Текст книги "Кудесник (сборник)"
Автор книги: Евгений Салиас-де-Турнемир
Жанр: Русская классика, Классика
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 20 (всего у книги 32 страниц)
Графиня Софья Осиповна, напрасно прождав Алексея все утро, измучилась и истерзалась… Материнское чувство не могло, казалось, далее выносить пытку неизвестности насчет ребенка.
К тому же старый муж упорно требовал видеть сына, хотя бы на минуту. У графини ум за разум зашел. Баронесса ссылается на Алексея и советует прийти с ним к соглашению, чтобы получить сына обратно. Он же, по словам Макара Ильича, был поражен и написал ей несколько строк, по которым видно, насколько он благородный человек. Кто же тут злодействует? Кому же тут и какая выгода? Или все вздор и Феникс правду говорит: ребенок умер и даже тело его сожжено безумцем кудесником?
Графиня потеряла голову и, не дождавшись Алексея, около полудня выехала к Потемкину. Приказав доложить о себе, она прибавила, что приехала «исполнить просьбу Григория Александровича и даже более того…» Потемкин принял графиню тотчас же, и она заявила ему, что Норичи, ее нахлебники, покаялись ей, что все сочинили, клевеща на покойную графиню Эмилию Яковлевну, что Алексей действительно подлинный сын ее и, следовательно, наследник и имени, и части состояния. Потемкин только ухмылялся и наконец промолвил ласково:
– Ну вот и доброе дело. Давно бы так… Только жаль мне, что малый-то негодяй все-таки. Осилил он тебя, дорогая графиня, добился своего… но подлым образом!
Графиня передала Потемкину взятую ею с собой записку Алексея, которая вполне оправдывала его…
– Слава Богу! Вот рад! – воскликнул Потемкин. – А я было уж похоронил его в сердце…
Затем графиня перешла к главному предмету и цели своего посещения, что делать относительно пропажи ребенка?
– Помоги, Григорий Александрович. Хочешь, в ноги брошусь… – заплакала Софья Осиповна.
– Да ведь этот мерзавец говорит, что он помер и даже спален им дотла. Тезка-то мой.
– А мне пишет вот неизвестный, пожалуй, сам этот Феникс, что Гриша жив. Вот прочтите.
Потемкин подумал, взял у Софьи Осиповны письмо Алексея, анонимную записку и, кроме того, написав несколько строк, дал ей подписать. Это было краткое заявление о раскаянии Норичей и согласии графа Зарубовского снова признавать Алексея за внука и законного наследника.
– Ну вот я с этим сейчас к матушке-царице. Теперь я вами доволен и готов сам ехать к фокуснику с обыском. Коли не был «спален невежей», – невольно пошутил Потемкин, – то мы моего тезку, Гришуху, отвоюем.
Графиня, отчасти успокоенная, поехала домой, а Потемкин стал собираться в Зимний дворец.
Но в эти мгновения курьер уже скакал по Невскому из дворца в Аничков дом с приглашением Государыни явиться князю немедленно.
За час перед тем, что графиня Зарубовская явилась к Потемкину, с государыней случилось маленькое происшествие, виденное целой толпой народа.
Придя в себя лишь наполовину, Алексей, уже после исчезновения Иоанны, решил, не колеблясь ни минуты, сознаться тотчас в невольном дерзком обмане царицы, рассказать все подробно и просить о своем аресте, даже о строгом наказании по законам.
– Именно скорее сам себя выдам головой и наказания просить буду! Легче на душе станет! – бормотал он.
Не сказав ни слова обеим девушкам, за что он оскорбил графиню Ламот, он только простился с ними и быстро, без оглядки, все еще бледный выбежал из дома. Девушки кричали ему вслед, усиленно звали его, но он даже не обернулся.
«Куда? К кому? – мелькало у него в голове как сквозь туман. – К Рылееву! – решил он уже на полдороге. – Он начальник полиции! Ему себя и выдам».
Между тем он шел быстро, бормотал, махая руками, и не замечал того, что на него оглядываются все прохожие… Так достиг он Царицына луга и пошел через него, очевидно не понимая и не зная, куда он идет… Шагая бессознательно вперед, он вдруг должен был остановиться перед оградой. Это был Летний сад.
Алексей оглянулся, отчасти пришел в себя и выговорил вслух:
– Что же я делаю! Где Рылеев? Где он живет… Что за сад…
Он стал озираться кругом себя и вдруг увидел у ворот ограды изящную позолоченную карету с цугом белых коней, а около них придворных лакеев, скороходов и двух кавалергардов верхом. Вокруг кареты была толпа зевак.
Сразу понял все Алексей и бросился к этой карете, огибая ограду.
– Сама судьба сюда привела… Это она! Она! – почти закричал он на бегу…
Действительно, из сада выходила государыня и после прогулки приближалась тихо к поданной карете в сопровождении одной фрейлины.
В ту минуту, когда императрица явилась в воротах, к ней, растолкав толпу, бросился молодой человек в дворянской домашней одежде, но без парика, без шляпы и без шпаги… Он упал на колени перед ней, зарыдал, силился что-то сказать и не мог… И, только схватив край ее платья, целовал его и закрывал им себе лицо. Государыня сначала невольно вздрогнула, лакеи бросились было оттащить от нее безумца, за ними и вся толпа колыхнулась.
– Постойте… оставьте… – вымолвила Екатерина.
Своим опытным и зорким глазом она увидела, что имеет дело не с сумасшедшим, а с человеком, сейчас только пораженным горем или бедой…
– Что вам, говорите! Кто вы?.. – милостиво вымолвила она, нагибаясь, чтобы видеть того, который лежит у ее ног.
– Простите… Простите…
Только эти два слова и мог произнести Алексей и, лишившись чувств, повалился на землю… Но государыня, вдруг пристальнее приглядевшись к безжизненному и бледному лицу лежащего, сразу узнала того несчастного молодого человека, о котором просила даже Потемкина похлопотать. Она прошла и, сев в карету, приказала позаботиться о лежащем в обмороке.
– C'est le mousquetaire de la reine de France![18]18
Это же мушкетер французской королевы! (фр.)
[Закрыть] – обратилась она к своей спутнице. – Какая новая беда с ним приключилась? И так уже судьба его была горестная.
– Он сказал: «Простите!» – заметила фрейлина. – Он прощения просил.
– Прощения? Да. Правда! Конечно… Странно!..
Императрица задумалась.
Вернувшись во дворец, она тотчас послала за Потемкиным. Вельможа явился, выслушал рассказ государыни о русском мушкетере, затем передал все слышанное им от графини Зарубовской, то есть что он не замешан в воровстве ребенка, а граф снова признал его за внука.
– В чем же он прошенья просил? Все загадки… – сказала Екатерина. – Надо разгадать.
– Разгадаем, – весело отозвался Потемкин. – Такие ли загадки разгадывали. Я его сейчас же велю разыскать и привести к себе… В сумерки, матушка, даю слово, будем иметь разъяснение сего ребуса мушкетерского!
И Потемкин сдержал слово. В сумерки он явился снова во дворец после свидания с Алексеем и подробно все доложил государыне, все, что долго и горячо рассказывал ему Алексей о его знакомстве с Калиостро и графиней Ламот.
Государыня выслушала все и покачала головой.
– Чем же он виноват. Коли мы обманулись, даже здешняя амбассада[19]19
Посольство.
[Закрыть] французская обманулась, то ему и Бог велел быть обманутым. Ему бы молчать, да со всеми русскими и французскими онёрами[20]20
Онёр – козырная карта; выражение «со всеми онёрами» означает «со всеми без исключения».
[Закрыть] и уехать подобру-поздорову. И концы в воду.
– Конечно, матушка, его никто не выдавал, он сам себя выдал. Все повторяет одно: я не негодяй, я честный человек, но я преступник по опрометчивости и требую наказания.
– Требую?.. – улыбнулась государыня.
– Требует наказания! Так и орет на меня грозно и во всю глотку: накажи! – рассмеялся Потемкин.
– Хорошо, я его накажу по-своему и по делам его! – двусмысленно улыбнулась государыня.
– Ну а насчет волшебника, да и волшебницы тоже… Как прикажешь? – спросил Потемкин.
– Вестимо, все, что должно и можно. По законам.
XXVIIIГрафиня Иоанна Ламот хорошо знала людей, и это знание приобрела из деятельной практики и из опыта. Поэтому она была уверена, что молодой безумец не поедет требовать ничего от графини Зарубовской, но, разумеется, воспользуется почетным французским и русским званиями и тотчас уедет с невестой и сестрой в Испанию, чтобы там получить громадное состояние после венца.
Стало быть, деньги Зарубовских надо получить его именем себе самой.
Иоанна, оправившись от оскорбления и насилия, совершенного над ней безумцем, побывав дома, собралась ехать к графине Софье Осиповне, когда в ее квартире появился Калиостро…
Кудесник был взволнован и озабочен.
– Что с вами? – удивилась Иоанна.
– Скверны наши дела. Что Норич?..
– Отказался наотрез, конечно… Я этого и ждала. Не будь он у меня в руках – было бы еще хуже. Теперь я еду сама кончать с матерью. Конечно, от его имени…
– Надо спешить, графиня. Надо спешить.
– Да. А что? Вы боитесь Норича, огласки. Так худшего ничего не будет.
– Нет, графиня, я боюсь не за Норича, а совсем другого. Последствий глупости вашей Розы.
– Как?!
– Ребенок очень плох. За одну ночь он так ослабел, что, признаюсь, я не ручаюсь, будет ли он жить. Даже не ручаюсь за несколько дней.
– Но три дня-то он проживет? А больше мне не нужно.
– Не знаю.
– Как не знаете? Да ведь это ужасно. Ведь тогда все пропало. Вся поездка в Россию – ноль…
– Сами вы виноваты, то есть ваша дура Роза. Разве возможно было так опаивать… Это вышло настоящее отравление…
– Давали вами же назначенную дозу… – раздражительно проговорила Иоанна.
– Мою дозу?.. Я ребенка не видал. Я не знал, что он хилый. Ему надо было меньше… Я не отравитель!..
– Ну да что об этом! Теперь поздно спорить о пустяках, – рассердилась Иоанна. – Надо действовать. Я еду сейчас и кончаю. А вы употребите все ваши усилия и все ваше искусство, чтобы поддержать его жизнь хоть на три дня, может быть, на два… Слышите, хоть на два…
– Хорошо… – как-то угрюмо отозвался Калиостро.
Графиня тотчас же собралась и поехала к Зарубовским. Софья Осиповна, конечно, приняла прежнего друга, хотя теперь уже подозревала Иоанну благодаря записке Алексея и объяснению с Потемкиным. Она просто побоялась не принять баронессу д'Имер. Быть может, жизнь младенца в руках этой женщины, подсказывало ей сердце матери.
Объяснение приятельниц было короткое. Баронесса просила денег для господина Норича, чтобы наутро привезти Гришу здоровым и невредимым. Софья Осиповна объяснила все, что узнала, и все, что уже сделала. Алексей получит все, ему следующее по закону, – имя и титул теперь, а половину состояния после смерти графа.
– Он требует сейчас же, сегодня тысяч сто… – проговорила отчасти пораженная известием Иоанна.
– А его записка? Его клятва, что он тут ни при чем?.. – не менее пораженная отозвалась графиня.
– Это игра… для посторонних… Ему нужны очень деньги… Он боится, что все это дело протянется, что вы наконец опять, после…
Иоанна путалась и не знала, что сказать. Опять злая судьба смеялась над ней, как уже не раз в Париже. Все срывалось за миг до полного успеха…
– Хотите ли вы видеть вашего Гришу сегодня вечером? В восемь часов он будет у вас, – решительно выговорила она.
– Конечно! – восторженно воскликнула графиня.
– Дайте мне сто тысяч…
Графиня удивилась и задумалась… «Стало быть, ей, а не Алексею!»
– Я, признаюсь, не понимаю… – проговорила она, но тотчас же снова подумала: «А если жизнь Гриши в ее руках? Если власти будут не в состоянии что-либо сделать с хитрыми негодяями?»
– Вы не согласны? – с угрозой вымолвила Иоанна, вставая.
– Согласна! – вырвалось невольно у графини. – Привозите мне сына сейчас, то есть хоть вечером, и я передам вам деньги.
– Вот это разумно. Так ждите меня. Но только, графиня… помните. Если вы меня обманете, то это так не останется…
– Нет, баронесса, – гордо вымолвила Софья Осиповна. – Привозите Гришу, деньги будут вас ждать.
XXIXВ сумерки Иоанна была в доме Калиостро и укутывала маленького Гришу, чтобы везти его к матери. Она была в духе и весело острила с Лоренцей и с кудесником.
Лоренца, которая не имела своих детей, пронянчившись с больным ребенком так долго, привыкла к крошке и полюбила его.
– Бедняга, – шептала она, – теперь надолго ли он едет к матери.
– Ничего. Может быть, и оправится, – сказал Калиостро. – Теперь он лучше, чем был поутру.
– Ну об этом заботьтесь и думайте вы, графиня Лоренца! – рассмеялась Иоанна. – Мне лишь бы его доставить живым и сдать.
И Иоанна, закутывая ребенка, тормошила и переворачивала его резко, неумелыми руками и угловатыми движениями, как все женщины, никогда не обходившиеся с малютками. Ребенок стал пищать слабым болезненным голоском.
– Ну, кажется, пора?.. – сказал наконец Калиостро. – Обидно, однако, вместо двухсот тысяч, а то и более получить сто, а то и менее. Что вы, кстати сказать, сделаете, если графиня Зарубовская вас обманет?
Иоанна хотела отвечать, но в этот миг в слабо освещенной одной свечой горнице появился Джеральди и проговорил что-то, задыхаясь, своему барину.
Калиостро ахнул, схватил из рук Иоанны ребенка и бросился с ним в противоположный угол дома, где был его рабочий кабинет…
Не успела графиня Ламот спросить у перепуганной Лоренцы, что бормочет по-итальянски их Джеральди, как дверь из коридора растворилась тихо и в комнату вошли один за другим несколько военных… Это был офицер с вооруженной ружьями командой солдат.
– Я вас прошу не двигаться из комнаты ни на шаг, – произнес он, обращаясь к дамам вежливо, но не кланяясь. – Ни на шаг! Иначе вас свяжут…
Оставив караул около трепещущих женщин, две пары солдат, офицер с остальной командой двинулся в ту же сторону, куда убежал Калиостро. Через полчаса хозяин дома, граф Феникс, его жена и баронесса д'Имер были снова одни в квартире и снова свободны… Но ребенок был уже взят и увезен. Пока офицер обыскивал дом, внизу, в карете своей, ожидала исхода обыска взволнованная, бледная, плачущая от боязни и неизвестности сама графиня Софья Осиповна…
Теперь она с замиранием в сердце прислушивалась к лепету младенца и, не видя лица его, на этот раз чувствовала, знала не разумом, а всеми фибрами своего существа, что везет «своего» ребенка, а не чужого.
А граф Феникс и Иоанна сидели пораженные, раздавленные, молчаливые. На столе лежала казенная бумага с печатью, оставленная офицером.
Это был приказ полиции в 24 часа собраться и выехать из столицы, к тому же с условием в две недели времени и пути быть вне пределов русских.
– Но нам не на что ехать! – вымолвила наконец Иоанна. – У нас нет ни гроша.
– Я так и скажу… – отозвался Калиостро. – Нет, Лоренца… – обратился он к жене. – Собирайся тотчас к Потемкину и объясни все… Проси денег на путевые издержки. Ну а вы, графиня, возьмите у Самойлова.
– Он меня вчера оскорбил и выгнал от себя! – произнесла Иоанна глухо.
XXXВесь вечер и до полуночи в доме Зарубовских было движение. Маленький графчик был жив и невредим, снова в своей опочивальне, и половина домочадцев ликовала по этому поводу. Другая половина с Макаром Ильичом во главе, большей частью пожилые люди и старики, ликовали не менее от известия, что изуверы Норичи покаялись в клевете, а графиня уже подала просьбу царице, прося за них и за себя прощения… Стало быть, сын покойных господ – графа Григория Алексеевича и Эмилии Яковлевны – снова признан за их барина. Всю ночь просидела Кондратьевна над изголовьем обожаемого ею Гришеньки и вздыхала:
– Как его итальянец уходил, родного… Чуть жив. Теперь в месяц не оправится. Наверное, не кормили ребенка или кормили своей какой дрянью. Вот и извели!
Софья Осиповна несколько раз за ночь вставала и приходила поглядеть на Гришу… Ребенок смущал ее своей хилостью и бледностью и слабым голосом. Так ли он кричал прежде, когда его только тронешь или даже только слово скажешь! Наутро графиня побывала у мужа и, не объясняя ничего, объявила, что так как мальчику гораздо лучше, то она принесет его. Граф очень обрадовался. Лицо его засияло.
– Слава Богу! Шутка ли, сколько времени я его не видал. Давай! Давай!..
Около полудня Софья Осиповна собралась нести ребенка к мужу и заметила, что он спокойнее и тише… Ей казалось, что Гриша смотрит лучше… Так умно, серьезно… Только чуть-чуть будто тоскливо… Кондратьевна, напротив, предпочитала его «воевательства» этому спокойствию и этим «нехорошим» глазам.
Когда ребенка принесли к графу, он протянул к нему ручки, а граф прослезился… Тотчас устроили две подушки на кресле, придвинутом поближе к графу, и усадили Гришу как в футляр…
Ребенок тяжело дышал и странно глядел куда-то в пространство, будто не видя никого и ничего…
– Мамушка… Да ему будто хуже? – вымолвила графиня стоящей на коленях у кресла Кондратьевне…
– Гри-ша! А Гри-ша! – ласковым, но дряблым голосом восклицал старый граф, усмехаясь и заигрывая с сынишкой. – Чего букой глядишь! Не признаешь. Забыл, что ли, отца, разбойник…
– Графинюшка… Графинюшка… – вдруг забормотала Кондратьевна, нагибаясь и приглядываясь ближе к ребенку.
– Что ты?! – вскрикнула графиня от странного голоса мамки. Что с тобой…
– Графинюшка… Графинюшка… – чуть слышно повторяла Кондратьевна, будто не сознавая даже, какое слово произносит. – Матерь Божья, заступи! – вдруг всхлипнула она.
– Да что же? Что? – дрогнувшим голосом отозвалась Софья Осиповна и тоже опустилась на колени около кресла, где сидел ребенок на подушках с осунувшимся лицом и с повиснувшей набок головкой…
Вдруг Гриша вздохнул глубоко, больше раскрыл глаза и тихо пискнул. И он стал сразу смотреть совсем иначе, он будто приглядывался внимательно к чему-то…
Граф глядел тревожно на сына, жену и мамку; он начинал понимать или чуять, что тут творится нечто необычайное.
Но вдруг дикий и пронзительный крик жены потряс все дряхлое существо 70-летнего старца; жена повалилась без чувств на пол между ним и креслом, где по-прежнему сидел неподвижно ребенок и будто глядел на него.
Прибежавшие люди вынесли графиню в другую горницу и положили на диван… Затем Кондратьевна, тихо и молча, опустив глаза в землю, понесла в детскую тело неприметно скончавшегося младенца.
Старый граф остался один в своем кресле с искривленным и бессмысленным лицом, руки и ноги его подергивало судорогой… Он хотел крикнуть, позвать, и язык не повиновался ему… Горницу застилало туманом… Туман сгущался, становился розовый, красный, багровый…
XXXIВ квартире Алексея было особенно тихо. Молодой человек не выходил из своей горницы и почти не говорил ни слова. Невеста и сестра ухаживали за ним, появляясь с заплаканными глазами и тоскливым лицом. Алексей был не болен, а сражен всем, что пережил за один день… Результата его приключения в Летнем саду и его свидания с Потемкиным еще не было никакого. Он ничего не знал о своей судьбе, как решит ее царица, которую он обманул по милости проклятой женщины.
Он знал только одно, что Калиостро с женой, графиню Ламот и Вильета – всех выслали уже вон из столицы. В 24 часа времени они собрались и выехали.
Однажды, через неделю после его приключения, среди дня, Эли быстро вошла к нему в сопровождении встревоженной Лизы и принесла письмо.
– Курьер из дворца, – выговорила Эли дрожащим голосом и, чувствуя, что не устоит на ногах, опустилась на диван около жениха. Лиза стала на колени около них.
На письме был адрес:
«Поручику Лейб-гвардии Ее Величества графу Алексею Григорьевичу Зарубовскому».
Молодой человек вздрогнул, двинулся и опять опустился на диван, замирая всем существом. Дрожащими руками развернул он письмо и прочел:
«Любезнейший и благороднейший государь мой! Сим извещаю, что Царица повелевает в наказание за ваши преступления служить тебе в рядах ее гвардии впредь до особого разрешения ехать в Гишпанское королевство. Я же со своей стороны предлагаю в обстоятельствах тебе известных отправляться в свой дом, чтобы самолично, по долгу христианскому и родственному, каковой обычай указует, благочинно приступить к похоронам покончивших живот свой, ваших малолетнего дядюшки и деда. А за сим, войдя во владение всем имуществом, представиться имеете ко двору Ее Величества купно с сестрой и гипшанской невестой.
К тебе сердцем благосклонный князь Григорий Потемкин».
– Эли! Лиза! – едва слышно прошептал Алексей, но не мог говорить…
Девушки увидели, догадались, что беды нет. Когда же Алексей перевел им письмо Потемкина, они обе бросились на молодого человека, душили его в объятиях, целовали его и целовались между собой.
Через неделю после этого памятного в жизни дня Алексей, похоронив двух графов Зарубовских, старика и младенца, проводил в путь графиню, почти обезумевшую от постигшего ее удара.
Графиня поехала в дальнюю вотчину, перешедшую ей во владение как седьмая часть имущества покойного мужа.
В то же время сестра и невеста Алексея переехали на жительство в большие палаты, где все ликовали, несмотря на недавние похороны.
На второй день Пасхи молодой гвардеец граф Зарубовский представился монархине вместе с сестрой и невестой.
Он с волнением и слезами восторга благодарил царицу за милостивый суд и прощение невольного преступления…
– Нет, граф… Не я тут главным судьей была! – задумчиво произнесла государыня, – это был суд Божий!
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.