Текст книги "Застеколье"

– Про Савенкова знаем, – оживился Унгерн. – Мы его даже на курсах изучали. Известный террорист, кроме того – книги писал. Кажется, псевдоним Ропшин?

– Он самый, – кивнул я, не удивленный познаниям своего начальника. И тут, неожиданно, вспомнил, о ком я уже упоминал. – Лесток у нас еще был. Очень интересная фигура! Помните, фильм про гардемаринов? Самый первый – «Гардемарины вперед»? Да? Лесток там был. Его Владислав Стржельчик играл.

– Помню, – оживился Леонид. – Про гардемаринов очень нравится трилогия. Лесток – жук еще тот! Он, вроде бы, министром был?

– Как же! – хмыкнул я. – Лесток был личным врачом императрицы Елизаветы. Помогал на престол взойти. За это и ордена получил, и титулы. Ну, потом ему мало показалось – стал интриговать. Вначале Елизавета Петровна ему верила, потом перестала. А как перестала, отправила бывшего любимца в Вологодскую губернию, в Великий Устюг. Очень неугомонный был старик. На жизнь зарабатывал тем, что приезжих в карты обыгрывал, а еще пиво варил.

– Ишь, какой молодец! – похвалил генерал «каналью государыни». – Не спился, руки не опустил.

– Мало того, он в ссылке десять с лишним лет пробыл, вернулся, когда царица уже умерла, в семьдесят с лишним лет по девкам бегал.

– Олег, а почему говорят, что вологодский конвой – самый злой? – поинтересовался Унгерн.

– Вологодский конвой шутить не любит – шаг вправо, шаг влево, считается побег! – налегая на букву «о» продекламировал майор Пономарев.

Постаравшись пропустить мимо ушей эту старую побасенку, которую я слышал, в своей жизни, раз сто, пояснил:

– В семнадцатом веке ссыльных и каторжников стали отправлять не Вологду, а в Сибирь. Но Вологодского края все равно было не миновать. Наш участок дороги был самым длинным, а конвоирами наряжали стрельцов. Арестантов по головам считали. Сколько принял – столько привел. Если кто-то терялся в дороге – один из стрельцов сам на каторгу шел. Станешь тут злым. Кому хочется в арестанты?

– А я у Солженицына читал, что это при Советской власти придумали, – хмыкнул Леонид, поглядывая на меня в зеркало.

– Так Советской власти много чего приписывают. И паспорта, и прописку. А это все гораздо раньше изобрели, – сказал Унгерн. Пояснил: – Я когда архивные документы смотрел, обратил внимание, что все жители должны регистрироваться в полицейском управлении.

Генерал хотел еще что-то добавить, но тут запищала рация. Нажав на прием, начальник обронил:

– Первый!

– Первый, я третий, нападение!

– Понял, – бросил в микрофон генерал. – Второй – выдвигаешься. Оценить обстановку, не торопиться. – Отключившись, приказал водителю: – Леонид, пропусти ребят.

Пономарев, с легкой грустинкой – наверное, майору хотелось повоевать, уступил дорогу тяжелой «газельке» (Унгерн говорил, что это какая-то другая машина, но я все равно не разбираюсь и все, что немного напоминает «газель», именую «газелью»).

Мы прижались к обочине. Унгерн запустил руку под сиденье и вытянул оттуда бронежилет.

– Сможешь надеть?

– Как-нибудь, – буркнул я, принимая тяжеленную штуку.

Просунуть голову в вырез, застегнуть «липы», ума много не надо. А еще – чуть было не забыл, что под мышкой у меня кобура и вначале нужно достать пистолет, а уж потом обряжаться в «доспехи».

Но на меня внимание никто не обращал. И генерал-майор и майор втискивались в «бронники», а потом выволокли еще и автоматы. Интересно, что у них еще понапихано?

– Товарищ генерал, разрешите «эрпэгэшку» достать? – деловито поинтересовался Пономарев.

– А у тебя есть? – удивился генерал.

– Взял, на всякий случай, – скромно сообщил Леонид.

– Тащи, – распорядился Унгерн, а когда майор выскочил открывать багажник, сказал, словно оправдываясь. – Танков не должно быть, но с гранатометом хуже не будет.

– А для меня автомата нет? – поинтересовался я.

– Тебе не положено, – веско заявил генерал. Не удержался от подначки: – Собирался для тебя бумеранг заказать, но забыл. Или топорики метательные.

– Лучше шарики.

– Бильярдные подойдут? У нас на базе отдыха стол бильярдный сломался – все равно списывать, а шары без дела лежат.

– Лучше стальные, от подшипников. Но в крайнем случае, подойдут и такие. Правда, – вздохнул я, – бильярдным шаром черепушку не проломить.

– Олег, ты это серьезно? – изумился генерал.

– А что такое? – пожал я плечами. – Стальные тяжелее и места занимают меньше.

– М-да, – протянул Унгерн. – Все не привыкну, какого я монстра взрастил. Кто бы подумал, что школьный учитель будет всерьез рассуждать – чем лучше проламывать черепа.

Я не стал ничего отвечать. Да и наш водитель уже тащил «тяжелое» вооружение. Когда довольный Пономарев сунул в кабину две трубы, наложенные друг на друга и увесистую коробку, Унгерн покачал головой:

– Лень, а ты где «Баркас» откопал? У нас же старые модели были.

– Друга попросил, – признался майор, устраивая РПГ на соседнем сиденье так, чтобы труба не упиралась в ноги.

– И что это за друзья-то такие, если они новые разработки гранатометов раздают? – в раздумчивости изрек генерал. – Может, стоит им заняться?

– Да вы что, товарищ генерал! – всполошился майор. – Все совершенно легально. Когда тридцать вторые «эрпэгэшки» на склад Минобороны поступили, часть в Иорданию отправили, часть в войска, остальные нам. Я десять штук для нашего управления выбил. Один у меня, остальные у ребят из спецгруппы. Вначале давать не хотели – мол, для «тарелочников» и двадцать второй сойдет, но я уперся. А тут как раз приятель подошел – он после ранения на складе служит. Помог.

– Тогда ладно, – махнул рукой генерал.

– Может, поедем потихонечку? – предложил Леонид.

Генерал покачал головой, достал рацию:

– Второй, что там у вас?

– Третий горит, – лаконично отозвался «второй». – Угроза справа.

– Поехали.

Когда мы повернули и выехали на грунтовку, от которой до полянки было уже рукой подать, увидели такую картину – впереди догорал «шевроле», выступавший в роли разведчика, спецгруппа, в бронежилетах, касках и ноктовизорах, готовилась к отражению атаки.

– Олег, сиди здесь, – приказал генерал.

Виктор Витальевич уже взялся за дверцу, как в нее что-то глухо бабахнуло, а машину тряхнуло. Потом еще и еще.

Судя по всему, нас кто-то обстреливал. Я, грешным делом, думал, что если наша машина бронированная, то можно смело сидеть в ней и дальше, но генерал считал иначе.

– На выход, быстро! – рявкнул Унгерн и я, открыв дверцу, не вылез даже, а выкатился.

Устроившись так, чтобы меня прикрывало колесо, посмотрел в ту сторону, откуда шла пальба. Слегка прищурившись, разглядел, что примерно в трехстах-четырехстах метрах копошатся фигуры. Насчитал целых пять штук. Они-то нас и обстреливали, а наши «спецы» огрызались в ответ короткими очередями, пытаясь бить по вспышкам.

– Эх, ни хрена не видно, – пожаловался Леонид, плюхнувшийся рядом со мной. – Мы-то у них как на ладони, в подсветке.

– А парни? У них же ноктовизоры?

– Да что в них увидишь с такого расстояния? – отозвался вместо майора генерал-майор.

А, вон как! Я же не подумал о том, что если я сам могу видеть в темноте, да на таком расстоянии, то остальные этого не могут. Надо помочь!

– Леня, ты дерево видишь? – спросил я, высмотрев, что у одного из деревьев приподнялся человек, положивший на плечо нечто похожее на чертежный тубус. – У него с правой стороны ветка торчит. А ты смотри слева от дерева… Да-да, там где кустик торчит.

– Ну… – отозвался майор, становясь на одно колено. Посмотрев в прицел, радостно вскрикнул: – Вижу! Мать твою, у него же…

Что там узрел Леонид, мы не дослышали. «Баркас» громыхнул так, что у меня уши заложило, но прежде чем глаза заволокло дымом, успел увидеть, как фигурку разорвало почти пополам, а взорвавшийся в руках злоумышленника «тубус» осветил еще несколько фигур. Наши парни, воспользовавшись нежданным теплом, высветивших на краткое мгновение нападавших, замолотили длинными очередями и, кого-то даже зацепили. В ответ послышались крики и, частые-частые выстрелы, рикошетившие от наших машин. Один из ребят вдруг осел и выругался. Похоже, пуля попала в незащищенное место. Но, жив, а это главное и, даже сам сумел отползти в безопасное место.

– Снайпер, – прошипел Леонид. – Как бы его, суку, вычислить? Олег, помоги…

Снайпер, это плохо. Он может сидеть и за километр. Найди-ка… Стоп. Мысленно прочертив траекторию от упавшего спецназовца, я уперся … Ну, какой же я болван! Ну, я то ладно, но остальные – они же профи! Там торчит старая водонапорная башня, от заброшенного еще в советские годы коровника. – Леонид, ты башню видишь?

– Какую башню?

Ясно, верхушки деревьев скрывают. Насчет ребят – беру свои слова обратно. Мне-то хорошо – я эти места с детства знаю. Как сейчас помню, в середине семидесятых перегоняли стадо в более современное здание, а старые постройки бросили. Что-то сгорело, что-то растащили, а башня торчала, как мертвый зуб.

– Следи за моей рукой, – вытянул я правую руку.

– Примерно понял, – взял направление вытянутой руки Пономарев, прицеливаясь. – Ни хера не вижу, но попробую.

Майор всадил в башню три гранаты подряд, от чего она весело вспыхнула. Интересно, чему там было гореть? Сплошной старый кирпич.

Снайпера мы достали, но остальные не угомонились.

– Скоро подкрепление будет, – пообещал генерал. Вздохнул: – Только, разбегутся, сволочи, по темноте. А надо бы мне пару-тройку для беседы…

– Леня, у тебя есть что-нибудь тяжелое? – попросил я.

– Только гранаты, – отозвался майор.

– Дай одну. А заодно нож давай.

Видя, что Пономарев колебается, процедил сквозь зубы:

– Быстро…

Обалдевший от такого напора майор протянул мне гранату и нож. Ухватив оружие, прикинул вес гранаты – грамм шестьсот, нормально. Главное, чтобы не взорвалась. Ну, не должна…

– Майор Кустов, ты что вытворяешь? – попытался образумить меня генерал, но это он так, для порядка, потому что я уже ускорился… Последнее, что я слышал, будучи еще в состоянии простого человека (или, просто человека?), крик генерала: – Прекратить огонь!

Мне потом говорили, что прошло пять минут. Сам я не ощутил хода времени и, только мысль о гранате (ну, конечно же, не ручная граната, не взорвется, но кто ее, дуру знает?) позволяла хоть как-то фиксировать действия: вот, человек, прячущийся в кустах, даже не понявший, что с ним было; второй, успевший навести на меня автомат, но получивший удар в висок и последний, третий, встрепенулся, реакция хорошая. Ах ты, зараза, еще и брыкаешься…

– Олег, гранату отдай, – услышал я голос Пономарева.

Поняв, что все закончилось, позволил коллеге разжать окаменевшие пальцы, посмотрел, как «спецура» тушит догоравший «шевроле» и стаскивает к «газельке» живых и мертвых. Подошел Унгерн.

– Вот, за что молодец, так за то, что «языков» оставил, – похвалил меня генерал. Но тут же строго заметил: – А за самовольство, когда в Москву вернемся, отправлю тебя на гаупвахту, на трое суток.

– Есть, товарищ генерал, – вяло отозвался я. Хотел поинтересоваться – разве у нас сажают на гаупвахту и, вообще, остались ли еще они, но не стал. Что-то я вымотался…

– Леонид, отвези коллегу на поляну, – приказал генерал. – Я тут останусь. Сейчас местная власть понаедет, потом рапорта писать. А Кустова лишний раз светить не стоит, хоть он и полпред Президента.

– Стоит, не стоит, а все равно засвечены, – хмуро сказал я. Кивнул я на «шевроле»: – Сколько там было?

– Двое, – сглотнув ком, ответил Унгерн.

Стыдно сказать, но я в тот момент не почувствовал ничего, хотя эти ребята погибли из-за меня. Ну, не захоти я поехать, были бы живы…

– Как считаете, товарищ генерал – они тут давно, или, специально ради нас?

– Поспрашиваем, – пообещал начальник. Глянув на меня, скривился: – Переоденьтесь, товарищ майор. Вы сейчас на начинающего мясника похожи. В багажнике шмотки остались, возьмите.

До поляны уже можно было дойти пешком, но я все-таки сел в машину. Когда тронулись, Леонид, не глядя на меня, тихонько сказал:

– Знаешь, чего я сейчас больше всего хочу?

Мне не хотелось с ним говорить, да и вообще – говорить не хотелось. Сквозь силу улыбнулся:

– Набить мне морду.

– Догадлив, – хмыкнул майор.

Чего уж тут не догадаться? Но извиняться не стану. Пусть кто-то меня посчитает психом, хамом, но все равно не стану.

Изначально, я хотел скрыть от Машки плохие новости. Все-таки, женщина в положении не должна волноваться. Но рассудив здраво, решил, что правда так или иначе выйдет наружу. Пусть уж все узнает сразу. К тому же, посоветоваться о том, что и как делать, мне было все равно не с кем.

Пропускаю описание встречи с друзьями, нелегкий разговор, переживания моей рыжей и, беременной женщины. Перехожу сразу к делу. Итак. Да… Итак, я уже сижу на топчане, а моя «застекольная» жена орудует то шприцем, то прочими колющими инструментами, выкачивая у меня кровь то из пальца, то из вены.

В «медблоке» тесно. Кажется, за время моего отсутствия добавились еще какие-то приборы. Я побаивался, как бы Машка не ударилась животом (а он изрядно увеличился!) о какой-нибудь угол. Но она ловко двигалась, успевая расспрашивать меня о злоключениях в пещере.

– У тебя с этой внучкой богини что-нибудь было? – вдруг поинтересовалась Мария. Хотя она и была занята – помещала образчик в прибор, похожий на помесь микроскопа с компьютером, но спина напряглась.

– Ага, – отозвался я. – Как у бабушки с внуком. Рассказывали друг другу сказки.

– Хм… – недоверчиво откликнулась Машка, но спина, обтянутая белым халатом, расслабилась.

Удивительное дело. Мария никогда не ревновала меня к жене, подчеркнуто резко говорила о том, что происходящее на «Большой земле» ее не касается, а тут.

– Маш, как там у меня? – как можно равнодушнее спросил я, хотя где-то внутри что-то ёкало.

– Олежек, ты думаешь, что я тебе прямо сейчас все скажу? – удивилась Машка. Подойдя ко мне, взъерошила волосы. – Пока будут данные лишь по гемоглобину, эритроцитам и лейкоцитам, ну еще по трем-четырем показателям, а нужно хотя бы по двадцати. У меня здесь и приборов таких нет. Даже анализы не все могу провести. Все-таки, медблок, а не клиническая лаборатория. Нужно плазму получить. А тебе нужно провести еще и анализы – иммунологические, бактериологические, серологические.

А мне казалось, что все можно сделать, не отходя от родной крепости. Вон, сколько красивых и непонятных приборов!

– Маш, а сера-то тут при чем? – заинтересовался я.

– Какая сера? – не поняла Машка.

– Ну, серологические анализы…

– Чудик, – прыснула Машка, совсем как девчонка, а не как кандидат биологических наук. – Серум – сыворотка, по латыни. Исследуются антитела. Еще – венерические заболевания.

– Чего?! – взревел я.

– Для порядка, – отмахнулась Машка. – А вообще, не мешай пока…

– Что могу сказать? В общем и целом – все нормально, только лейкопения.

– Это хорошо или плохо? – забеспокоился я.

– Ну, не очень хорошо, – уклончиво сказала Машка. – Лейкопения – это снижение лейкоцитов бывает при вирусных инфекциях, при сильной интоксикации, авитаминозах. – Увлекшись, начала объяснять с назидательными нотками Елены Малышевой. – Лейкопения указывает на туберкулез, брюшной тиф, паратиф, бруцеллез, корь, сепсис. Причиной может стать цирроз печени, радиация.

После таких слов я почувствовал, как у меня заболела печень, кажется, сейчас начну кашлять, как безнадежный больной. Ну, кори, слава богу, не должно быть – переболел в детстве.

Посмотрев на мою вытянувшуюся физиономию, Машка заржала:

– Лейкопения может быть, если ты в баню сходил, горячую ванну принял или кросс пробежал. А касательно тебя, то все просто – ты целый месяц в своей пещере одну рыбу ел. Рыба – штука полезная, но витамины тоже нужны. Неделька-другая – будешь в норме.

– Дура ты рыжая, – с невероятным облегчением сказал я. – Зачем пугать?

Машка села рядом на топчан, обняла меня, уткнулась в плечо. Я прижал ее к себе, насколько позволял живот, начал поглаживать по спине. Мне было неловко.

– Видишь, какой я у тебя трус? – пробормотал я. – Меня напугали, а теперь я тебя пугаю.

– Ты все правильно сделал. Но мог бы вспомнить, что в нашем мире тебе никакие инфекции и интоксикации не грозят. Здесь даже ВИЧ и онкология излечиваются.

А ведь точно! Вспомнив, что в Застеколье никакие хворобы мне (да и нее только мне) не страшны, я повеселел.

– Тогда зачем было вообще анализы делать?

– Считай, что это маленькая месть, – буркнула рыжая. – Целый месяц в одном помещении с незнакомой бабой жил! Думаешь, приятно слушать? Я тебя еще на гонорею проверю!

– Мог бы и не рассказывать, – надулся я.

– Дурак ты, – выругала меня Машка. – Если что-то у вас с ней было, тогда не надо рассказывать.

Ну и скажите, где же тут логика? Хотя, сделаем скидку на состояние девушки.

– Машка, а помнишь, как мы с тобой познакомились?

– Еще бы, – хмыкнула она. – Я же пошла посмотреть – кто там такой упертый.

Проснулся от цоканья. Высунул нос из палатки и столкнулся с… чужим носиком. Маленьким, холодным и мокрым. Кроме носа на симпатичной мордочке наличествовали хитрющие глазки-бусинки, ушки и великолепный хвост. Были, конечно же, ручки-ножки (тьфу, ты – лапки) и туловище. Но глазки и хвост лучше всего. Это был не глюк, а настоящая белка. Чисто внешне не определить – мальчик или девочка. Но белка – она и есть белка, что мальчик, что девочка. Хвостатая гостья что-то настырно тараторила. Наверное, хотела познакомиться. А может, спрашивала: «Чего ты тут делаешь? Без тебя дуроломов хватало…» Честное слово, белка даже покрутила лапкой около ушка. Теперь я понял, что это девочка. Только девочки могут быть такими стервочками…

– Замечательная белочка была!

– Почему была? – возмутилась Машка. – Если бы не это, – кивнула она на живот, – я бы и сейчас могла перекинуться. Могла бы и так, но как это на мальчишку повлияет, не знаю.

– На мальчишку?!

– Эх, не хотела я говорить, – смутилась будущая мама. – Думала, сюрприз тебе сделать.

– Не надо сюрпризов, – поцеловал я Марию. – Мальчик – это замечательно. А как ты узнала, что мальчик? Разве здесь УЗИ есть?

– Конечно есть. Ну, не прямо здесь, нам он пока не нужен, а в главной Цитадели. Знаешь, сколько у нас беременных? И гинеколог есть, и акушерки. А я думала – ты дочку хочешь. Всегда казалось, что ты девочек больше любишь, чем мальчиков. Даже твои ученики жаловались – мол, Олег Васильевич девчонок жалеет, двойки не ставит.

– А когда ты моих учеников успела повидать? – удивился я. – Тем более, что я уже не учитель.

– Ну, голубчик, ты от жизни отстал. За последние полгода в Цитадель уже четверо твоих учеников пришло. Являются и говорят – мол, мы из семнадцатой школы, у Олега Васильича учились… Пришло больше, но не всем двадцать лет исполнилось. Молодых мы обратно отправляем. А сколько не смогли Переход осилить? Потолклись на поляне и ушли. Этих-то никто не считал.

– А я почему не видел?

– Так они не учиться к тебе пришли, а в пограничники, – резонно сказала Мария. – Или, как ты любишь говорить – в «стекольщики», чтобы мир защищать. Ярослав их по Цитаделям распределил, служат. Будет оказия – увидишь. А сейчас – пойдем есть.

– Мне бы Ярослава повидать.

– Повидаешь, только попозже. Позвоним, пусть сюда идет.

– Вроде, неудобно как-то, – неуверенно сказал я. – Все-таки, он наш князь. Подожди, а как мы звонить будем?

– Как все, по телефону. А, ты про то, что здесь спутниковой связи нет? Так проводная есть, недавно протянули.

Да, действительно. Так редко пользуюсь обычными телефонами, что стал забывать, что они есть.

– А дядя Слава перетерпит, – непреклонно сказала Машка. – Знаешь, я ему позже позвоню. А тебя откармливать нужно, тесты разные сделать.

– Так ты сама сказала – опасности нет? – воззрился я.

– От анализов хуже не будет, а сделать надо. Ну, сам посуди, тот старикашка, который тебя «живой» водой поил, мог знать о свойствах Застеколья?

– Ну, в принципе, – протянул я.

– Вот и я думаю – в принципе мог. Нет ли какой пакости? Есть у меня кое-какие соображения, но нужно проверить. Все, разговор окончен. Я как чувствовала, оладьи нажарила, из печенки.

Машка потащила меня наверх, а я не сопротивлялся. Ради такого дела, как печеночные оладьи, все остальные дела могут и подождать.

Глава одиннадцатая
День начинается ночью

День начинался ночью. Это не метафора, а объективная реальность. Что-то случилось со светилом и оно светило не тогда, когда ему положено, а тогда, когда нам положено спать. (Тьфу ты, сплошная тавтология, но исправлять не стану – что написал, то написал.) Я, поначалу, грешил на часы, но Машка сказала, что здесь такое бывают. Все-таки, это не обычный мир, подчиняющийся строгим законам небесной физики и космической механики, а параллельный, где общенаучные правила не писаны. Но обитателям Застеколья – как людям, так и «мифическим» персонажам, «полярная ночь» не мешала. Поругивались, конечно, не без этого, но приспособились. Ни «офисного планктона», ни канцелярских крыс, ни в Цитаделях, ни вокруг, отродясь, не водилось, а у коров, на которых ориентировались пейзане, собственные представления о времени. Ну, а мне было все равно. Тем более, что после месяца в пещере, где приходилось высчитывать время по собственным биоритмам, да скудной пайке, такие мелочи как день или ночь, особо не волновали.

Для очистки совести прошелся по вверенной мне территории, полазал по стенам, проверил кладовые. Все то, что было нужно сделать для укрепления обороны, сделали без меня. Убедился, что все при деле (даже любвеобильный Артемка приставлен к общественно-полезному труду, выкапывая канаву), поручкался с парнями, вдоволь нацеловался с девчонками («Витька, опять первая лезешь? Ленка, не пачкай начальника помадой – от Машки, ой, от МарьПетровны попадет! Настька, не бей Олеженьку Васильича, он не виноват, что тебе разминаться не на чем!»). Деревянные стены готовы отразить первый приступ, защитники на стенах отразят второй, а запасов еды хватит на полгода. Другой вопрос – каковы будут силы нападавших? Если измерять по земным критериям, отделения мотострелков, со штатным вооружением, хватит за глаза и за уши, чтобы сжечь нашу деревянную крепость. Но от сотни цвергов отобьемся. Если их будет больше, ну, хотя бы, три-четыре сотни, то нужно эвакуировать защитников, не вступая в бой. Ну что еще? А ничего. «Белокрепь» работала, как хороший механизм и вмешиваться в ее размеренный ритм не было никакого резона. Можно было бы к чему-то придраться (скажем, почему так мало арбалетных болтов? Или, где бочки со смолой?), но зачем? Болты, как я понял – в процессе производства, а бочки помогут мало. Невелика крепостенка, можно себя спалить. Посему, не желая играть в начальника (ребятишки бы с удовольствием подыграли), я просто ушел, пожелав всем хорошего настроения. Чтобы оправдаться перед самим собой (С собой я всегда договорюсь!), решил, что роль начальника Малой Цитадели, похожа на роль капитана корабля. Если его не видно и не слышно – все хорошо.

Я решил не торопиться с возвращением. Унгерн никуда не денется, цверги – тем более. Можно побыть на дикой природе, побродить по лесу. Словом, исполнить мечты махрового горожанина, вырвавшегося в деревню, где ему не надо копаться в огороде, косить сено, а просто отдыхать.

Но если положить руку на сердце, дело было не в моем желании. Машка наотрез отказалась выпускать меня на Большую землю, пока не будут проведены окончательные анализы.

После двух недель в сверхсекретных лабораториях (в том смысле, что ни одна земная разведка о них не подозревает) где мной занимались степенные дяденьки (у каждого за спиной, как минимум, одна ученая степень) и, не менее ученых тетенек (Одна почему-то ассоциировалась с девочкой в школьной форме советских времен и кого-то напоминала. Одноклассницу? Или, героиню из какого-то фильма? Но, увы, вспомнить не смог). Ученые обоего пола испортили не одну иглу, не считая пластиковых насадок, выкачали из моей тушки невесть сколько крови (и не только!), проводили какие-то тесты, обращая на меня, такого славного, не больше внимания, чем на кролика. Я уже не раз пожалел, что вообще рассказал Машке о той пакости, которую проделал со мной «подземный» король. Но, как говаривала лисица, с которой заживо снимали шкуру «Все всегда заканчивается!». Вердикт был вынесен. Как я и надеялся – мой организм был в полном порядке и, даже более того.

– Кажется, я поняла, в чем тут смысл, – сказала Мария, когда было закончено с последней процедурой – расшифровкой каких-то генетических показателей, а мы с ней сидели в комнате-кабинете Ярослава, в ожидании хозяина.

– И?

– Судя по всему, «живая вода», это что-то вроде допинга. Ты пьешь, тебе хорошо, но когда заканчивается действие – становится плохо. Если провести аналогию – как с курильщиком. Да, а ты вроде бы курил? – вспомнила вдруг Машка.

– Вроде бы, – неуверенно кивнул я. А ведь и точно – курил много лет, а тут как-то само-собой вышло, что перестал. Именно «перестал», а не бросил. Сам не понял, как это вышло. – Помню, в чем суть – если не покурил, не получил никотина, сосуды головного мозга сужаются, падает работоспособность, покурил – расширяются.

– Откуда такие знания? – удивилась жена.

– Из школы, – хмуро сообщил я. – Физрук как-то поймал с сигаретой, заставил провести занятие с младшими классами о вреде курения.

– Хм… А польза была?

– Ага. Друзей приобрел. Мы потом вместе курить ходили.

– А физрук?

– Физрук у меня же курить стрелял.

– Вот, зараза! – выругалась Мария, а я с ней был согласен. Таких дуроломов, как наш учитель физкультуры было еще поискать. Впрочем, вожделенную четверку за десятый класс он мне поставил.

– Маш, а если чисто теоретически предположить, что мне подсунули какое-то вещество, современной науке неизвестное? Или, что ты с коллегами не смогла определить, чем меня траванули?

– Ну, допустить можно все, – пожала плечами Машка, становясь Марией Петровной. – А науке, как сам знаешь, много что неизвестно. Более того – ей известно лишь во-оот такая крошечка знаний. Но касательно твоего случая – можешь не переживать. Даже если допустить – говорю, если допустить, что запущен какой-то механизм, изменяющий твой генетический код, то влияние окружающей среды – понял, о какой среде речь? – уже подавило все механизмы. Здесь даже СПИД исчезает.

– А что, были прецеденты? – заинтересовался я. – Откуда здесь инфицированные?

– Так Застеколье – это не рай. Сюда не ангелы и не праведники приходят, а самые обычные люди. Один из наших себе на Большой земле подругу завел, ВИЧ-инфицированную. Со мной своей бедой поделился. Мол, любимая женщина – бывшая проститутка, наркоманка, со всеми вытекающими, но, что поделать, любовь. Ну, раз любовь, что скажешь? Проститутки и наркоманки – не самые худшие люди. Я предложила – веди девушку сюда. Если барьер пройдет, постараемся чем-то помочь. Я же тогда не уверена была – вылечится, не вылечится. Хуже уж точно не будет. Девушке повезло, прошла. Я, когда анализы делала, за голову схватилась – у нее уже не ВИЧ, а СПИД.

– Маш, а чем они отличаются?

Машка посмотрела на меня, похлопала глазами. Наверное, давно не встречала таких дураков.

– ВИЧ – это еще не болезнь. Просто, человек уже заразился, вирус в крови, может заразить других. А СПИД – это уже и есть болезнь. С ВИЧ-инфекцией можно десять лет прожить, а со СПИДом – год-два.

– В общем, девушка выздоровела, – заключил я.

– Выздороветь-то она выздоровела, только, когда домой вернулась, анализы сдала – она же на учете состояла, выбросилась из окна.

– Это как? – обалдел я. – Вроде, радоваться надо.

– Может, кто-то бы и радовался, – развела руками Мария. – Но для нее ВИЧ – это было главное в жизни. Представь, живет человек не очень-то праведной жизнью, узнает, что он ВИЧ-инфицирован, начинает бороться. Вот как эта девушка – с профессией прежней завязала, с наркотиками тоже. Все размерено, лекарство по часам. К Богу пришла. Но не молила о помощи, а благодарила. ВИЧ принимала за справедливое наказание, с которым нужно смириться. Окружающие, вроде, как и жалеют, но шарахаются. И она, своим смирением упивается. В каких-то шоу участвовала, как жертва болезни – вот, мол, не будьте такой как я. А тут, живехонька – здоровехонька, никакой болезни. Смысл жизни утрачен, так зачем жить?

– А ее молодой человек? Любовь, как-никак. Какое-то чувство благодарности должно быть.

– Здесь тоже просто. Она позволяла себя любить. И тоже, упивалась ролью любящей женщины, сделавшей мужчину несчастным.

– М-да, – протянул я. И так бывает. Хотел сказать Машке, что мол, надо было этой девушке к батюшке сходить, на исповедь, тот бы и объяснил, что упиваться собственной бедой – это тоже грех, гордыня, но не стал. Не люблю, когда находятся умники, все понимающие задним умом – дескать, надо было так сделать, а чего же ты этак-то пошел? Да и сам-то хорош…

Мария еще раз хмыкнула и попросила:

– Если «живую» воду принесут, как твой карлик обещал – неси сюда, анализы сделаем.

Я рассеянно кивнул. Рассеянно, потому что кое-что на столе нашего князя привлекло мое внимание. Карта! И, не або какая, а подробнейшая карта Белого озера, с прилегающими к нему территориями. Вроде бы, ничего удивительного, потому что именно Ярослав первым «вычислил» место дислокации цвергов, но… Странным было то, что на карте были нанесены тоннели и подземелья, причем, именно в таком виде, в каком я их рисовал Унгерну. Ну, может, линии не такие корявые, как у меня, но все равно…

– Ты чего? – поинтересовалась Машка.

– Думаю, почему бы твоему дядюшке сейф не завести? – ответил я вопросом на вопрос.

– Сейчас его самого и спросим! – отмахнулась подруга, раньше меня услышавшая шаги.

Расцеловавшись с любимой племянницей, Ярослав повернулся ко мне.

– Ну, чудо в перьях, опять влип? – усмехнулся князь вместо приветствия. – Пропадал целый месяц, в пещере он, видите ли, сидел.

– С какой-то бабой! – наябедничала Мария.

– Да еще и с бабой! – покачал головой Ярослав, решив, что теперь можно и меня обнять. Даже и не обнять, а так, слегка «обозначить» родственные объятия. – Больше заняться нечем?

– С бабой? – невинно поинтересовался я, за что заработал от Машки тычок под ребро. Потерев занывший бок, ткнул перстом в карту, проходившую у генерала под грифом «Для служебного пользования». – Моя схемка! Опять секретную информацию воровал или генерал раздобрился?

– Зачем воровать, если добрые люди есть? – прищурился Ярослав. – Унгерн вчера на поляне весь день торчал, все матюги на тебя сложил, пришлось выйти, успокоить генерала. Кстати, – злорадно усмехнулся князь. – Витальич тебя пообещал в капитаны разжаловать.

«Ишь ты! – удивился я. – Унгерн для него уже просто Витальич? Быстро, однако».

– Ты с генералом знаком?

– Пришлось. Ты же снова, как в воду канул. Мария извелась, а ей, сам понимаешь, вредно. Это уже ты в который раз вляпываешься?