Текст книги "Рыбья Кровь и княжна"

9

Всех пленных гребенцев тоже отпустили, для тяжелораненых дали пятнадцать подвод, забрали только все оружие и доспехи, которые тут же были распределены среди пастухов и подносчиков. Собственные потери хазарского войска составили около сотни убитых и столько же раненых. Но о потерях никто не тужил, всех восхищала ловушка, устроенная для гребенцев князем, и собственная боевая доблесть.

– Зачем просто так отпустил Алёкму? – общую претензию князю выразил воевода-липовец.

– А ты за него хороший выкуп хотел получить?

– Хотя бы и так, все же лучше, чем ничего.

– Тогда бы Алёкма стал несчастным героем, весь Гребень его жалел бы. Сейчас, думаю, никто его не пожалеет.

Дарник хотел добавить, что его цель не выиграть одну битву, а забрать у Алёкмы все княжество, но вовремя удержался. Воеводы с его объяснением и так согласились.

Непонятно было, что делать дальше с груженными бревнами повозками. Князь отправился решать это с самими смердами-переселенцами. Какой-то туповатый хазарский сотский по своему почину пригнал их к месту побоища, и теперь несколько сотен глаз мужчин, женщин и подростков угрюмо смотрели на Дарника.

– Чтобы освободить вас, князь Алёкма потерял всю свою дружину и городское ополчение. Если вы вернетесь, будете в этом виноваты. Земли у Славутича еще плодороднее, чем здешние. Конечно, поначалу вам там придется несладко. Зато вы там станете первыми людьми, и все лучшее через год-два достанется вам. Выбирайте: быть здесь или идти со мной.

Своей речью Рыбья Кровь остался доволен: ну разве можно что-нибудь возразить против таких доводов? Но смерды молчали. Все было ясно.

– Отдать им их телеги! – в раздражении бросил князь.

– А бревна? – спросил Корней, который, как всегда, вертелся рядом.

И бревна, хотел добавить Дарник, но тут же передумал. Бревна хоть какой, да можно было назвать добычей.

– Бревна нам нужней, чем им.

Оставив гребенцам их телеги со скарбом, вновь впрягли в повозки с бревнами лошадей и тронулись дальше. До последнего момента князь был уверен, что хотя бы два десятка гребенских парней увяжутся с ним, не могут не увязаться. Но три сотни переселенцев как стояли возле своих телег и убитых гребенцев, так и остались стоять, дожидаясь, пока хазары уйдут.

Хорошо еще, что хоть собственные сотоварищи ни в чем Дарника не упрекали: ну славно подшутили над гребенцами за их набег на Липов, и ладно.

Чуть отъехав с войском для погребальной церемонии, князь приказал привести к нему липовца-фалерника, сделавшего возмущенное замечание. Того никак не могли найти. Скоро выяснилось, что пропали еще с десяток липовских бойников. Такого еще никогда с Дарником не случалось, чтобы при победе воины сами уходили от него.

– Хочешь, мы догоним их и как следует накажем? – предложил Корней.

– Не надо, – отказался Рыбья Кровь. – А хазарам, если кто спросит, скажи, что я их гонцами отослал в Липов.

Это дезертирство глубоко уязвило князя. Умом он понимал, что, когда счет воинам идет на тысячи, непременно должны быть самые разные настроения и убеждения, но сердце не соглашалось признать, что кто-то его новую победу считает недостойной. Он и фалернику-то хотел все это как следует объяснить: да, воевать с единородцами не годится, но разве они, липовцы, сделали первый выстрел? Расставили детскую ловушку, а гребенские опытные вояки в нее попались да потом не захотели выпустить дурацкие бревна из своих рук. Ведь он, Дарник, дважды предлагал им мировую, а они убили его переговорщика! И вообще, разве можно жалеть мужчин с оружием в руках? Жалейте сколько угодно смердов, женщин и детей, только не бойцов. Правильно когда-то трусоватый юнец Корней вещал: «Ты, князь, выводишь и уничтожаешь самую злую и жестокую людскую поросль, чтобы сделать остальной словенский народ мягче и добрее».

Однако, как бы Дарник перед собой ни оправдывался, осадок в душе оставался. Хуже всего, что впервые в жизни он не знал, что ему делать дальше. Сидя в Липове, по крайней мере, понимал, что летние походы – это всегда какие-то приобретения: славы, казны, новых соратников, большего процветания своему городу, а самым великолепным была собственная свобода действий – могу и так сделать, и эдак. Сейчас, казалось, свободы стало еще больше, вот только потерялся стержень, от которого следовало плясать. Как бы ни были приветливы и послушны хазары, но это чужое племя. Даже если они все заговорят по-словенски, ближе ему от этого не станут. Но и возвращаться к своей прежней липовской жизни, после того как он попробовал и Романии, и Болгарии, и Таврики, было тоже как-то не с руки.

Войско с тяжелым обозом медленно катило на запад. Князь хотел выйти на середину пути между Ракитником и Айдаром, чтобы там заложить из трофейных бревен одно-два опорных городища. Покинув пределы Гребенского княжества, они пошли по границе Айдарского края.

На третий день дозорные доложили о появлении с севера, со стороны Айдара, словенского войска. Неужели сам каган пожаловал, подумал Дарник. Но это оказались двести липовских бойников и ополченцев под началом Кривоноса, отправившиеся в Айдар, а после в степь искать своего князя. Стало быть, для липовской земли он по-прежнему удачливый предводитель, которому хотят служить своим мечом! Неприятное настроение Дарника мгновенно улетучилось.

Раньше он всегда немного недолюбливал плутоватого Кривоноса, но насколько же сейчас рад был его видеть!

– А как же Перегуд?

– Так свергли меня с Перегуда, – чуть тревожно отвечал воевода-наместник. – Как узнали, что ты надолго в чужих землях застрял, так собрали вече и свергли.

– А ты им говорил, что я вернусь и всех хорошо выпорю.

– Да говорил. А они мне: князь добрый – простит, если что.

Это тоже было чрезвычайно приятно слышать, что кто-то считает его добрым.

Среди ополченцев находились липовцы, короякцы, и даже перегудцы. Наместничество над Перегудом явно пошло Кривоносу впрок – оружия он захватил вдвое больше, чем нужно, да и все двести ратников были одеты в прекрасные доспехи из княжеских оружейниц. Не забыл и про двойные седла, о которых часто в степи вспоминали липовские воеводы.

– Всеслава не возражала против такого грабежа? – полюбопытствовал Рыбья Кровь.

– Заставила меня все по описи принимать. Но я подумал, откуда у хазар хорошее оружие, и все взял с запасом.

– Правильно сделал. Вот только лопат и пил маловато.

– Лопат?! – сильно озадачился Кривонос.

Прибытие неожиданного пополнения изменило планы князя. Все войско, развернувшись, двинулось на юг. В одно море Дарник этой весной уже окунулся, теперь хотел искупаться в другом – Сурожском. Его походный маневр не остался незамеченным, и буквально на следующий день в хазарский стан прибыли послы от Тарначской Орды со щедрыми дарами и осторожным вопросом:

– Куда князь Дарник идет?

– Торговый путь прокладывать по гостеприимной тарначской земле, – отвечал им Рыбья Кровь.

Воеводы князя прятали улыбки: во всей степи не было больших разбойников и врагов торговых караванов, чем тарначи.

– Разве хазары и тарначи не могут торговать друг с другом без лживых купцов?

– Я никогда не слышал, чтобы степной народ торговал друг с другом одними и теми же баранами и козами. А лживых купцов будем наказывать вместе с вами. Дайте нам проводников, чтобы наше войско не топтало священные для тарначей места.

Проводники-соглядатаи были дадены, и через несколько дней дарникское войско вышло к морю. Искупаться жаркой летней порой выразили желание даже не умеющие плавать хазары. Четыре с лишком тысячи воинов несколько часов с детскими воплями плескались в неглубоком на пару сотен шагов море.

Найдя место, где в море впадала небольшая речка-ручей, князь определил его для строительства приморского городища Новолипова. Невдалеке у такой же речушки находилось рыбачье селище тавров, древнего племени, обосновавшегося здесь с незапамятных времен и ухитрявшегося жить в ладу со всеми хищными степняками, которые поочередно становились их соседями. Почти все тавры хорошо владели словенским языком, но это вовсе не значило, что они были в восторге от намерения хазарского визиря обосноваться рядом. Так и говорили:

– Мы здесь живем только благодаря тому, что не становимся ни на чью сторону. Поэтому не обессудьте.

Зато у них было то, отчего у Дарника тотчас жадно заблестели глаза: большие рыбачьи лодки.

– А далеко вы на них в море ходите? – вроде бы праздно спрашивал он.

– Да по всему морю, если не в бурю, конечно.

Ага, мысленно обрадовался князь. Но сначала нужно было уладиться с общими делами. Копать крепостной ров и складывать семьдесят домишек много народу не требовалось. Нужно было и остальных чем-то занять. Два полуполка по тысяче человек разошлись на запад и восток прокладывать путь вдоль берега моря.

– Дай и мне тысячу, – вдруг попросил Корней.

– Не много ли на себя берешь! – возмутился князь.

– Ты в восемнадцать лет уже тысячей командовал, а мне все девятнадцать. Если одобришь мое предложение, то дашь тысячу?

– Говори.

– Твоя цель получить свою виру и скинуть Алёкму с гребенского престола руками самих гребенцев. Так?

– Допустим.

– Надо пустить слух, что ты отпустил его за обещание отдать тебе в качестве виры пять тысяч домов гребенских смердов.

Дарник даже позавидовал, что такая замечательная мысль самому ему не пришла в голову.

– Ну и пусти такой слух.

– Так его надо подкрепить самим делом. Тысяча воинов и двести повозок для меня вполне достаточно. Лесов здесь мало, а селища и сторожевые вежи строить надо. Пять тысяч домов, конечно, сразу не привезу, но на десяток селищ бревен натаскаю.

Князь весело рассмеялся – предложение было беспроигрышным. Самому выдумщику в руки полуполк он, конечно, не доверил, назначил тысячским другого липовского хорунжего, но наказал тому все делать по указке Корнея.

Кривонос ревниво «бил копытами» – тоже хотел серьезной службы.

– А тебе я отдаю Новолипов, – сказал ему Дарник.

– А сам куда?

– Знаю куда, – таинственно ухмыльнулся ему князь. – Несколько дней меня зря не ищите.

Вызвав к себе четверых самых верных арсов, он велел им сделать недельные запасы воды и провизии. И как-то поутру они впятером со всем этим грузом направились к селищу тавров. Заранее было подсмотрено, в каком ближнем месте в камышах прячется крепкая рыбачья лодка, поэтому, когда к ней стал пробираться тавр с двумя сыновьями-подростками, его уже поджидала пятерка липовцев.

– Мы хотим посмотреть, как вы рыбачите, – сказал рыбаку Дарник.

Арсы уже укладывали на дно судна два бочонка с водой и корзины с провизией. Так и поплыли вроде бы на рыбалку. Отплыв достаточно далеко от берега, повернули в сторону, и еще через версту князь приказал держать курс на юг, на Корчев. Рыбакам не оставалось ничего другого, как подчиниться. На лодке нашлась запасная пара весел, и, сев за весла, арсы сильными гребками погнали суденышко прямо на юг. Четверо суток то под парусом, то на веслах плыли по тихому спокойному морю. Наконец появился холмистый берег Таврики. Вдоль него плыли на восток еще двое суток. Местные жители мало интересовались их лодкой, принимая за обычных рыбаков. Дарник ничего не узнавал на берегу, а ведь прошло-то всего два года. Арсы не знали, что именно он ищет, пришлось сказать им. Самый старший посоветовал проделать путь, который князь с помощниками совершил из Корчева. Так и решили сделать. Оставив в лодке двоих телохранителей стеречь рыбаков, Рыбья Кровь с двумя другими отправился в Корчев, вернее, в его посад, заходить в сам город особой нужды не было. С собой взяли лишь узкие длинные ножи и посохи с медными набалдашниками – в умелых руках они являлись грозным оружием.

На этот раз память не подвела князя, и он уверенно пошел в нужном направлении. Арсы всю дорогу проявляли непонятную живость, которую Дарник сначала объяснял опасностью всего их предприятия, но, чем дальше, тем все больше настораживался.

– Неужели там семь тысяч солидов? – беспрестанно повторял один из них, второй же лишь пугливо зыркал по сторонам.

– Здесь, – указал Рыбья Кровь, уже в сумерках выйдя к заветному месту.

Слежавшаяся каменистая земля с трудом поддавалась ножам и посохам арсов. Наконец наконечник посоха с характерным звуком ударил в деревянную поверхность. Пока один арс доставал сундучок, второй рядом с сидящим на корточках князем выпрямился во весь рост. Дарник, не глядя, вскинул двумя руками свой посох над головой. Удар, пришедшийся по собственному древку чужого посоха был так силен, что опрокинул князя на спину. Через мгновение он уже сражался с двумя своими телохранителями. Спасло, что они не догадались взять его в клещи, а напали с одной стороны и в темноте не могли быстро нанести разящий удар. Он на звук определял их движения, но тоже не сразу мог до цели достать набалдашником. Не получается по голове, так вот вам в колено, вот вам в пах! Тот, кто согнулся с разбитым коленом, получил острием удар в шею, раненному в пах достался удар набалдашником в висок. Для верности Дарник каждого еще пырнул ножом в сердце.

Когда-то, набирая себе телохранителей, он специально отсеивал самых громадных и мускулистых, полагая, что не следует доверять свою жизнь тому, с кем он сам не сможет справиться один на один. Сейчас эта предосторожность полностью себя оправдала.

Пора было уходить, и, оттащив убитых подальше в кусты и сняв с них все, что могло служить их распознаванию, Рыбья Кровь взвалил на плечо тяжеленный сундучок с золотыми монетами и поспешил вдоль берега подальше от Корчева.

Рассвет застал его спящим на арсовых рубахах, брошенных на траву. Проснувшись, князь медленно приходил в себя. Про то, что золото способно мутить человеческий рассудок, он был наслышан. Но, чтобы вот так напрямую столкнуться с этим, никак не ожидал. Открыв сундучок, он долго перебирал солиды, рассматривая их так и эдак, – никакого особого волнения не приходило, разве что проскользнула легкая тревога, что кто-то может сейчас заметить его в зарослях кустарника и тоже сойти с ума.

У Дарника возникло сомнение, стоит ли вообще пробираться к рыбачьей лодке, не хотелось снова увидеть этот алчный блеск в глазах оставшихся арсов. Он даже подумал, а не попробовать ли ему переплыть Сурожское море самостоятельно, нанять другое судно и переплыть. Телохранители вряд ли осмелятся без него возвращаться, убьют рыбака с сыновьями и отправятся в Корчев наниматься в охранники. Интересно было узнать, чего он сам стоит в рискованном пути без привычного войска и телохранителей. Даже развлек себя предположением, как сможет попасть со своим золотом в Херсонес и зажить там совсем не войсковой жизнью. Найдет хорошенький домик с садом, обзаведется наложницей, купит трех-четырех мальчишек-словен и будет их обучать всему, что знает. Про свою настоящую жизнь скроет, зато как красиво зазвучит: «Был на свете такой князь Дарник, который делал то-то и то-то…» А потом на городском торжище кто-нибудь его опознает, возможно, даже осудят на смерть, зато с каким восторгом будут потом рассказывать выросшие мальчишки его истинное жизнеописание своим детям и внукам! Наверно, это и есть настоящее малое бессмертие, когда сто – двести лет кто-то будет вспоминать о твоих поступках как о чем-то совершенно недавнем, думал Дарник.

Потешив себя подобными фантазиями, он закопал в песок взятые у арсов вещи, взвалил на плечо сундучок и пошел дальше вдоль берега моря. Солнце еще как следует не пригрело, а князь уже нашел свою рыбачью лодку. Там, понятно, даже тавры были в крайнем беспокойстве. Рассказ Дарника о схватке с городской стражей не вызвал недоверия: огромный синяк на левом предплечье и сильная царапина на спине от падения на острый сучок убедительно о том свидетельствовали. Удивлялись лишь, как удалось сохранить в целости сам сундучок.

– Темно было, вот стражники и не заметили, – пояснил Дарник.

На ближайшем дворище купили продукты, оба бочонка наполнили свежей водой, и путники-добытчики пустились в обратное плавание. Оно заняло больше недели. Из-за сильного волнения на море плыли вдоль берега, вдвое увеличив себе расстояние. Рыбья Кровь всю дорогу зорко приглядывался и прислушивался к оставшимся арсам, даже спал в четверть глаза – ни малейшего сомнения в надежности телохранителей не появилось. Зато князь с изумлением обнаружил, что безумие золота стало скрести его самого, беспрестанно возникали мысли, как обезопасить сам сундучок, как скрыть ото всех полное количество в нем монет, как дольше их вообще оттуда не доставать и не тратить.

По мере приближения к Новолипову в голову князя вклинивались и другие неприятные мысли: а не собрали ли тарначи большое войско? А не понес ли Корней слишком большие потери? А нет ли плохих вестей из Ракитника?

Когда казалось, что вот-вот, и они будут дома, наперерез их лодке вылетели два небольших суденышка с полудюжиной гребцов в каждом. Это была бы самая ехидная насмешка судьбы, если бы вот сейчас его, липовского князя и хазарского визиря, захватили в плен какие-либо местные пираты. А из достойного оружия на всю рыбацкую лодку имелось лишь два лука, по пять клевцов и сулиц, не считая рыбачьих острог и топоров. К глубокому облегчению путешественников, это оказались свои липовцы. Предусмотрительный Кривонос, оставшийся за воеводу-наместника, рассудил, что без собственной флотилии существовать невозможно, и реквизировал у тавров два суденышка.

– Все ли хорошо? – спросил Дарник у вожака липовцев, чуть стихли шумные приветствия.

– Еще лучше, чем хорошо, – загадочно улыбнулся тот.

Князь хотел разозлиться на эту его вольность и не сумел, слишком рад был, что опасное плавание закончилось. Так и шли к берегу борт о борт, говоря о мелочах.

– Корней привез полсотни домов, а из Ургана первый ромейский караван прибыл, – успел сообщить вожак.

Ага, значит, это еще не главные радости, понял Рыбья Кровь.

На берег его вышла встречать толпа хазаро-словен. И тоже на многих лицах проскальзывали лукавые улыбки. Неужели Всеслава приехала? – похолодел Дарник.

Всеми хитрыми ужимками и недомолвками, естественно, управлял Корней.

– Вон за тем сундучком лучше присматривай, – строго сказал ему Дарник.

– Да никуда это поганое золото не денется, – отвечал хорунжий. – Ты лучше сюда посмотри.

Дарник посмотрел. В десяти шагах от него в расступившейся толпе стояла Зорька, держа за руку двоих пятилетних мальчишек. Что это еще за мальчишки? – едва не сорвалось с уст князя, прежде чем он сообразил, что это его сыновья: тот, что поживей, сын Черны Смуга, тот, что позастенчивей, следовательно, сын Зорьки Тур.

Зорька была хороша, два года назад выглядела обычной немолодой уже женщиной, а сейчас будто на пять лет помолодела, постройнела и обрела вид не стряпухи-наложницы, а настоящей княжеской жены.

– Поцелуйте отца, – сказала Зорька мальчишкам.

Те, дичась, нерешительно двинулись к Дарнику. А князь, уже сам, забыв о своем высоком достоинстве, бросился к ним и всех троих сграбастал в одну охапку.

– А Черна где? – спросил, с наслаждением вдыхая их мгновенно ставшие родными запахи.

– Сына отдала, а сама осталась, – шепнула Зорька.

– Как хорошо, что вы приехали!

– А разве не ты сам посылал за нами?

– Сам, конечно, сам! – Дарник всеми силами пытался остановить счастливую улыбку на своем лице, но она его не слушалась, а расползалась, негодная, все шире и шире…

10

Прошло два года. Князь Дарник достиг всего, о чем мог грезить в самых смелых своих мечтах. Несмотря на то что он больше не участвовал ни в одном значительном сражении, его слава первого словенско-хазарского воителя лишь упрочилась. Соединяя и разъединяя хазарские полки, он регулярно перемещался по всей Таврической степи и Дикому Полю, наводя везде должный порядок одним своим появлением. Его воины не ведали однообразия: необременительная ленивая служба в укреплениях регулярно сменялась для них изнурительными походами, а тяжелые боевые игрища вполне замещали настоящие ратные подвиги.

Привезенный из Корчева сундучок золота влил свежую кровь во все вены и артерии дарникского войска. Накупив на тысячу солидов в ромейском Ургане зеркальц, шелковых лент и бисера, Дарник привез их в орду и выменял там эти безделицы на восемьдесят возов выделанных кож и войлока, и сердца хазарок, а следовательно, и их мужей окончательно пали к его ногам, заодно был запущен маховик больших товарных сделок. Дальше – больше, регулярные походы за бревнами в гребенские земли сильно подорвали торговый путь из Сурожского Ургана через Гребень на Корояк. Ему быстро нашлась достойная замена: через Новолипов на Айдар и Корояк. Тут Дарник, так же как в Липове и Ракитнике, использовал войсковые передвижения в качестве сопровождения торговых караванов. Только теперь караваны шли уже не раз в две недели, а раз в два дня. Возле дневок и ночевок войск и караванов тут же вырастали селища и городища, которые неплохо наживались за счет купцов. Князь даже не назначал пошлины за проход по своим владениям, хватало податей, которыми он обкладывал обслуживающих купцов смердов.

Эти хитрости не остались незамеченными заинтересованными людьми. У Дарника к двум прежним титулам липовского князя и хазарского визиря добавился третий: Повелитель Дорог. Из Гребня приезжали несколько посольств, пытаясь договориться с ним.

– Зачем разоряешь наши городища? Зачем говоришь неправду о князе Алёкме? Зачем уничтожаешь наш торговый путь?

– Я поклялся на мече перед каганом Власом, что не стану проливать гребенской крови. И стараюсь это выполнять, – учтиво отвечал послам Рыбья Кровь. – Но половина сгоревшего Липова призывает меня к справедливости. Увы, для справедливости нужно большое войско, и оно дорого мне стоит, поэтому не обессудьте, если моя вира Гребню будет увеличиваться и дальше.

Прошло совсем немного времени, и осенью в Гребне состоялось городское вече. Изгнав князя Алёкму, оно призвало Дарника стать гребенским князем. Свой призыв городские старейшины скрепили письменным договором.

– Выходит, ты тогда не шутил, что быть тебе липовско-гребенским князем, – уважительно говорили воеводы.

По договору, составленному выборными гребенцами, в руках Рыбьей Крови сосредотачивалась военная и судебная власть на все убийства и тяжкие насилия, все же хозяйственные, податные дела и мелкие тяжбы оставались в ведении городских старейшин. Более того, крепостные гриди, и те подчинялись старейшинам, а собственная дружина князя внутри города не должна была превышать двести человек. Любопытства ради Дарник взял с собой две сотни лучших оптиматов и въехал в Гребень, дабы ознакомиться с условиями княжения на месте.

Город встречал его без особой радости – истребленное гребенское войско еще живо было у всех в памяти. Осмотрев полагающийся ему терем, судебный двор, гридницы и прочие общественные постройки, князь вынес решение:

– Я подпишу ваш договор. Защиту княжества от врагов беру на себя, свой суд над вашими убийцами буду вершить четыре раза в год и за городскими стенами. Княжеский терем я продаю, потому что жить в Гребне не собираюсь. Также кроме моего княжеского жалованья и жалованья двухсот гридей вы будете выплачивать то, что положено на содержание моей дружины и двора.

– Но дома увозить из княжества больше не будешь? – робко спросили его.

– Дома увозить больше не буду.

Фактически это был договор с завоеванной землей, лишь для виду прикрытый видимостью выборной законности. Зато подати из богатого города стали второй мощной денежной основой для укрепления положения Покорителя Дорог.

Набеги на гребенские городища действительно прекратились, да они были уже и без надобности. Новые торговые пути из Ургана через Новолипов на Айдар, а также на запад до Славутича и так были налажены. Приличия ради княжеские гонцы и мелкие обозы время от времени отправлялись из Новолипова и в Гребень, однако это мало на чем сказывалось.

Той же зимой Дарник поехал на очередной съезд князей в каганскую столицу. Там его уже узаконенно величали липовско-гребенским князем, что было весьма приятно. Каган Влас тоже светился от удовольствия: соперничество с могущественным Гребнем прекратилось, беспокойное степное подбрюшье усмирено дарникской рукой, а сам Рыбья Кровь в Айдаре держался хоть и с достоинством, но весьма скромно.

Не преминула воспользоваться случаем, чтобы пожаловать в Айдар, и Всеслава. На этот раз у нее была серьезная причина для встречи с мужем.

– Я хочу иметь от тебя сына, – сказала она ему, застав врасплох на гостином дворе.

Дарник никакой отговорки придумать не сумел и целую неделю прожил с княжной покладистым любящим мужем. Отчаянно замахал руками, лишь когда она заикнулась о своей поездке в Новолипов:

– Ни за что! Для тебя там места нет!

– Да не трону я твоих наложниц. Мне просто посмотреть интересно, – настаивала Всеслава. – А что будет, если я без твоего разрешения возьму и приеду?

– Все, кто с тобой приедет, будут казнены, – просто объяснил муж.

Она пристально посмотрела на него и поняла, что это отнюдь не шутка.

Отдав ей все солиды и дирхемы, что имел с собой, Рыбья Кровь удирал из Айдара во все лопатки. Простил жене и высылку Зорьки, и смерть Адаш, только бы княжна держалась от него подальше.

Что действительно приносило ему удовлетворение, так это присутствие рядом сыновей, вернее, их полное соответствие его отцовско-княжеским требованиям. Наверное, будь они поленивей и покапризней, Дарник отдал бы их словенскому, хазарскому и ромейскому учителям и раз в неделю расспрашивал бы об успехах. А так два неугомонных сорванца с двух сторон столь рьяно атаковали его смышленым не по годам любопытством, что отцу приходилось изрядно напрягаться, чтобы должным образом отвечать на все их вопросы.

Уже через полгода Тур и Смуга свободно болтали по-хазарски и по-ромейски, мчались на лошадях не хуже степной ребятни и стойко переносили усталость в дальних поездках. Хорошо помня старое ромейское изречение: хочешь кого-то чему-то научить – позволь ему давать тебе советы, – Дарник целиком взял его себе за правило.

– Я никак не могу найти в «Стратегиконе» то место, где говорится, что именно должно быть обеспечено в день сражения, – говорил сыновьям, листая толстую книгу.

– Что бы такое спросить у воевод, на что бы они не сумели ответить? – как бы случайно проговаривался он при них вслух.

– Не знаю, кого первым из послов принимать? – озабоченно вздыхал за игрой с ними в шахматы-затрикий.

И тут же добивался нужного ответа от малолетних советников.

Когда Зорька сетовала, не слишком ли рано забивает он им всеми княжескими заботами голову, Дарник с улыбкой отвечал:

– Я же не для них стараюсь, а для себя. Мне самому это больше нужно.

Иногда сыновья капризничали, и отцу приходилось проявлять твердость. Ремнем и веревкой не стегал, но у стенки в углу по два-три часа заставлял стоять.

– А кто из них для тебя на первом месте? – спрашивала иногда Зорька.

– Тот, кто совершит к двадцати годам десять подвигов, – усмехался князь.

О чем он думал меньше всего, так о том, кто будет его наследником. Если к своим соратникам и наложницам боялся всю жизнь сильно привязываться, чтобы не грызть себя потом от их потери, то сыновьям тем более непозволительно было сделать его уязвимым. Все, что нужно для них, он сделает – постарается уберечь от опасностей и поможет развиться их наклонностям – но заранее прикидывать, кто займет его княжеский трон, – дело совершенно зряшное. Да и нет у него, Дарника, по-настоящему никакого трона. Сидел бы в Липове, может быть, и обрел его, а мотаясь по степным просторам – вряд ли. У любого хазарского тархана шансов унаследовать его владения гораздо больше, чем у собственных сыновей.

Да и трудно было отдать кому-либо из них явное предпочтение. Смуга – смышлен, порывист, находчив, говорлив, Тур – сдержан, пытлив, настойчив, памятлив. Со Смугой проще и легче, с Туром непонятней и беспокойней, но в этой непонятности младшего сына таится больше ожиданий, чем в открытости старшего.

Иногда мальчишки жестоко дрались между собой, и Дарник становился в тупик: совсем запрещать драться будущим воинам нельзя, но и наносить друг другу увечья тоже недопустимо.

– Вот что, дорогие мои, – сказал князь им после особенно лихого побоища. – У князей в драках свои законы. Лучшая драка – это драка без крови. Кто первый кровь прольет, тот и проиграл. Понятно?

– А ломать пальцы и руки без крови можно? – тут же спросил Смуга.

– Ломать тоже ничего нельзя, но можно делать больно, кто первый вскрикнет, тот и проиграл.

Сам того не ведая, Дарник положил начало княжеской борьбе, которая вскоре широко распространилась среди его дружинников и хазарских богатырей. Когда, кроме любых захватов и бросков, в ней узаконились удары ладонями, предплечьями и босыми ногами, лишь бы не допускать пролития крови.

– Вот видите, к чему приводят ваши ссоры? – говорил сыновьям во время таких поединков князь.

– Точно, наши правила! – восклицали мальчишки, жадно запоминая приемы взрослых мужей-поединщиков.

Доволен был Дарник и Зорькой. Не такая властно-обходительная и торжественная, как Всеслава, она сумела покорить его новый двор своей женской скромностью и мягкостью. Передавала князю все жалобы и ходатайства простонародья, заступалась за всех провинившихся и оступившихся. Иногда это заступничество имело успех, что возносило ее еще выше в глазах простых людей.

Если к Всеславе с самого начала накрепко пристало слово княжна, то Зорьку, едва увидели, как ее с сыновьями обнимает князь, немедленно все стали называть княгиней.

– Разве я княгиня? – удивилась в первый же вечер наложница.

– Раз народ так называет, значит, княгиня, – рассудил Рыбья Кровь.

– Ну а явится Всеслава или твоя хазарская тарханша пожалует, немедленно запретишь княгиней при них меня называть.

– Пускай у наших дворовых голова болит, как им тогда выкручиваться. Веди себя как княгиня, и пусть будет что будет, – советовал князь.

Следующее лето он провел в прокладывании дороги от Новолипова на восток до Калача и Туруса. Навел даже в низовье Малого Танаиса такую же переправу через широкое речное русло, как на Славутиче у Ракитника. Если прежде липовские земли были вытянуты узкой полосой с севера на юг, то теперь к ним присоединились южные степи с запада на восток, от Славутича до Танаиса. Шеститысячного войска на все это уже не хватало, и Дарник стал набирать в него всех, кто желал ему служить. Жалованье новичкам в первый год не платили, но это мало кого останавливало, желающих получить коня, оружие и доспехи и красоваться в них в дальних походах было предостаточно. В короткое время количество воинов возросло вдвое. Кроме словен и хазаров, войско пополнили бродяги-изгои из десятков других народностей и племен.