Текст книги "Пятиклассники"

16

Лагерь. Мы почти старшие среди всех отрядов. Старше нас только шестиклашки, а все остальные – вообще малышня – с первого по четвертый класс. Остальные, как правило, по лагерям, особенно зимним, предпочитают не ездить.

Первым делом мы разместились но комнатам, они назывались палатами, впрочем, как и во всех пионерских лагерях. Естественно, мы с Генкой напросились в одну. Витьку Ищенко из сорок девятой мы тут же и выбрали старостой палаты. Он теперь должен был отвечать за чистоту и порядок. Я вздохнул облегченно. Почему-то мне казалось, что Генка предложит на это место меня.

– Хорошо, что ты не предложил меня, – еле слышно проговорил я.

– Ага, а я думал, что ты меня назовешь.

И тут нас позвали на сбор отряда. Такая уж традиция. Мы даже и переговорить толком не успели.

Собрался весь отряд в холле нашего этажа. Каждый коротко рассказал о себе. Кто чем занимается, как учится и все тому подобное. После такого представления вожатая Таня, она оказалась как раз из нашей школы – из седьмого или восьмого класса, предложила нам выбрать председателя совета отряда. Конечно, как без него? У нас же все-таки, хоть временная, но пионерская организация. А кого ж выбирать? Тем более, что все ребята практически незнакомые, из разных школ. Мало ли кто что про себя рассказал. Например, я сообщил, что занимаюсь фехтованием, что в этом лагере уже не первый раз, ну, и кое-что еще. Ничего интересного, на мой взгляд.

– Предлагайте кандидатуры, – призывала Таня.

После долгих споров меня на эту должность и выдвинули. Этого я совсем не ожидал.

За что мне такая честь?

Но тут снова выступила Таня.

– Ребята, дело в том, что нам нужно еще и человека в совет дружины, – она сделала многозначительную паузу и внимательно всех оглядела. – Славу я хотела предложить туда.

– Это почему же? – возмутился я.

Совсем мне не хотелось заниматься делами дружины. Лучше просто отдыхать, как во все предыдущие годы.

– Ну, главная причина в том, что ты, – начала объяснять вожатая, – уже человек бывалый, знакомый с порядками в лагере, ответственный…

– Какой же я ответственный?

– А кто на празднике выступал? А кто летом в…

– Хватит. Но ты же знаешь, что меня хулиганом в школе считают.

– А насчет дисциплины, – подвела черту Таня, – вот и исправишься.

Так и получилось, что я попал в совет.

– А…

– Нечего уже возражать отправляйся в комнату совета дружины.

Пришлось идти. Дальнейшие вопросы отряда рассматривали уже без меня.

Заседание совета дружины прошло, на удивление, быстро. Меня назначили знаменосцем. Раз мы – дружина, значит, у нас должно быть и знамя. А знамя же должен кто-то носить.

– Ты – фехтовальщик, – сказали мне, – это дело в самый раз по тебе.

Интересная у меня складывалась общественная работа. Во втором классе я был барабанщиком. Даже успел несколько маршей изучить, пока руки ржавыми гвоздями не ободрал. Пока в бинтах ходил, мне и замену нашли. Распрощался я с барабаном. Поначалу расстраивался, а потом привык. Зато летом в лагере, уже перед этим годом, попал я в горнисты. Я и сейчас бы справился: все ж сигналы наизусть выучил.

– А может, я лучше горнистом буду? – попросил я.

Зачем только я завел этот разговор.

– А сможешь? – с сомнением посмотрел на меня вновь избранный председатель Совета Дружины Колька.

– Спрашиваешь.

– Договорились. Будешь еще и горнистом.

В самом конце совещания нам показали план работы лагеря. Приказали довести до сведения отрядам.,. Единственное, что мне запомнилось из этого плана – конкурс костюмов.

Есть, где нам с Генкой отличиться!

Довольный, спеша поделиться новостями, я прибежал в палату.

Однако, главную новость преподнес мне Генка. Оказывается, это его вместо меня выбрали в председатели Совета Отряда. Ничего себе поворотец.

* * *

И понеслось. Пришлось мне по всем четырем этажам ходить и созывать на зарядку, линейку, даже каждый прием пищи начинался с сигнала горна. Не говоря уж о подъеме и отбое.

Звонкие звуки горна далеко разносились по этажам. И знаешь, что без моего сигнала не начнутся никакие события распорядка дня. Здорово ощущать свою полную причастность ко всем делам!

А на торжественных линейках еще и выносить тяжелое полотнище знамени. Оно слегка колышется в такт шагам. А потом волной опускается на плечо, чуть щекоча бахромой. Только я никак не мог понять, нужно ли мне во время исполнения дружинной песни подпевать, или это не положено. Генка мне говорил, что ассистенты поют. Сам же я не вижу. Смотреть приходится прямо перед собой. В большинстве случаев, я даже старался не моргать. А это так сложно…

* * *

– Теперь костюмы, – поставил я перед Генкой задачу.

Неотвратимо приближалось празднование Нового Года. Надо было подумать и о конкурсе. Как можно его пропустить?

– Что костюмы? – он выглядел на удивление ошарашенным.

– Собираешься ты или нет участвовать в конкурсе костюмов?

– Ага, ты опять какое-нибудь место получишь, а я…

– Как я теперь выиграю-то? У меня ж теперь нет никакого костюма.

Конечно, откуда же он возьмется? Тетя Лара ремень уже отдала обратно. А без ремня, что за костюм. Одна насмешка. Надо что-то новое придумывать. Причем, такое, чтобы можно было защитить. В прошлом году, когда я был в костюме мушкетера, мы с приятелем целый поединок на сцене устроили. Теперь-то я бы точно его по-другому провел. А тогда… В общем, только бестолковое махание штагами и получилось.

– Как это нет? – вернул меня к разговору Генка, – а то, что был в школе?

– О том можно уже и забыть. И потом, надо нам что-то такое, чтоб вместе…

Генка уселся на кровати и задумался. А что тут думать? Взгляд мой упал на книгу, взятую из дома. «Заколдованная рубашка» она называется. Про гарибальдийцев. На нее я и указал Генке. На рисунках все выглядело до удивления просто: обычные рубахи с поясом, а на шее вроде как пионерский галстук. Тут сгодится все та же, зеленая, со школьного праздника. Оставались лишь сабли, и костюм готов.

– Не-а, – Генка помотал головой, – не пойдет. Рубаха должна быть красная. И, потом, где мы сабли достанем?

Насчет рубах, он несколько загнул. Мне кажется, что тут подойдут любые. А вот с саблями, действительно, проблема. Из доски не выстрогать. Нет ни времени, ни места. Даже простого ножа не достанешь.

– А может, мы их это… из картона вырежем? Из толстого.

Натаскали мы в палату кучи этого самого картона. Все свободное время, хоть его было и совсем немного: то сборы, то какие-нибудь экскурсии, мы вырезали и клеили сабли. Слой за слоем, слой за слоем. Мы все старались добиться того, чтобы нашими картонными клинками хоть немного можно было пофехтовать. А они все гнулись и гнулись и никак не хотели становиться твердыми. Как такими честь костюма защищать?

– А давай еще пистолеты склеим, – предложил Генка, – вроде как стрелять будем.

Тоже верно. Склеили мы еще и пистолеты.

Только все оказалось напрасно. Не было в этом году защиты костюмов. Конкурс, конечно, был, но места за костюмы не присваивали.

– Эх, надо было все-таки красные рубахи сделать, – приговаривал Генка, привычно что-то жуя…

17

Пролетели с елками, горками, лыжами и санками зимние каникулы.

Началась самая длинная, как говорит Каланча, третья четверть. Может, она – четверть, конечно, и самая длинная, но мы совсем этого не заметили. Начнем с того, что в школу мы пошли только с середины января; февраль сам по себе месяц вообще короткий; а там и – весна. Как раз наоборот получается, но не спорить же с Каланчой.

Самое же главное – то, что из школы исчез Толька. Перевели его из нашей школы. А куда и почему? Никто ничего не знает. Ходили, правда, слухи, что отец у него военный, а их часто переводят из одного города в другой. Вот и все за ними переезжают. Так это или не так – никто не мог сказать ничего определенного. С одной стороны вроде бы и неплохо – никто особо заедаться не будет, а с другой…

Печальней было другое. Почему-то больше и больше от меня отделялись Генка с Лешкой. Вот тут причину я, как ни старался, но так и не смог найти. И тот и другой не только совсем перестали ходить на тренировки, но и все время где-то вместе пропадают, а меня с собой и не зовут.

С остальными же ребятами я как-то и не сходился особо. И если не считать Оли, то у меня практически не оставалось друзей в классе. Мы даже и с Генкой-то не успели полностью подружиться.

Хорошо это или плохо?

Сказать трудно. Конечно, мало с кем удается пообщаться, но, в то же время, больше свободного времени остается на секцию. Нет, количество тренировочных дней не увеличилось, но зато можно было больше возможности для отработки приемов самостоятельно дома. Как говорит папа, во всем можно найти что-то положительное. А что положительного в том, что я в одиночестве размахиваю купленной в спорттоварах шпагой?

Вот и в день Советской Армии Генка с Лешкой сразу после школы усвистали в кино. Как раз показывали «Клеопатру». Меня позвать они не догадались. Обидно. Впрочем, может, я и сам бы не пошел, но они могли бы просто позвать. К Оле идти просто не удобно. Хотя папа постоянно говорит, что неудобно только на потолке спать. Но и он не смог меня переубедить. Так и остался я в этот день один. Был бы со мной хоть кто-нибудь, может все сложилось бы по-другому.

Еле передвигая ногами, я вывалился из школы. Особенных дел не предвиделось. Колючий февральский снежок, сыпавшийся с самого утра, перестал осыпать улицы. Даже облака, до этого плотной пеленой висевшие над городом растворились в глубокой синеве неба. Ясность зимнего дня неизменно связана с морозом. Вот и сейчас он принялся довольно ощутимо хватать меня за щеки почти сразу же по выходу из школы.

– Вячик-Мячик, – раздавшиеся чуть ли не под самым ухом слова, заставили меня непроизвольно вздрогнуть – так меня называла только мама, – здравствуй.

Я обернулся на голос. Ко мне раскрасневшаяся на морозе приближалась именно она. Я аж словно врос в землю. Не могу двинуться ни вперед, ни назад. Это же мама, и этим все сказано. Как бы ни складывались мои отношения с тетей Ларой, ни в какое сравнение с мамой она не идет.

Но и сказать мне было нечего. Все-таки какое-то время прошло. Скоро уж полный год будет.

– Чего молчишь? – голос мамы звучал ласково.

Захотелось вдруг пробежать, прижаться к маме и не отпускать ее больше никуда. Но ноги не двигались, и мама сама подошла ко мне.

– Как ты тут? – ворковала она.

А я молчал. У меня словно комок в горле встал. Целый год она и не вспоминала о нас с папой. Даже к своему саше она уехала ровно за две недели до моего дня рождения, а тут… Я совсем запутался.

– Я не могла тебя взять с собой, – продолжала она, – у меня просто денежек на два билета не было. Но ведь сейчас-то я за тобой приехала…

А ведь действительно – могло и так случиться, что тогда мама не могла взять меня.

– Мама, – я уронил в снег папку, с которой пристрастился ходить в школу после каникул, и прижался к мохнатой маминой шубе.

Она все гладила меня по спине и приговаривала:

– Как ты тут без меня? Чем занимаешься? Продолжаешь ли играть в футбол? Каких добился успехов?

На все вопросы с хода не ответить. Надо как-то более обстоятельно.

Мама, видимо, тоже об этом подумала. Она взяла меня за руку и потащила в кулинарию. Я едва успел папку подхватить из сугроба. Почему-то ни я, ни мама в этот момент даже не подумали прийти домой и обсудить все там.

– Кури Налия, – вполголоса проговорил я, глядя на вывеску.

– Что? – наклонилась ко мне мама.

– Ты разве не помнишь, что я так говорил в детстве?

Мама не ответила.

Дверь легко открылась, подчиняясь маминой руке.

И вот мы уже сидим за столиком. Передо мной – вазочка с мороженым, а у мамы – кофе.

Я захлебываясь рассказываю, что у нас теперь новая квартира с балконом и отдельной ванной. Что я бросил футбол и теперь занимаюсь фехтованием. Что у меня, как говорит Виктор Алексеевич, неплохие возможности. Что через год или два я смогу поехать на первенство РСФСР по юниорам.

Мама слушала меня, изредка кивая, шумно прихлебывала кофе.

– Здорово, правда, – закончил я свой рассказ.

– Здорово, – отозвалась она как-то рассеянно.

– Ты не рада за меня?

– Конечно, рада, – она протянула руку и потрепала меня по голове, – только, видишь ли, Вячик-Мячик, это твое фехтование в жизни не пригодится…

Интересно, а что пригодится? Футбол?

– Это отец заставил тебя им заниматься, – мама говорила решительно, не терпящим возражения тоном, – это была его мечта…

– Я сам, – попытался я возразить.

– Да, какой там сам? – пренебрежительно отмахнулась мама, – Это все папашкино влияние.

– А где ты была раньше? Почему не приезжала?

– Как же вас теперь найдешь? На старой квартире вас нет. На письма мои не отвечаете.

– А разве ты писала?

Она снова не ответила.

– В общем, я решила, что должна тебя забрать с собой…

На это мне совершенно нечего было ответить. Я не знал, как мне относиться к подобному заявлению.

Вспомнилось, как весной папа утешал меня после маминого отъезда. А мама даже не поздравила меня с днем рождения, хотя тогда мы еще жили на старой квартире.

Между тем мороженое кончилось, а я все не мог дать ответа.

– Я подумаю, – буркнул я, выскакивая из-за столика, и уже на ходу застегивая пальто, выбежал на улицу.

Надо и с папой посоветоваться…

18

На следующий день после разговора в кафе мама сама пришла к нам домой. Тетя Лара сразу же ушла на кухню. Папа строго посмотрел на меня, и я понял, что мне тоже не мешало бы уйти.

Я закрылся в своей комнате. На столе передо мной лежали раскрытые тетради и учебники. Вроде бы уроки делаю. А на самом деле голова моя оказалась занята совсем не школьными делами.

Невольно я прислушался к происходящему в большой комнате.

Поначалу не было слышно ни единого слова. Голоса их напоминали, скорее, невнятное жужжание. Я осторожно поднялся со стула, подошел к двери и приложил ухо. Наверное, это нехорошо – подслушивать, но мне было интересно. Все-таки решалась моя судьба. Уезжать мне или нет? Так теперь стоял вопрос.

Сам я определиться не мог.

На самом деле, что выбрать: папу с тетей Ларой или маму с Сашей, почему-то я не мог назвать его дядей, не знаю. Ситуация, надо сказать, совсем не простая. Вроде бы тут и друзья, и школа, и секция. А там опять же мама и море. Тут не совсем сложившиеся отношения с тетей Ларой, а там – совершенно мне незнакомый Саша. Вдруг мы с ним вовсе не найдем общего языка. Обратно возвращаться? Так и бегать туда-сюда?

Голоса в большой комнате зазвучали громче. Мама в чем-то обвиняла папу. Папа что-то резко отвечал, но что – я никак не мог разобрать. Прозвучали приближающиеся к моей комнате шаги. Я стремительно отпрянул от двери и плюхнулся на стул: – я все время тут и был…

Зашуршала в прихожей шуба, хлопнула дверь. В квартире стало тихо. Я выбрался в большую комнату. Пусто. Приглушенные голоса, прерываемые шкворчанием чего-то на сковородке, доносились из кухни.

Я шагнул в проем.

– Вот и Славик, – сразу заметил меня папа.

Придвинул мне стул.

– Присаживайся.

Он побарабанил пальцами по столу. Прошел к окну. Долго стоял, вглядываясь в снежную пелену за окном. На улице свирепо завывала метель. Почему-то, совсем не к месту, вспомнились слова из песни: «И в сентябрьский день погожий, и когда метет февраль…».

– Ну, что скажешь? – проговорил он, не оборачиваясь.

Многочисленные снежинки стучались в кухонное окно, словно стараясь пробиться в квартиру. Даже сидя в теплой кухне, я словно всей кожей ощущал колючие удары мелких льдинок. «Вот и еще один положительный момент: там в Анапе метелей не бывает. А как там, наверное, хорошо летом…

– А что я должен сказать? – я сделал вид, что не понимаю.

Папа повернулся ко мне и пристально на меня посмотрел. Чувствовалось, что он в напряжении. Таким я его еще не видел. Даже тогда, когда мама уезжала, он выглядел более спокойным. Но я же и вправду не слышал, о чем они говорили без меня. Я мог об этом только догадываться. Даже подслушивая, я не разобрал не единого слова. Что же мне отвечать?

– Мама хочет, – сквозь силу проговорил папа, – забрать тебя к себе в Анапу.

Мне показалась, что даже масло на сковородке стало меньше трещать.

И тут у меня внутри словно что-то оборвалось. Из глаз сами собой покатились слезы. Нет, я не заплакал, но слезы лились и лились.

В этот момент папа даже растерялся. Он присел рядом со мной, прижал к себе, мягко взъерошил волосы.

– Ну, ты чего, – приговаривал он чуть сбивчиво, – ничего же особенного не случилось. Все нормально.

– Да-а, не случилось, – протянул я сквозь слезы и опустил голову, – мама там, а мы здесь. А мне еще и выбирать.

– А помнишь, как мы с тобой… – начал было говорить папа, но осекся и замолчал.

Так мы сидели вместе на кухне. Рядом слегка потрескивало что-то готовящееся на сковородке. Ничего не хотелось говорить. Я вспоминал, как в прошлом году я считал, сколько праздников встретил без мамы. Тогда я утешал себя, что она вот-вот приедет, и все станет хорошо.

Мама приехала, а лучше не стало.

Но она звала меня к себе, к морю.

– «А фехтование?» – спрашивал меня внутренний голос, – «А предстоящие соревнования?»

– «Но там же мама.» – отвечал я ему.

– «А Оля, Генка, Алешка?»

– «Я буду приезжать».

Видимо, я все уже решил.

Папа понял смысл моего молчания по-своему:

– Вот видишь, какую кашу заварила твоя мама…

И меня прорвало:

– Она не виновата! Мама хорошая! Ты ничего не знаешь! Она и меня бы с самого начала забрала, если бы у нее были денежки! И ты бы мог тоже поехать! – я выкрикивал фразы одну за другой, не заботясь о их связности.

– Наверное, ты прав, – проговорил папа, поднимаясь.

А тетя Лара пошла собирать мои вещи.

* * *

За вагонным окном постепенно сменялась природа. Снег постепенно исчезал из поля зрения. Начали появляться зеленые листочки. Весна.

На покупку билетов и оформление всех школьных документов ушла ровно неделя, и вот мы ехали к месту нашего с мамой жительства.

Позади остался заснеженный город.

В воспоминаниях сохранились и друзья, прибежавшие всей толпой на вокзал.

А впереди меня ждало море, новые впечатления и новые друзья…

Но долго еще я вспоминал крики друзей:

– Пиши! Не забывай!

История третья.
Мы на роли героев вводили… себя

1

В школу я шел с особым чувством. Мне пообещали, что в случае успешного окончания пятого класса меня, скорее всего, отправят в лагерь на Черное море. А на море мне хотелось. Я там был в прошлом году, после третьего класса. Мы с мамой ездили в Лазаревское. Здорово было! Ласковое море, пальмы, летний кинотеатр, тисо-самшитовая роща и многое-многое другое. Подробней я сейчас и не вспомню, впечатления этого года о путешествии на теплоходе все-таки сильней.

А вдруг это там же в Лазаревском? Хотя, вроде бы, я там никаких лагерей не видел. Но ведь это не значит, что их вообще нет?

Так я размышлял, направляясь в школу. Огромный букет оттягивал руку. Я хотел уж было от него отказаться, но положено первого сентября идти в школы с цветами. Яркие краски ранней осени окружали меня со всех сторон. Листва еще не вступила в полную золотую пору, лишь изредка сквозь зелень просвечивали золото и багрянец. Еще немного, и осень полностью перекрасит все листья. Вот тогда-то и начнется то, что обычно называется золотой осенью.

Тенистый парк с хоккейной коробкой посредине, у которой давно уж облупилась краска, благодушно провожал меня шелестом листьев. Позади остался и длинный забор новостройки. Хотя, можно ли назвать новостройкой длящееся уже несколько лет строительство? Предполагалось, что там будет новая школа. Но пока ее нет. Может, хоть Наташке удастся в нее попасть. Перед самым школьным забором разлеглась широкая глинистая канава, на вид мокрая и склизкая. И лишь пара узких, скользких после вчерашнего дождя, досок продолжала дорожку, ведущую к дверям школы. Как бы не поскользнуться.

Все-таки на линейку я опоздал. Да и в класс пришел к самому звонку.

Какие же изменения произошли у нас в классе за лето? Ага. Появился новичок. Рената Матвеевна, математичка, назвала его Курочкиным, Валерой. Может и стоит с ним получше познакомиться.

Вот и первый урок в этом учебном году. Мне оставалось только тяжело вздохнуть, усаживаясь за парту. Не то, что я неспособен к учебе. Мне просто ужасно лень. Лениться же я стал еще в первом классе. Ну, как же мне было не лениться, когда я пошел в школу, умея и читать, и писать, и считать? Что в таком случае я должен был делать на уроках? Прямо скажем, нечего. Вот я и обленился. Да, что уж сейчас-то искать причины? Надо в этом году все-таки взяться за учебу. Хотя, и в прошлом году я пытался дать такие же обещания. Но хватало меня лишь…

Острый локоть Светки Иоос, моей соседки по парте, с силой врезался в бок. Вредная вообще-то девчонка. Вот, например, в прошлом году потащила она весь класс на военный аэродром. Всем тогда досталось, а ей хоть бы хны. Дочь какого-то там офицера. Я и повернулся было к ней, чтобы как-то ответить, но она презрительно наморщила носик и высокомерно качнула увенчанной огромными бантами головой. Я проследил за ее взглядом. Рядом с партой стояла Рената Матвеевна.

– Федин, Андрюша, ты почему не слушаешь? – строго проговорила она.

– Я слушаю, – еле слышно пробурчал я.

Не рассказывать же ей про причины моей лени. Я лишь опустил голову, рассматривая свежеокрашенную крышку парты. Как на зло, на ней не было ни единой царапины. Что там мне разглядывать?

– Брал бы пример с Валеры Курочкина, – укоризненно сказала Рената Матвеевна.

Я скосил взгляд на Валерку. Вот уже и новичка мне в пример ставят. Тоже мне пример-министр.

– Федин, к доске! – скомандовала математичка.

Пришлось идти. Я поплелся отвечать своей любимой шаркающей походкой. Сколько раз меня за нее ругали – и дома, и в танцевальном кружке. Портреты великих математиков укоризненно провожали меня умными глазами. Доски пола, несмотря на ремонт, каким-то тихим музыкальным скрипом вторили каждому моему робкому шагу. Нет, не так, все-таки математика мне нравилась. Но не в первый же урок вызывать.

– Итак, вспомним материал прошлого года. Реши-ка вот это…

Ну, уж и задачка. Для меня-то Рената Матвеевна могла подобрать что-нибудь и посложнее. Ведь хорошо же знает, на что я способен. Конечно, я расправился с этим заданием в два счета.

– Садись, Андрюша, – улыбнулась она, – как всегда, молодец.

Я устало опустился рядом с этой вредной Светкой. Так и двинул бы, но девчонок бить нельзя. Светкины банты качнулись, когда она, повернув голову, украдкой показала мне язык. Хорошо еще, что мы не на первой парте.

Теперь у доски отдувался мой ближайший друг – Витька Пеннер. У него проблем с этим предметом тоже никогда не было.

Как-то так сложилось, что все наши одноклассники здорово разбирались именно с математикой. Не было ли это связано с тем, что Рената Матвеевна являлась еще и нашей классной? Вот, например, вэшки и гэшки жаловались, что им никак не дается именно математика. Опять же у них другая математичка.

Так, в чем же тут причина?

Пока я так размышлял, урок закончился.

– Чего опаздываешь, – тут же подошел ко мне Витька.

Конечно, ему ж не надо было через канаву перебираться. Впрочем, и по моей дороге не я один шел. Ответить же мне ему нечего. Не знаю я, как объяснить мое опоздание.

Я лишь неопределенно пожал плечами.

– Кино смотрел.

Ничего другого мне в голову просто не пришло. А какой был фильм? Что я скажу, если Витька спросит?

– В кружок будешь снова ходить? – спросил я, не давая Витьке возможности задать следующий вопрос.

Весной мы с ним вместе на танцы ходили.

– Я? – Витька запнулся, – я не знаю…

Ага, не знаю. Так я и поверил. Точно, не будет он ходить. Витька уже и в прошлом-то году посещал танцы крайне нерегулярно. Даже Марина Викторовна ругалась, что приходится перестраивать, как она называла, связки. Я и сам-то не очень настроен продолжать эти самые танцы. Есть что-то девчачье в этом занятии.

– А я так точно, не пойду.

– Ага. А где летом был?

Вот с этого и следовало начинать. А не с того, почему я опоздал, какое кино смотрел.

А тут как раз и есть возможность похвастаться. Благо, что за лето я успел не только прокатиться на теплоходе от Перми до Ростова и обратно, но еще и в лагере побывал.

Правда, если честно говорить, в лагере мне совсем не понравилось. Смена оказалась совместной с детдомовскими ребятами. И что бы там о них не говорили, как бы их не расхваливали. Вроде того, что о них нужно заботиться, потому что они остались без родителей. И так далее… А вот интересно, можно ли этим объяснить воровство? А ведь они у меня часть вещей сперли, причем даже личных. Э, да что вспоминать.

А про путешествие на теплоходе можно и поговорить…

Звонок.

Русский язык. Как и ожидалось, Ирина Николаевна дала задание написать сочинение на тему «Как я провел лето».