Текст книги "Город Солнца. Голос крови"

Ни единой догадки, как прочитать зашифрованную в рисунках информацию. Если в случае с ауровильскими тетрадями Максим мог хотя бы ухватиться за идею частотного анализа, то здесь оставалось недоумённо разглядывать простенькие фигуры мужчин и женщин. Провозившись с ними больше часа, ничего не добились. В итоге отправились спать и провалялись в кроватях до семи вечера.

После ужина вновь вернулись к рисункам Шустова-старшего. На свежую голову новых идей не появилось. Телега с корнеплодами, похожими на картошку. Женщина с ребёнком на руках. Кукуруза на фоне амбара с клинчатым сводом. И заснеженный Ямараджа на носилках. Бессмыслица какая-то. Максим не представлял, что тут искать. Указание на очередной тайник? Какой-то текст? Или… что вообще можно спрятать в обыкновенных рисунках?

Диминых познаний в истории Перу явно не хватало, чтобы опознать место или хотя бы цивилизацию, которой принадлежали нарисованные индейцы. Аня предложила показать листок Артуро. Максим от неё отмахнулся. Знал, что пойдёт к племяннику Дельгадо лишь в крайнем случае. В итоге не придумал ничего лучше, чем заглянуть в местный археологический музей. Надеялся, что кто-то из его работников хотя бы подтолкнёт их к решению головоломки.

Без толку провозились с ней до трёх часов ночи. Аня, подложив под голову шерстяной палантин из сейфа Дельгадо, молча наблюдала за братом и Максимом. Им даже обсуждать было нечего. Дошло до того, что они стали подсчитывать изображённых людей, птиц и растения, использованные линии, прямые, прерывистые и волнистые. Считали глаза, ноги, подбирали слова, которыми можно было описать запечатлённые сцены, а из слов выкладывали некое подобие текста.

Дима торжественно зачитал свой вариант:

– Вскормленный матерью, я всю жизнь питался картошкой и кукурузой, а когда умер, меня унесли двое.

– Вполне, – рассмеялась Аня.

– А что?! Ничем не хуже истинного паломника и стопы бога!.. Глупо. Мы так ничего не добьёмся. У нас из одной головоломки получается другая. А должно получиться… ну не знаю, что-то более конкретное.

– Продолжаем, – Максим смял очередной листок. У него пока ничего лучше Диминых «всю жизнь питался картошкой и кукурузой» не выходило.

Нелепость подобных попыток не помешала им извести два новеньких блокнота. Допоздна передавали из рук в руки статуэтку Инти-Виракочи, гадая, можно ли использовать её в качестве ключа к лубочной головоломке. Вспоминали всё, что видели в кабинете Дельгадо: от маски Ямараджи до масляных радиаторов. Навязчиво повторяли подсказку Шустова-старшего: «Вместо крови прольётся вода».

– Бесполезно, – выдавил Дима.

Аня тем временем перерисовала все четыре картинки на отдельные листки из скетчбука. Именно их Максим планировал показать в музее, до которого они и добирались от центра Трухильо почти два часа. Теперь стояли у входа в парадный двор – обсыпанные песком, перепачканные пылью, но в остальном довольные утренней прогулкой по городу.

Глава девятая. Четыре oшибки

Максим повёл всех через двор. Среди зарослей индейской смоквы и барбариса здесь по большей части попадались ивы с коренастым, чуть взбугрённым комлем и светлым стволом. Они были усажены поникшими метёлками веток, однако в целом смотрелись непривычно подтянутыми, стройными, почти как кипарисы, и были совсем не похожи на ивы в России.

– Бедненький, – с жалостью прошептала Аня.

Дима заметил лежавшего на серой гальке сторожевого пса. Вид у того был жутковатый. Грязный, весь какой-то обглоданный. Присмотревшись, Дима понял, что пёс здоров. Это была местная перуанская собака виринго – чёрная, чем-то напоминавшая гиену и, подобно кошке-сфинксу, полностью лишённая шерсти. На лбу у неё красовался чёрный панковский хохолок. Несколько рыжеватых клоков на хвосте и на боках Дима изначально принял за пятна грязи.

– Не подходи, – придержал он сестру.

– Он вроде безобидный, – отозвалась Аня, однако приближаться к отдыхавшему псу не стала.

Заметив, что Максим уже стоит на входе в музей, Дима с Аней поторопились к нему. Купили три билета и заодно заказали экскурсию.

Максим опасался, что в музее найдётся друг или просто знакомый Артуро – не хотел, чтобы племянник Дельгадо впоследствии узнал, о чём здесь спрашивала странная троица из России. Дима не разделял опасений Максима, однако спорить с ним не решался. Именно ему, с учётом всего, что он успел узнать об истории перуанских индейцев, предстояло завести разговор с экскурсоводом – достаточно непринуждённый, чтобы следом как бы невзначай показать ему рисунки Шустова. Возможно, экскурсовод, не справившись с ними самостоятельно, подскажет, к кому обратиться за помощью.

Музей оказался не таким уж богатым. В тесных и по углам темноватых помещениях размещались скупые экспозиции, посвящённые мочика, чиму и другим народам северного побережья. Много места было уделено архивным фотографиям и схемам, рассказывавшим об исследовании великого города Чан-Чан. Простенькие реплики кое-каких артефактов, несколько глиняных и медных подлинников, тростниковые лодки, на которых местные рыбаки уже три тысячелетия выходили в океан и которые за это время почти не изменились, – вот и всё, что предлагал Археологический музей Трухильо. По нему можно было пробежаться за десять-пятнадцать минут. Собственно, посетителей здесь набралось едва ли с дюжину.

В музее было душновато, но после разгорячённой улицы духота в защищённом от солнца помещении казалась приятной. Максим с Аней ещё стояли возле билетного окна, ждали экскурсовода, а Дима, не желая терять времени, ушёл осматривать экспонаты. Надеялся, что какая-нибудь деталь натолкнёт его на верную мысль, поможет решить головоломку Сергея Владимировича, однако ничего хотя бы отдалённо похожего на телегу с картофелем, кормящую мать, кукурузу с попугаями или человека на носилках пока не заметил.

Максим с Аней и экскурсоводом нагнали Диму возле выставленных под стеклом старинных верёвок квипоса, точнее кипу, – на светящейся подложке от главной толстой нити перевёрнутым веером расходились сотни нитей потоньше и с узелками. Узловое письмо. Дима читал о нём, однако впервые увидел его вживую.

– Мой любимый экспонат, – по-испански сказала экскурсовод.

Аня поторопилась перевести её слова.

Девушка лет двадцати пяти, сама по себе маленькая, с подростковой худобой, да ещё и с удивительно крохотными, пуговичными чертами лица. «София Вийависенсио» – значилось на бейджике. Одетая в серый пинстрайп-костюм с юбкой и пиджаком, с туго зачёсанными и перехваченными резинкой волосами, экскурсовод не могла бы, да, разумеется, и не пыталась скрыть индейское происхождение – оно легко угадывалось в округлом лице и непропорционально широких скулах.

– Отчёт о снабжении одного из гарнизонов, – экскурсовод встала возле Димы и указала на потемневшие от времени верёвки кипу. – Это оригинал.

– Отчёт о снабжении? – удивилась Аня.

– Да, – София по-мальчишески бодро кивнула.

Вблизи Дима отметил её чуть воспалённые ноздри, припухшие глаза. София была словно простужена, очаровательно беззащитна и этим напомнила Диме сокурсницу Алину, за которой он ухаживал прошлой осенью. Ему всегда нравились такие сиротливые девушки, даже если их сиротливость была обманчивой.

– Почти все нити, к сожалению, обесцветились, – продолжала София, – но до сих пор можно разобрать несколько жёлтых и красных. Жёлтые указывали, сколько гарнизон получил мешков маиса, а красные указывали количество поставленного оружия: копий, дротиков, пращей, булав и так далее.

– Так тут же ничего не понятно! – Аня, не прерываясь, перевела свои слова на русский, чтобы Максим с Димой могли разделить её удивление.

– Это была сложная система, – согласилась София, – но понятная. Значение каждого узелка зависело от его формы и цвета. Учитывались тип кручения верёвок и место их хранения. Обычный узел равнялся десятке. Двойной – сотне. Тройной – тысяче. Слагательный метод.

– Примитивно, но удобно.

– Примитивно? – София с мягким, едва выраженным негодованием посмотрела на Диму.

– Ну… Письменности у инков не было. Ни алфавита, ни иероглифов. Только эти узелки… – поспешно оправдался он.

– Не торопитесь с выводами, – София вновь повернулась к подсвеченному экспонату. – Конкистадоры тоже рассуждали о недоразвитости индейцев. Удивлялись, что инки не знали ни железа, ни кузнечных мехов, не использовали ни пиления, ни сверления. Но это ещё не говорит о примитивности их цивилизации. Просто они развивались иначе, да и в полной изоляции. Инки, точнее завоёванные ими народы, обладали своими древними, теперь утраченными знаниями.

– Но письменности у них всё-таки не было, – упрямился Дима.

– У них было число десять, – мягко произнесла София. – А теперь представьте, что, не владея алфавитом или иероглифами, не пользуясь ни глиняными табличками, ни пергаментом, они с помощью одного символа – десятки – руководили гигантской империей, растянутой на пять тысяч километров. Больше десяти миллионов человек. Почти сто индейских народностей, многие из которых говорили на своём отдельном языке. Как следствие, постоянные противоречия: экономические, культурные, военные… И со всем этим инки управлялись, используя единственный символ! Кроме того, они владели художественной пиктографией. Рассказывая истории предков, передавая древние мифы и знания, использовали токапу – рисунки на ткани.

– Никогда не слышал, – признался Дима.

– Неудивительно. Они не сохранились. Ведь это были холсты, вправленные в золотые рамки. Испанцы молотами разбивали рамки, отправляли их на переплавку, а холсты за ненадобностью сжигали.

– Зато привезли сюда письменность и… коров, овец, – Дима не хотел уступать Софии. – Инки должны быть благодарны за это.

– Благодарны?!

София говорила с Димой как с непоседливым учеником, против своей воли оказавшимся в плену нелепых заблуждений. Ну что ж, план Максима работал. Они втроём вполне могли сойти за студентов, приехавших сюда собирать материал для курсовой. Сам Максим не произнёс ни слова, но мог быть доволен. Наверняка готовился при случае достать рисунки Шустова-старшего.

– О какой благодарности идёт речь? – продолжала София, неожиданно перейдя на шёпот – то ли от негодования, то ли опасаясь, что другие сотрудники музея обратят внимание на её слова. – Сказать испанцам спасибо за то, что уничтожили многовековую культуру? За то, что обрекли на рабство десятки поколений индейцев? А взамен предложили им кусок жареной говядины?

– В Перу рабства не было. – Дима оживился. Почувствовал, что может дать отпор.

– Дим, может, не надо об этом? – запротестовала Аня.

– Переведи. Вы сами хотели, чтобы я её разговорил.

Аня перевела. И Дима тут же, приосанившись, добавил:

– Не забывайте про буллу «Sublimus Deus». Папа римский официально запретил брать индейцев в рабство. Признал, что они по своим правам равны испанцам. А по «Новым законам» тысяча пятьсот сорок второго года все подати устанавливались в размерах доколониального периода. – В голосе Димы отдалённо прозвучала снисходительная заносчивость, которая ему так нравилась в речи Артуро. Племянник Дельгадо был бы доволен, если бы услышал их разговор.

На Софию отсылка к булле и «Новым законам» впечатления не произвела. Она даже не попыталась изобразить восхищение Димиными познаниями. Вместо этого с грустью пожала плечами и спокойно ответила:

– Испанцы умели красиво обставлять свои дела. И это не помешало Антонио де Ульоа, известному испанскому учёному восемнадцатого века, написать об индейцах: «Сомнительно считать их людьми, ибо ограниченность их ума представляется несовместимой с великолепием души как таковой. Их тупость настолько очевидна, что трудно их образ отличить от образа животного». А вы говорите, равны испанцам.

– Ну… – Дима сдавил ручку трости. Уши и клыки стальной головы дракона неприятно впились в кожу. – Отношение к индейцам одного человека, даже известного, не меняет общей картины.

– Испанцы запрещали индейцам мыться вместе с ними в темаскалях, потому что считали, что у них разные жидкости. Испанцы боялись опорочить своё тело. Вот вам отношение других людей. Или это тоже не меняет общей картины?

София продолжала говорить на удивление сдержанно, без напора. И всякий раз делала долгие паузы, позволяя Ане полностью перевести её слова.

– Равные права? Может быть. Только вот индейцам без правительственной лицензии нельзя было сесть на коня, не говоря уже о том, чтобы взять в руки огнестрельное оружие. Возможно, испанцы считали индейцев равными себе, однако всегда использовали их для самой грязной и тяжёлой работы. И тысячи перуанских индейцев гибли в шахтах Потоси, которые фра Доминго де Санто Томас называл преддверием ада. Когда умирала одна партия рабочих, испанцы вынужденно искали по ближайшим селениям новую. Вот вам отношение испанской короны. Или это тоже не меняет общей картины?

София посмотрела Диме в глаза и чуть улыбнулась, будто извиняясь за собственную правоту. Затем тихим, но уверенным голосом прочитала:

 
Индеец, гнущийся над пашней,
столетья мучаясь и терпя, —
забыл ты, что её когда-то
обманом взяли у тебя?
Кровавым потом орошая
чужой земли убогий клин,
забыл ты, что на ней – хозяин?
– Уж и не знаю, господин!
 

Заметив Анин озадаченный взгляд, София сказала, что это слова перуанского поэта Хосе Сантоса Чокано, затем повторила их с паузами – позволила Ане построчно передать смысл стихотворения. Убедившись, что Дима его понял, спросила:

– А знаете, что сделал вице-король Толедо, когда понял, что вскоре полностью лишится рабочей силы, ведь возле Потоси, на сотню миль, в десятки раз сократилось индейское население? Он приказал равномерно распределить нагрузку по всем индейцам – с тех пор вплоть до восемнадцатого века они отрабатывали в шахтах по очереди. Выходили со своей вахты полуживые, но всё-таки живые. А восстановив силы, возвращались назад – в преддверие ада. Так о какой благодарности вы говорите?

На это Диме ответить было нечем. Он в растерянности повернулся к Максиму, надеялся, что тот достанет свои чёртовы рисунки, прекратит затянувшийся разговор. Диму злило, что теперь София нравилась ему ещё больше. Несмотря на субтильность, несмотря на видимую беззащитность, она оказалась волевой и уверенной в себе. Её уверенность только подчёркивало спокойствие, с которым говорила София. Дима не умел так вести себя, всегда распалялся, чувствуя правильность своих доводов и стремясь незамедлительно их подкрепить, – в результате всё портил.

София предложила им перейти к началу экспозиции. Максим не возражал. Позволил экскурсоводу отвести их в первый зал, если можно так называть небольшое помещение, по которому здесь распределялись экспонаты. На ходу, вполоборота глядя на Диму, София подытожила их разговор:

– Если говорить о благодарности, то это испанцам стоит благодарить Перу. Наши богатства уберегли Испанию, да и всю Европу от гибели. В шестнадцатом веке индейское золото и серебро помогли им справиться с османским нашествием. В Европе тогда был свой экономический кризис. А уже в семнадцатом и восемнадцатом веках перуанское золото обеспечило займы у немецких и генуэзских ростовщиков, без которых корона Испании просто не смогла бы содержать армию и защищать границы.

Дима молчал. Жалел, что рядом нет Артуро, – племянник Дельгадо нашёл бы что ответить Софии. Или не нашёл бы… «Несколько прочитанных книг не делают вас специалистом». Артуро был прав. Примерно то же самое, если верить Максу, говорил и Сергей Владимирович: «Любые полученные знания мы автоматически считаем исчерпывающими». Свои знания Дима теперь исчерпывающими точно не считал. Пообещал себе при первой возможности вернуться к скачанным на ноутбук материалам – не открывал их три или четыре дня, хотя понимал, что они ещё пригодятся на пути, отмеченном подсказками Шустова.

София провела их через зал с фотографиями, рассказала о раскопках вокруг Трухильо, и всё это стало в самом деле напоминать обыкновенную экскурсию, когда Максим наконец оживился. Прошептал Ане несколько слов. Значит, решился. Аня тут же остановила экскурсовода и начала что-то с улыбкой говорить по-испански. Надо полагать, наплела ей, какие они хорошие студенты, как ответственно подходят к работе над курсовой. Под конец кивнула Максиму, и он достал первый рисунок – один из тех, что Аня перерисовала вчера ночью.

– Пома де Айяла, – кивнула София, едва взглянув на листок, но тут же оговорилась: – Хотя постойте…

– Вы знаете, что это? – оглядываясь по сторонам, спросил Максим.

Посетители не обращали на них внимания, бегло осматривали экспозицию, но Максиму сейчас всюду чудилась опасность. Наверное, он думал: стоит достать рисунок, как из-под витрины выскочит разъярённый Артуро. Или Паук Скоробогатова, кем бы он ни был. А что, неплохо звучит, почти как название отдельного вида, злобного и ядовитого: «Паук Скоробогатова».

София подошла поближе к настенной лампе, чтобы рассмотреть детали рисунка. Пастораль с картошкой.

– Знаете, что это? – нетерпеливо повторил Максим.

– Знаю. То есть предполагаю. Такими рисунками прославился Фелипе Гуаман Пома де Айяла, один из наиболее… сомнительных и в то же время ценных хронистов Тауантинсуйю, империи инков. В конце шестнадцатого века он написал свою громадную «Хронику». И там было почти четыре сотни зарисовок в таком стиле. Только тут, кажется, взяты фрагменты нескольких зарисовок и…

– Что здесь изображено? – Максим оборвал Аню, торопившуюся перевести слова экскурсовода.

София неожиданно рассмеялась – тихо, едва обозначив смех прерывистым дыханием. С кротким озорством посмотрела на Максима и качнула головой, словно уличила его в проказе.

– Кажется, я поняла, зачем вы тут, – София вернула рисунок Максиму. – Это нечестно. Нам лучше просто продолжить экскурсию.

Максим переступал с ноги на ногу. Аня с Димой растерянно молчали. Диме представилось, что София знакома с Шустовым-старшим и в прошлом составляла для него головоломки, а теперь предлагала Максиму не хитрить и разгадывать загадку самостоятельно. Предположение, конечно, абсурдное, но как иначе объяснить её слова, Дима не понимал.

– Подожди, – Аня придержала Максима за руку и тут же обратилась к Софии.

Вскоре выяснилось, что всё не так плохо. София просто решила, будто рисунки – это университетское задание и Максим с сокурсниками должны найти в изображениях какие-то ошибки.

– Не хочет нам помогать. Считает, так нечестно, – объяснила Аня.

– С ума сойти, – выдохнул Дима.

Поразмыслив, Аня заявила экскурсоводу, что их задание как раз в том и заключалось, чтобы найти специалиста, который смог бы растолковать полученные рисунки. Прочитав в интернете много лестного о сотрудниках Археологического музея в Трухильо, Максим предложил отправиться именно сюда. София то ли поверила Ане, то ли просто сжалилась над ними – наверняка различила страх и беспокойство в их глазах – и согласилась поделиться тем, что знала.

– Так значит, тут какая-то ошибка? – спросил Максим, едва листок вернулся в руки экскурсоводу.

– Да, и очень грубая. Здесь изображён июнь. Хуакай куски кильа. Месяц отдыха полей. Время, когда инки выкапывали картофель. Всё правильно и хорошо. Вот только…

София с надеждой посмотрела на Диму и повернулась к нему так, чтобы он видел рисунок. Надеялась, что он в последнее мгновение сам сообразит, к чему она клонит.

– …телега, – сдалась София. – Здесь не может быть телеги.

– Почему? – нахмурился Максим.

– Потому что инки не знали колеса. Соответственно, у них не было и телег.

Дима глупо уставился на рисунок в руках Софии. Никогда об этом не задумывался. Ему и в голову не могло прийти, что инки обходились без колеса. Разве такое вообще возможно?

– А говорите, их цивилизация не столь уж примитивная.

Аня проигнорировала слова брата, однако и без перевода София ухватила главное слово.

– Примитивные? Не торопитесь с выводами, – ответила она с уже привычным спокойствием. – Инки знали окружность, умели делить её на шесть равных частей. Их предшественники владели гончарным кругом, хоть и впоследствии отказались от него в пользу готовых форм или болванок.

– Но колеса у них не было.

– Потому что инки не испытывали в нём необходимости.

– Это как?

– Очень просто. Зачем телега, если некого в неё впрягать? Американская лошадь вымерла за десять тысяч лет до инков. Лошади, быки, ослы и весь остальной тягловый скот появился тут вместе с испанцами в шестнадцатом веке, не раньше.

– А как же ламы и альпаки?

– Во-первых, они жили высоко в горах. Во-вторых, они были слишком слабыми. При всём желании не смогли бы сдвинуть плуг или поднять наездника. Лама в лучшем случае переносила груз в сорок пять килограммов. Так что отказ от колеса был естественным.

– Звучит логично, – вынужденно признал Дима.

– О какой примитивности речь, если инки единственные из всех американских индейцев строили мосты и дороги, не уступавшие дорогам Римской империи? Тридцать тысяч километров дорог. И отсутствие лошадей не мешало Великому Инке в Куско получать свежую рыбу из океана.

– Это как? – Дима заметил рассерженный взгляд Максима, однако не мог сдержаться, задавал всё новые вопросы.

– По главным дорогам курсировали сотни, если не тысячи гонцов-часки. Совместными усилиями – один за другим, эстафетой – они в день преодолевали до трёхсот километров пути. Важные посылки меньше чем за неделю доставлялись на расстояние двух тысяч километров, а это, знаете, даже быстрее, чем сейчас, нашей современной почтой, – София опять улыбнулась. – Попробуйте отправить что-нибудь из Трухильо и посчитайте.

– Что скажете об этом? – Максим достал из сумки второй рисунок. Тот, на котором женщина кормила ребёнка.

– Так… – София взяла протянутый ей листок. – Да, никаких сомнений, это всё фрагменты разных зарисовок Помы де Айялы. И много их у вас?

– Четыре, – откровенно ответил Максим.

– Ну что же… Если не ошибаюсь, здесь изображена Мама Вако Койа, правительница Куско.

– Здесь тоже ошибка?

– Да. И опять довольно грубая. Мама кормит младенца и при этом держит его на руках.

– И что в этом… ошибочного?

– Инки вне зависимости от происхождения не брали младенцев на руки. Инки по крови или инки по привилегии. Никаких нежностей.

– Как же они их кормили? – спросила Аня.

– Всё просто. Младенцы, закутанные в пелёнки, лежали в своих колыбелях, а мать нависала над ними и так позволяла сосать молоко. Когда ребёнок подрастал, мать укладывалась рядом с ним и опять же позволяла самостоятельно дотянуться до груди. Когда ребёнок начинал ползать, он уже пил стоя на коленях.

– Жуть какая-то. – Аня по неизменной привычке говорила для начала по-испански и тут же повторяла свои слова по-русски.

– Да, звучит странно, – согласилась София, – но такова была традиция. Инки боялись воспитать слабое потомство. Никогда не нянчились с ними. С первых дней каждое утро купали в ледяной воде, а спать оставляли на открытом воздухе.

Дима понял, что уже читал об этом в «Комментариях» Гарсиласо, но тогда не придал прочитанному значения, а позже, увидев рисунок Шустова, не задумался о неправдоподобии изображённого. Тут был виноват Максим. Он слишком торопил всех и самого себя – требовал немедленного решения новой загадки.

– Вот, – Максим протянул третий рисунок. Пастораль с попугаями и кукурузой. – Какая тут ошибка?

София ответила не сразу. Почти минуту рассматривала изображение, прежде чем прошептать:

– Март. Пача покой кильа. Пора созревания. Птичий сторож сгоняет с кукурузы попугаев. С ним, кажется, всё в порядке. Значит, ошибка одна. Амбар.

– У инков не было амбаров? – спросил Максим.

– Что вы, – София качнула головой, – амбары у них были, и превосходные. Вся империя на них держалась. Но само здание… У него клинчатый свод. Инки не умели складывать такие своды. Поэтому даже для своих домов чаще использовали простые тростниковые навесы, из-за чего на руинах вроде Чан-Чана все здания стоят без крыш – они давно сгнили.

София задержалась над третьим листком, но других странностей в нём не нашла, а прежде чем взять четвёртый, последний, посмотрела на Диму:

– Отвечая на ваш незаданный вопрос, добавлю, что тут тоже нет ничего примитивного.

Дима, не выпуская трость, шутливо поднял руки – показал, что забыл это слово и уже не помышлял беспокоить им Софию.

– Инки были великолепными строителями, – продолжала экскурсовод, попутно рассматривая четвёртый рисунок с изображением заснеженного мужчины в бычьей маске Ямараджи. – Когда Великий Инка захотел посмотреть, как проходит осада очередного города на западных склонах Анд, для него там построили Новый Куско – полную копию столицы, чтобы он мог наблюдать за сражениями и при этом чувствовать себя как дома. После войны Новый Куско бросили за ненадобностью.

Максим, прокашлявшись, взглядом напомнил о листке, который держала София, и ободряюще добавил:

– Это последний.

– Да, простите… Тут я не знаю, что сказать. Ноябрь. Айа маркай кильа. Праздник мёртвых. Знатных усопших в полном убранстве относили в священные места. Снег… он, конечно, выпадал нечасто и лежал высоко в горах, да и ноябрь в Перу – весенний, а не зимний месяц, как в Европе. Но я бы всё-таки не назвала это ошибкой. Вероятность снегопада, скажем так, была. А вот маска… Я ничего подобного не видела. Не знаю, какой культуре она принадлежит, но к доколониальному периоду она не имеет никакого отношения. Вы и сами знаете, что в Перу не было быков. Так что, думаю, ошибка здесь именно в маске.

Максим выхватил у Софии листок. Она не ожидала такой порывистости. С удивлением посмотрела Максиму в спину, когда тот развернулся и тут же, не прощаясь, направился к выходу. Сделав несколько шагов, остановился.

– Грасиас, – выдавил он и попытался изобразить улыбку. – Скажи ей, что она нам помогла. Думаю, теперь мы справимся с нашей… курсовой.

Аня поблагодарила Софию, напоследок обняла, чем окончательно её смутила. Наверняка из уважения согласилась бы дослушать оплаченную экскурсию, однако Максиму не терпелось разобраться во всём, что они здесь узнали. Его не могло остановить даже яркое солнце, ещё больше ослеплявшее после музейной притенённости.

Через час они уже были в гостинице. До вечера просидели над рисунками Шустова. Еду Аня заказывала в номер, а позвонившего Артуро предупредила, что сегодня ужинать к нему не придёт.

Поначалу Дима считал, что они значительно продвинулись в решении головоломки – поняли, в чём особенность всех четырёх изображений, не сомневались, что подмеченные экскурсоводом нелепости Сергей Владимирович допустил преднамеренно, но в итоге вновь упёрлись в тупик. Как их трактовать, никто не знал. Дима вернулся к материалам по истории Перу, нашёл подтверждение словам Софии, однако и это не принесло ощутимого результата. Головоломка по-прежнему оставалась головоломкой.

– Что у нас в сухом остатке? – бормотал Максим, больше вслух проговаривая собственные мысли, чем обращаясь к кому-то конкретно. Заложив руки за спину, ходил по комнате. Изредка останавливался возле окна и начинал нервно стучать пальцами по деревянной раме. – Четыре рисунка из бытовой жизни инков. В каждом сделана ошибка, напрямую связанная с главным объектом рисунка. Телега с колёсами. Мать с ребёнком на руках. Клинчатый свод. Маска Ямараджи.

– Ямараджа даже не ошибка, а какая-то глупость, – добавил Дима. – Остальное ещё можно оправдать. Мать на руках – это скорее тонкость. Такое не каждый подметит.

– К тому же над Ямараджей идёт снег, – напомнила Аня.

– И это тоже, – кивнул Дима. – В ноябре, значит, весна. Получается, сейчас у них только-только зима закончилась?! Это ж какая тут жара летом?!

Максим вновь и вновь возвращался к лежавшим на его кровати листкам. Перечислял ошибки. Пытался их как-то структурировать. Найти между ними взаимосвязь. Тщетно.

Утомившись, сел на пол возле стены. Прикрыл глаза и наконец успокоился. Больше не стучал пальцами, не подёргивал ногой, не повторял одни и те же слова.

Молчание затягивалось. Можно было подумать, что Максим вовсе уснул.

– Что теперь? – осторожно спросила Аня.

– Вернёмся в кабинет Дельгадо, – не открывая глаза, ответил Максим. – Завтра же.

– И… что там делать? – вздохнул Дима. – Мы всё обшарили. Или соскучился по своей подруге? Теперь какой спектакль? Будешь изображать её мужа?

– Маска висит в кабинете, – твёрдо сказал Максим. – Значит, и решение головоломки нужно искать там.