полосами. Глаза разбойника горели мрачным огнем.

– Гиеагр не явился в условленный срок, – бросил он.

– Но согласно договору он должен появиться до полудня, – возразил я и тут же получил тычок под ребра от кого-то из громил.

– К полудню от нас не останется даже воспоминаний, – бросил Капюшон. – На нас идет вся армия Арзакены. Мой единственный шанс остаться хозяином в этих горах – дождаться, пока большая часть войска соберется в Горле, а потом привести в действие план Гиеагра.

– Но ведь ты прекрасно знаешь, что его план – не более чем театральный эффект! – вскричал я. – Волны смоют дюжину-другую солдат и на этом все кончится. Без Гиеагра это не сработает.

– О, конечно, декорациям нужен актер, – ухмыльнулся разбойник. – Но кто сказал, что роль может сыграть один только Гиеагр? Ведь если солдаты уверены, что великий герой уже близко, они могут принять за него любого плечистого воина на коне, разве нет?

– Так вот к чему спешка! – внезапная догадка заставила меня заскрежетать зубами.

– Умный мальчик. – Капюшон одобрительно хохотнул. – Они драпанут до самой Арзакены и даже дальше, а мне останется только подобрать добычу… Я давным-давно отправился бы в Тень Зодиака, если б не умел ценить хорошие идеи, а главное – вовремя использовать их.

– Но если Гиеагр явится к полудню, как обещал… – начал я.

– То получит стрелу в спину, если не будет паинькой, – прервал разбойник. – Это мои горы; вам, варварам, пора бы это уяснить. Кроме того, кто знает, быть может, ты говоришь с завтрашним царем Земли стрельцов? Которому известно о великом герое много такого, что тому следовало бы скрывать. А? Как ты думаешь?

– Перерезать бы тебе глотку, – прошипел я.

– Этим? – Он усмехнулся, бросив взгляд на мой меч. – Этим и слизняка не проткнуть. Но мужчина должен идти в бой с оружием, не так ли, молодцы?! – Атаман возвысил голос и «молодцы» одобрительно загалдели. – В конце концов, не лук же парню давать, а?

Ответом ему было оглушительное ржание. Тем временем Капюшон наклонился к самому моему уху и прошептал:

– Не делай глупостей, Мильк, и ни с тобой, ни с Гиеагром, ни с его великой славой ничего не случится. Я позабочусь об этом. Конечно, если все пройдет так, как нужно мне.

Арзакена шла в бой. Ряды воинов, медленно вытягиваясь из ворот, заполняли ущелье подобно тому, как мед заливает скатерть, вытекая из опрокинутого кувшина. Солнечные лучи, дробясь о начищенные шлемы, наконечники копий и бляхи щитов, слепили глаза до рези, до темных пятен. Мы наблюдали, стоя на вершине гряды из гальки и песка, нанесенной за много лет рекой, издали, с расстояния в восемьсот шагов, но зрелище от этого не становилось менее грозным и устрашающим. Было видно, как воины вскидывают к небу оружие; должно быть, они что-то кричали, но их удаленность и шум реки, мчащей мимо нас свои бурные волны, не давали ничего расслышать.

Я оглянулся на ущелье в надежде увидеть коня Пламеника, несущего на себе бесстрашного героя, но увидел лишь жуткие разбойничьи хари. Размалеваны синей краской, в глазах – звериная настороженность, смешанная с жаждой крови. Такие глаза бывают у волков, окруживших быка: всем хочется насытить утробу, но никому неохота отведать острых рогов.

На гряде собралась вся шайка – четыре или пять сотен луков. Они заняли то самое место, откуда по плану должен был вступить в битву Гиеагр. Гряда тянулась далеко вперед, постепенно понижаясь и сходя на нет в трех сотнях шагов от ворот; позади же, в двух сотнях шагов выше того места, где стояли мы, впадали в Арну перегороженные речки.

Шайкой предводительствовали змеелицый Званцо и коротышка Йахр; оба помощника восседали на плюгавых лошаденках впереди разбойного войска. Капюшона же, сколько ни вертел головой, я не увидел.

Солнце вползало вверх по небосклону, все больше ярясь на наш непутевый мир. Воинство Арзакены запрудило ущелье во всю его невеликую ширь, от берега Арны слева от нас до острых скал справа; в длину же строй вытянулся на две сотни шагов. Солдат там было видимо-невидимо, они стояли плотными рядами, как дыни на крестьянской телеге в базарный день; на пятачке, по-моему, их уместилось никак не меньше трех тысяч. Перед строем на резвых скакунах носились командиры; то там, то сям колыхались знамена, пестрели какие-то значки. От этого зрелища у меня перехватывало дыхание и холодело в желудке.

– Может, ударить по ним, пока не выстроились, – донесся сзади чей-то голос. – Чего мы ждем?

– Цыц! – прогудел Йахр, обернувшись. – Без приказа с места не двигаться! Даже помочиться не отходить.

Да, они все делали по придуманному Гиеагром плану. Ждать, ждать, пока враг сам не бросится в атаку, и в нужный момент… Ох, каким же глупым казался мне сейчас этот план! Каким глупым, бестолковым, непродуманным и безумным! Мы слишком затянули с подготовкой. Мы дали противнику изжить свой страх, собраться с силами, организоваться. Чего стоят громкая слава и бутафорские волны против ощетинившегося железом трехтысячного строя?!

Впереди произошло какое-то движение. От вражеских рядов отделилась группа всадников и потянулась к нам. Через мгновение качнулся и пришел в движение сам строй, устремившись следом.

– Началось, – прохрипел Званцо. И тотчас заорал визгливым голосом: – Приготовились! С гряды никому не сходить!

Дробно застучали копыта. Оглянувшись, я увидел, как несколько конных разбойников мчатся по гряде в сторону плотин.

– Славный будет сюрприз, – пробасил Йахр, перехватив мой взгляд. – Твой приятель неплохо соображает. Даже жаль, что он оказался таким дураком.

Довольный своей шуткой коротышка зашелся басовитым хохотом.

Ничего не ответив, я уставился на приближающихся врагов. Они текли к нам красной рекой, надвигались неотвратимо, как весенний паводок. Оружие и латы нестерпимо сверкали на солнце, соперничая в блеске с водами бурной Арны, грохочущей слева. Они приближались. Еще немного, и они перейдут вброд ту самую речушку, на которой Капюшон отказался строить плотину, а за нею – рукой подать до начала гряды…

Строй арзакенцев все ближе. Ничто не преграждало им путь, они шли как на прогулке. Весь план Гиеагра строился на том, что они не дойдут до начала гряды. Им ни в коем случае нельзя овладеть грядой! Но боги, они неумолимо движутся вперед! Хоть бы речка затруднила им путь. Да есть ли на это надежда? Издали похожая на поток расплавленного серебра, она тонким изогнутым клинком пересекала ущелье, и там, где ее воды сливались с водами Арны, сияла радуга.

Внезапно мой взгляд зацепился за какую-то тень. Призрачная, она колыхалась над гладью речушки, то становясь плотной, обретая очертания, то делаясь прозрачной, струйкой дыма растворяясь в жарком воздухе. Она как будто боролась с некими силами, не пускавшими ее в наш мир; и все же в какой-то момент вдруг сгустилась, оформилась, стала осязаемой… и лишь огромным напряжением воли я подавил готовый вырваться вскрик. Несмотря на расстояние, я узнал ее: там, на волнах безвестной реки стояла Фаэнира. Несколько мгновений она была неподвижна, смотрела в мою сторону. Потом, повернувшись, зашагала вверх по течению, к расселине в скалах, в которой должна была стоять несостоявшаяся плотина. Минута – и она скрылась среди камней.

Мои зубы лязгнули, я понял, что дрожу. Рядом послышался гогот, кто-то ткнул меня в бок, но я не обращал внимания. Я трясся всем телом, будто в приступе жесточайшей лихорадки, а в мозгу вспугнутой птицей металась одна-единственная мысль: «Смерть… Смерть… Смерть!..»

Приступ отступил внезапно. Возможно, причиной тому стал истошный вопль, раздавшийся за моей спиной. Вопили головорезы Капюшона, вопили во всю глотку, так, что закладывало уши. Позабыв о видении, я обернулся, но в первые мгновения не увидел ничего, кроме разбойников; они смотрели куда-то назад, размахивали оружием, приветствуя кого-то:

– Га-а-а-ар! Га-а-а-ар!

Секунду я стоял, оторопелый, но вдруг до моего сознания дошло: выкрикивают имя моего друга! «Гиеагр» – слишком сложно для этих полудиких разбойников, и они выговаривают это имя на свой манер: Гаар. Так значит, великий герой все-таки поспел к битве! Он успел! Он здесь!

Боги! Только в тот миг я понял, чего мне стоило пережить последние дни! Лишь когда эта гора упала с моих плеч, я ощутил истинную ее тяжесть. Но теперь все в прошлом. Теперь… теперь… теперь!..

– Расступитесь! – услышал я собственный срывающийся голос. – Пропустите меня!

Поднатужившись, ввинтился между ближайшими громилами, но тотчас передо мной выросла новая стена из ржавых кольчуг и смердящих кожаных панцирей. В отчаяньи я саданул кулаком по чьей-то спине, но только сам скривился от боли, разбойник же меня, кажется, и не заметил. Тогда я предпринял обходной маневр, попытавшись протиснуться слева, но тут стена впереди заколыхалась и вдруг раздалась в стороны, открыв свободное пространство шириной шагов в десять… и по этому коридору на меня во весь опор мчался всадник на черном коне.

– Га-а-а-ар! Га-а-а-ар! – гремело вокруг. – Га-а-а-ар-р-р-р!

Наездник был облачен в сверкающий доспех; шлемом ему служил бычий череп с вызолоченными рогами. В руке всадник сжимал дрот, жало которого полыхало на солнце.

Мне захотелось заорать во всю глотку, но из груди не вырвалось ни звука. А может быть, голос мой потонул в реве толпы. Я вскинул руку, но это движение не имело ни цели, ни значения. Грохочущая лавина времени обрушивалась в пропасть небытия, а я все стоял на пути всадника, как будто оглушенный, и повторял одними губами:

– Это не Гиеагр… это не Гиеагр… это… это проклятый Капюшон!..

В последний миг кто-то рванул меня в сторону. Я рухнул на гальку, а всадник пронесся мимо под восторженные вопли и гиканье. Мой спаситель потряс меня за плечо, что-то спросил, но я молчал, и он оставил меня в покое. Клянусь, в тот миг я не удостоил бы вниманием и ударившую в шаге молнию! Сердце разрывалось от горечи, а разум жгла нестерпимая мысль: у нас украли победу!

Боги, как клял я тогда самонадеянность Гиеагра, его дурацкую уверенность в том, что слава и деньги способны открыть любую дверь! Как ругал себя за то, что пошел у него на поводу, за то, что не сумел предусмотреть столь очевидный поворот событий, за то, что даже не попытался отговорить героя от этой безумной затеи! А теперь… теперь этот хитрован Капюшон, заграбаставший наш план, заграбастает и нашу славу, а если ему повезет – то и нашу добычу!

Проскакав еще сотню шагов, Капюшон поднял коня на дыбы. Солнце воспламенило его панцирь, золотыми искрами пробежало по рогам шлема, наконечник дрота прочертил в раскаленном воздухе ослепительную молнию. Пожалуй, этого выжигу и впрямь могли бы принять за великого героя… там, где не видели самого Гиеагра. Иначе говоря, под стенами Арзакены Капюшон имел все шансы на успех.

Появление на сцене «главного героя» не осталось незамеченным арзакенцами. Передние шеренги вдруг раздались чуть в стороны, и на поле боя горстью разноцветных горошин высыпали легковооруженные воины. Ряды тяжеловооруженных тотчас же сомкнулись за их спинами. Войско продолжало надвигаться, треть его уже перебралась через речку и была на самых подступах к гряде.

Капюшон дернул поводья, и конь снова поднялся на дыбы.

– Янна-яа-а! – выкрикнул атаман.

– Янна-яа-а! – дружно подхватили его головорезы.

«Р-Р-Р-Р-Р-У-У-У-У-У-У» – глухим рокотом отдалось где-то позади нас, и мне показалось, что дрогнула земля. Тотчас над станом разбойников повисло молчание; все захлопнули рты, обратившись в слух. Кто-то выругался сквозь зубы, кто-то икнул.

– Только б не переборщить, – прошептал коротышка Йахр, оказавшийся рядом со мной.

– Много там воды? – выдавил я.

В ответ он лишь дернул усом – мол, хватит.

Рокот стремительно нарастал, дробясь на отдельные звуки. Волн еще не было видно, но внутри меня все содрогалось от грохота влекомых потоком валунов, от щелканья осыпающейся гальки, от треска вырываемых с корнем деревьев. Проклятье! Как бы придуманные нами декорации не уничтожили нас прежде тех, ради кого задумывался спектакль!

Я бросил взгляд вперед. Лже-Гиеагр гарцевал на прежнем месте, воинственно потрясая дротом. Дальше, на самых подступах к гряде застыли солдаты Арзакены. Самые смелые уже начали было подъем по пологому склону, но докатившийся и до них грохот заставил их остановиться. Я не видел лица Капюшона, когда он смотрел на врагов, но готов поклясться: в душе мерзавец уже праздновал победу! Ах, как жаль, что он далеко! Ни камнем не добросить, ни стрелой не попасть. Да и не дадут мне этого сделать: глазом моргнуть не успею, как меня изрубят в куски.

«До чего же любят Бессмертные подшутить над нами, людьми, – подумал я. – Пьесу, которая создавалась для величайшего актера, доигрывает третьесортный мим, бездарный фигляр. И этому шуту суждено сорвать овации и получить венок победителя!»

Ужасающая картина встала перед моим мысленным взором: расфуфыренному Капюшону, восседающему на золотом троне Арзакены, подносят на блюде отрубленную голову моего друга… От этого видения кровь закипела в моих жилах! Ну нет, не бывать такому! Не знаю, где сейчас Гиеагр и что с ним, но это воровское отродье никогда не займет место, по праву принадлежащее великому герою!..

Нестерпимый грохот смешал мои пылкие мысли. Казалось, это невозможно, но рев потока усилился тысячекратно, достигнув каких-то запредельных высот. Зажав уши, я завертелся волчком, пытаясь понять, что же происходит. Грохот сводил с ума, выматывал душу, понуждал удрать, умчаться прочь без оглядки или зарыться в землю, искать убежища в самой глубокой норе, среди червей и скелетов.

Ватага разбойников внезапно рассыпалась стайкой вспугнутых воробьев. Могучие мужи, чей вид внушал ужас и благоговение, заметались по узкой каменной гряде, голося, будто плакальщицы на похоронах. Поначалу Званцо и Йахр пытались унять их, но скоро сами смешались с толпой, и я потерял их из виду.

«Волна еще далеко, – мелькнуло в голове, – а небо уже готово обрушиться на землю. Что же будет, когда поток достигнет нас?!»

Но, может быть, надвигающаяся катастрофа сыграет мне на руку? Быть может, конь Капюшона, испугавшись адского шума, сбросит своего хозяина и ускачет прочь?.. Повернув голову, я едва не застонал от разочарования: проклятый разбойник оказался великолепным наездником! Его перепуганный скакун вертелся в каком-то безумном танце; бьюсь об заклад, ни один даже самый искусный всадник не смог бы удержаться на нем в ту минуту, но Капюшон… Капюшон сидел в седле так прочно, будто его прибили гвоздями! Я не мог разглядеть лица, но готов поклясться – он был бесстрастен, как божество. Ужас, охвативший его людей, был ему безразличен; он смотрел лишь вперед, на врага, и ждал… Я думаю, ждал, когда придет волна и можно будет продолжить представление.

И тут боги сжалились надо мной. Кто-то толкнул меня в спину, да так, что я едва удержался на ногах. Обернувшись, я едва не завопил от радости: передо мной стояла лошадь! Низкорослая пегая кобылка тянула ко мне морду, и ее испуганные глаза как будто говорили: «Эй, двуногий, прыгай в седло. Вдвоем не так страшно!»

Я не заставил себя ждать! Лошадка вздрогнула, испуганно заплясала, но я сумел справиться с ней. Мои пальцы коснулись ножен на ремне… Оружие! Мне нужно оружие! «Мечом», который дали мне разбойники, только кур смешить. О нет, никаких мечей! Я совершенно не искусен в обращении с ними. Лук… мне нужен лук…

Я заозирался в надежде, что кто-то из разбойников, удирая в паническом страхе, бросил то, что мне нужно, как вдруг…

Я увидел поток. Бурный и неистовый, он обтекал гряду с двух сторон, гремя камнями, увлекая за собой листья, сучья, стволы деревьев и все, что попадалось на пути… Вот, вертясь и раскачиваясь, проплыл узкогорлый кувшин, вон мелькнула желтая тряпица… а там – кружится в водовороте деревянный башмак… а чуть поодаль безвольной куклой бьется о камни его хозяин…

Сейчас, когда я пишу эти строки, я понимаю, что волна была не столь уж и велика; во всяком случае, она не сравнилась бы с неистовством весеннего паводка… но в тот момент, среди рева, треска и грохота, нам казалось, что все воды мира обрушились на несчастное ущелье и скоро сметут нас в царство теней вместе с горами, вместе со всем миром!

В следующую секунду я позабыл и о грохоте, и о воде, и о луке. Едва блеснул на солнце вспененный гребень волны, Капюшон ослабил поводья и ударил пятками в бока скакуна. Мгновение – и конь помчал его вперед, на оробевших арзакенцев.

– Стой, ублюдок! – заорал я, устремляясь следом. Плевать на лук, плевать на все на свете. Если понадобится, я задушу эту гадину голыми руками. Я сдохну, но остановлю его!

О, каким безрассудством была эта погоня! Я скверный наездник, а лошадка моя неслась по опаснейшей тропе, усеянной валунами и щебнем, и только милость богов удерживала меня в седле, а ее – на дороге. Я утешал себя мыслью о том, что и Капюшону несладко в этой гонке, что он мчится по той же самой смертельно опасной тропе… Но жестокая реальность разбивала мои надежды: с каждой секундой он все больше и больше удалялся от меня.

Вражеские ряды неумолимо приближались; впереди гряду пересекала небольшая лощинка, и почти сразу за ней алели хитоны передних арзакенцев.

Лощина! Она была моей последней надеждой. Прежде я пересекал ее и знал, что склоны ее довольно круты, и если Капюшон все так же будет гнать коня, то свернет себе там шею! А если замедлится хотя бы немного, я получу шанс настигнуть его, а уж после – будь что будет.

Я изо всех сил ударил пятками в бока своей кобылки, и она помчалась быстрее ветра, неся меня навстречу неминуемой гибели.

Приблизившись к лощине, Капюшон чуть придержал бег коня; я видел, как скакун и всадник исчезают с залитой солнцем каменистой гряды, как будто погружаясь в омут. Вот исчезли ноги… круп… вот всадник по плечи ушел в тень… вот он и вовсе скрылся из виду… Секунда – и он появится с той стороны!

Бросив взгляд на вражеский строй, я невольно вскрикнул: то, что я только что принял за воинов в красных хитонах, оказалось рядом щитов; длинные и узкие, они были вертикально воткнуты в землю, а за ними – никого! Подняв взгляд чуть выше, я увидел спины вояк далеко впереди: в полном беспорядке они мчались к воротам. Следом, проглатывая упавших и растоптанных, неумолимо нагоняя живых, катилась беснующаяся волна.

Как вы жестоки, боги! Вы помогли Гиеагру исполнить его безумный план, но не дали насладиться его плодами! Вы отдали победу в руки презреннейшего из воров! От горя и обиды сердце мое наполнилось черной кровью, и я выкрикнул одно из тех проклятий, которое мы, сознавая свое бессилие, адресуем небесам.

Скачка вдруг пресеклась: моя кобыла успела остановиться на самом краю лощины. Увлекшись зрелищем бегущей армии, я едва не позабыл о своей цели. По всему выходило, что Капюшон должен вот-вот появиться с той стороны, а я так и не придумал, как его остановить!

Отчаянно щурясь, я пытался разглядеть, что творится внизу, но после яркого солнца легкая тень лощины казалась чернее ночи. «Капюшон что-то мешкает, – подумалось мне. – Неужели противоположный склон слишком крут для его коня?»

Внезапно в голову пришла великолепная мысль. Соскочив с лошади, я подобрал с земли камень с острыми краями и стал ждать. Пылая жаждой мести, я представлял, как размозжу импровизированным оружием уродливую разбойничью башку.

Через секунду я увидел его. На той стороне из тени появились шлем, плечи, спина… Я замахнулся, целя в незащищенную шею…

– Только попробуй! – рявкнул он, повернувшись ко мне. Даже сквозь рев воды я разобрал каждое слово. Даже за тысячу парасангов я узнал бы это лицо…