Текст книги "Святая юность"

Подвиг юного мученика Каллиопия

(Память 7 апреля)

Отец мученика Каллиопия был знатный и богатый патриций и сенатор.

Каллиопий родился в конце третьего века в городе Пергии Памфилийской. Он получил образование, соответствовавшее юноше его положения. Веру же в нем воспитала его благочестивая мать Феоклия. Она внушила сыну своему с раннего возраста мысль о том, что нет выше счастья, как быть верным Христу.

То были золотые дни христианства, когда всякий час, всякую минуту жизни своей христиане помнили о Христе и его заповедях. Все нечистое, ложное, недостойное тщательно избегалось христианами.

В богатых и знатных семьях, еще недавно принявших учение галилейского Пророка, были отвергнуты все языческие обычаи – все то, чем веками жили и к чему веками же привыкли.

Прежние молодые вельможи, с виду блестящие, а на самом деле ничтожные душой, легкомысленные, слабые, переполненные всякими пороками, были сменены теперь крепким, могучим поколением, одухотворенным непорочно чистыми нравами, самоотверженно преданным Христу, безгранично любящим Бога, готовым отдать все блага мира за право торжественно, всенародно, безбоязненно исповедовать повсюду Христа…

Рассказы о священных людях, прославивших собой Церковь, – рассказы не из дальних веков и не по книгам, а из первых уст, от очевидцев; слухи о гонениях, имена мучеников, носившиеся в устах христиан; и чудные повести о несокрушимой силе христианского духа, о величавых проявлениях веры, о чудесах, блиставших среди крови, огня и пыток, на аренах, на площадях и влекших за собой крики за мгновение перед тем враждебной христианству толпы: «Мы веруем, мы христиане», – и кровавое затем крещение этих людей, – в такой атмосфере развивалась душа юного Каллиопия.

И как затаенное желание и любимая, может быть бессознательная, мечта в его воображении рисовались не мраморные виллы на голубой поверхности моря, не роскошные пиры на удивление Риму, не колесницы и ристалища, не милости Цезаря, а терн и крест Христа – страдания и пальмы мученичества за Него.

Каллиопий уже оканчивал свое образование, когда в той области, где он жил, было объявлено гонение на христиан. Матери его стало известно, что на Каллиопия, по его знатности, велено обратить особое внимание.

По слову евангельскому: «Если гонят вас в одном городе, идите в другой», Феоклия решила отправить сына в город Киликию.

Наскоро, в один день, сделаны были приготовления; назначены слуги для сопровождения молодого господина; казначею отсчитано много золота на издержки. Ночью Каллиопий должен был ехать.

Мать и сын были одни.

Оставалось несколько минут до отъезда. Мать вглядывалась в последний раз в милые черты сына. Все уже было сказано – больше не было слов, и все слова казались такими слабыми и ничтожными.

Каллиопий, держа в своей руке руку матери, взором прощался с этой комнатой, где он вырос и учился, где Бог слышал его первые молитвы.

– О мать, – прошептал он. – Я хочу унести это все с собой, мое детство, все, что здесь было, эту лампаду перед Распятым, – вернется ли это?

Он прижался к груди матери головой. Скорбь по тому, что он любил тут, на земле, охватила его.

– Я знаю, – продолжал он, – там лучше: но если бы можно было без тревог и изгнания продолжать это безгрешное, святое – наши молитвы и милостыни, хоть ненадолго… Мне тяжело.

– Желанный мой, нам нужно страдать. Ведь было блаженство без облаков и без тени горя в райских садах, – мы отреклись от него. А теперь все здесь растворено печалью. Туда, Каллиопий, туда, – восторженно воскликнула Феоклия, указывая на небо, – где нет разлуки и гонений и матери не отрывают от сердца любимых сыновей. Поверь теперь Христу: еще не явилось, еще не открылось, непонятно нашему людскому сердцу, какая будет там радость. Поверь Ему беззаветно – и Он приведет тебя к Себе. Не бойся, Каллиопий, Его слово верно – Он с тобой навеки.

Юношу укрепили эти слова. Он стоял теперь перед матерью спокойный и твердый.

Мать молча осенила его крестом, молча прижала в последний раз к сердцу. Старший из свиты ее сына уже ждал за порогом.

Она взяла в последний раз в свои руки дорогую голову и смотрела в его глаза.

– Ступай, мать с тобой, – прошептала она слабеющим от горя голосом.

Он оторвался от нее. Она еще раз, уже издали, осенила его крестным знамением и, когда он выходил, собрав последние силы, сказала ему:

– Не посрами своей веры!

Занавес опустился за ним, и мать упала без чувств перед распятием.

Каллиопий отъезжал от родного дома…

В Помпеополе Киликийском шли великие празднества в честь кумиров, когда прибыл туда Каллиопий.

Нарядная толпа, стремившаяся по улицам, разукрашенные дома, оживленные лица, праздничный говор – все это удивило юношу. И он, подойдя к одной кучке граждан, спросил, почему в городе такое ликование.

– Ты, видно, приезжий, – ответили ему. – Наш градоправитель, Максим, учредил сегодня жертвы, пляски и игры в честь наших великих богов. Мы все пируем, зовем и тебя ликовать с нами.

Тщетно хотел увлечь за собой юношу старший из приставленных к нему рабов. Глаза Каллиопия разгорелись. Он выпрямился и, смело глядя на толпу, произнес:

– Я христианин, и когда я праздную дни моего Христа, я отмечаю их постом, а не пляской. Нет мне части в ваших ликованиях. Никогда уста, славящие Христа, не воздадут хвалы скверным идолам.

Толпа с негодованием слушала юношу и повлекла его к градоначальнику.

– Кто ты? – спросил он Каллиопия.

– Я христианин, а имя мое Каллиопий.

– Отчего ты отказываешься участвовать в нашем празднике в честь богов?

– Оттого, что я знаю истину и стремлюсь к свету, а ваши боги – ложь, и вы живете во мраке.

– Юноша, твои молодые годы не извинят тебе твою дерзость. Кто ты такой, откуда?

– Я из Пергии Памфилийской, из сенаторского и патрицианского рода. Но самое мне дорогое то, что я христианин.

– Родители твои?

– Отец умер, мать жива.

– Юноша, я знаю теперь, кто ты. Велико твое преступление. Но велика к тебе и милость богов, так щедро наделивших тебя и знатностью, и богатством, и красотой. Клянусь Юпитером, если ты поклониться богам, я забуду твою вину, прощу тебя и дам тебе в жены мою единственную дочь.

– Если б я хотел жениться, – отвечал Каллиопий, – я мог бы взять за себя твою дочь и поселить ее в доме матери моей, потому что не нуждаюсь в твоем богатстве. Но знай, что я обещался моему Христу сохранить нетленным мое девство. Твори, что хочешь, я – христианин.

Жестоким мукам был подвергнут Каллиопий. Под ударами оловянных прутьев он восклицал:

– Благодарю Тебя, Христос мой, что Ты сподобил меня страдать за Тебя.

– Поклонись богам, – сказал подошедший к мученику Максим, – и ты снова увидишь родину и мать: взгляни на свои тяжкие страдания…

– Я гляжу на сладость будущего моего покоя и не чувствую мук. А здесь я не один: правоверная Церковь Христова – мать моя, и Царство Небесное, к которому я приближаюсь, – вот моя отчизна. Я буду страдать. И чем тяжелей будет мука, тем будет мне отрадней. Я жажду венца. А кто же бывает увенчан, если не пострадает?

Тогда изобрели новое мучение: страшным колесом с острыми ножами стали терзать мученику тело, а снизу палили его жарким огнем. И когда страдания превзошли меру, мученик возопил к Богу:

– Христос, приди на помощь рабу Твоему, чтоб до конца прославилось на мне, недостойном, святое имя Твое, чтобы увидели все, что не посрамятся уповающие на Тебя.

И вот предстал Ангел Господень и погасил огонь и остановил колесо. Тело мученика обливалось кровью, и сквозь истерзанное и прожженное мясо зияли кости. И когда его отвязали от орудия пыток, народ в ужасе, смотря на терпение этого знатного юноши, воскликнул: «О, неправедный суд, велик этот отрок!»

Каллиопия бросили в темницу.

Он знал, что теперь близок его конец, что та участь мученика, о которой он слышал с детства, исполнилась над ним, что прошлая жизнь отошла навсегда и все дышит новым, – и он был готов. Покидаемая земля, мирское счастье, богатство, известность, красоты природы, знания – все казалось бесконечно малым перед тем, что открывалось ему.

И в эти последние часы об одном он думал еще на этой земле.

«Мать, мать», – шептал он слабым голосом. Ему хотелось, чтобы она была тут, благословила его подвиг и чтоб видела, как умирает он, верный ее завету.

И его желание исполнилось. До матери дошла весть о сыне. Тогда она написала последнюю свою волю о своем имуществе, отпустила на свободу рабов. Золото и серебро и все ценное раздала нищим, а недвижимое имение – села, виноградники, нивы – отписала на церковь. Оставив отечество свое, она поспешила в Киликию к сыну, страдавшему за Христа.

Подкупив стражу, она проникла в темницу. Сын поднял на нее глаза и слабо прошептал: «О мать, хорошо, что ты пришла!» Больше ничего он не мог сказать, но в этих словах была слышна невыразимая радость.

А она преклонилась перед ним, упав на колени, и вытирала гной его ран, говоря: «Блаженна я, что видела мученичество сына моего». И всю ночь она сидела у ног его и читала ему молитвы, и пела те христианские песни, которые пела ему в детстве. Она была теперь с ним неразлучна и передавала его прямо в руки Божии.

В полночь великий свет заблистал в темнице, и был голос: «Вы – святые исповедники Божии, вы оставили отечество и имение и страждете со Христом».

Настало утро. То был Великий четверг – день Тайной Вечери Христовой.

Каллиопий был приговорен к распятию. Когда его распинали, мать его дала воинам золота, чтобы распяли они ее сына стремглав, потому что считала его недостойным быть распятым, как Христос.

Все время мучения его она стояла при кресте, укрепляя его своими словами. В третий час дня, в пятницу, с неба раздался голос: «Приди, согражданин Христов, сонаследник святых», – и тогда душа Каллиопия отошла к небу.

Мать приняла на руки его тело по снятии со креста. Она прильнула к его груди, обняла его голову и, прославив Бога, предала дух…

Из детства преподобного Даниила, Переяславского чудотворца

(Память 7 апреля)

Бывают праведные души христианские, неутешимо и горько скорбящие.

Скорбят они от великой муки, которую принял за людей воплотившийся Сын Божий, Господь Иисус Христос, и хотят они сами на земле нести муку во имя умученного Христа. Эти люди с раннего детства так же мечтают о муках, как другие дети мечтают о жизненном счастье, радостях и утехах.

К числу таких скорбных избранников Божиих принадлежит один из великих русских подвижников – преподобный Даниил, Переяславский чудотворец.

Преподобный Даниил звался в миру Димитрием и родился в Переяславле около 1460 г., в дни княжения на Москве великого князя Василия Васильевича Темного.

Родители его – Константин и Фекла – были переселенцы из города Мценска (ныне уездный город Орловской губернии), откуда они выехали вместе с воеводой Григорием Протасьевым, переезжавшим на службу в Москву.

Духовная жажда, склонность к подвигам разжигали с юности душу отрока Димитрия.

Подолгу всматривался он в вечернее небо, точно ожидая, что звезды небесные тихим миганием своим расскажут ему о Боге Творце, точно ожидая, не нашепчет ли ему тихий ветер ночной несказанных тайн духовных. С замиранием сердца внимал он рассказам старых людей о великих подвижниках лавры Киево-Печерской, о дивном отроке Варфоломее, ставшем чудотворцем земли русской, преподобном Сергии Радонежском, об учениках его, подобно птицам сладкогласным, разлетевшихся из Троицкого монастыря по северным лесам и проводивших там жизнь как бы вне плоти, ютившихся, подобно птицам, в дуплах деревьев и вместе с птицами сливавшихся молитвами своими в служении Богу.

Отрок Димитрий не только не искал себе ни в чем покоя, но сознательно шел на всякое страдание. И невыразимое счастье переполняло его душу, когда он говорил себе: «Стражду со Христом и за Христа».

Случилось ему слышать о подвиге преподобного Симеона Столпника, который спасся тяжелым подвигом стояния на открытом воздухе на узкой вершине высокой башни. Этот подвиг поразил воображение мальчика.

Преподобный Симеон Столпник для усмирения плоти носил на теле туго стянутую волосяную веревку… И Димитрий, услыхав об этом подвиге его, тут же решил подражать ему.

В его время существовало судоходство по обильным тогда водой рекам Нерли и Трубежу. Тут мальчик увидал однажды великую ладью с товарами тверских купцов. Она была привязана к берегу волосяной веревкой.

Недолго думая, Димитрий отрезал себе конец этой веревки, обвил ею свой стан, да так крепко, что веревка со временем стала въедаться в тело. Терпеливо переносил маленький подвижник свои страдания днем, но ночью он невольно выдавал себя беспокойным сном и стонами. Таким образом родители узнали об этом и, несмотря на его просьбы и сопротивление, сняли с него веревку. Но они не могли, конечно, удержать его склонности к подвижничеству. Выучившись грамоте, Димитрий поступил в Никитский монастырь, где игуменом был родственник его, Иоанн. Здесь он воспитывался несколько лет, и тут созрела в нем мысль принять иночество.

Семнадцати лет молодой Димитрий тайно ушел из Переяславля и удалился в Пафнутьев Боровский монастырь, что в нынешней Калужской епархии, где и принял иночество. Прожив тут десять лет, инок Даниил, бывший Димитрий, вернулся к себе на родину опытным иноком и ознаменовал жизнь свою великими подвигами и милосердием.

В Древней Руси бывало много внезапно скончавшихся людей. Кроме разных стихийных бедствий, по дорогам гибло много путников от рук разбойников. Преподобный Даниил принял на себя подвиг подбирать убитых и умерших на дорогах, в лесах и полях. Он просил других сообщать ему о непогребенных трупах и даже платил за это. Нарочно выходил он тогда из монастыря, на своих руках переносил несчастно погибших на божедомье (общая могила таких людей), отпевал и погребал их и построил над их могилами храм.

Когда в той местности случился голод, преподобный стал принимать к себе больных, которых вылечивал и выкармливал.

Преподобный Даниил почил в возрасте за 80 лет, 7 апреля 1540 г.

Скорбная юность святителя Варсонофия, епископа Тверского

(Память 11 апреля)

Великое торжество совершилось 1 октября 1552 года: рать царя Иоанна Васильевича взяла столицу царства Казанского – славный город Казань.

Еще так недавно татары угнетали Россию, свою данницу. А теперь русская рать победоносно входила в Казань, являвшуюся одной из значительнейших частей распавшейся Золотой Орды.

Значение этого события было необычайно велико. А по вере русских людей, само небо участвовало в событии покорения татарской Казани.

Когда еще до Казанского похода был заложен первый оплот русской силы в Казани – крепостца Свияжск с храмом Преподобного Сергия, у иконы которого совершались там многие исцеления, – пленные черемисы рассказывали:

– Лет за пять до основания города, когда это место было пусто, часто мы здесь слыхали русский церковный звон. В страхе мы послали легких молодых людей посмотреть, что такое происходит. Они слышали голоса, прекрасно поющие, как будто в церкви, и никого не видели, кроме одного вашего старого инока, который ходил со крестом, благословлял на все стороны, как будто размеривал то место, где теперь город, и все то место наполнялось благоуханием. Посланные нами покушались ловить его. Он становился невидим. Пускали в него стрелы – стрелы не ранили его, летели вверх, падали на землю и ломались. Мы сказывали о том нашим князьям, а они царицам и вельможам в Казани.

По иконе старца узнали: то великий Сергий отмеривал Руси Казанское царство.

Казанский поход царя Иоанна Васильевича имел вид великолепного духовного торжества. В рядах войска несли иконы, слышались постоянные молебствия. Из сел и городов по пути выходили встречные крестные ходы.

Взятие Казани было назначено на день Покрова Богоматери, 1 октября. Дьякон читал в походной церкви Евангелие и дочитал до слов «…и будет едино стадо, и един пастырь», когда раздался первый взрыв подкопов, подведенных русскими под стены Казани. А при словах сугубой ектении «О еже покорити и пособити под нозе его всякого врага и супостата», – второй взрыв поднял на воздух стены казанские. К концу Литургии примчалась весть: «Казань взята».

В новоприсоединенную Казань был послан епископ Гурий и два достойных ему помощника, архимандриты Герман и Варсонофий, игумен Песношский. Этому последнему была поручена новая обитель Преображенская, которую он должен был сам основать в Казани.

Судьба Варсонофия необыкновенна.

С ранней юности он перенес тяжелое испытание, и перенести его мог только силой своей веры. Когда же это испытание прекратилось, благоразумный юноша не захотел вернуться в мир и продолжал идти уже вольной волей по тому пути скорбей и лишений, на который поставила его так рано Божия воля.

Святитель Варсонофий происходил из окрестностей Москвы и был сыном серпуховского священника Василия. Отрок Василий был мальчик тихий, разумный, способный к книжному учению. Он рано и быстро усвоил себе грамоту. Псалмы Давида составляли любимое его чтение.

Быть может, с возрастом мир привлек бы Василия и явился бы помехой его исключительной любви к Богу. Но молодую душу сторожило страшное испытание.

В то время случались набеги на русские владения татар. В один из таких набегов крымские татары добрались до Серпухова и увели с собой в плен мальчика Василия. Такие события бывали в те времена не редкостью. Как раз в такой набег 1512 года, при великом князе Иоанне Третьем, правый берег реки Оки был опустошен полчищами хана Менгли-Гирея. Вероятно, тогда и был захвачен ими Василий.

Можно представить себе, что переживал бедный мальчик. В этом раннем возрасте, когда так необходимо жить среди любящих и близких людей, очутиться в тяжелом плену среди чуждого народа, не видать никогда той церкви, в которую привык ходить ежедневно, не слышать ни одного русского слова, не радоваться встающим со всех сторон Русской земли храмам и колокольням, чувствовать свою неволю, знать, что от родных отрезан, может быть, навсегда, – как все это тяжело!

Другой мог бы озлобиться на свою судьбу или возроптать. Но вера в душе Василия была слишком сильна и поддерживала его. В тихих покорных слезах он изливал свою тоску по родине. Эти слезы облегчали исстрадавшуюся душу. К счастью, Василий успел дома заучить наизусть многие псалмы Давида, и тут, в плену, он постоянно читал их, и в этом чтении душа его находила неизъяснимую сладость.

Молитва стала для него необходима, как воздух. В этой молитве он находил и силы, и подкрепление, и отраду. И, наконец, с этой молитвой, в которой он жил, он стал так счастлив, как не был счастлив никогда и в доме отца своего, в кругу дорогой цветущей семьи. Ему казалось, что то, что у него было раньше и что Господь отнял у него, теперь Господь вполне возместил ему той близостью к Себе, какую ощущал на молитве Василий.

Он не чувствовал теперь себя сиротливым: у него был в небе и близко-близко в нем стоял неотступно небесный Отец. И в том было великое счастье.

Без принуждения и без ропота работал Василий на своих хозяев. Он помнил завет: «Раби, послушайте по всему плотских господей ваших и всяко, еже аще что творите, от души делайте, якоже Господу, а не человекам».

И, приняв этот завет в сердце, он работал на своих хозяев так, как будто трудился для самого Господа. При усердном труде этом он смирял еще себя тем, что мало ел и недолго спал. Днем работая, он имел только ночь для молитвы.

Таким образом, в этом басурманском крае, где не было ни одного храма, где он не слышал ни одной службы церковной, он вел жизнь поистине иноческую.

Готовность к услугам, верность, усердие, чистая жизнь Василия удивляли татар. На втором году плена они не стали так изнурять его работой и дали ему некоторую свободу. Василий изучил татарский разговорный язык. По своей даровитости и способности к языкам он настолько овладел татарским языком, что мог излагать мысли свои на письме, изучал основания магометанского зловерия и отчетливо мог говорить о заблуждениях учения Магомета.

Таким образом, основательными познаниями языка и веры татар Господь предназначал Василию в будущем стать проповедником среди татарского населения, готовил его к этой великой цели.

Три года томился Василий в плену у татар. А в это время отец его стойко преследовал одну цель: собрать довольно денег, чтобы можно было выкупить Василия из плена. Это событие, наконец, совершилось.

Что переживал Василий, когда он очутился в объятиях отца и когда татары объявили ему, что он свободен и может уйти к себе на Оку!

Иным возвращался Василий домой, чем когда ушел в плен три года назад. Это был не радостный, хотя и благочестиво настроенный мальчик: в нем была уже мужественная воля, закаленная теми страданиями, которые он сумел осилить, которыми он сумел овладеть.

Новая громадная область открылась душе Василия.

Это было тайное чувство к Богу, заполнившее все его существо. Он узнал этого Бога и все несказанное счастье общения с Ним; узнал в трудах, в уничижении, слезах и скорбях подневолья.

Христос, приходивший невидимо беседовать с его душой, прекратил муку его сиротства. Христос открылся ему и дал ему вкусить вершины духовного счастья в его тяжкой внешней доле. И Василий был слишком благороден, чтоб забыть своего тайного Благодетеля. Счастье, которое дал ему Христос, было слишком полно и велико, чтоб Василий искал себе другого счастья – он решил оставить мир.

Когда идет речь об образовании сильного характера, невольно вспоминаются слова Пушкина, сказанные им о Руси:

 
…В искушеньях долгой кары,
Перетерпев судеб удары,
Окрепла Русь. Так тяжкий млат,
Дробя стекло, кует булат.
 

Так было и с Василием. Несчастье закалило его душу. Несчастье вознесло его мысли и чувства в высшие области духа, и мир потерял его безвозвратно.

Благоухала счастливая весна, когда иерей Василий привел из татарского плена сына своего Василия.

Просыхали дороги, реки входили в свои берега. Под упорной работой солнца зеленела трава. На лугах щетинились всходы обсеянных с осени полей. Лопались почки на кустах. И скоро лес должен был одеться свежим нарядом. Радостно и счастливо было в самом воздухе, где сплетались, играя, встречались и вновь разбегались и плели дивную паутину свою солнечные лучи. И более чем когда-либо чуткая к Богу душа отрока Василия впитывала в себя эту нерукотворенную красоту Божия мира.

«Ты, измысливший всю эту красоту и давший мне способность чувствовать ее, Ты, отразивший в этом мире Твой пречистый лик, Тебя ли забыть мне, моего Творца и Благодетеля!..

Я унывал. Я погибал. Я был несчастен, и одинок, и унижен. А ты подошел и склонился ко мне, и в Тебе я стал силен и счастлив и узнал в Тебе друга и исцелителя.

Не уходи от меня, не отступайся от меня, как и я не отойду от Тебя и не отступлюсь от Тебя.

Ликует весь мир под чудотворными лучами солнца Твоего. Ликует душа моя под чудотворным дыханием святыни Твоей. Пусть же будем мы нераздельны вдвоем: я и Ты, Ты и я, Спаситель и спасенный, Благодетель и облагодетельствованный!.. Дай мне жить с одной мыслью о Тебе, дай мне ждать Тебя одного, Тебя одного жаждать, о Тебе одном мыслить, к Тебе одному стремиться! Дай мне жизнь пройти в подражании Твоем. За эту жизнь дай мне слиться с Тобой. Прими меня, приходящего к Тебе отрока Василия, и скажи, как говорил и другим, душе моей чудные слова: “Грядущего ко Мне не изжену вон!..” Я ухожу к Тебе, чтоб принестись Тебе в жертву: прими ее и сделай ее легкой и сладкой… Иисусе, Боже сердца моего, приди и соедини мя с Тобой навеки!»

Василий, сын иерея Василия, как только вернулся из татарского плена, простился с родителями, ушел в Москву и принял пострижение в Московском Андрониковом монастыре с именем Варсонофия.

Выдающиеся способности его обратили на него внимание духовных властей. Он был назначен игуменом Песношской обители, откуда назначен помощником просветителя Казанского царства, архиепископа Гурия. В Казани он устроил Преображенский монастырь и много потрудился в обращении магометан, язык которых он хорошо изучил во время своего плена у них. Из Казани святитель Варсонофий был поставлен на Тверскую древнюю кафедру. Но, пробыв на ней недолго, вернулся в Казань, в устроенный им Казанский Преображенский монастырь, где и прожил еще пять лет.

Знание татарского языка доставило ему удобство входить в близкие сношения с татарами. Основательное знание учения Магомета, при его красноречии, действовало на магометан неотразимо. Умение лечить болезни привлекало к нему больных всякого рода. Успешное лечение внушало доверие к безмездному врачу, и обыкновенно исцеленные им татары крестились. Когда от дряхлости святитель не мог ходить в церковь, ученики возили его на тележке: так любил он молитвенное славословие храма.

Он почил 11 апреля 1567 г. на 86-м году жизни. Мощи его были погребены в храме основанной им обители подле мощей святителя Гурия. Мощи этих обоих святителей обретены при построении каменного Преображенского храма на месте деревянного в 1596 г.