Текст книги "Охота на оборотня"

В кабинете Мазуров продолжил рассказ о жизни человека со странной кличкой Тихоня.

– А на нос его ты обратил внимание? Левой ноздри практически нет. Тихону ее в драке порвали, но он тоже в долгу не остался, ушами того хлопца закусил. И не в переносном смысле, а в прямом. Просто откусил и съел!

Витька в этот момент жадно пил воду из стакана, но после слов майора его чуть не вырвало. Перед глазами до сих пор стояли эти скрюченные, узловатые, с обломанными черными ногтями, изрисованные татуированными перстнями пальцы.

Почувствовав настроение парня, Мазуров задал главный вопрос:

– Ну что, Виктор, хочешь такой же вот красивой жизни? Это проще простого, бери все на себя, и в зоне тебе будет почет и уважение. Знаешь, как там таких зовут? «Торпедами», а по-простому – чудаки на букву "м". Правда, за спиной тебя будут обзывать по-другому – «бакланом», за глупость.

– Они убьют меня, – тихо, с отчаянием глядя куда-то в сторону, сказал Витька, – мне же тут жить.

– Да, – согласился Мазуров, – это тоже может быть. Ты, кстати, вообще-то чем решил заниматься? Работать, учиться?

Витька вяло пожал плечами:

– Не знаю. Раньше хотел пожарным стать, а теперь уехал бы отсюда куда подальше. Только куда и на что?

– А бабушка? – поинтересовался Мазуров. – Что она, одна останется?

– Да нет, у нее еще дочь есть, тетка моя, на Некрасова живет, рядом. Я бы уехал…

– Тебе восемнадцать-то уже есть? – припоминал Мазуров.

– Да, весной стукнуло.

– А что не в армии?

– Училище кончал. Правда, и без этого чуть не загребли, но у меня тогда ангина была, оставили дома. Сказали, осенью заберут.

– А куда хотели отправить?

– В Морфлот. Здоровье у меня хорошее. Приводов не было, ширево не потреблял.

– А это уже интересно! – обрадовался подполковник.

Мазуров нахмурился, словно вспоминая что-то, потом пошарил по столу, разыскал под бумагами телефонный справочник. Несколько минут он листал страницы, потом набрал номер телефона.

– Это квартира Барановского? Извините, пожалуйста, но мне бы его самого услышать желательно. Я знаю, что четвертый час ночи, но это уголовный розыск, подполковник Мазуров. Да, дело срочное. Здравия желаю, Игорь Авдеевич! Мазуров тебя среди ночи беспокоит. Да, срочное. Слушай, что там с набором? Так, так, так. А еще одного парня пристроить сможешь? Полно вакансий? Да, срочно надо.

Послезавтра?! Хорошо! Очень хорошо. Большое спасибо, извинитесь там за меня перед супругой. Спокойной ночи.

Положив трубку, Мазуров значительно посмотрел на Ежова.

– Ну что ж, похоже, что твои мечты, парень, сбываются. Послезавтра утром ты по дополнительному набору отбываешь в Морфлот, на Камчатку. Больше того, на подводный ракетоносец. Так что поедешь на три года, далеко и бесплатно. Сможешь там себя проявить – пойдешь в школу мичманов. Юльку к себе вызовешь. Про Кривое забудешь, и про тебя забудут.

Витька радостно распрямился.

– В самом деле? – спросил он. Голос его звучал умоляюще. – Может, вы того, просто на понт меня берете?

– Ага, так я и буду тебе в четыре утра поднимать городского военкома для того, чтобы тебе мозги пудрить! Но Морфлот и подводная лодка будет тебе только в том случае, – он со значительным видом поднял палец, – если ты мне расскажешь, как все было с Кочиным.

Теперь парень утвердительно кивнул.

– Хорошо, так и быть, – он сосредоточился, даже нахмурился, вспоминая, как все было. – Я действительно шел к себе домой от Юльки, ее предки домой позвали.

Тут, смотрю, за пятым бараком кодляк стоит, окликнули. Подхожу, все свои, Петька Сивый, Мазут, Ким…

– Младший, старший? – быстро спросил Мазуров.

– Старший, Юрка. Покалякали, я рассказал, как вы меня на рынке прицепили, потом спрашиваю: «Чего стоим?» А Ким говорит: «Кента надо одного упаковать, бабки за него хорошие дают». Я сразу не врубился, переспросил: «Что сделать»?

Он повторил: «Упаковать». И добавил: «Один ара за него большие бабки посулил».

А Мазут спрашивает: «А не наколет черножопый?» Ким засмеялся и говорит: «Я тогда его долбаный ларек сожгу на фиг! И машину тоже. Так что завтра гуляем! В двенадцать получаю бабки, набираем винища, и на озеро. Телок там снимем!»

– А Ким разве не колется? – удивился Мазуров.

– Нет, пока полгода в СИЗО сидел, соскочил.

– Значит, ара и ларек? – переспросил подполковник.

– Ну да, это точно, сто процентов. Да, – парень оживился. – Он сказал не так, не машину, он сказал: «Шкоду» сожгу".

– «Шкоду»? – переспросил Мазуров. – Ты точно помнишь, что «шкоду»?

– Да!

«Это уже что-то! – подумал старый сыщик. – Таких машин у нас в городе раз-два, и обчелся, это тебе не „десятка“. Может, что и получится».

– Хорошо, давай теперь все это оформим как надо, – кивнул он Витьке и достал из папки чистый лист бумаги. – Сейчас запишем все, а потом разбудим Колесникова. Хватит ему дрыхнуть! Пусть вызывает адвоката и делает все по полной форме.

Глава 38

Астафьеву пришлось ехать на место преступления одному, без старших товарищей по угро. Колодникова он встретил во дворе отделения, но тот уже садился в свой «уазик» и, увидев лейтенанта, только махнул рукой и крикнул:

– Юра, работай сам, у нас тут запарка!

Что случилось, Астафьев спрашивать не стал, ему сейчас было ни до чего, истерзанная душа рвалась в сторону этой чертовой Марьевки.

На этот раз ему достался вполне скоростной «жигуленок», вместе с ним отправился Сычев, и это оперативника не обрадовало. Плоский юмор эксперта он выносил с трудом.

– Ну что, Юрик, снова у нас жмуриков в лесу, больше, чем груздей?

Астафьев скривился, изображая улыбку, а Сычев удовлетворенно заржал. Они заехали в морг, взяли медэксперта Эдика Крылова, что Юрия также не обрадовало.

Эдик был своеобразной личностью. По мнению продвинутого на фэнтези Астафьева, патологоанатом внешне походил на этакого гоблина или тролля из очередной книги Толкиена. Круглые, навыкате глаза, лицо с заостренным подбородком. Но особенно его «красили» уши, почти без мочек, остроконечные.

Подобный звукоулавливающий аппарат американские аниматоры «дарили» обычно джиннам. Ко всему прочему, Эдик упорно предпочитал модельную стрижку «ежик».

Как человека Юрий его не знал, но слышал, что тот свое дело знал отлично и не брезговал тщательно осматривать самые жуткие трупы.

До Марьевки было километров десять по асфальту, затем два километра они проехали по грунтовке, угодили в какую-то топь, застряли в Ней насмерть.

Пришлось оставить машину и дальше идти пешком.

– Вот так всегда! Андрей там по городу на вездеходе разъезжает, а мы на «Жигулях» в болото лезем, – выказал недовольство Сычев, его изрядно обременял тяжелый служебный дипломат.

– Нет, хорошо я на своей «девятке» сюда не поехал, – уныло вторил ему тащившийся сзади Эдик. – Как знал!

– Я тоже всегда знал, что ты, Эдик, хитрожопый, – скалился Сычев. – За два года себе на покойниках «девятку» сделал. Не подскажешь, каким образом? Или, может, ты еще по совместительству и пирожками приторговываешь?

Эдик исподлобья глянул на своего почти коллегу и угрюмо буркнул:

– Пока нет, это ты у нас тухлым мясом торгуешь. И если буду пирожки делать, то лучше из своих жмуриков, они свежее.

– Ой-ой! Что вы говорите! Каннибал ты, Эдик, одно слово.

Астафьева этот треп мучительно раздражал. Между тем они, как назло, забрались в какие-то настоящие дебри. Места эти Юрий знал плохо и невольно начал нервничать.

«Боже, какая глушь», – было подумал он, но тут же совсем недалеко раздался знакомый перестук колес проезжающей электрички.

– Тут что, где-то железная дорога? – удивленно спросил Юрий.

– Да. – Сычев озабоченно рассматривал свои запачканные грязью брюки. – Платформа Солнечная, слышал?

– Ну как же? Проезжал мимо сто раз, но ни разу на ней не был.

– По другую сторону железной дороги большой дачный массив, – пояснил Сычев. – Сейчас, правда, больше заброшенных дач. Слишком уж наши кривов-ские ворюги там шустрят. Почти все дома разграбили, ни одного кусочка цветного металла не оставили.

– Это они в такую-то даль прутся? – удивился Юрий.

– Это мы на машине ехали черте где, а по железке тут недалеко.

– Ты-то откуда все знаешь? – буркнул Эдик. – Прямо про что не спросишь, на все ответ есть.

– Работа у меня такая, – засмеялся Николай. – Труп там прошлой зимой нашли. С перерезанным горлом. Мишка, твой коллега, ездил с нами. А чуть подальше, в Толовом, около озера, начали строить себе дома и новые русские.

Совсем другой коленкор, общий высоченный забор, охрана круглый год. Особняки растут как грибы, не меньше трех этажей каждый домик.

На место убийства они вышли только после длительных переговоров по рации с группой немедленного реагирования.

– В какой рощице? Слева от дороги? От железной?! Да, погудите, может, услышим, – свирепел Астафьев. – Тьфу ты, идиоты! – сказал он, оборачиваясь к Сычеву. – Ничего объяснить толком не могут.

– А что ты хочешь? К нам сейчас и идут работать одни идиоты, кто уже никуда пристроиться не может, – отрубил тот.

Лишь через полчаса они вышли на место. Там стояли два «уазика» и бежевого цвета «Нива». Увидев ее, Юрий впал в полуобморочное состояние, даже ноги начали подкашиваться. У Юлькиного отца была как раз «Нива» точно такого цвета. Но через несколько секунд лейтенант с облегчением сообразил, что это машина прокуратуры. Левая дверца ее была открыта, и на сиденье разместился уставший на вид Сергей Шалимов. Увидев лейтенанта, он со вздохом выбрался наружу и с ходу пожаловался Юрию:

– Сегодня почти не спал.

– Чего это так?

– Да опять поножовщина в Соцгороде, в бараках. Хоть бы они сгорели, что ли? Недели нет, чтобы там кого-нибудь не зарезали.

– Туда просто надо завезти цистерну денатурата. Кто не отравится, тот перережет друг друга, – как обычно, съюморил Сычев, колдуя над своим чемоданчиком. Николай был единственным оставшимся в городе толковым экспертом, другие сбежали от безденежья. А молодежь была либо бестолкова и неопытна, либо безразлична к своей работе. Да и сам Сычев еще держался только потому, что его жена имела на рынке небольшой продуктовый магазинчик, а милицейские корочки супруга – все-таки хорошая крыша. Но свое дело эксперт знал отлично.

Вот и сейчас он с фотоаппаратом на шее и линейкой в руке первым направился к месту происшествия. За ним плелся Эдик Крылов.

Сычев вел их так, будто знал, где и что произошло. Поляна напомнила Юрию место убийства женщины на Россоши. Такие же темные, старые дубы, кустарник, такая же мягкая полутьма. Только в этот раз «грибник» орудовал всего в двух метрах от проселочной дороги.

Эксперты работали минут десять, по мнению Юрия, невыносимо долго. Наконец Сычев махнул рукой.

При мысли о предстоящем, Юрий задыхался, и, только взглянув на лицо жертвы, он перевел дух. Это была не Юля. Темные, длинные волосы, более резкие, скорее восточные черты лица. Серая ветровка, черная водолазка задрана вверх, под самое горло. Положение обнаженных ног не оставляло сомнений в том, что девушку изнасиловали. Рядом валялись потертые джинсы.

– Молодая, – несколько удивленно сказал подошедший Шалимов, рассматривая жертву, – лет семнадцать-восемнадцать, не больше. Что там, Эдик?

– Типичное удушение, – сказал Крылов, отходя от тела. – Все, как и в предыдущих случаях, очень характерное расположение гематом.

– Изнасилована?

– Да. Все остальное в морге, – ответил медик, сдирая с рук резиновые перчатки.

Юрий теперь уже более спокойно рассмотрел убитую, очередной «привет» от «грибника».

– Но точно так же, как и тогда на Россоши, он явно ее тащил откуда-то, – заметил Юрий.

– Да, руки вытянуты вверх, волосы так же, трава примята, – согласился следователь.

– И корзинка, как прошлый раз, – Юрий указал на стоящую рядом корзинку. – А почему она пустая? И в прошлый раз была пустая.

– Спросишь его, когда поймаешь, – хмыкнул Шалимов, нагибаясь к мертвой девушке. – Ну-ка, лейтенант, глянь сюда!

Рядом с телом, в небольшой сырой прогалине, виднелся отпечаток рифленой подошвы.

– Николай, ты это видел? – спросил следователь покуривающего в сторонке Сычева. – Это чей след? Не ее?

– Нет, не ее, я его уже снял. У нее на кроссовках совсем другой рисунок, да и размер не совпадает. Характерная подошва, – заметил он, рассматривая отпечаток. – Подошва лопнула на самой середине. Размер, так, сорок второй.

Сейчас разведу гипс и слепок сделаю.

– О, у тебя даже гипс есть! – насмешливо восхитился Шалимов. – Что, на снимки уже не надеешься?

Сычев с досадой поморщился. Был в его практике случай, когда он крупно подвел своих коллег из-за того, что засветил пленку, запасной у него не оказалось.

В отличие от предыдущих жертв «грибника», у этой девушки в кармане ветровки оказался студенческий билет на имя Венеры Шимильевны Нурмухаметовой.

– А на электричку билета нет, – задумчиво констатировал Шалимов. – Надо бы поискать родственников в этом дачном массиве. Вряд ли она приехала электричкой.

Искать родственников жертвы не пришлось. Минут через пятнадцать с противоположной стороны леса прибежала растрепанная черноволосая женщина лет сорока с характерными восточными чертами лица. Оттолкнув милиционера, пытавшегося преградить ей путь, она подбежала к лежащей девушке и буквально упала на нее. Из ее причитаний трудно было что-либо понять, но женщина была так похожа на убитую, что все сразу сообразили: это мать девушки. Астафьев беспомощно посмотрел на Сычева, но тот жестом его успокоил: дескать, я уже все, что нужно, снял. Минут через пять с той же стороны подошел коренастый седой мужчина лет пятидесяти. Он наклонился к жене, но вдруг схватился за сердце и начал медленно заваливаться навзничь.

Следующий час прошел в страшной суматохе. Старшего Нурмухаметова с сильной сердечной болью отправили на «уазике» в Кривов. Астафьев все это время пытался разговорить его жену, та же металась между мужем и мертвой дочерью и все-таки уехала с мужем. Но вскоре появилась невысокая женщина, очень похожая на мать Венеры, только моложе. Она не плакала, лишь глаза были влажными да правая рука судорожно сжимала горло, сдерживая рыдания.

– Вас как зовут? – спросил Астафьев.

– Зарема, – тихо ответила женщина. – Я тетка Венеры, это на моей даче они отдыхали.

– В Толовом?

– Нет, в Солнечном.

– И давно? – стараясь говорить так же тихо, сочувственно продолжал выспрашивать Юрий. Ему было неловко тревожить своими бестактными вопросами женщину, но такая уж у него работа.

– Да уже неделю. Варили варенье, ходили купаться. По грибы тоже вот ходили.

– И часто ходили?

– Почти каждый день.

– Сегодня тоже ходили?

– Нет. Мы поленились, проспали, а она пошла. Встали, Венеры нет. Думали, она на речку пошла, потом смотрим – корзинки нет. Значит, за грибами. И не думали даже, что так вот…

Она не закончила предложение, словно застыла, темные глаза отрешенно смотрели куда-то в глубь леса.

– Скажите, Зарема, у нее ничего не пропало? Из одежды или украшений?

Может, часы были?

К удивлению Астафьева, женщина кивнула утвердительно:

– Да, пропало. Во-первых, золотые серьги в форме двух резных шариков, потом золотая цепочка на шее с кулоном в виде полумесяца, и печатка была, небольшая, женская, с надписью на арабском.

– И какая была там надпись?

– Как обычно: «Аллах акбар». Это я подарила ей ее на семнадцатилетие. Она мне была как дочь, своих детей у меня нет, аллах не дал.

Юрий переглянулся с Шалимовым. С золотом это было что-то новенькое.

«Неужели „грибник“ польстился на украшения? – подумал лейтенант. – На него это как-то не похоже».

– А кем вы работаете? – спросил Шалимов уже в конце разговора. – Нам нужен ваш адрес.

– Я? Главврачом в хосписе.

«А, вот почему она держит себя в руках, – подумал Юрий. – Смерть едва ли не каждый день видит».

И, словно подслушав его мысли, женщина прошептала: «Простите!» – развернулась и пошла прочь, закрыв лицо ладонями и пошатываясь.

Глава 39

Вернувшись в город уже во второй половине дня, Астафьев первым делом попытался найти Колодникова.

– Где начальство? – спросил он дежурного по городу.

– С утра где-то по городу рыщет, – отозвался тот. – С жуткого похмелья был. Денег у меня занял. Что, попробовать вызвать?

– Попробуй, если получится, – согласился Юрий и прошел к себе. В его кабинете уже вовсю трезвонил телефон.

– Да, Астафьев!

– Привет, Юра, это Мазуров, – донесся знакомый голос. – Правда, что сегодня еще один труп?

– Да, – вздыхая, подтвердил Юрий, – у Марьевки. «Грибник», его почерк.

– Это плохо. Следов никаких?

– Почти что нет, так, отпечатки кроссовок, и то, может быть, это случайный след. Слушай, Михалыч! Ну-ка подскажи мне вот что. «Грибник» в этот раз позарился на золото. Взял цепочку с кулоном, перстень и сережки. Как думаешь, куда он все это понесет?

– Что-то на него это не похоже, – удивился Maзуров.

– Я тоже так думаю, но в остальном все, как и прежде. С точностью до мелочей, сомнений никаких.

– Если он отнесет золото к цыганам, то это дохлый номер. Там у Андрея есть завязки. Но попробуй проехаться по ломбардам, чем черт не шутит.

– Спасибо, Михалыч.

Не успел он положить трубку и притянуть к себе телефонный справочник, как снова раздался звонок. На этот раз звонил Колодников.

– Что там у тебя, Юра?

Уже по голосу майора лейтенант понял, что тот явно подшофе. Он поморщился, это было совсем некстати. Если в три часа дня Колодников уже пьян, то на этом он обычно уже не останавливался. Однодневные запои повторялись у него с периодичностью примерно одного раза в неделю. В таком состоянии работать Андрей был не способен, ему нужно было напиться вусмерть. Правда, на следующее утро он включался со зверским усердием и готов был трудиться хоть целые сутки, нещадно подгоняя при этом других.

Астафьев обрисовал картину последнего убийства, рассказал про золото.

Андрей понял все мгновенно.

– Хорошо, ты занимайся ломбардами, а я сейчас сгоняю к цыганам, пошукаю у них. Может, что и получится.

Положив трубку, Колодников посмотрел на своих собутыльников. Это был все тот же Виктор Демидов и совсем молодой участковый по фамилии Молчанов. Звали его Владимиром, крепкий, среднего роста, с курносым, простодушным лицом. Форма на нем была совсем новенькой, необмятой. Парень всего как два месяца вернулся из армии, женился и неделю назад устроился в милицию. Толком еще ничего не понял, участок знал плохо, и Демидов его как бы опекал. С участковыми в Кривове была большая напряженка, так что до этого Виктору приходилось курировать кроме своего и этот район, доставшийся теперь Молчанову. Сегодня состоялось крещение новичка, а проще – испытание его на умение пить водку.

– Ну вот, кто-то хотел к цыганам съездить. Его желание исполняется. Сейчас поедем к Ляле, – сказал Колодников.

Демидов засмеялся, обнажив желтоватые, прокуренные зубы.

– Да это же ты сейчас сидел талдычил, что к Ляле надо съездить, песен давно не слушал. Ты перебрал уже, что ли?

– С чего это? С двух пузырей на троих? Обижаешь! Поехали. Бери Володьку, введем его в курс дела. Только сначала заедем за «горючим».

Уже в машине, а сегодня они катались на демидовской «копейке», он ввел участковых в курс дела о новой жертве «грибника».

– А почему именно к этой Ляле? – спросил Молчанов.

– Она самый авторитетный человек в городе по части золота. Среди цыган, разумеется, – пояснил Андрей. – Твой будущий постоянный «клиент».

– Да, «рыжье» она любит, своего не упустит, – подтвердил Демидов.

– Кстати, несмотря ни на что, очень даже неплохая цыганская семья, – поднял палец Андрей, – посмотришь, Владимир, а потом сравнишь с другими.

К удивлению Молчанова, они поехали не в частный сектор, так называемый «цыганский поселок», а к самым новым в городе девятиэтажкам, голубым красавцам с квартирами улучшенной планировки.

Дверь на втором этаже им открыла невысокая, худенькая цыганка неопределенного возраста, в синем цветастом халате. Густые волосы ее были зачесаны назад и собраны в пышный «узел».

– О, какие к нам гости пожаловали! – сказала она, как показалось Молчанову, даже с радостью.

Гости же действовали с удивительной нахрапистостью. Демидов сразу же тормознул в прихожей рослого детину с чисто русским лицом и пролетарским обличьем.

– Ты кто такой? Что тут делаешь?

– Да сосед это наш, с третьего этажа, шофер, договаривались, чтобы он нас свозил в Железногорск, маме обследоваться в больнице надо! – зачастила на повышенных тонах цыганка.

Но Демидов уже заставил мужика повернуться лицом к стенке, поднять руки и начал тщательно шмонать его по карманам и обшлагам пиджака.

Колодников тоже не терялся, шустрым колобком он прокатился по квартире и уже все выяснил на предмет постоянных и пришлых обитателей.

Трехкомнатные апартаменты поразили новоиспеченного участкового не только своими габаритами и удобной планировкой, но и хорошей, даже с точки зрения обывателя, обстановкой и чистотой. Полы в комнатах застелены паласами, на стенах – ковры, в зале – современная стенка, а телевизор раза в два больше, чем дома у Владимира. Ничего в квартире не напоминало табор. Удивило еще и то, что обе лоджии оказались застекленными, изнутри обшиты вагонкой.

Главной в этой цыганской семье была старая, толстая цыганка, в накинутой цветастой шали, без единого седого волоса. Это и была знаменитая Ляля, к которой так стремился Колодников. Сам он в этот момент уединился в одной из комнат с худощавым, смуглым до африканской черноты цыганом в кепке-жириновке.

Одет был парень стильно, под пиджаком черная рубаха с воротником-стоечкой и золотой цепочкой поверх, узкие черные джинсы, остроносые туфли. Увидев на пороге комнаты Молчанова, Андрей нетерпеливо махнул ему, дескать, не мешай, и начал что-то проникновенно втолковывать своему слушателю.

– …это в ваших же интересах… – донеслось до ушей Владимира.

Демидов к этому времени отпустил взопревшего от нежданных процедур соседа-шофера и уже на кухне препирался с Лялей.

– Да знаю, как вы бросили ханкой торговать! Народ так валом и прет! Постой полчаса, и все увидишь. Ты что, думаешь, у меня глаз нет? Ошибаешься!

– Клянусь здоровьем детей, бросила я это дело! Все, старая стала, не до этого уже! – клятвенно прижав к груди руки, твердила Ляля. – Гадаю потихоньку, но народ плохо сейчас идет. Самогонку гоню, это верно. Но не на продажу, для себя! Вон брага стоит, – показала она на большую пластмассовую бочку, абсолютно инородный элемент на уютной кухне.

– Ладно, хватит мне заливать, – отмахнулся Демидов и достал откуда-то из рукава бутылку водки. – Самогонки нам твоей не надо, тащи лучше закуску.

Когда водка была разлита по рюмкам, в кухне появились Колодников и цыган в «жириновке», которого, как оказалось, звали Павлом. Пришла и худощавая женщина, Люда, дочка Ляли. Она достала из холодильника тарелку с холодцом и налила тарелку щей, одну на всех. После этого уселась на табуретку около плиты и закурила. Дымили, впрочем, все, включая Лялю и какую-то женщину с типично русским лицом, торчавшую на пороге. Молчанов понял, что она в этом доме на правах прислуги. Про такое он уже слышал, и не раз. За ширево наркоманки часто просто уходили в рабство.

– А Ляле рюмку? – удивился Колодников. Но его остановила сама хозяйка.

– Не надо мне, Андрей, все, отпила свое, – умирающим голосом начала она. – Вчера в больнице была, мне знаешь какой диагноз поставили? Цирроз печени.

Теперь надо в Железногорск ехать, проверяться в диагностическом центре.

– Это плохо, – посочувствовал Андрей. – Ну, тогда, Ляля, за твое здоровье.

Они выпили. Молчанов с некоторой опаской ковырнул холодец, черт его знает из чего они его делают, но тот оказался очень даже съедобен. Из любопытства отхлебнул он и щей. После такой дегустации он пришел к выводу, что его Нинка готовит ничуть не лучше этих цыган. Тем временем Колодников начал атаковать Люду.

– Люд, спой, а? Так мне нравится, как она поет, – пояснил он Молчанову. – Такой голос! Спой, Люда!

– Что говоришь, а? Гитары нет, как петь?! – возмутилась та.

Тут на пороге кухни появился еще один персонаж. Высокий парень с красивым, тонким лицом. Было в нем что-то даже иконописное, молочной белизны кожа, голубые глаза.

– О, Ворошилов пришел! – оживился Демидов. – Здорово, наркоман!

– Что ты моего мужа позоришь?! – закричала Люда, пытаясь, не вставая с табурета, стукнуть участкового ладонью по спине.

– А кто же он тогда есть? – засмеялся Демидов. – Наркоман он и есть. Эй, Ворошилов, как тебя там, Сашка, что ли? Сделай доброе дело первый раз в жизни, найди гитару.

Парень изобразил было на лице обиду, но после тихо сказанных Лялей пары фраз кивнул и покинул квартиру.

– Нет, Ляля, я вот при всех вас прошу, если это золото появится, дайте мне знать, хорошо? – перешел к основному делу Колодников.

– Да ну что ты говоришь, Андрей! – всплеснула руками Ляля. – Я же все понимаю! Это же совсем нелюдь какой-то, женщин душить и насиловать! А завтра он на мою Людку нападет, спаси господи? Или на внучку! Зачем нам его укрывать?!

Менты выпили уже по второй, когда появилсяВорошилов с гитарой в руках.

Пашка, брат Люды, тут же взял ее, пробежался пальцами по струнам, недовольно мотнул головой, взял со стола нож, которым Люда резала холодец, и подсунул его под деку. После этого он побренчал, подкручивая колки, а затем запел хрипловатым, вибрирующим, чисто цыганским голосом. Голос его не был силен или красив, но он брал чем-то другим, какой-то затаенной болью души.

Мама, я уехал в край далекий По этапу на край земли.

Ты прости за все своего сына, Замоли ты все его грехи…

Молчанов слушал и удивлялся. Он никогда не думал, что у цыган тоже могут быть такие вот, тюремные песни. Он-то думал, что они поют только про степь да волю. Пашка спел две песни, а затем на кухню просто ворвался еще один Лялин сын. Он был не такой черный, как его брат, высокий, стройный, с роскошными черными усами и открытым, даже красивым лицом.

– О, Лешка пришел! – обрадовался Колодников. – На, Леша, выпей и сыграй нам что-нибудь.

Опрокинув рюмку, Лешка закусывать не стал, а сел на табуретку напротив Молчанова и запел:

Прощай, моя любимая сторонка, Прощай, моя любимая жена!

Меня увозят в край далекий пароходом, Откуда возвращают не всегда…

Голос у Лешки оказался еще лучше, чем у брата. А уж когда после поднесенной рюмки запела Люда, у Молчанова перехватило дыхание. Вырывавшийся из ее худенького тела голос заполнил всю комнату – ему было мало этого помещения.

Она пела тоже что-то о тюремной цыганской доле, о воле, о сердце матери. Когда она закончила, Колодников протянул ей рюмку и умоляющим голосом попросил:

– Люда, спой что-нибудь чисто цыганское! На своем!

– Да вот еще! – отмахнулась та и притянула к себе проникшую на кухню девчонку лет шести. К ее появлению на свет Ворошилов вряд ли имел какое-то отношение. Слишком смуглой, черноглазой и черноволосой была эта дочь степей.

Концерт продолжался. Снова пел Лешка, потом он передал гитару брату. Тут Владимир заметил еще одну, сначала незаметную ему разницу между братьями. Пашка играл лучше Лешки, но при этом он был левша. Беря ту же самую гитару, он переворачивал ее наоборот, так что струны меняли свой порядок, и басы оказывались снизу. Как это у него получалось, участковый понять не мог. В детстве он сам немножко пробовал играть на гитаре, но смог освоить только три аккорда.

– Слушай, как это у тебя получается? – не выдержал и спросил он Пашку. – Ты же наоборот играешь? Вас кто-то этому учил?

– Нет, – засмеялся Лешка, – кто учить будет, просто смотрели, как отец играет, и все.

– Да ты что, знаешь у Пашки какая практика, – хмыкнул Демидов. – Всеми ночами зэкам играл, от отбоя до подъема. Ты второй раз, Паша, сколько лет сидел, восемь?

– Да, – кивнул тот. Отдав в очередной раз гитару, он теперь лузгал семечки. – Больше садиться не хочу.

– Я его сажал, – с довольной улыбкой сообщил Владимиру Демидов, – с Андрюхой вон. И Лешку тоже.

Теперь Молчанов уже ничего не понимал в этих странных отношениях. Менты и их бывшие и будущие арестанты сидели на одной кухне, пили водку, пели, смеялись над шутками друг друга. Между тем бутылка кончилась, Колодников достал деньги и отдал их маячившему на пороге Ворошилову. Минут через пять тот принес необходимый всем ингредиент веселья, и праздник продолжился.

– И часто у вас тут такие вечеринки? – спросил захмелевший, разомлевший душой Молчанов у сидевшего напротив Лешки.

– Бывает, – белозубо улыбнулся тот, – ну любим мы это дело, – признался он. – Как начнем – и весь вечер песни, пляски допоздна.

Тем временем Люда сдалась под напором Колодникова и перешла от тюремной лирики к цыганским песням, заунывным и печальным. Через полчаса уже понявший весь расклад Молчанов послал Ворошилова за «подкреплением». В конце этого импровизированного концерта Люда сказала:

– А теперь будет петь моя дочь!

Девчонка еще сильней прижалась к матери, но под аккомпанемент дядьки вступила в нужном месте. Пела она чисто, по-детски старательно выговаривая слова, но уже чувствовался и музыкальный слух, и перешедшая по наследству от матери сила голоса.

Эта песня окончательно добила Колодникова.

– У тебя деньги есть? – тихо спросил он Демидова. Тот пьяно качнул головой и ватными пальцами достал бумажник. Андрей вытащил из него сотенную и повел в коридор девчонку.

– Андрей, не балуй ребенка! Не балуй! – сердито закричала сначала мать, а потом и бабка юной певицы.

Но тот только отмахнулся от них, отдал деньги и начал мучать диск телефонного аппарата. Еще бренчал на гитаре Лешка, а Колодников заглянул на кухню и махнул ментам рукой:

– Поехали. Юрка уже, кажется, то золото в ломбарде нашел.

Молчанов так и ушел в полном недоумении. Он так и не понял, как же вести себя с этими цыганами. Да и вообще, что у него теперь за такая странная работа, то ли сажать цыган за продажу наркотиков в тюрьму, то ли пить с ними водку? А может, и то и другое?