Текст книги "Горелое озеро"

– В зал суда приглашается Семенов Олег Аркадьевич, главный врач московской психиатрической больницы номер семь.

Глава двадцать четвертая

На вид Олегу Аркадьевичу было около семидесяти лет. Но он разительно отличался от своего коллеги. Высокий, худощавый, с тонкими чертами лица и орлиным носом, именно он был похож на доктора-маньяка из американских сериалов. У Олега Аркадьевича был четкий, хорошо поставленный голос. Волнения совсем не было заметно. По-видимому, публичные выступления были для него привычны.

– Прошу вас рассказать суду, при каких обстоятельствах вы познакомились с подсудимым, – попросил свидетеля прокурор.

– Непременно, – кивнул Олег Аркадьевич в сторону государственного обвинителя и продолжил: – Петр Петрович Симонов пришел работать в нашу больницу восемнадцать лет назад. До этого, насколько мне известно, он работал психиатром в городской больнице Смоленска.

– Известно ли вам, почему подсудимый решил переехать из Смоленска в Москву? – продолжил прокурор.

– Полагаю, что в целях карьерного развития. Здесь я хотел бы отметить, что Петр Петрович пришел к нам действительно сильным и хорошо подготовленным клиницистом. Конечно, в определенных вопросах ему не хватало знаний, но он с готовностью брался за наиболее сложные случаи и всегда стремился к повышению своей квалификации.

– Согласно вашим наблюдениям, у подсудимого был выраженный интерес именно к определенному виду расстройств или он одинаково работал со всеми пациентами?

– Видите ли, психиатры так же специализируются в различных направлениях, как и остальные медицинские работники. Профильным направлением для доктора Симонова было лечение больных, страдающих шизофренией, расстройством личности и психозами острой этиологии.

– Замечали ли вы странности в профессиональном поведении подсудимого? Что-либо, что могло насторожить вас?

– За исключением последнего года работы меня удивляла только неподдельная вовлеченность доктора Симонова.

– Вы сказали «за исключением последнего года». Поясните, пожалуйста, ваши слова.

– В августе две тысячи тринадцатого года после окончания рабочего дня доктор Симонов зашел ко мне в кабинет и попросил разрешения на проведение экспериментального исследования в нашей больнице. В качестве объектов исследования была предложена группа недееспособных лиц, находящихся на иждивении государства. Основной идеей доктора Симонова, насколько я помню, была трансформация сознания полностью социально дезадаптируемых пациентов, достигаемая путем комбинации медикаментозного лечения, гипноза и техники нейролингвистического программирования.

– Помните ли вы, как именно прозвучало предложение подсудимого? – уточнил прокурор.

Олег Арсеньевич на секунду свел брови к тонкой переносице.

– Вы же понимаете, что прошло уже несколько лет, поэтому я могу быть неточен в формулировках, но мне кажется, что в названии предложенного доктором Симоновым эксперимента были такие слова, как «трансформация психологического развития дезадаптированной личности путем изменения самоидентификации».

– И каков был ваш ответ подсудимому?

– Конечно же я отказал доктору Симонову. Понимаете, у любого эксперимента есть возможность неконтролируемого течения. То есть он может быть небезопасным и способен привести к неблагоприятным последствиям для здоровья его участника. Кроме того, в нашей стране, как вы знаете, эксперименты на людях без их согласия категорически запрещены.

– Расскажите, пожалуйста, суду о реакции подсудимого на ваш отказ?

– Мне показалось, что Петр Петрович был разочарован. Очевидно, его предложение было хорошо обдумано и он возлагал определенные надежды на проведение практических работ в нашей клинике. Он попробовал убедить меня в пользе предлагаемого им эксперимента, говоря о реальном благе для общества, но мое мнение было неизменно. Мы доброжелательно расстались, и через несколько месяцев доктор Симонов уволился из нашей больницы. Больше я ничего о нем не слышал, пока меня не привлекли к данному процессу.

– Уважаемый суд, могу ли я еще задать несколько вопросов подсудимому? – обратился к судье прокурор. И получив разрешение, продолжил: – Подсудимый, прошу вас пояснить суду причину вашей заинтересованности в эксперименте, который вы предлагали провести своему непосредственному руководителю.

Петр Петрович решительно повернулся к судье и громко сказал:

– Уважаемый суд, во избежание неправильной интерпретации позвольте мне подробно объяснить идею, предложенную мною профессору Семенову.

С разрешения председательствующей судьи подсудимый начал свою речь. Вначале в его голосе слышались нотки негодования и гнева, но очень скоро Петр Петрович обрел присущую ему холодную уверенность вкупе с высокомерием:

– Я отчетливо осознаю, что большинство из присутствующих здесь ничего не понимают ни в медицине в общем, ни в психиатрии в частности. Поэтому постараюсь объяснить вам свои мотивы предельно четко. И поверьте мне, – подсудимый едва заметно усмехнулся, – это не для того, чтобы облегчить свою участь, а для того, чтобы вы поняли, насколько важным и полезным для общества было то, что я делал. Сейчас мне необходимы ваше внимание и умение слышать и анализировать услышанное. Смотрели ли вы художественный фильм «Три лица Евы»?

Судья вновь постучала молоточком:

– Подсудимый, какое отношение имеет данный вопрос к процессу?

– Самое непосредственное! – Петр Петрович резко обернулся к судье. – Эта кинокартина снята по реальной биографии Крис Костнер-Сайзмор – пациентки с множественным расстройством личности. Это не просто кино, а история кропотливого и постепенного исцеления болезненного состояния, которое ранее безграмотные люди считали фантазией фокусников и шарлатанов или, что еще глупее, проявлением демонических сил. Однако после выхода этого фильма мир психиатрии перевернулся. Пациенты с диссоциативным расстройством идентичности наконец-то стали объектом пристального внимания врачей. Появились публикации историй пациентов Ширли Мейсон, Билли Миллигана и многих других страдальцев. Наконец, были разработаны протоколы лечения подобных больных. Их больше не считали бесноватыми или лгунами. Бесполезный и болезненный электрошок заменили на когнитивную терапию и клинический гипноз. Стали использоваться современные и действенные фармакологические препараты. Этот процесс стал набирать силу во всем мире, кроме, естественно, нашей страны, где психиатрия всегда оценивалась и финансировалась по остаточному принципу. Но разве вы можете понять глубину этой гигантской проблемы?! – Костяшки кулаков Петра Петровича побелели.

– Подсудимый, – прервала обвиняемого судья, – я не вижу связи между вашими рассуждениями и материалами дела. Прошу говорить строго по существу.

– Все сложно и просто одновременно, уважаемый суд, – Петр Петрович сделал над собой усилие и постарался вернуть мягкость своему тону. – Я с восхищением наблюдал за тем, как мои иностранные коллеги добивались того, что благодаря проводимой терапии из пяти-семи личностей у пациентов оставалась только одна, и притом именно та, которая социально допустима и максимально комфортна для пациента. Я попробую объяснить чуть более доходчиво, на тех примерах, которые должны быть вам понятны. Я уверен, что многие из вас видели «Остров проклятых», тот самый психологический триллер с известным Ди Каприо. Так вот, вспомните – его герой, несчастный Тедди, не смог выдержать того, что убил свою сумасшедшую жену, которая поочередно уничтожила их троих детей. Вы помните, что произошло дальше? Его психика перестроилась и, чтобы выдержать удар, стерла эту ужасную историю вовсе. Он был уверен, что его семья погибла при пожаре! Видите, организм сам, понимаете, сам находит для себя выход и сам себя лечит. Нам, докторам, нужно только четко следить за происходящим и правильно направлять пластичную психику наших пациентов. К сожалению, в фильме врач выбрал неверную тактику, и все закончилось лоботомией. Поверьте, удерживая меня здесь и препятствуя моей деятельности, вы лишаете несчастных людей шанса на нормальную жизнь! Хотите еще примеров? Пожалуйста! «Игры разума»! И это уже не просто фильм, это автобиографическая драма! Гениальный математик галлюцинирует всю жизнь. У него воображаемые друзья, которые не растут и не стареют, и важная работа на ЦРУ. Но на самом деле – ничего этого нет, а есть параноидальная шизофрения! Но герой не попадает в сумасшедший дом, а продолжает блестящую математическую карьеру и становится нобелевским лауреатом! А все почему? Потому что подобранный метод лечения оказался правильным! Все эти факты дали мне возможность предположить, что, в принципе, любую личность можно изменить. Вы только представьте, сколько в нашей стране преступников, сколько психически больных людей и других асоциальных элементов, которые тяжелым бременем лежат на наших с вами плечах! Сколько людей могли бы не вредить, а помогать обществу, если только поменять их сознание! А еще подумайте про ни в чем не повинных жертв насилия, про тех, кто не смог смириться с утратой близких или просто не справился с какими-то тяжелыми жизненными обстоятельствами. Держать меня здесь – это преступление против нравственности, это просто бесчеловечно! Врачи могут и должны менять мир, спасать людей, а не запихивать несчастных больных и оступившихся людей подальше от благополучного общества!

Петр Петрович на мгновение замолчал, но вдруг, будто что-то вспомнив, продолжил:

– Уважаемый суд, я не думал, что мне придется говорить настолько личные и болезненные для меня вещи, но я вынужден сделать это, чтобы вам был понятен истинный мотив моего глубокого изучения данной проблематики. Я – четвертый ребенок в многодетной семье. Мать родила последнего ребенка, моего младшего брата, когда ей было уже далеко за сорок. То, что он отличается от всех остальных, было видно сразу. Тогда не ставили точных диагнозов. Говорили, что он идиот или олигофрен. Через год после его рождения наш отец умер. Мать начала пить, и старшей сестре пришлось почти круглосуточно работать, чтобы обеспечить всех остальных. Мои старшие братья категорически не хотели заниматься младшим. Вероятно, надеялись, что он долго не протянет и у нас не будет лишнего рта. Мне же было его жалко. Он был улыбчивым и абсолютно беззлобным. Ластился к любому, кто его не отпихивал. Он почти не умел говорить, больше мычал, но при этом хорошо себя обслуживал и даже справлялся по хозяйству. Лет до четырнадцати с ним не было серьезных проблем. Я знал, что после школы буду поступать в мединститут или, если провалюсь, – в медучилище. Сестра давала мне ежемесячно немного денег, и я рассчитывал, что буду жить на стипендию, а деньги сестры отдавать пожилой соседке, которая согласилась присматривать за больным братом. Однако его половое созревание не дало осуществиться моим планам. Он был рослым и обладал недюжинной физической силой. В то лето, когда я заканчивал школу, случилась трагедия – он изнасиловал девочку-подростка, которая жила в нашей деревне. Конечно, после этого никто бы не позволил ему оставаться жить дома, тем более без присмотра родственников. Брата поместили в психдиспансер. Он прожил там чуть больше года и умер, якобы от сердечной недостаточности. Эта история долгие годы не давала мне покоя. Я был уверен, что качественная медицина и социальная адаптация могли бы многое изменить. Но все мои выводы были основаны на теории. Мне была необходима практика. Я пытался комплексно работать с больными, страдающими подобными расстройствами, но, к сожалению, без согласия начальства я не мог позволить себе применить те тактики лечения, которые казались мне максимально эффективными и целесообразными. Как вы слышали, я пытался заинтересовать своей теорией Олега Аркадьевича, но, к сожалению, безуспешно. Я понял, что не смогу реализовать свои идеи, пока я нахожусь в подчиненном положении от кого-либо. Поэтому, когда у меня появилось подходящее предложение, я согласился возглавить небольшую районную больницу.

– То есть ваш преступный замысел был спланирован заранее? – уточнил прокурор, многозначительно посмотрев в сторону судьи.

– Уважаемый суд! – От раздражения голос Петра Петровича стал неестественно высоким. – Разрешите мне договорить. Мне кажется, что все, что я сказал вам ранее, вы оставили за скобками как нечто совершенно не относящееся к делу. Но оно относится! Оно еще как относится! У меня действительно был замысел, но ни в коем случае не преступный. Сегодня здесь уже упоминалось о мальчике Коле, который работал у нас санитаром. Но вы даже не представляете, в каком состоянии я забрал его из детского ПНД. И не только его. Это же десятки искалеченных детских судеб! Вам ведь ничего не известно, например, о девушке Насте, посудомойке с умеренной умственной отсталостью, которую я взял из того же диспансера, что и Колю. Я не буду рассказывать вам о тех ужасах, которые пережил этот ребенок. Для понимания уровня катастрофы скажу только, что в четырнадцать лет она уже была стерилизована. И пользовались ею не только пациенты диспансера. Мне потребовались годы терапии, чтобы она смогла забыть, что с ней происходило, и поселить в ее сознании несуществующие воспоминания. Так я окончательно убедился в том, что мой подход работает. Но я был очень сильно ограничен в клинических исследованиях. Субъектов экспериментов было ничтожно мало. И кроме того, все они были ментально повреждены.

– Поэтому вы решили заманивать к себе ни в чем не повинных людей и ставить на них свои опыты? – вновь прервал Петра Петровича прокурор.

– Ну, вы меня просто монстром каким-то воображаете! – усмехнулся Петр Петрович. – Конечно, все произошло случайно. Я прогуливался по территории и обдумывал дальнейшие планы, когда заметил, что замок на задней стороне забора нашей больницы открыт. Безусловно, я сразу же закрыл его, ведь у нас режимный объект, и ушел с твердым намерением уволить начальника охраны. Но около беседки я встретил… – Петр Петрович на секунду замолчал, но затем решительно продолжил: – Дмитрия Николаевича с внуком. И даже тогда у меня не было никакого плана оставить его в качестве субъекта исследования. Однако после беседы, когда я узнал, что он разведен, живет один, тяготится тем, что вышел на пенсию и не может работать по специальности, я понял, что не нанесу никому большого вреда, оставив его у себя в качестве пациента. А ведь для научного эксперимента кандидат с абсолютно здоровой психикой представлял огромную ценность!

– То есть, – прокурор выдержал паузу и откашлялся, – вы не просто похитили человека, но еще и подвергли опасности жизнь несовершеннолетнего, усыпив его и отправив в другой город?

– Вы забываете, что я врач. – Глаза Петра Петровича сузились. – Я тщательно рассчитал дозу снотворного, чтобы не навредить ребенку. Затем я перевез его на своей машине в другой город и высадил его на остановке за десять минут до прибытия первого рейсового автобуса. При этом я был поблизости и контролировал, чтобы с ребенком ничего не случилось.

В зале послышался недовольный шепот.

– А как долго вы надеялись держать у себя в заложниках потерпевшего? – задал очередной вопрос прокурор.

– У меня нет четкого ответа, – немного подумав, медленно проговорил подсудимый. – Безусловно, это не могло продолжаться бесконечно. Мое дальнейшее поведение зависело бы напрямую от результатов проводимых исследований. Думаю, что, добившись устойчивых результатов у статистически значимого количества пациентов…

– Позвольте уточнить, что для вас является статистически значимым показателем? – прервала речь подсудимого судья. – Сколько ни в чем не повинных людей должны были заплатить жизнью за проверку вашей теории?

– Уважаемый суд, я, наверное, недостаточно понятно все пояснил! – возмутился Петр Петрович. – Не было никакой угрозы жизни. За исключением так называемого потерпевшего, у меня не было ни одного ментально здорового участника эксперимента. Да и у него могла сложиться вполне счастливая жизнь, если бы мне дали возможность спокойно работать с этим пациентом несколько лет. Вы забываете, в каком состоянии находятся психиатрические лечебницы в нашей стране. Те, кто постоянно проживает в подобных больницах, это уже не люди, а настоящие отбросы общества. Они никому не нужны. От них уже все отказались. И я в своем исследовании как раз стремился к тому, чтобы дать им право на нормальную жизнь. Так вот, отвечая на ваш вопрос о статистически значимом количестве, я могу назвать вам цифру десять. Однако я понимал, что мои знания в этой стране все равно никому не нужны. Мы не признаем пророков в своем отечестве. Мы преклоняемся перед достижениями других. Поэтому я рассчитывал уехать и продолжать работу в том месте, где ее результаты смогут оценить по достоинству.

После выступления Петра Петровича прокурор вновь взял слово:

– Уважаемый суд, позвольте теперь представить вам выписку из Смоленского областного загса. Она во всем подтверждает данные о семье подсудимого, за исключением одного очень важного обстоятельства. Младший ребенок семьи Симоновых действительно был инвалидом с детства, но скончался он, прошу вас обратить внимание, в возрасте шести лет. Очевидно, что шестилетний маленький инвалид не мог никого изнасиловать. А сейчас, уважаемый суд, я прошу вас заслушать показания еще одного свидетеля, который поможет нам ознакомиться с некоторыми эпизодами из так называемой ранней врачебной практики подсудимого. Прошу вашего позволения пригласить Ирину Петровну Орешкину.

В зал вошла полная пожилая женщина с гладко собранным пучком седых волос. Она искоса поглядела на Петра Петровича, тяжело вздохнула, обреченно покачала головой и, поджав ненакрашенные губы, проследовала к своему месту.

– Ирина Петровна, назовите, пожалуйста, вашу девичью фамилию, – начал прокурор.

– Симонова, – коротко ответила женщина, теребя в руках мятый носовой платок.

– Кем вам является подсудимый?

– Родным братом.

– Знаете ли вы, в чем обвиняют вашего брата? – Ирина Петровна кивнула головой, по-прежнему не смотря в сторону Петра Петровича. – Расскажите, пожалуйста, суду о вашем младшем брате Михаиле.

Женщина набрала в грудь воздуха, но выпустила его обратно только после того, как утерла со лба выступившие от волнения и жары капли пота.

– Мишенька был дурачком. Мамка наша умерла вскоре после его рождения. Мы и так тяжело жили, а тут совсем худо стало. Все заботы на меня легли, девок-то у нас больше не было. Старшие братья меня, конечно, жалели, просили сдать Мишу в детдом или куда там убогих детей отправляют, но у меня рука на это не поднималась. Как кровинку-то отдать? Да и к тому же Петя, – Ирина Петровна кивнула в сторону подсудимого, – взялся мне помогать. Он у нас самым ученым был, книжки все читал, врачом хотел быть, ну я и обрадовалась, что помощник появился.

– Ирина Петровна, поясните, пожалуйста, – прервал женщину прокурор, – в чем заключалась помощь подсудимого?

– Ну, сначала-то все хорошо как будто было. Он помогал Мишеньку кормить-переодевать, а потом вот, когда тот подрос… – Женщина осеклась и наконец посмотрела на брата. В ее глазах засверкали слезы. Петр Петрович сидел на скамье и, чуть сощурившись, безучастно смотрел перед собой, как будто речь шла о ком-то постороннем. – Ну а потом он стал что-то странное, нехорошее делать. То привязывал мальца и в лицо ему букварь тыкал, не отпускал, заставлял картинки называть. То требовал приседать и отжиматься. А как Мишка делать-то это мог, если у него мышцы слабые, как вареные макаронины? Мишка мычал только, а Петя все больше распалялся. Ой, больно и вспоминать. То бедного мальца запрещал кормить по нескольку дней, то воду в него вливал, как в бочку. Я, конечно, пыталась Петьку ругать, но он не унимался, клялся, что человека из него сделает. Я глупая была, думала, что он умный, знает, как надо. Потом Петя стал Мишке какие-то лекарства давать. Он после них то вялый, как квашня, то трясучий, как припадочный.

– Сколько было лет вашим братьям на тот момент? – уточнил прокурор.

– Ох, Мишке лет пять уже с небольшим было, а Петя вроде как в институт поступать готовился.

– А откуда подсудимый, который был, по вашим словам, несовершеннолетним, мог иметь доступ к лекарственным препаратам?

– Да знамо как, – пожала плечами Ирина Петровна, – он лет с тринадцати у ветеринара помощником подвизался. Говорю же, всегда хотел врачом стать, книжки читал. Так вот, прихожу я однажды домой со смены, а Мишка на полу белый весь лежит, изо рта пена, и бьется как рыба. Петька рядом стоял. Я на него набросилась, говорю: «Что ж ты, подлец, с ним сделал? Спасай теперь!» Петька чего-то пытался ему вколоть еще, но то ли лекарство не то было, то ли поздно уже – в общем, преставился малец наш. Не уберегла я его. – По пухлым румяным щекам женщины потекли слезы.

– Ирина Петровна, вы помните, что было дальше? – спросил прокурор после короткого молчания.

– А что тут дальше? Я сказала Петьке, чтобы ноги его больше не было. Они оба для меня в тот день умерли.

– Вы больше не общались с подсудимым?

– Нет, я не общалась. Знаю, что брат Семен однажды с ним пытался связаться, денег попросить, но Петя вроде как с ним даже разговаривать не стал.

Когда Ирина Петровна закончила, прокурор попросил подсудимого прокомментировать показания свидетеля, но Петр Петрович ответил, что не готов обсуждать слова выжившей из ума сестры.

Тогда слово вновь взял прокурор:

– Уважаемый суд, только что мы еще раз увидели, как искусно подсудимый подтасовывает факты и вводит всех окружающих в заблуждение. В связи с этим мне не представляется возможным считать мотивы подсудимого хотя бы в какой-то мере благородными или оправданными. Следствие настаивает на исключительно преступном умысле осуществляемых деяний.