Текст книги "Горелое озеро"

Понимаю, что, наверное, несколько озадачила вас, но вы сами знаете, что ваш сын не подарок и мне пришлось многим жертвовать ради его благополучия эти долгие годы».

Растерянная Ирина Леонидовна положила смартфон на стол и закрыла глаза руками, вновь почувствовав себя виноватой. С ней никто не советовался, никто ничего не обсуждал, просто поставили перед фактом, как будто она – пустое место. Родной сын ни слова не сказал матери о своих проблемах. И вместе с тем она чувствовала ледяной укол: «ваш сын не подарок», «пришлось многим жертвовать». Да, Настя опять не преминула заметить, что Володю упустили. И вот теперь все: семья разрушилась.

«Ладно, – Ирина Леонидовна задумчиво растирала виски кончиками наманикюренных пальцев, – зато Володя теперь будет рядом. Может быть, все еще и наладится. Самое главное, чтобы не пил. А там, может, и женится на какой-нибудь приличной женщине. В Москве дефицита в невестах нет. Только вот Лизонька… Как Лизу жалко!»

* * *

Секретарша Верховцевой Карина была признанной красавицей министерства. Мужчины на знаки внимания для нее не скупились. И демоническая слава ее начальницы только добавляла Карине козырей. Чтобы узнать о планах или настроении Верховцевой, служащие, которые в большинстве своем были мужчинами, пытались подольститься к Карине с мелкими подарками и комплиментами. Но именно по этой причине Карину недолюбливали девушки. Общались с ней вежливо, но прохладно.

Поэтому Карина удивилась, когда Люда из отдела планирования уже второй раз подряд пригласила ее выпить кофе. Раньше такого дружелюбия со стороны Люды не наблюдалось. Девушки болтали о модных трендах в макияже, когда Люда небрежно заметила:

– Что-то у косметолога нашей руководительницы в последнее время рука испортилась. Раньше кожа такой идеальной казалась, а сейчас даже синяки небольшие на скулах. Наверное, уколы плохо сделали. Да и мешки под глазами появились.

Карина заметила на себе вопросительный взгляд Люды и немного смутилась:

– Наверное… Я как-то не присматривалась.

Изменения в поведении и во внешности руководительницы были заметны не только Люде. Собранная и пунктуальная, Верховцева стала появляться в департаменте не раньше девяти часов. По возможности она отменяла утренние совещания и засиживалась в кабинете вечерами. Проницательный, чуть прищуренный взгляд стал рассеянным. Казалось, она смотрела внутрь себя. Абонемент в фитнес-клуб остался лежать в летней сумке, хотя октябрь уже подходил к концу. Теперь Верховцева не только обедала, но и ужинала в министерской столовой. Преданная Алина Сергеевна чаще всего оставалась рядом с подругой. И даже свою священную обязанность – забирать из садика маленького внука – она передоверила супругу.

Ирина Леонидовна жертвы не принимала и требовала от Алины Сергеевны уходить домой пораньше, но та упорно качала головой и просто сидела рядом. Слушала, если подруге хотелось выговориться, искренне и немного неуклюже ее утешала и мучительно придумывала, как найти выход из сложившейся ситуации.

В тот день за окном бушевал промозглый ноябрьский ветер. Качественные стеклопакеты не пропускали шум, но гнущиеся во все стороны тонкие ветви рябины во дворе министерства точно передавали картину осеннего ненастья.

На одном из объектов, за который отвечал департамент Верховцевой, обанкротился генеральный подрядчик. Информация об этом поступила вовремя: договор был заключен, но основные работы еще не начались. Кроме того, на столе у чиновницы лежало предложение о выкупе доли крупного частного застройщика. В данной ситуации Верховцевой было проще предложить соответствующему ведомству провести госторги по продаже и как можно скорее забыть о проблемном активе. Однако не все в министерстве были согласны с ее позицией. Непрерывные совещания длились с самого утра. Верховцева пропустила обед и чувствовала неприятное урчание в животе. Еще и давящая боль в голове, которая не снималась даже спазмалитиками. Наконец последнее совещание закончилось. Верховцева победила – она решительно поставила на документе свой росчерк: «Отказать. Дальнейшего развития не предусматривает» и передала объект в комиссию по кадастровой оценке.

Когда Ирина Леонидовна встала из-за стола, стрелки приближались к девяти часам. Она взялась за смартфон, чтобы вызвать водителя – еще час назад отпустила своего секретаря, – но с удивлением заметила, что в окне ее лучшей подруги, Алины Сергеевны, еще горел свет.

«Ах, ну да, отчетный период. Хотя все равно странно. Обычно Аля сдает все своевременно и без проблем», – подумала Верховцева и решила зайти за подругой, чтобы предложить подвезти ее до дома. Когда подошла к кабинету Алины Сергеевны, то услышала из-за двери знакомый оправдывающийся голос:

– Да ты пойми, не могу я ее бросить. И не говори так про нее, никакая она не стерва, а несчастная женщина. Да, именно несчастная. Ее пожалеть надо. Я ведь тебе уже рассказывала, какая у нее беда дома. Ну и что из того, что она сама виновата? Мы все не святые. Ваня, ну как ты не понимаешь, ей ведь даже словом перекинуться не с кем! Да ты что?! Какая от него помощь? Она его боится уже. А сегодня еще и на работе проблемы. Она, конечно, молодцом, держится, но я же вижу, как она на глазах превращается в старуху. Ты сам перекуси чем-нибудь, а я часам к одиннадцати приеду, как ее дождусь.

Верховцева застыла перед кабинетом и, затаив дыхание, слушала разговор Алины Сергеевны с мужем. В голове появился странный гул, и картинка перед глазами почему-то стала расплывчатой. Ей казалось, что она наблюдает какой-то жестокий и неправдоподобный спектакль со стороны. Это все неправда. Жизнь не могла так подло с ней обойтись. Она не старуха! И никто не смеет ее жалеть! Когда Аля положила трубку, Ирина Леонидовна развернулась и, стараясь не шуметь, направилась к лифту.

Володя был уже сильно нетрезв, когда она пришла с работы. Сын пил с бывшим одноклассником, но после его ухода продолжил пить в одиночку. Мать не пыталась с ним спорить – она понимала, что в таком состоянии он вообще не способен к диалогу. Она только просила его остановиться и лечь спать. Но Володя расходился все больше. Он орал, что его мать – продажная чинуша и бесчувственная тварь, которая трактором проходит по чужим жизням. Кричал, что страна навеки обречена сидеть в глубокой жопе, потому что все руководство – это тупые совковые пиявки, типа его мамаши, которые до гробовой доски будут высасывать из бюджета последние деньги.

– Даже не представляешь, как я все ненавижу! – заорал он и распахнул балконную дверь.

Мать бросилась к нему, испугавшись, что он решил покончить с собой, выпрыгнув с балкона, но Володя отбросил ее на диван, схватил с каминной полки ее памятные награды и грамоты и швырнул их вниз, на схваченную морозом ноябрьскую землю. Ирина Леонидовна почувствовала, что задыхается. Она резко поднялась с дивана и скрылась в своей комнате, щелкнув недавно врезанным дверным замком. До боли сжав кулаки, она пыталась заставить себя успокоиться. Но ничего не вышло. Крупные капли слез покатились по пылающим щекам. Она долго не могла заснуть и горько плакала, уткнувшись лицом в свою дорогую ортопедическую подушку.

Утро после пьяного дебоша сына было тяжелым. Ирина Леонидовна полусидя лежала на кровати, закрыв лицо руками. Она понимала, что нужно пересилить себя и дойти до кухни, чтобы достать из аптечки таблетку обезболивающего. «Вот дура, давно же собиралась перенести таблетки в спальню!» – с досадой ругала себя Ирина Леонидовна. Меньше всего ей хотелось покидать свою комнату. После случившегося она боялась заходить в гостиную. Ей был отвратителен тяжелый сладко-кислый запах перегара. Но еще больнее и обиднее было видеть сына, который, напиваясь, обычно не доходил до спальни и засыпал полураздетым или в кресле или на полу.

И вдруг она вспомнила про грамоты. И представила, как они валяются на газоне под окнами. Она жила в этом доме больше двадцати лет, ее знали и уважали все соседи, а тут… Ирина Леонидовна вскочила с кровати, полностью забыв о своей головной боли. Она схватила из гардеробной спортивные штаны, толстовку с капюшоном и поспешно направилась к входной двери, надеясь остаться незамеченной соседями. Володя действительно лежал на полу и громко храпел. Лицо Ирины Леонидовны дернулось, но она сдержалась и быстро прошла в прихожую. Через несколько секунд она уже спускалась по лестнице.

Выскочив на улицу, вздохнула с облегчением: ночью шел снегопад. Очертания рамочек с грамотами чуть проглядывались на припорошенной снегом земле. Ирина Леонидовна шмыгнула в палисадник и быстро собрала в пакет все выброшенные вещи. Поднимая последнюю коробочку с наградной медалью, заметила, что из соседнего подъезда, около которого собрались местные бабушки-старожилки, вынесли табуретки. Еще через несколько мгновений Ирина Леонидовна увидела блестящий черный автобус «Ритуал», стоящий на углу дома. Женщина замерла. Она была уверена, что похороны со сбором соседей и прощанием около дома безвозвратно канули в прошлое. Эта традиция была детским кошмаром маленькой Иры. Она прекрасно помнила, как еще девочкой, возвращаясь из школы, всегда поворачивала обратно, завидев траурную процессию у подъезда.

Из дверей автобуса вынесли гроб и поставили его на табуретки. Старушки стали перешептываться и всхлипывать. Ирина Леонидовна, повинуясь незнакомому манящему чувству, подошла поближе. В гробу лежала маленькая бабулька с поджатыми губами и очень строгим выражением лица. На голове вместо платка был почему-то нелепый розовый берет. Ирина Леонидовна узнала покойную. Она часто видела ее по утрам выгуливающей смешную хромающую дворняжку. Но берет… Она никогда не видела бабульку в этом головном уборе. Но тогда почему этот берет показался ей таким знакомым? И тут она вспомнила, где его видела. В том липком и тревожном сне, после которого получила письмо от Насти с новостью о Володином возвращении. Ирина Леонидовна развернулась и быстро пошла к своему подъезду.

В начале декабря сотрудники узнали, что Ирина Леонидовна Верховцева была экстренно госпитализирована с сердечным приступом. Наиболее любопытные старались выудить у Алины Сергеевны подробности, но она ничего не рассказывала. И каждый вечер после работы спешила к своей подруге в больницу. Только не в кардиологию, а в травматологию, где в одноместной ВИП-палате с сотрясением мозга и сломанной ключицей лежала осунувшаяся и безучастная Ирина Леонидовна.

Из больницы Верховцева на работу не вернулась. Написала заявление по собственному желанию. Предложение хотя бы на время переехать к Алине Сергеевне она категорически отвергла. «Это мой сын и мой крест. Мне одной все и нести», – сухо ответила бывшая чиновница на уговоры подруги.

Идея женить Володю оказалась провальной. Он все чаще и злее пил и все больше уходил в себя. В пьяном угаре он нередко поднимал руку на мать и кричал, что она сломала ему судьбу, заставляя его жить по своим правилам, не любила его жену, и даже не гнушался упреками в преждевременной смерти отца:

– Если бы не бегала, как коза, по своим стройкам, то не пропустила бы мимо ушей его жалобы! Он бы до сих пор живой был! Карьеристка, чинуша одержимая!

Подобные истории повторялись все чаще. Ирина Леонидовна несколько раз звонила Насте в Америку и умоляла ее помириться с Володей, но бывшая невестка была непреклонна: «Ваш сын – вы и разбирайтесь. Мне он уже чужой человек. Я свою лямку оттянула. Теперь ваша очередь. Наверстывайте упущенное».

Алина Сергеевна настойчиво убеждала Ирину Леонидовну разъехаться с сыном:

– Ты ведь можешь ему отдельную квартиру купить. Или сама переехать, если он выезжать не захочет. Ты же в тень превратилась, в старуху! А еще год назад тебе максимум сорок пять можно было дать. Ирочка, ты себя так загубишь. Ну послушай ты меня, пожалуйста.

– Аля, ты не понимаешь, – упрямо повторяла Ирина Леонидовна. – Он сопьется или умрет без меня с голоду. Он же ничего не умеет делать сам! Сначала его бабушка с ложки кормила, потом домработница ему все делала, потом Настя за ним смотрела. Он даже яичницу сам приготовить не может. Но ведь это моя вина, понимаешь? Моя. Я думала: зачем ему бабьи дела, он же мужик. Хотела, чтобы он только учился, искал себя, занимался творчеством, нашел работу, в которой мог бы реализоваться. А видишь, что получилось? Это моя ошибка, и я должна ее исправить…

Однажды Володя вернулся домой молчаливым и злым. Спиртным от него не пахло, но зрачки были сильно расширены. Ирина Леонидовна поняла, что без посторонней помощи вытянуть сына у нее уже не получится. Она взяла с журнального стола пухлую визитницу и скрылась у себя в комнате. Она слышала, как сын кому-то звонил и громко ругался. Ей показалось, что он говорил с Настей. Затем раздался удар и звон битого стекла. Ирина Леонидовна сначала подумала, что Володя разбил зеркало. Потом она вновь вспомнила про балкон и, испугавшись за сына, вышла из спальни. Володя стоял спиной у окна с окровавленной рукой. Услышав шаги матери, он резко обернулся и двумя точными короткими ударами повалил ее на пол.

В глазах потемнело, в ушах появился болезненный разрывающий голову гул. Когда Ирина Леонидовна пришла в себя, Володи рядом не было. Голова была очень тяжелой, но боли не чувствовалось. Внутри разливалось приятное густое тепло. Перед глазами все плыло, зрение не фокусировалось. «Ну ничего-ничего, – успокаивала себя Ирина Леонидовна, – крови нет, скорую вызывать не буду. Как отвратительно все это объяснять. Володя принял какую-то дурь. Его могут забрать… Поспать, поспать бы немного».

Она на ощупь доползла до спальни, но так и не смогла подняться и просто положила голову на покрывало, стоя на коленях перед кроватью. В голове становилось все жарче. Ирина Леонидовна закрыла глаза, и ей почудилось, что она лежит под теплым пушистым пледом, уткнувшись носом в чуть влажные от пота локоны маленькой Лизы. Внучка почему-то опять стала двухлетней малышкой и лежала рядом с бабушкой, чуть посапывая во сне. Ирина Леонидовна с наслаждением втягивала запах детских волос: сладкий, уютный и бесконечно родной.

Хоронили Ирину Леонидовну Верховцеву через неделю. Настя категорически не хотела лететь на похороны. По ее мнению, те обстоятельства, при которых умерла бабушка, были слишком травматичными для детской психики. Но в итоге она сдалась умоляющему взгляду зареванных глаз дочери и взяла ближайшие доступные билеты до Москвы. На похоронах Лиза плакала. Безутешно и горько. И отчаянно пыталась согреть закостенелые пальцы бабушки в своих теплых детских руках.

Порученьице

– Ну, за тебя! Новых вершин и горизонтов! Только вперед и только выше, бро!

Устрицы с охлажденным шабли шли хорошо. Столик был как раз напротив ледяной горки с лобстерами и камчатскими крабами. Художественную выкладку fruits de mer дополняли цветки коралловой фрезии и разноцветные дольки цитрусовых.

В зале было шумно. Нарядные дети, похожие на глянцевых Джорджа и Шарлотту Кембриджских, радостно прыгали вокруг ледяной витрины, стараясь незаметно вырвать ус или глаз у навеки застывших гадов. Подозрительно одинаковые девушки с матовыми надутыми губами тянули старушку «Клико» и с проницательностью сотрудников ДПС трассы «Дон» высматривали подходящих жертв. Жертвы уже расслабились и добродушно смеялись, опустошая один бокал за другим, расстегивая при этом верхние пуговицы английских рубашек и ослабляя на несколько отверстий ремни с известными логотипами. Пятница была в разгаре.

– Лех, ты красавчик, как ни крути! Я в этом болоте за десять лет не видел такого промоушена! Видно, ты к Сергеичу подход какой знаешь. Как только ты с его «Панамерой» парковаться начал, я сразу подумал, что неспроста. Так, глядишь, и в Давос тебя пригласит!

Мужики громко заржали.

– Чем можем, тем и работаем, – парировал довольный виновник торжества, – я вот головой иногда пытаюсь!

– Леш, я тебе как старший по возрасту говорю, ты не расслабляйся, – поднял бокал седой мужчина в очках в тонкой оправе. – Ты привык к другой логике, а у нас тут ничего быстро не решается, люди закостенели. Это с виду мы такие продвинутые и цифровизированные. Хлебнешь еще с этим объединением. Помни, без бумажки и формализма здесь ничего не делается. Так что двигай горы, но плечи не сломай!

– Семен Василич, вы, как всегда, без нравоучений не можете, – снисходительно улыбнулся Алексей. – Не переживайте, не подведу. Опытный! Я же не только в буржуйских фирмах работал. Справлюсь. Так, ребята, не напиваемся сразу, у нас еще культурная программа впереди!

Пафосный вечер перетек в клубную ночь с похмельным и тяжелым послевкусием. Днем голова Алексея, только что назначенного директора по зарубежным инвестициям крупного банка с государственным участием, раскалывалась. Никакие таблетки не помогали. Боржоми тоже. Спорт отменился. Болело, казалось, все. Планов на первый рабочий день в новом статусе строить тоже не получалось. Мысли роились, перетекали одна в другую и растворялись. Экран айфона, хоть и был поставлен на минимальную яркость, слепил слезящиеся глаза. Алексей машинально листал соцсети, не дочитывая ни один пост до конца.

Крупный иностранный банк недавно совершил слияние с полугосударственной махиной. Ну как слияние… Скорее, был поглощен. Однако с обещаниями счастливой совместной жизни и взаимовыгодного сотрудничества. Так называемое win-win solution. Портфель клиентов-продуктов расширился. И все вместе должны идти в светлое будущее.

При слиянии схожих по функционалу отделов и направлений ключевые посты отдавались сотрудникам старорежимным, а руководители бывшего иностранного банка в лучшем случае становились заместителями. Кому-то даже доставалась приставка «первый». На удивление, Алексею, выходцу из поглощенного банка, удалось не только не потерять в должности, но и возглавить целый департамент гиганта-поглотителя. Сказались не столько связи и амбиции, сколько уникальные для консервативного гиганта технологии. Направление цифровизации было далеко не самым значимым. Скорее играло рекламно-маркетинговую роль: вот, говорят, что мы несовременные и неповоротливые, ан нет, смотрите – прогрессивные и идем в ногу со временем.

Утро выдалось тяжелым и у Геннадия. Он всегда вставал в одно и то же время без будильника. Понедельник или суббота – в семь утра Геннадий выходил из ванной, заваривал чай с ромашкой и жарил яичницу из двух желтков. Но на этот раз непонятная едва ощутимая тревога разбудила Геннадия раньше – на часах не было еще и половины шестого. Солнце неприятно слепило. Мужчина брезгливо поморщился, проклял про себя в сотый раз медведевскую реформу вечного зимнего времени и пошел на кухню. Чаю не хотелось. Яичницы тоже. Геннадий открыл холодильник: творог обезжиренный, йогурт натуральный, микояновская «Докторская», свежая клубника и вчерашняя овощная запеканка с брокколи. Категорически ничего не хотелось.

Семнадцать лет в банке. Четыре повышения. Грамота почетного банковского служащего. Работа под руководством самого бессменного Константинова. И тут такой удар. В подчинение какому-то пришлому молодчику в узких брючках. Геннадия даже передернуло. «Нет, друг, – грустно сказал он сам себе, – хочешь не хочешь, а чаек с ромашкой надо заварить. И валерьяночки добавить…» Геннадий решил, что поесть все-таки необходимо. Чтобы отвлечься от самого процесса еды и преодолеть легкую тошноту, которая всегда накрывала его в моменты волнения, он открыл «Большое, малое и человеческий разум» Пенроуза и стал завтракать.

В девять проснулась Лариса. Она удивленно посмотрела на мужа, который уже успел помыть посуду и заканчивал разбор вещей в гардеробной.

– Ты чего сегодня такой хмурый? Со сметой рабочие что-то натворили?

– У меня не натворишь. Копейка в копейку сошлось с тем, что на проекте было, – недовольно, хотя и не без гордости ответил Геннадий.

– Ох, Гена, какой же ты у меня молодец все-таки! – Лариса игриво прижалась к мужу.

Но Геннадий машинально поцеловал жену в лоб и попросил:

– Лара, у нас тренировка в десять, давай собирайся, неудобно, когда человек ждет.

– Ну хорошо-хорошо, но мы и не опаздывали ни разу… – Лариса озадаченно посмотрела на супруга и пошла в ванную.

* * *

– Алексей Дмитриевич, – доложила секретарша, – к вам Геннадий Петрович Смолкин хотел попасть сегодня. Сможете принять?

– Да, Лена, посмотри, когда есть свободное окно после обеда, и пригласи.

«Как нелепо на нем смотрится пиджак», – промелькнуло в голове у Алексея, когда Геннадий нерешительно появился в дверях кабинета.

– Алексей Дмитриевич, – Смолкин клацнул кончиком языка о верхнее небо. Он никак не мог отделаться от этой привычки в минуты волнения. – Вы тут порученьице мне расписали. А не обратили внимания, что это деэспешечка. Ну, для служебного пользования. У нас не положено с конфиденциальными документами так открыто обращаться. Как бы проблем не вышло. Вы лучше сами наших безопасников предупредите, что ошиблись по неопытности.

– Да, точно, – рассеянно ответил Алексей. – Спасибо, Геннадий, что предупредили. Вы только за этим пришли?

– Да это ж не безделица какая, Алексей Дмитриевич! И вы тут еще напутали немного в документе. – Смолкин опять клацнул языком. – Вы расписали его как служебную записку, а это распоряжение у нас называется.

– Геннадий, спасибо, обязательно разберусь с терминологией. И вы меня просто Алексеем можете называть. Отчество не обязательно.

– Помилуйте, Алексей Дмитриевич, что же это за панибратство получается, у нас тут не принято, форма – она всему голова. – Геннадий издал короткий смешок и вышел из кабинета.

Осенью готовилась презентация для совета директоров банка. Департаменту Алексея отводилось всего несколько слайдов. Но он на свой страх и риск убедил курирующего вице-президента позволить выступить с отдельной презентацией. Алексею было важно поднять статус своего подразделения и показать потенциальную прибыль при достаточном финансировании данного направления.

Стандартная информация о реализованных кейсах, RoI, аналитика данных по первой десятке конкурентов были уже собраны. Хотелось показать более глубокую проработку и понимание возможных преимуществ. Для этого Алексей решил подготовить статистику по цифровому развитию крупнейших международных банков. Времени на это было немного, а работа предстояла достаточно сложная и кропотливая. Помня о скрупулезности и хорошем знании английского языка своего зама Геннадия Смолкина, Алексей решил доверить эту работу именно ему. Вспомнив о формализме своего заместителя, Алексей подумал, что письменная постановка задачи будет уместнее. Да и неправильная интерпретация становится практически невозможной.

На письмо-поручение пришла отбивка о начавшемся отпуске, однако через пару минут WhatsApp Смолкина известил, что задача принята и будет сделана через неделю. До презентации оставалось десять дней.

Через неделю Алексей получил красивый файл pptx в корпоративных тонах, состоящий из одного слайда. Слайд сообщал, что данная деятельность стала рутинной для мирового банковского сообщества и не приносит очевидных финансовых результатов.

Алексей в бешенстве вызвал Геннадия, чей отпуск только что закончился.

– Это, простите, как понимать? Вы плохо читали мое письмо? Вам была непонятна задача? Что вам мешало написать и попросить уточнений?

Геннадий сглотнул, подавив нервный спазм, и нарочито простодушно ответил, клацнув языком о верхнее небо:

– Алексей Дмитриевич, как что помешало? Я же в отпуске был. Оформил, как и полагается, за две недели. И внес даты в график отпусков отдела кадров еще в прошлом году. Все как полагается… по форме… Но несмотря на отпуск, я все-таки потратил личное время и подготовил бумагу по всем правилам.

– По каким еще правилам?! Я же просил конкретные цифры, показатели, предпосылки и условия, в которых развивались и формировались продукты! Зачем мне никчемный слайд о том, что всем и так известно?! – Алексей уже не мог сдержать злости.

– А вы на меня, Алексей Дмитриевич, голос не поднимайте! – Зеленая вена взбухла на худой бледной шее Смолкина. – Я вам не мальчик, я семнадцать лет здесь проработал и знаю, как тут все делается. Я десять лет сам на эти доклады хожу. Вам три минуты на все дадут. И никто не будет слушать ваши изыскания. Разрешите откланяться!

Времени на доработку было совсем мало. Алексей пытался собрать всю необходимую информацию самостоятельно и даже смог многое найти и свести. Однако получилось достаточно скомканно и неубедительно. Презентация прошла неплохо, но никто из совета директоров не обратил должного внимания на представленные материалы. Вице-президент даже удивился, зачем Алексею потребовалось делать отдельный доклад, а не ограничиться парой слайдов.

Напряжение между руководителем и его замом росло. На Геннадии это противостояние тоже заметно отражалось. Он совсем потерял аппетит и даже дома ходил, погрузившись в свои мысли, пришептывая что-то нечленораздельное. Заботливой Ларисе все же удалось разговорить мужа. Она долго думала о сложившейся ситуации, навела насколько могла справки об Алексее и его положении в банке и решила убедить мужа попробовать наладить отношения с руководителем. Хотя бы временно. До подходящего момента.

В конце августа проходило выездное корпоративное мероприятие. Обед в шатрах, джаз-банд и спортивные конкурсы на природе. После приветственной части и торжественного обращения руководства Алексей остался в шатре с несколькими коллегами. Он с удивлением увидел, как к нему пружинистой походкой направляется Геннадий, одетый в обтягивающие белые шорты, в носках до середины икры. «Секс-символ восьмидесятых, блин», – раздраженно подумал Алексей и вопросительно поднял брови. Раздалось знакомое клацанье:

– Алексей Дмитриевич, разрешите присоединиться. Может, вам прохладительного чего-нибудь принести? Аперольчик вот знатненький.

– Спасибо, Геннадий. Я сегодня минералку. Голова болит. Присаживайтесь. Я смотрю, вы в приподнятом настроении.

– Ну праздник же! Не работа. Это, знаете, выражение есть такое: «Работа, работа, ты не бойся. Я тебя не трону!» – Геннадий заливисто засмеялся своей шутке. – Кстати, а знаете, как зайца от зайчихи отличить? – продолжил он.

– Представления не имею, – ответил Алексей, с искренним удивлением смотря на своего зама.

– Так легко же! Побежал – значит, заяц, а побежала – так зайчиха!

– А вы юморист, однако. Расскажу своему племяннику. Ему как раз должно понравиться.

Геннадий не почувствовал сарказма и, воодушевившись, продолжил:

– А вот это уже не для детей: приходит, значит, сантехник унитаз чинить; копается там, копается, а потом как возмутится: «Да что ж у вас за грязь такая?! Гадите ли вы туда, что ли?»

Весь праздник Алексей провел в компании Геннадия Смолкина, который успел рассказать про ремонт своей дачи, про собаку Альму, про незаконченную пока докторскую и про много чего еще.

Сославшись на срочные дела, Алексей предпочел уехать намного раньше окончания мероприятия. Уехал задумавшимся и озадаченным. Навязчивое и неожиданное поведение Геннадия сильно его насторожило.

Первым, кого он увидел на следующий день рядом с дверью своего кабинета, был улыбающийся Смолкин.

* * *

Дом стоял почти на пляже. От полоски серого песка, перемешанного с мелкой галькой, его отделяла лужайка с садом из персиковых и гранатовых деревьев. И еще грецкий орех. Дом был небольшой. Оливкового цвета с черепичной крышей. Гостиная, столовая и две спальни. Алексей купил этот участок прежде всего из-за этого сада. «Это ведь мечта, – говорил он, – поздней осенью, когда в Москве выпадает снежная слякоть, собирать гранаты и орехи в собственном саду!»

Оле сад тоже нравился. А вот дом казался слишком маленьким. Она подсознательно представляла в нем их общих детей. Если они будут. Когда они с Алексеем поженятся. То есть если они поженятся. И еще ей было непонятно, зачем покупать дом рядом с общественным пляжем. Ладно персики – мечта детства, но не мечтать же об орущих младенцах и жирных немецких тетках, загорающих топлес. Да и русских в последнее время на Кипре стало как-то неуютно много.

– Знаешь, я уже и сам пожалел. Раньше мне, наоборот, нравились эти детские крики по утрам. У меня же не было отца. Мама все время работала, чтобы прокормить нас с сестрой. И каждое лето отправляла нас к бабушке на Азовское море. Поселок был на самом берегу, рядом с пионерским лагерем. Я просыпался обычно поздно, часов в одиннадцать, вожатые уже выводили детей на море. И за окном слышался многоголосый счастливый детский рев. И я просто лежал в постели и улыбался. От того, что не надо никуда идти, не надо рано вставать, не надо разогревать себе завтрак. Бабушка уже испекла оладьи, и впереди только море и развлечения. Поэтому я и купил этот дом. Чтобы летом слышать крики детей и знать, что жизнь удалась. Но сейчас уже башка от этого крика болит, и ночные пьяные вопли с пляжа достали. Да и жара стоит невыносимая.

– Ты стал какой-то дерганый. Как будто ты есть, а как будто и нет. Тебе говоришь, а ты почти не реагируешь. Леш… У тебя кто-то появился?

Оля долго не решалась задать этот вопрос. Она с ужасом представляла, что произойдет, если ответ будет положительным. Она уже видела себя зареванной с чемоданом вещей в аэропорту Ларнаки. Но больше тянуть с вопросом она не могла. Ожидание было еще мучительней.

– Да нет, зай, ты что? Херня просто на работе. Достало все.

– Это правда? Вот честно-честно? Скажи, о чем ты сейчас думаешь? Только правду.

– Оль, я думаю, что меня реально все достало. Что тупоголовые формалисты сидят на заднице ровно и ничего не хотят делать. Лишь бы ничего не менялось. Бумажку пишут на бумажку. И все зашибись.

– Ты правда так нервничаешь из-за работы? Ты чего, Леш? Ты ведь большой начальник. Уволь этих бездельников и даже в голову не бери.

– Оль, давай не будем. Ты все равно не поймешь. Это не бездельники. И их просто так не уволишь. Это система. Мини-модель того, как мы вообще живем в нашей расчудесной стране.

* * *

– Извини, Лариса, задержался у Семена Васильевича. Я, кстати, звонил тебе два раза, чтобы предупредить, но ты не ответила. И СМС еще в дороге послал, чтобы не волновалась. Погода отвратительная. Дождь не перестает. Даже в выходные пробки.

Геннадий аккуратно снял ветровку, чтобы не разбрызгивать капли дождя в прихожей.

– Ой, извини, не услышала. В ванной долго была. Ну как твоя диссертация? Что Семен Васильевич говорит, есть шансы в следующем году защититься?

– Да шансы-то есть… Он мне другую интересную вещь рассказал. Он же академик, двадцать лет трудится в университете, на конференции ездит, в общем, человек известный. И уже не первый год в партии состоит. А сейчас это дело возрождаться стало. Ну, особенно в таких государственных и окологосударственных кругах. Так вот, он мне тоже предложил вступить. Ну, на всякий случай. И для защиты полезно, да и в работе не помешает.