Текст книги "Никого впереди"

Юра не стал давить педаль газа «до пола». Он понимал, что «народу» требуется время, чтобы тщательно переварить съеденное и услышанное.

– Борис Григорьевич! – обратился он к Ручьеву. – Не желаете ли вдохновить массы на новые подвиги?

Свежеиспеченный шеф еще раз удивил всех с самой хорошей стороны.

– Дорогие мои юные коллеги. Во-первых, поздравляю вас и благодарю! Во-вторых, поясняю. По формальным соображениям (ученая степень, должность, опыт работы) командовать лабораторией предложено мне. Я свою роль в выполнении конкурсной работы, которая и вызвала интерес руководства, оцениваю короткой формулой: «поощрял и не мешал». О чем и сообщил вышестоящим товарищам, добавив, что локомотивом и координатором исследования является Варя.

Мне задали встречный вопрос: «Не слишком ли рискованно назначать вчерашнюю студентку руководителем вновь создаваемого научного подразделения союзного подчинения?». Я ответил: «Рискованно. А вот слишком или нет – покажет время». Пропуская промежуточные сцены драмы, излагаю содержание финала. Ваш покорный слуга временно, я это подчеркиваю, согласился возглавить лабораторию. Обратите внимание, что нам выделили пять с половиной ставок. Половинка – моя. Обязуюсь и далее добросовестно осуществлять исповедуемый мной вышеназванный принцип участия в этом общем деле. А дальше, как говорит хозяин этого дома, «игра покажет».

Заключительный тост тамады по содержанию и форме заслуживает того, чтобы процитировать его без купюр.

– Дорогие друзья! Не сочтите меня за скупердяя, но один тост я хочу произнести сразу за двоих. Поднимем наши бокалы за Александра Игоревича, за Саню, который разглядел в красивой и домашней женщине личность и нашел в себе мужество сделать все от него возможное и невозможное, чтобы эта личность раскрылась перед нами и советским народом во всей полноте. Виноват! Какая у Вари полнота? В полной стройности. Плавно переходя к ее личности, хочу сам себе задать несколько умных вопросов и получить на них от себя самого столь же умные ответы. За пять лет учебы не получить ни единой тройки, стать лауреатом студенческой театральной весны, родить и вскормить сына и погрузиться в науку. Такое бывает? Отвечаем: бывает, но редко. А возможно ли все это время держать на длинном поводке номенклатурного мужа, да еще и «Атлета», ни разу не пожаловавшись на него в ректорат и в партком? Случается и такое, но в порядке исключения. Насколько реально сохранить после всего этого высокий товарный вид и размер талии пятьдесят восемь и девять десятых сантиметра? Это уже вообще на грани фантастики. И как насчет того, чтобы без отрыва от страстной любви и танцев победить на Всесоюзном конкурсе студенческих научных работ? Это, товарищи, уже патология. Но рукотворная! За ее творцов – Варю и Саню, предлагаю выпить стоя и до дна!

Как ни странно, предложение было принято, но не единогласно. Одинокий протест выразил родной Варин брат Никита. С самого начала праздничного ужина он уютно устроился между стройной рыженькой математичкой и пухленькой брюнеткой – защитницей окружающей природной среды. Уже после первого тоста Брюллов с белой завистью зафиксировал, что обе руки Никиты покоятся на талиях лауреаток, не причиняя им заметного дискомфорта. Скорее, наоборот. Чтобы сохранить возникший консенсус, Никита на минуту убирал то одну, то другую руку, чтобы выпить.

Неудивительно, что к моменту последнего тоста чувства Никиты были несколько обострены.

– Нет, Юрка! Так не пойдет! – возразил Никита, игнорируя налитую рюмку, но переместив обе руки с талий чуть повыше. – Наш парторг на каждой политинформации талдычит, что критика и самокритика – двигатель прогресса. Раньше меня это раздражало, а теперь я понял, что парторг прав. Санька, конечно, и сегодня может гол заколотить хоть с левой, хоть с правой. А Варька уже не та. Опять же, кто ее Павлику перед сном сказки читает?

Он аккуратно снял правую руку с талии брюнетки и ткнул себя пальцем в грудь:

– Дядя Никита! Хотя похвалить Варьку, конечно, следует, но и покритиковать тоже.

Чтобы хоть как-то оправдать нарушение контакта с соседкой, освободившейся рукой он взял рюмку и молниеносно выпил. Не теряя и секунды, пальцами он выловил из баночки соленый огурчик, сделал поклон в сторону соседки, шепнул: «Извини!» – и отправил огурчик в рот.

Тамада опять оказался на высоте.

– Дорогой Никита Васильевич! Прелестные дамы! Мы вас очень просим выполнить заветы классиков марксизма и подготовить в адрес любого из присутствующих новые критические замечания. Клянусь сезонным абонементом в филармонию, мы примем их с пониманием, смирением и, в знак серьезности наших намерений исправиться, обязательно выпьем по этому поводу!

Прошел не час, и даже не два, когда во время танцев кто-то подал голос:

– Ребята, транспорт работает до часа!

– Какой транспорт? – возмутился Никита. – А критика?

Возглавляемое им трио вышло на середину комнаты. Руки Никиты были, как и ранее, заняты дамами, листок с текстом держала рыженькая.

Начали хором:

 
Алитет уходит в горы[27]27
  Роман Тихона Семушкина, удостоенный в 1948 г. Сталинской премии.


[Закрыть],
Дьякова поплыла в море.
Развернула туда реку…
И не стало человека!
 

Девушки вопросительно замолчали. Никита с сожалением выпустил их из рук, шагнул вперед, щелкнул каблуками и мужественно, но искренне продолжил:

 
… Плавает – ученая,
Как говно моченое.
 

Уговорить Варю оставить мойку посуды до утра Дьякову не удалось. Компанию ей составила глазастая брюнетка-третьекурсница.

– Сама среди ночи устроила тарарам и гостей безжалостно эксплуатируешь! – упрекнул жену Дьяков.

Уже выходя из кухни, он обернулся:

– Оксана, почему старшие коллеги тебя странно называют – Допомога?

Третьекурсница покраснела. Варя пришла ей на помощь.

– Когда дело дошло до первого отчета, шеф обнаружил в нем три десятка опечаток, ошибок, косноязычие. И попросил у декана филологов редактора-корректора, чтобы была «грамотная и бдительная». Так она у нас и появилась. А скоро мы без нее и шага не могли ступить. Все, что нужно, подскажет, напомнит и добудет. Короче, «Скорая помощь».

– На украинской мове это будет «швидка допомога», – подала голос глазастая, – «швидка» потерялась, а «допомога» прилипла.

– Так ты у нас хохлушка?

– Харьковчанка.

– Ты, Варюха, бди, чтобы «допомога» не превратилась в эксплуатацию детского труда представительницы братского народа.

Пока лауреатки в четыре руки громыхали на кухне тарелками и столовыми приборами, Дьяков сидел в гостиной и размышлял, действительно ли он доволен Вариными достижениями. Он вспоминал посвященный Варе тост и не мог найти в нем ни единой натяжки. «Хотя… Неужели у нее талия пятьдесят восемь с половиной? Вполне может быть. Если это так, почему дамскому угоднику Юрке это известно, а мне нет?».

И все-таки занозой была не талия, а что-то другое.

Полторы недели назад Варю пригласили в обком на беседу.

– Делать, что ли, им нечего, кроме как вести разговоры с молодыми специалистами, распределенными в облплан? – удивился Дьяков.

Вернувшись из обкома, Варя объявила, что через три дня она должна быть в Москве.

– Опять у Моисеева?

– Нет, у Токарева.

– Что за Токарев?

Варя достала из сумочки конверт с командировочным удостоверением, с обкомовской заявкой на авиабилет и с запиской, напечатанной на пишущей машинке. Прочла вслух:

– Бюро пропусков. Вход со Старой площади. Токарев Владимир Константинович. Отдел науки, шестой подъезд… Телефоны…

– Чей подъезд? – перебил он Варю.

– Как чей? – теперь удивилась она. – ЦК КПСС.

Вот откуда эта заноза! При всей успешности его карьеры, в ЦК нога Дьякова еще не ступала.

И кто в этом доме «хвостик»? Так уж «никого впереди»?

Такой страстной, как в эту ночь, Варя не была давно. Уже засыпая, Саня обнял ее и попробовал пошутить:

– Стараешься соответствовать?

– Санечка. Это не старание, а состояние.

Воронова, Морозовский. Ноябрь 1972

Младшие Брюлловы из двух комнат своей новой квартиры ту, что поменьше, выделили под спальню. Во второй, более просторной, располагались компактный чешский столовый гарнитур, небольшой однотумбовый письменный стол в комплекте со стулом и детская кроватка. Годовалая ее хозяйка по имени Дина в данный момент, да и большую часть времени, отсутствовала. Малышка обеспечивала полную занятость бабушке Диле. Через три месяца после рождения внучки Диляра Ильдаровна выступила с программным заявлением:

– Ума не приложу, как у такого чудесного ребенка могут быть настолько бестолковые и неорганизованные родители.

Заявление не было голословным. Уже через неделю Диляра Ильдаровна перешла на половину ставки.

Справедливости ради отметим, что молодые родители, лишенные доверия и получившие к дочери лишь ограниченный доступ, отнеслись к этим недружественным действиям без особой трагедии.

Кроме счастливого папы, из родильного дома внучку и Ирину забирали «деды» в полном составе.

Перед этим дед-генерал впервые чуть не поссорился с дедом-хирургом, настаивая на полной экипировке внучки силами и средствами московского военторга.

Доктор Брюллов посчитал этот монополизм неприемлемым. Как большинство хирургов, под настроение он выражался почище старшины-сверхсрочника.

– Ты что, ох…л, Андреич? Опозорить меня хочешь? Надо же, господин генерал приедут в деревню к бедным родственникам с колясками и кроватками! Ты кто в Москве? Генерал под номером сто один. А может, и пятьсот пятый. А я в Камске уролог номер один. И каждая мужская жопа, перешагнувшая комсомольский возраст, считает за счастье попасть в мои, как написала областная газета «Серп и молот», «волшебные руки». Ты понял? Каждая! А не на первый-второй рассчитайсь. Будь эта жопа хоть партийной, хоть советской или научной, торговой или военной. Будешь себя пристойно вести, и тебе это счастье перепадет. Мне торгаши уже три коляски и две кроватки предложили. А пациент из ракетного ОКБ завтра покажет кроватку из тех, что их умельцы творят из титанового сплава. Хоть в космос на ней лети.

Генерал Шпагин осознал силу противостоящего противника и сделал шаг назад.

– Давай, старый хрыч, договариваться о паритете. Все, что твердое – ваше, все, что мягкое – привозим мы. Поручи бабкам согласовать каждую позицию. А мы с тобой их проконтролируем.

– Это другой разговор. И проконтролируем, и обмоем.

Прибыв в Камск, генерал еще раз проявил дипломатическую гибкость, предложив назвать девочку Диной.

– Одна бабушка – Диляра, вторая – Инна. Вот и получается Дина. Тезка Дины Дурбин[28]28
  Канадская певица и актриса, звезда Голливуда 1940-х годов.


[Закрыть]. Тоже красивая женщина!

Сразу после переезда в Камск Ирина, чтобы не терять стаж, устроилась переводчиком в экспортный отдел Кабельного завода. Работы было в меру, и разнообразием она не отличалась. Всё сводилось к переводу похожей друг на друга технической документации. Разговорной практики почти не было, зато документация была на всех «ее» языках: английском, немецком, испанском.

В послеродовом декретном отпуске она побыла всего два месяца. Начальник отдела не возражал против работы на дому. Месяц назад, когда Ирина принесла ему очередную порцию переводов, начальник радостно хлопнул в ладошки:

– Как ты вовремя пришла. Морозовскому прислали из Москвы статью из Business Week. Там что-то о наших кабелях. Говенные полиглоты из отдела информатизации утверждают, что написано хорошее. Шеф требует от них нюансов. А где они возьмут нюансы, если на английском языке, кроме дюймов, миль и свинца с полиэтиленом, никогда и ничего другого не видели и тем более не слышали. Погоди.

Начальник взял трубку:

– У меня сейчас Воронова, переводчица. Ей зайти или взять газету и потом передать вам перевод?

…

– А когда зайти?

…

– Вчера не получится, а через три минуты я вам ее представлю.

За пять лет, прошедших с тех пор, как Ефим Маркович Морозовский организовывал концерты на стадионах, в его биографии произошли революционные перемены. Директор Кабельного завода, с которым он познакомился в «салоне

Шерер», попросил у него совета: что достойное можно подарить на юбилей заместителю министра?

– Постарайтесь выведать, не коллекционер ли он.

– Мне не надо выведывать. Я знаю, что он собирает телефонные аппараты.

– Так в чем вопрос?

– У него есть все.

– Так не бывает. Но и ценные «двойники» коллекционеры тоже воспринимают позитивно, для обмена. Сколько у нас времени?

– У нас? Ефим Маркович, если поможете, буду бесконечно благодарен. Юбилей через десять дней.

– Бесконечно тоже не бывает. И не стоит благодарить меня за чувство сопричастности. Это коробит. Компенсировать расходы – другое дело. Вам как удобнее это сделать: наличными или продукцией?

– Подарок мой, персональный. Наличными.

– Это упрощает задачу. Если что найду, я вас проинформирую.

В запасниках краеведческого музея обнаружилось шесть интересных аппаратов, но директриса не решилась поднять руку на историческое наследие. Зато в музее «Подпольная типография РСДРП» смотритель глубоко пенсионного возраста предложил выбрать любой из трех имеющихся.

На свой страх и риск Фима выбрал Ericsson 1916 года.

– Во что мне обойдется это утильсырье? – он решил сыграть на понижение.

Смотритель музея собирался запросить две бутылки «Посольской» водки, но оскорбительный вопрос подвиг его поднять ставку.

– Три бутылки «Посольской» и червонец на закуску. Торг неуместен.

– Неуместен так неуместен. Только почему именно «Посольская»?

– Экзотика за экзотику!

Ленинградский коллега Морозовского, проконсультировавшись у антиквара, сообщил ему диапазон цен на раритет. Своему заказчику Фима назвал нижний порог диапазона. Заказчик оказался непрост.

– Если ваш продавец не знает истинной цены этой вещи, то это не означает, что я воспользуюсь вашей с ним неосведомленностью.

Гонорар был увеличен на пятьдесят процентов.

Деловое общение с Фимой кабельщику понравилось.

– Ефим Маркович, если вы такой чудотворец, может быть, согласитесь помочь не только мне, но и отечественному производителю? Срочно понадобился краситель для полиэтилена. Мои снабженцы утверждают, что ранее чем через полгода они его не раздобудут.

– Вам по фондам или бартером, по обмену?

– Хоть как.

– По фондам можно, но это связано с наличными и чревато свиданием с ОБХСС. А по бартеру, думаю, проще. Вы пришлите мне марки, объемы поставки, чем будете расплачиваться, включая представительские расходы.

После успешного завершения этой операции директор кабельного еще дважды обращался к Морозовскому с аналогичными просьбами. Когда он заехал к своему благодетелю, чтобы поблагодарить за помощь и убедиться лично, что партнер не обижен объемом компенсации «представительских», Фима задал ему вопрос:

– Извините, что выхожу за пределы собственной компетенции, но создается впечатление, что снабженцы как класс на вашем предприятии отсутствуют. Все, что я для вас делаю, это, как говорит мой папа, уровень церковно-приходской школы отечественного снабжения.

– Номинально управление снабжения у меня имеется. Но фактически там работают совсем не те люди. Месяц назад уволил очередного начальника за полную деловую импотенцию. Ефим Маркович, если вы произнесли «а», то почему бы не сделать «б»? Как вы отнесетесь к моему предложению занять эту вакантную должность?

– Благодарю за доверие. Дайте мне сутки. Взвесить «за» и «против». Одно «против» я уже вижу. Если я приму ваше приглашение, мы перестанем общаться на равных. Вместо того чтобы принимать вас в моей скромной келье, я буду на полусогнутых входить в ваш кабинет. Но «за», должен признать, тоже имеются.

Через две недели Морозовский уже ставил боевые задачи своим новым подчиненным – сотрудникам Управления материально-технического обеспечения Кабельного завода. Не прошло и года, как число подчиненных увеличилось втрое. Он был назначен заместителем директора завода по снабжению, сбыту и экспорту.

Вопрос, кому подчинить экспортный отдел, – заместителю по производству или по сбыту, обсуждался на совещании у директора. Сомнение в целесообразности передачи «экспортников» под крыло «сбытовикам» высказал лишь заместитель директора по режиму.

– Экспорт – прежде всего качество. А товарищ Морозовский вряд ли отличит кабель от провода.

Ефим Маркович, словно прилежный ученик, поднял руку.

Директор одобрительно кивнул.

– Первое. Экспорт – это прежде всего умение продать в условиях конкуренции. Экспортную продукцию мы производим по нашим стандартам. Разница лишь в таре, в упаковке и в документации. Второе. Я могу перепутать маленький кабель с большим проводом. Но хорошего работника от никакого я отличу за десять минут. К моему сожалению, первое вам не грозит. Даже в ловле шпионов.

Если бы Морозовский был и неправ, его все равно бы поддержали. «Режимщика» не любили все.

… Начальник отдела представил:

– Воронова Ирина Сергеевна. Переводчик.

Морозовский привстал на сантиметр и протянул Ирине фотокопию статьи.

– Ирина Сергеевна, для начала попрошу вас перевести это «на слух», а дня через два сделать письменный перевод.

Ирина не торопясь стала переводить. Ее перебил телефонный зуммер селекторного аппарата. Морозовский, не снимая трубки, нажал мигающую кнопку.

– Слушаю.

– Ефим Маркович, это Нуриев, плановый отдел. Два барабана судового кабеля для Греции тормознули в Одессе на таможне.

– Причина?

– Не учли новые правила оформления продукции двойного назначения.

– Кто оформлял?

– Экспортники.

Морозовский поднял взгляд на Ирининого шефа.

– Вы в курсе дела?

– Да. Николаев уже в Москве. Вчера был в таможенном комитете. Но там длинная история: надо получить три-четыре визы в разных ведомствах. С некоторыми мы раньше не работали. Есть угроза, что повиснут еще шесть заказов этого месяца.

– И план по экспорту накроется чьим-то причинным местом. Вы это хотите сказать?

– Такая вероятность существует. До конца месяца осталось восемь дней.

– Какого же черта вы болтаетесь здесь, а не решаете вопросы в Москве?

– Извините, – подала голос Ирина. – Надо начинать не с таможни, а со второго отдела Госплана. Все эти заказы они нам согласовывали и раньше. Госплановская виза автоматически сработает в Госснабе и во Внешторге. Таможенники на эту тему сами ничего не придумают. Если повезет, то все это можно провернуть за день. Максимум – два. И еще один день, чтобы, не выпуская документы из собственных рук и не посылая их почтой на таможенные терминалы, доставить их адресатам нашими «толкачами».

– А вы откуда в курсе всех этих хитросплетений?

– Я не один год проработала в Госплане. По внешнеэкономическим связям.

Морозовский встал и с высоты своих ста девяноста сантиметров с сожалением посмотрел на низкорослого Ирининого начальника.

– Валютный ты мой! Ну кто такими бриллиантами чистой воды, – он кивнул на Ирину, – нарезает стекла для колхозных теплиц?

– Она же только из декретного да три языка знает. А по коридорам бегать с бумажками каждый может.

– В одном ты, мост между народами, прав. Бегать может каждый. Решать же в таких коридорах вопросы способен только тот, кто имеет на плечах голову с тремя иностранными языками. Или с чем-нибудь равноценным.

Морозовский повернулся к Ирине:

– Дня на три в Москву ребенок вас отпустит?

– Ребенок и бабушка на два отпустят, муж – не знаю.

– Мужа мы уболтаем. Где он у вас трудится?

– В железнодорожном УМЦ.

– Воронов? Что-то не помню.

– Он у меня на девичьей фамилии – Брюллов.

– А вот с Юрием… – он на мгновение задумался, вспоминая, – Владимировичем мы знакомы. Не так, чтобы близко, но давно. Нижайший ему поклон и поздравления с правильным выбором.

Через пять суток одесская таможня «дала добро». Коллектив Кабельного завода получил заслуженную квартальную премию за экспорт.

В окружении Морозовского за Ириной Вороновой закрепилась уважительная конспиративная кличка Бэ Че Вэ (бриллиант чистой воды).

Брюллов. Декабрь 1972

Казалось, еще вчера ректор университета обещал исключить Юрия Брюллова из списка уважаемых им людей, если он за два года не станет кандидатом наук. А сегодня эти два года стали историей.

Кандидатом Юрий еще не был, но почти готовая диссертация лежала на его новом письменном столе. Три статьи, написанные на ее основе, были опубликованы во всесоюзных журналах. На одну из них появилась хотя и небольшая, но доброжелательная рецензия в очень солидном журнале «Плановое хозяйство».

Несколько причин выбили Юру из установленного им самим жесткого двухгодичного графика написания и защиты диссертации. Первая, как сказали бы сегодня, общесистемная. В институте будущий инженер Брюллов постигал несколько экономических дисциплин, но относился к ним по принципу «сдал экзамен и забыл». Сейчас, когда на практике и в теории он погрузился в экономику, она стала преподносить ему неприятные сюрпризы.

Во время институтской учебы Брюллов на слово верил учебникам и институтским преподавателям, что плановая система правильнее и умнее стихии рыночного капитализма. Преданные делу коммунизма высококлассные специалисты с помощью только появившихся электронно-вычислительных машин должны были с точностью до тонны и штуки определить все, что требуется державе и народу. После этого оставалось всего ничего: составить оптимальный план производства всех этих благ, выполнить этот план и выдать кому «по потребностям», а кому «по способностям».

Красавица теория при воплощении в жизнь оказалась довольно уродливой. Далеко не каждый желал бескорыстно выложиться «по способности». А когда он все-таки это выполнял, того, чего бы ему хотелось отведать, почему-то не оказывалось в казенных закромах.

А как вычислительные машины? Оказалось, что их легче обмануть, чем человека. Что им скормишь, то и выдадут.

Судя по трудам критиков капитализма, которые Юра постигал в процессе подготовки к сдаче кандидатского экзамена, рыночная система тоже не была божьей благодатью. Безработица и кризисы, несправедливость распределения заработанного, экономическое расслоение.

У думающего представителя того поколения, к которому относился Брюллов, уже появилась не очень большая, но возможность кое-что сопоставить. Пятьдесят с лишним лет шло, как писалось в газетах, «мирное соревнование двух систем» – социализма и капитализма. Двадцать семь лет, прошедших после первого Парада Победы, это соревнование действительно было относительно мирным. И уже шесть лет, работая на прямом производстве, Юра не с чужих слов, а собственными глазами мог посмотреть на результаты этой олимпиады.

Мы явно проигрывали в качестве продукции. Брюллов сравнивал два почти одновременно полученных УМЦ фрезерных станка. Производства завода «Красный борец» и немецкой фирмы Waldrich. Наш был хорош, «немец» лучше, но не настолько, чтобы опускались руки.

Но когда он видел, как почти все их смежники для себя, для собственного населения гнали убогую продукцию под названием «ширпотреб», а для «классового врага» вылизывали все до блеска и упаковывали как конфетку под названием «экспорт», это наводило на грустные размышления.

Мы постоянно догоняли капиталистов. Более десяти лет назад, в шестидесятом, это публично признал первый человек страны Хрущев, пообещавший через двадцать лет догнать и перегнать США. Увы, разрыв не уменьшался.

Отставали наши в технологии и в конструировании, во внедрении нового, в производительности труда, в уровне обслуживания того, что сотворили.

Паритет в военной технике обходился нам все дороже, а лидерство в космосе уже заканчивалось. Теперь уже американцы, Армстронг и Олдрин, два года назад первыми совершили пешую прогулку по Луне.

Соискатель на ученую степень кандидата экономических наук Юрий Брюллов пытался найти хотя бы для себя ответ на вопрос, в чем причина отставания.

Одно принципиальное отличие между нашей плановой системой и их рыночным хаосом он все же обнаружил. У нас кто-то вышесидящий планировал, регулировал, управлял многими нижестоящими. Этот «кто-то» был живой, со своими сильными сторонами и слабостями. Он мог найти хорошее решение, но мог и ошибаться, быть необъективным. Его можно было обмануть или подкупить. Инстинкт самосохранения нижестоящих толкал их порой совершать эти неприличные поступки.

У презренных капиталистов отношения действительно можно было считать хаотическими. Но строились они на равных правах. Я продаю, ты покупаешь. Я не единственный продавец, но и на тебе, покупателе, свет клином не сошелся. Если нам обоим выгодно, договорились, ударили по рукам. Нет – прощай, камрад, поищем другого.

В этих отношениях просматривалось не только автоматическое регулирование. Всем не давала лежать на печи суровая дама по имени «конкуренция». Та самая, что постоянно гонит вперед, принуждает сделать лучше, чем у соперника. Та, которую трудно обмануть.

В нашей экономике эту всемогущую даму Брюллов не разглядел. Равноценной замены ей – тоже. Благие призывы «отдаться по любви» партии и правительству выполнить эту функцию были явно не способны.

Если сравнить отношения людей внутри завода, фабрики, депо, то у нас и у капиталистов общего было гораздо больше. Одинаково выгодными были специализация и кооперация, механизация и автоматизация, толковая загрузка людей и оборудования. И нам, и им одинаково важно было подбирать к этим людям правильный ключик, делать их своими союзниками, соавторами, партнерами.

Темой диссертации, которую он первоначально задумал, было совершенствование межведомственной кооперации в опытном производстве. Полгода у него ушло на то, чтобы убедиться: в наших условиях надежных, объективных регуляторов этого процесса не существует. Научно обосновывать субъективные и ненадежные их заменители желания не было. Пришлось резко сузить тему. Отвечать лишь на внутризаводской вопрос: какие из конкурирующих технологий являются экономически выгодными в зависимости от типа производства: серийного, единичного или опытного. Это был выход из тупика, куда он забрел, но времени, потерянного на поиск несуществующего, было уже не вернуть.

Вторая причина, выбившая работу над диссертацией из графика, оказалась предельно субъективной. КБ завода «Мотор» осваивало технологию производства жаропрочных деталей для новейших авиационных реактивных двигателей. Эксперименты шли на опытном производстве КБ, мощностей которого не хватало. Да и технический уровень был не на высоте. Секретарь обкома по промышленности, который в свое время помогал в Москве пробить для УМЦ статус «опытного», вовремя вспомнил, что у железнодорожников такое оборудование имеется. Вскоре этот заказ стал для УМЦ приоритетным. И по вниманию, которое ему уделялось в «верхах», и по деньгам.

Работа шла трудно, нервно, потребовала полной отдачи. Тут уже было не до диссертации. Конец у этого сюжета оказался счастливым. По двум видам лопаток для турбин двигателей новейшего фронтового бомбардировщика технология, разработанная УМЦ, оказалась лучшей, была принята «Мотором» и пошла в серию.

Можно было продолжать «грызть науку».