Текст книги "Приключения Славки Щукина. 33 рассказа про враньё"

Ключ

Сам не знаю, как это так получилось. Родители вместе с сестренкой Машей уехали на дачу. А я остался дома один до следующего вечера – такое везение. Делай что хочешь, а хочешь – ничего не делай. Я, конечно, пообещал, что буду вести себя хорошо, лягу не поздно и не притащу домой целую ораву друзей. На самом деле, я именно это и мечтал сделать. Меня вообще оставили случайно. Завтра должна была вернуться бабушка из санатория. Она там отдыхала две недели. А ключ от своей квартиры на всякий случай оставляла у нас. И еще просила, чтобы мама приходила поливать цветы. И вот завтра рано утром бабушка возвращалась. А родителям не хотелось вставать чуть свет и мчаться с дачи домой, чтобы отдать бабушке ее ключ. Вот меня и оставили. Редко выпадает такое везение. Я проводил родителей и сестренку до машины, помогая им нести вещи и изображая на лице легкую грусть по поводу их отъезда. Постоял, пока они выедут со двора на улицу, и только после этого улыбнулся. А потом я побежал сразу в соседний двор, где пацаны лазили по гаражам. Они там играли в войну. Я тоже залез и сказал, что у меня родители уехали до завтра. И еще сказал, что кто хочет вечером ко мне, пусть приносит с собой кока-колу и чипсы. Это было как входной билет на вечеринку. Но сначала мы играли во дворе на гаражах, потом полезли через забор военной части. Раньше там был контрольно-пропускной пункт, и посторонним запрещалось проходить. Нас оттуда гоняли и грозили сдать в милицию. Теперь пункт убрали, заходи кто хочешь. Но мы по привычке лазили через забор. Так было веселее, и мы надеялись, что, может, нас кто и погоняет, как в старые времена. Но никому не было дела. И вот Сашка из седьмого подъезда предложил залезть на склад. «Вдруг мы там патронов наберем? – сказал он. – Будем их в костер на стройке кидать!» И вот мы полезли втроем – Сашка, Генка и я. Денис не полез. «Слабак!» – сказал я ему. Мы залезли внутрь через крышу. Там внутри было темно. И только полосками проходил такой пыльный свет. Мы привыкли к темноте, огляделись и начали искать патроны. Но там были только огромные брезентовые чехлы, какие-то железные рамы и ящики. Сашка из седьмого подъезда сказал, что в ящиках должны быть патроны, и предложил разбить один. А я сомневался. На склад залезть было еще как-то ничего. А вот разбивать ящик я не решался. Это было уже похоже, как если бы мы были воры. «Позорник!» – обозвал меня Сашка и вместе с Генкой стал разбивать камнями доски. Поднялся такой грохот, что я даже зажмурился. А они колотили себе как ни в чем не бывало. И вот одна доска треснула. Сашка с Генкой выломали ее, пока я стоял в нерешительности. «Чё это?» – спросил Генка. А Сашка вытащил какую-то брезентовую сумку, а из нее настоящий противогаз. Они набрали себе каждый по три штуки. Ну и я тоже взял себе один. А когда мы стали вылезать со склада, собаки подняли лай. Они бегали на цепи вдоль проволоки и не могли нас покусать. Но на их лай вышел какой-то дядя. В форме, но не солдат, а офицер, и стал кричать на нас. Мы побежали. Потом, оглянувшись, я увидел, что за нами бегут двое солдат в пятнистой форме. Я так испугался, что бросил свой противогаз в траву. Сашка с Генкой бежали быстрее, потому что оба были старше меня, и не бросали свои противогазы. Я слышал, как сзади грохочут тяжелые солдатские ботинки, и свернул направо. Там, между близко стоящими казармами была щель, в которую взрослый не пролезет. Я добежал до этой щели и втиснулся в нее. Я знал, что на другой стороне будет спортивная площадка с турником и лестницей. А сразу за площадкой ворота, через которые можно свободно выйти. Но прежде, чем туда протискиваться, я выглянул и увидел, что оба солдата побежали за Сашкой и Генкой. Тогда я потихоньку вылез. Пробежал, пригибаясь, к забору и перелез его в знакомом месте. Я огляделся. Никого не было видно. Сердце у меня до сих пор колотилось, и я решил поскорее идти домой, закрыть дверь и никому не открывать. Мне теперь уже никакой вечеринки не хотелось. Я думал так: Сашку с Генкой поймали, они все рассказали, и теперь за нами за всеми приедет милиция. А что будет дальше, я не думал. Я не знал, что бывает дальше в таких случаях. Мне и так было страшно.

Я осторожно подошел к своему дому, а зайти в подъезд боялся. Я думал, вдруг меня там уже подкарауливают эти солдаты. Я ходил туда-сюда, не решаясь войти. Наконец я сбегал в магазин и купил там бутылку молока. У меня было с собой немного денег. Мне почему-то казалось, что если я буду идти с бутылкой молока и скажу солдатам, что я ходил в магазин, потому что меня мама попросила купить молока, то они мне поверят и отпустят. И вот я решился войти в подъезд. Там никого не было. Но я подозревал, вдруг солдаты спрятались и сейчас выскочат из-за угла. Я осторожно поднимался по лестнице и успокоился только, когда остановился перед дверью нашей квартиры. Я стал искать ключ. Сначала в левом, потом в правом, потом в задних карманах, потом снова в левом и правом. И стал весь мокрый, хотя никуда не бежал. Ключа не было.

Я сел на ступеньки и стал думать. Где я мог его выронить? Да хоть где! Может быть даже, этот ключ лежит сейчас там, внутри склада, в который мы залезли. А может быть, в траве на газоне. А может быть… Да где угодно. Я подошел к двери и стал ее толкать, надеясь на какое-то чудо, надеясь, что она откроется просто потому, что мне очень надо, чтобы она сейчас открылась. Может же она сделать один раз в жизни исключение, ради такого безвыходного случая, и открыться просто так, без ключа. Она же видит, что я свой. Но дверь не делала исключения. Я был готов заплакать от обиды на самого себя, дурака! Ведь как-то открывают двери в фильмах про бандитов. Суют в замок проволоку и открывают. Я снова пошарил в карманах в поисках проволоки, втайне надеясь, что может быть сейчас, когда я как бы не ищу ключ, он возьмет и найдется. Но ни ключа, ни проволоки я не нашел. Тогда я поднял с пола бутылку молока и пошел к выходу из подъезда.

Во дворе было все, как обычно, и поэтому казалось странно, что вот так же, как всегда, сидит у подъезда кошка, а на скамейке бабушка Тоня из второго подъезда, солнце слепит глаза, отражаясь в луже, ходят голуби, а я не знаю, куда пойти и что делать. Я бы пошел к дедушке, но дедушка уехал на рыбалку до вторника. Одна бабушка была в санатории, другая лежала в больнице, и я даже не знал, в какой именно. Я сообразил, что надо ехать к родителям на дачу. Электрички ведь еще ходят. Точно! Но тут же меня как обожгло. Все деньги, что у меня были в кармане, я потратил на молоко. Я с досадой посмотрел на эту ненужную мне бутылку молока и подумал, может быть, продавец возьмет ее обратно. Я побежал в магазин и долго ждал, чтобы кассирша, к которой стояла большая очередь, отвлеклась и посмотрела на меня. Напрасно я терял время. «Не принимаем обратно!» – сказала она быстро и больше уже не смотрела в мою сторону.

«Так», – подумал я. А что именно «так», я и не знал. Я пошел пешком на вокзал и решил, что смогу доехать без билета, если не будет контролеров. Их ведь иногда не бывает. Я сел в электричку и сидел тихонько. И мне казалось, что все вокруг знают, что у меня нет билета, и поэтому смотрят на меня. А некоторые не смотрят, потому что им стыдно за то, что я хочу проехать зайцем. Наконец двери закрылись, и мы поехали так медленно, как никогда еще не ехала электричка. Медленно и плавно тянулись за окном заборы, стены, трубы заводов, изредка мелькала улица. Мы проехали одну станцию. Я все время вертел головой и смотрел, не вошли ли в вагон контролеры. Проехали вторую. Потом третью. И поезд пошел быстрее, потому что город кончился. Теперь за одним окном мелькал лес, а за другим тянулся, изгибаясь, берег моря. Колеса стучали бодро, и я сам немного ободрился. И тут грохнула, отодвигаясь, дверь за моей спиной, и в вагон вошли контролеры. Их было двое, мужчина и женщина в форме. А с ними еще и милиционер. У меня сердце упало. Я встал и пошел к другому выходу, как будто мне просто захотелось встать и пойти зачем-то в другой вагон, как будто у меня там дело и я вот вспомнил только что. Я заметил, что одновременно со мной встал еще один дяденька и тоже пошел в другой вагон, а потом еще один парень в красной футболке с белой надписью и еще одна женщина с тяжелой сумкой на колесиках. Милиционер смотрел прямо на нас. Я увидел это, когда обернулся. Он просто смотрел, как мы убегаем, и по тому, как он спокойно смотрел, было понятно, что он все равно нас поймает, даже не беспокоится об этом. Я поглядел на своих новых попутчиков-безбилетников, что они будут делать. Мы все стояли в тамбуре, потому что поезд подъезжал к станции. Уже мелькали за окнами люди и скамейки на перроне. Двери открылись, и мы вчетвером выбежали наружу. Все – мужчина, парень в красной футболке и женщина с сумкой побежали по перрону, чтобы успеть в другой вагон. И я тоже побежал. Мы не договаривались, что нам делать, а просто вместе побежали. Я уже второй раз за сегодня убегал. И мне это совсем не нравилось. Тут нам навстречу из другого вагона вышел другой милиционер и стал, улыбаясь, на нас смотреть. Все остановились. Сначала парень в красной футболке, потом дяденька, а потом и женщина с сумкой на колесиках, взяли и вошли в ближнюю дверь электрички. «Зачем они? Там же милиционер и контролеры опять…», – подумал я. Наверное, они решили заплатить штраф, а у меня-то денег не было. И пока я думал, что мне делать, двери закрылись, и электричка медленно ушла. Я остался стоять на перроне. «Ну вот», – подумал я, опять не зная, что именно «ну вот». Я пошел к маленькому белому домику с одним окошком, где была касса и расписание поездов. Я долго смотрел на это расписание, а потом все-таки спросил у тетеньки в окошке: «А когда следующая электричка до Сиреневки?» «До Сиреневки сегодня не будет. Опоздал ты. Последняя только что ушла».

Теперь я вообще не знал, что делать. Лучше бы я остался дома, ну то есть в городе, у себя во дворе. А сейчас я был далеко и от города, и от нашей дачи. Я сел на скамейку и поглядел по очереди в обе стороны пустого перрона. Открыл бутылку молока и попил. Я знал эту станцию, иногда мы ездили сюда летом купаться. И сейчас было еще тепло, я пошел на пляж и бродил там по песку, слушая, как он хрустит, подбирая от нечего делать камешки и бросая их в море. Это меня как-то отвлекло. Я даже забросил в море палку и теперь целился в нее камешками, представляя, что это корабль и я по нему стреляю.

Два раза я попал! Сел на песок и выпил еще немного молока. Надо экономить припасы, подумал я, как путешественник. Я стал отпивать маленькими глотками, смотрел на синие горы на той стороне залива и думал: «Сашка с Генкой уже в тюрьме. Конечно, за шесть противогазов их надолго не посадят, к тому же они еще не взрослые. Может, их даже сразу выпустят. Всего, допустим, через год. Интересно, в тюрьме есть школы? Татьяна Андреевна говорила, что есть. Там, наверное, все ужасные двоечники. Выходит, я бы мог стать там круглым отличником. Завтра приедет бабушка, а ключа у нее нет. А родители вообще не знают, где я. И никто не знает. А потом к ним придут из милиции и скажут, что я тоже в тюрьме. Это если Сашка с Генкой меня выдадут. И родители обрадуются, что я все-таки нашелся, хотя и в тюрьме. А я вернусь через год и буду тогда самым крутым в классе пацаном…» Так я думал, но на самом деле мне этого совсем не хотелось.

Я побрел дальше по пустому пляжу и дошел до лодочной станции. Она была уже закрыта. Только какой-то дяденька красил перевернутую лодку. Ветер доносил по пляжу запах краски, и я видел, как маслянисто блестит зеленым выпуклый борт лодки. Я свернул и пошел через парк, тоже пустой, далеко видный насквозь. Там были разные карусели, и я перелез через ограждение и забрался на спину белой лошади с поднятыми копытами. Так сидел себе, болтая ногами, и сам не заметил, как допил молоко до конца. Я слышал и видел, как за деревьями парка время от времени подходили к перрону и отправлялись в город электрички. Я знал, что мне нужно пойти и сесть на электричку, чтобы вернуться в город. Но я боялся, что опять встречусь с контролерами, и поэтому все время откладывал.

А потом я заметил трех пацанов, которые стояли и смотрели на меня. Один был постарше, стриженный под машинку, почти что налысо, а двое других, наверное, моего возраста. Лысый стоял впереди, а те двое чуть за ним и улыбались. И улыбки их мне не понравились. А лысый не улыбался. В городе я бы перешел на другую сторону улицы, если бы заранее увидел таких пацанов. А здесь убегать мне было некуда.

– Ну и чё уставились? – сказал я и добавил, – карусель не работает, – как будто это была моя карусель, а они пришли покататься.

Лысый даже слегка приоткрыл рот, услышав это, а те двое переглянулись.

– Ты откуда тут взялся? – спросил лысый.

Я слез с лошади, спустился по ступенькам с карусели и подошел к лысому, все это время придумывая, как мне ему ответить. Подойдя к нему вплотную, я увидел, что он больше чем на голову выше меня, и еще что у него коротковатые брюки и видно носки в ромбик.

– Мы с пацанами противогазы со склада украли. Меня милиция ищет. Вот я сюда и приехал, – сказал я.

Те двое за спиной лысого перестали улыбаться, а лысый, наоборот, улыбнулся.

– Давно ищут? – спросил он.

– С утра, – сказал я.

Лысый достал из кармана пачку сигарет и, тряхнув ее в руке так, что одна сигарета высунулась из пачки, протянул мне. Я взял сигарету и сказал: «Спичек нет». Лысый вытащил из кармана зажигалку и щелкнул. Я прикурил, задержал дыхание и выпустил дым. Потом еще раз. Тогда лысый тоже закурил, и тем двоим – их звали Стасик и Вова – тоже дал по сигарете. Мы уселись на ступеньках, ведущих на карусель.

Я подумал, как хорошо, что я иногда воровал папиросы у моего дедушки и тайком курил их на балконе, сев на корточки, чтобы меня никто не увидел. Это была моя страшная тайна. И вот теперь это мне пригодилось. Пацаны уже не строили из себя таких грозных. Они расспрашивали меня, а я рассказывал все по правде, как мы залезли на военный склад. Правда, я приврал, что склад этот охраняли солдаты с оружием и с собаками. Про солдат и про собак все было почти правдой, хоть солдаты и были без оружия, а собаки на цепи. Но я чувствовал себя уверенно и видел, что мне верят.

– Да, теперь тебе домой нельзя, – уважительно сказал этот лысый, которого звали Генка.

А я как раз хотел домой, но для виду согласился, чтобы не подрывать свой авторитет.

– Ничего, – решительно сказал Генка, – перекантуешься пока у нас, а завтра в шесть утра мы тебя на поезд до Москвы посадим. У меня там брательник проводником работает, он пустит, если я попрошу. Доедешь в их служебном купе. Ну, если чего там скажут помогать им – поможешь, – и он посмотрел на меня весело и прямо, как на нового друга, которого ему очень хочется выручить.

– Здорово! – сказал я, похолодев от ужаса.

– Есть хочешь? Пойдем! – не дожидаясь моего ответа, скомандовал Генка. Стасик и Вовка тоже поднялись со ступенек. Мы вышли из парка, перешли через железнодорожные пути и стали подниматься вверх по асфальтированной неширокой дороге с фонарями на обочине. Потом асфальт и фонари кончились. Вовка со Стасиком начали разговор про какой-то велосипед и уже не умолкали, выясняя, кто, кому и когда должен был его отдать и почему не отдал. При этом оба то и дело обращались к Генке: «Генка! Скажи ему!» «Угу», – отвечал Генка и тому, и другому. Потом ему, видно, надоело, и он сказал: «Я его себе пока забрал, так надежней». А я шел и думал, что мы идем куда-то что-то воровать. И я теперь уже был уверен, что на этот раз меня точно посадят в тюрьму, когда поймают и узнают, что я ворую по два раза в день и еще бесплатно езжу на электричках. Но пришли мы к деревянному одноэтажному домику с кирпичной трубой. За забором на веревке висела голубая клетчатая рубашка и большие кеды, прицепленные к веревке прищепками за язычки. Генка открыл калитку, и мы пошли за ним гуськом по доскам, которые были проложены к дому через огород. Доски громко чвякали у нас под ногами, присасываясь к жирной грязи и снова отлипая. Я не понимал, зачем мы сюда идем. На веранде, за столом, покрытым клеенкой, сидел толстый дядя с мутными глазами, в майке, и не мог встать. Он хотел встать, когда нас увидел, но не смог. Он только приподнялся и, покачнувшись, снова сел. Генка прошел, не глядя в его сторону, ну и я за ним. «О! Тимур и его команда», – сказала женщина с рыжими коротко подстриженными волосами, одетая в спортивный костюм, и засмеялась таким смехом, как будто она быстро-быстро икала. «Здравствуйте», – сказал я и отвернулся, чтобы не смотреть на ее беззубый рот. Генка потянул меня за рукав на кухню. Кухня была маленькая, тесная, особенно когда мы вчетвером туда набились. «Кого это ты притащил опять?» – крикнула женщина. Но Генка вместо ответа закрыл кухонную дверь. Клеенка на столе была липкая, и вокруг летало столько мух, что мне совсем расхотелось есть. А от запаха, который стоял вокруг, даже слегка затошнило. «Вот, бомж-пакет будешь?» – спросил меня Генка. Я сначала не понял, и он показал пачку корейской лапши, которую заваривают кипятком. Он развел в кипятке из чайника, и мы разделили на четверых два пакета такой лапши. Пацаны поели с жадностью, а я вообще не смог, потому что увидел тараканов, которые ползали по стене за холодильником. Тут дядечка, что сидел на веранде, стал колотить кулаком в стену и кричать: «Э! Пацан!» Он повторил это раз десять и все стучал. Но ни Генка, ни Вовка со Стасиком не обратили никакого внимания. А дяденька стучал все сильнее, так что со стены упал на пол прошлогодний календарь. Я все думал, когда же мы отсюда уйдем. «Идет!» – громко прошептал навострившийся Стасик, и мы все услышали шум в комнате. Генка вскочил, схватил из угла швабру и ловко просунул ее в дверную ручку. И тут же кухонная дверь стала дергаться так страшно, что я вскочил. Дяденька пришел с веранды, дергал дверь и ругался. Генка, спокойно доел остаток лапши, открыл окно и сказал: «Давай!» Мы все по очереди выбрались во двор, и я вздохнул с облегчением, потому что во дворе было свежо и не пахло так, как в доме. Мы прошли мимо кустов смородины, перелезли через забор и оказались на улице.

А я все не понимал, зачем мы сюда пришли, почему эти люди нас впустили и зачем нужно было есть именно в этом ужасном месте. Мне просто не приходило в голову, что эти двое – мужчина и женщина – могут быть Генкины родители. И я это понял, только когда Стасик, обернувшись, сказал Генке: «Твой батя швабру сломал». Мы обернулись и увидели, как этот дядечка грозит нам из окна поломанной шваброй и ругается. Вернее, я и тогда не мог понять, что это могут быть Генкины родители и что вообще такие бывают. На месте Генки я бы сам срочно уехал от таких родителей, не то что в Москву, а хоть куда.

Мне так захотелось домой, что никакие контролеры меня уже не пугали, и я сказал: «Мне надо в город съездить, дело там есть». Генка посмотрел на меня и говорит: «Я с тобой вместе прокачусь за компанию, только сначала поможешь нам тут немного». Он говорил это по-дружески, и я согласился, хотя мне совсем не хотелось. Мы подошли к магазину, и Генка скомандовал Вовке и Стасику:

«Ты внутрь, а ты возле окна стой. А ты подойди к кассирше и отвлеки ее, спроси что-нибудь», – это он мне сказал. «А что спросить?» «Мятную жвачку… да что хочешь!», – ответил Генка. Мы зашли в магазин. Все кроме Стасика, который остался стоять на улице возле окна. Генка прошел в дальний конец магазина, Вовка стал разглядывать пакеты с печеньем и пряниками, а я подошел к кассе и каким-то чужим голосом спросил мятную жвачку. В это время Генка открыл изнутри окно и передавал что-то наружу Стасику. «Двадцать рублей», – сказала мне кассирша и смотрела на меня, а я на нее. «Ну, клади деньги!» – сказала мне кассирша, сердясь. Тут мимо меня прошел Вовка, дернул меня за руку и сказал: «На фига тебе жвачка? Пошли!» – и я пошел с ним. Следом за нами на улицу вышел Генка с пустыми руками, небрежно глядя по сторонам. А Стасик уже махал нам из-за кустов. «Не беги!» – сказал Генка мне. Мы пошли медленно. А Вовка нахально достал из-под футболки две пачки печенья и улыбался. «Ты с этим печеньем, – сказал Генка, – уже достал. Сколько я тебе говорил – бери чай!» Когда мы зашли за кусты, Стасик уже разложил на траве несколько банок сгущенного молока, пакет сухофруктов и две банки джема. Я думал, что пацаны сейчас же начнут все это делить. Но Генка достал из кармана плотный пакет и сложил всю добычу в него. «Ну, я пойду», – сказал я как бы нехотя. На самом деле мне давно очень хотелось уйти. «Куда? – сказал Генка. – До твоей электрички еще час. Я расписание на память знаю».

Вовка все же забрал себе одну пачку печенья, раскрыл ее и протянул мне и Стасику. Генка отказался. А мне так хотелось есть, что я взял и ел это ворованное печенье. Оно само таяло во рту быстрее, чем я его прожевывал, и казалось, что ничего вкуснее я в жизни не пробовал. Когда печенье кончилось, Вовка смял в кулаке бумажную пачку и сказал Генке: «У нас со Стасом дело есть. Вечером встретимся». Генка кивнул, и Вовка со Стасиком ушли. «Сейчас отнесем это – и свободны! – сказал Генка. – Тут недалеко».

Я не стал ничего спрашивать. Все получалось как-то само собой и неправильно. А остановится как-то не получалось. Наверное, потому что электричка была только через час.

Мы повернули обратно и вскоре прошли мимо Генкиного дома. Я узнал его по голубой рубашке и кедам, так и висевшим на веревке. Я немного удивился, потому что думал, что Генка несет всю добычу к себе домой. Но я опять ничего не спросил. Я вел себя, как будто все понимаю или как будто мне все равно.

«Отнесем это деду», – сказал Генка. Я подумал, что это кличка какого-то хулигана, которому подчиняется Генка. Но оказалось, что это его настоящий дедушка. Только он жил не с Генкой, а в Доме инвалидов, потому что был уже старый и немощный. «Это они его туда сдали», – сказал Генка, не поясняя, кто «они», но мне было понятно, что он говорит про своих родителей. Мы вошли, и дежурная в белом халате, которая сидела на первом этаже, пропустила нас, потому что давно знала Генку, а я был вроде с ним. Мы поднялись на второй этаж. Там был коридор, и еще зал посредине, где стоял диван и сидели на диване старики в очках, и все смотрели в одну точку, туда, где был телевизор. По телевизору шла реклама, но они все равно не отрывали глаз, даже не переговаривались друг с другом. Я сначала не мог понять, почему мне тут так тяжело. А потом понял, что от запаха. Но я не мог понять, чем именно пахнет. Просто был такой тяжелый, неприятный запах. Я раньше никогда такого не чувствовал и поэтому не знал, с чем его сравнить. Мы повернули по коридору еще раз и остановились перед палатой. Дверь в нее была приоткрыта. Но Генка все равно постучал, не в саму дверь, а в дверной косяк, и потом вошел, а я стоял за его спиной. «А где дед?» – спросил он у старичка в очках, который сидел на своей кровати в синих больничных штанах и тапочках, на которых краской было написано «2эт». Старичок поднял глаза, посмотрел на нас и тут же закрылся газетой.

Генка обернулся, и лицо у него в первый раз за весь день было растерянное.

Он улыбнулся, но улыбка вышла кривой, и он почти побежал по коридору. А я за ним. Генка нагнал полную тетеньку в белом халате и схватил ее за рукав: «А где Пантелеев из тринадцатой палаты?» «Нету его», – ответила эта тетенька, не останавливаясь. «А где он?» «Поговори с врачом!» «Где он?!» «Его больше здесь нет», – сказала, не останавливаясь и не оборачиваясь, эта сердитая медсестра. Генка посмотрел огромными страшными глазами, губы у него задрожали.

«Перевели его, на третий этаж», – сказала какая-то добрая бабушка, проходившая медленно с палочкой по коридору. Генка, схватив сумку под мышку, побежал на третий этаж. А я еле успевал за ним. Генка совсем забыл обо мне и не оглядывался. Я отстал и смотрел потом издали, из коридора, как Генка сидел возле кровати своего дедушки и плакал. А дедушка, жалея его, улыбался и гладил его по голове большой белой рукой. Высыпавшиеся из сумки банки со сгущенкой и джемом лежали на полу. А сам Генка, обняв деда, сильно вздрагивал спиной, но я не слышал, как он плакал, а только видел этого седого растрепанного дедушку с этой жалостливой улыбкой. Мне стало неудобно, я отвернулся и пошел к выходу.

Мне как-то стало все равно и ничего не страшно. Я шел к станции, и мне было все равно, если в электричке будут контролеры. Не важно было, что у меня нет ключа от нашей квартиры. Я не знал который час, но на станции уже зажглись фонари. Я видел их из-за деревьев. Вагон был почти пустой. Я вошел и сел посредине у окна. Когда за моей спиной время от времени хлопала раздвижная дверь вагона, я даже не оборачивался, чтобы посмотреть, не контролеры ли это. Я задумался, но не мог понять, о чем именно, и так сам не заметил, как доехал до города. На перроне было уже прохладно, пахло по-городскому и вокруг стояла ночь. Я пошел быстро, чтобы согреться. По привычке пошел на остановку и только перед автобусом вспомнил, что у меня нет денег.

Я вошел с первой площадки и сказал водителю, что у меня нет денег. Он махнул рукой, и я доехал до дому бесплатно. В подъезде было теплее, чем на улице, я сел на ступеньки и подумал, что так можно просидеть до утра, а утром все как-нибудь само станет нормально. Мне было хорошо уже просто от того, что мой дом совсем рядом. Я привалился плечом к перилам, и тут что-то стало колоть мне бедро. Я сунул руку в карман и через дырку в кармане нащупал в подкладке ключ. Оказывается, он туда через дырку провалился. Я сначала даже не поверил своему счастью. В квартире было темно, тихо и так уютно пахло нашим домом. Слышно было, как идут настенные часы в папином кабинете. Я прошел по всем комнатам счастливый, включил телевизор, набрал ванну с белой пеной. А потом, после ванны, согревшись, ел, сидя в кровати, салат и пирожки, запивал апельсиновым соком и смотрел телевизор. Мне было бы вот совсем хорошо, если бы я не вспоминал про Генку и его дедушку. И я решил, что надо поехать и привезти Генке продуктов, чтобы он не воровал в магазине. А то его отправят в колонию для несовершеннолетних, и тогда они оба – и Генка, и его дедушка – останутся совсем одни, друг без друга. И неизвестно, что с ними тогда будет дальше. Твердо решив это сделать, я уснул.

Утром приехала бабушка и сидела у нас до приезда родителей, рассказывая мне, как замечательно она отдохнула, и какая у нее была замечательная соседка по палате, и какая к ней приезжала замечательная внучка, которая учится на одни пятерки. И бабушка спрашивала меня, когда я исправлю свои оценки.

Потом приехали родители с Машей, и мама похвалила меня за то, что в доме у нас такая чистота и порядок. «Ну вот теперь я вижу, что ты вел себя хорошо и выполнил свое обещание никого к нам не водить из своих друзей и не устраивать тут черт-те что, пока мы на даче», – сказала мама. «И еще он обещал исправить свои оценки по математике и русскому», – добавила бабушка.

А я сидел, слушал, и почему-то все это казалось мне немного ерундой. Но приятной. Приятно было просто сидеть дома, среди своих. Но я не забыл о своем вчерашнем решении; я думал, что можно поехать к Генке позже, например завтра. И еще я не знал, что я скажу, если возьму из дома продукты для Генки. Тогда мне придется как-то объяснить, кто этот мальчик, как я с ним познакомился и как я вообще оказался за городом. И я представил себе, что начнется после этого объяснения. И еще я понял, что одного меня на этот раз не отпустят. А представить, что я приеду с продуктами к Генке на папиной машине или за руку с мамой, я просто не мог. Я чувствовал, что Генка почему-то не возьмет тогда у меня ничего. И опять я не знал, как все это объяснить родителям. «Но ведь я же ничего Генке не обещал, и его дедушке тоже!» – радостно подумал я. Но не успокоился, потому что я ведь пообещал себе. «Ну, значит, ты только самого себя и обманул. А раз так, то самому себе можешь и простить», – говорил я в уме.

И вот я говорю, что прощаю самому себе, а оно не прощается. То есть как бы во мне есть еще кто-то, кто меня не слушается. И кто это? Как вообще кто-то кроме меня может существовать в моей голове? И кто тогда я сам, если я сам себе не хозяин? Ни на один из этих вопросов я не нашел ответа или, как говорит мой папа, «не подобрал ключа». Я просто перестал об этом думать, и все само прошло, постепенно. Значит, если о чем-то перестаешь думать, оно перестает существовать! Раньше я об этом не знал! Это было интересное открытие. Но помогало оно недолго. Вечером я снова все вспомнил. И я хотел снова перестать думать о своем обещании, которое дал сам себе. Но кто-то вместо меня нарочно о нем думал. И я не мог победить этого кого-то.

Только через неделю вечером я рассказал папе всю историю, все по-честному, с самого начала и до самого конца. И рассказал про это обещание, о котором никто, кроме меня, не знал. Папа выслушал весь рассказ молча, хотя несколько раз – я видел – ему хотелось меня перебить, но он останавливал себя и, сцепив руки, кивал головой. На другое утро папа сказал, что сам отвезет меня в школу. Но мы поехали в другую сторону и скоро были на шоссе, ведущем за город. По дороге мы остановились в большом супермаркете и набрали два пакета всякой всячины. «Ты сможешь их сам донести?» – спросил папа. Я кивнул. Мы не сразу нашли нужный поворот, а потом еще долго искали, как проехать от станции к Генкиному дому. Я так устал за эту неделю от своего невыполненного обещания, что мне сейчас уже было все равно – возьмет Генка или нет эти пакеты. Не возьмет – его дело. Мне было почти так же спокойно, как в тот раз, когда я шел один к станции и не боялся контролеров. Я только боялся, что Генки не окажется дома, а где его искать, я не знал. Но нам повезло. Еще не доехав до Генкиного забора, мы увидели Стасика. Он кидал камнями в консервную банку, которую повесил на ветку дерева. Правая штанина у него была короче другой. Приглядевшись, я увидел, что она просто закатана. А рядом, на земле, лежал велосипед. «Это чтобы брюки не попадали под цепь велосипеда, когда катаешься», – сообразил я, вышел из машины и пошел к нему. Он не сразу меня узнал и удивился. Посмотрел на машину, но ничего не спросил. «Генка из дому убежал. Он у бати сотовый телефон стащил. На лодочной станции сейчас шкерится», – сказал Стасик. «Как туда проехать? Покажешь?» – спросил я. Стасик сел на свой велосипед. И мы с папай поехали за ним. Это оказалось совсем рядом. Я вспомнил эту лодочную станцию, и как я на нее смотрел в тот день, как дяденька красил перевернутую лодку. Мы остановились не доезжая. Стасик и я вышли с пакетами и пошли по песку. Стасик два раза ударил ногой в деревянную дверь и крикнул: «Геныч, свои!» Дверь заскрипела по песку и открылась. На пороге стоял заспанный Генка и моргал глазами. Он удивился, увидев нас, и поглядел на большие пакеты. «Деду передашь, – сказал я, – ну и себе что надо возьми. Ты же мне тогда помог. По-корефански», – добавил я. Генка молчал. Я боялся, что он сейчас откажется, и пока он этого не сделал, я сказал: «Ну, пока, идти надо». Повернулся и пошел. «Да! Подожди», – сказал я и вернулся бегом. «Вот, возьми, может, уладишь там как-то со своим батей». Я достал из кармана и протянул Генке свой сотовый телефон. Он не брал. «Бери, говорю, – крикнул на него я сердито от испуга, что он не возьмет, и сам сунул ему в руку. «Бери, Геныч!» – поддержал меня Стасик. «Симку свою вытащи», – сказал Генка. «Да ладно, – ответил я, – на ней еще рублей двести, тебе пригодиться». «Позвони мне», – сказал Генка. «Позвоню».