Текст книги "История политических и правовых учений. Курс лекций. 2-е издание. Учебное пособие"

Итак, счастье государства заключается в его стабильности и отсутствии раздоров, счастье сословия в том, оно исполняет свою роль, а счастье отдельного человека в том, что он делает ту работу, которая соответствует его природе, т. е. занимает должное место в разделении труда. Таково наилучшее, совершеннейшее государство.

§ 4. Образ царственного мужа

Роли выдающихся людей специально посвящен диалог «Политик», в котором рисуется образ политика, истинного правителя, царственного мужа.

Царственный муж обладает высшим знанием, знанием о том как властвовать над людьми. Он наделен абсолютной властью в государстве, но он не тиран. Напротив, властвование царственного мужа «справедливое и мягкое», тираны же правят «насильственно и несправедливо». Политическое искусство сродни искусству ткацкому, утверждает Платон. Царственный муж как бы сплетает различные виды добродетели и делает государство гармоничным и единым. Он является воплощением разума, попечителем своего народа и всегда ведет себя правильно. «Из государственных устройств то необходимо будет единственно правильным, в котором можно будет обнаружить истинно знающих правителей, а не правителей, которые лишь кажутся таковыми; и будет уже неважно, правят ли они по законам или без них, согласно доброй воле или против нее, бедны они или богаты…» (Политик. 293d).

Как же распознать царственного мужа? Платон сравнивает его с пчелиной маткой, люди-пчелы сразу узнают его, как только он появится. Появившись, царственный муж начнет править по своему собственному разумению. Ограничивать его какими-то законами просто нелепо, запрещать ему то, что он считает нужным, просто смешно. «Ну а если кого-то насильно заставят вопреки писаным и неписаным отечественным законам делать другое, то, что лучше и прекраснее прежнего, как должно звучать для таких людей порицание подобного рода насилия, коль скоро они хотят, чтобы оно не превратилось во всеобщее посмешище? Не следует ли им говорить что угодно, кроме того, что насилуемые потерпели при этом от насилующих зло, позор и несправедливость?» (Политик. 296d).

Платон сравнивает царственного мужа с врачом, которому позволительно ради здоровья причинять боль, лишь бы лечение шло на пользу, и с кормчим, для которого главное – блюсти пользу судна и моряков. Польза – вот мерило справедливости для Платона. Причем, повторим, польза не отдельного человека или сословия, а государства в целом. И медицина, и управление судном, и властвование в государстве – особое искусство, а сила искусства выше силы законов. «И пока, руководствуясь разумом, правители во всех делах соблюдают одно великое правило, они не допускают погрешностей: правило же это состоит в том, чтобы умно и искусно уделяя всем в государстве самую справедливую долю, уметь уберечь своих граждан и по возможности сделать их из худших лучшими» (Государство. 297b).

Однако царственные мужи появляются редко, поэтому Платон поясняет, как обходиться без них: «Но коль скоро в городах не рождается, подобно матке в пчелином рое, царь, тотчас же выделяющийся среди других своими телесными и душевными свойствами, надо, сойдясь всем вместе, писать постановления, стараясь идти по следам самого истинного государственного устройства» (Политик. 301е).

Такое устройство будет самым правильным и прекрасным после первого наилучшего. Законы будут обязательны и для подвластных, и для правящих. Наличие и соблюдение законов в этом случае являются критериями, отличающими правильные формы государства от неправильных: монархия противостоит тирании, аристократия – олигархии, демократия, основанная на законах, – демократии беззаконной. Крайности здесь составляют монархия и демократия. Причем законная монархия – лучшая из правильных форм, а беззаконная демократия – лучшая из неправильных. Так существуют, заявляет Платон, семь форм государства: наилучшая, где правит царственный муж, и еще шесть – три правильные и три неправильные. Под конец жизни Платон создает образец восьмой формы государства, и она следует за наилучшей. В ней господствует закон и порядок.

§ 5. Идея совершенного государства: вторая утопия

Прежде всего отметим, что данная концепция отнюдь не отрицает идей, высказанных Платоном в «Государстве». Просто проблема происхождения государства обернулась иной стороной.

Происхождение государства Платон представляет теперь следующим образом. Множество государств возникало и гибло. Род человеческий почти весь исчезал и вновь нарождался. Приобретенные навыки и умения забывались и вновь приобретались людьми. Живущие сегодня – это те поколения, которые появились уже после потопа. А разнообразные искусства стали зарождаться совсем недавно: тысячу или две тысячи лет назад. Поначалу людей было немного. Всем всего хватало, поэтому они относились друг другу весьма доброжелательно. Не было ни бедных, ни богатых, так как не было ни золота, ни серебра. А раз не было бедности и богатства, то не было и зависти, ревности, наглости, хитрости. По сравнению с людьми нынешними они «были более цельными и мужественными, а вместе с тем и более рассудительными и вообще более справедливыми» (Законы. 679b – с). У них сложился некий вид государственного устройства. Платон называет его династией, что тождественно власти отцовской. В законах эти люди не нуждались, они подчинялись обычаям и так называемым дедовским законам.

Постепенные изменения начались по мере умножения человеческого рода. Мелкие человеческие сообщества начали объединяться в более крупные. Однако поскольку каждое мелкое сообщество уже имело свои «законы» (обычаи), постольку вскоре встал вопрос об общем законодательстве. Возможное решение проблемы было только одно – поручить кому-либо создание законов. Поэтому были избраны некоторые лица, чтобы они «рассмотрели все узаконения, выбрали из них те, которые им больше понравятся, и, ясно их изложив, представили бы на общий совет предводителей и вожаков, игравших роль царей народов. Сами они должны были получить наименование законодателей, назначить должностных лиц, а государственный строй изменить, введя вместо династий аристократический образ правления или какой-либо род царской власти» (Законы. 681d). Итак, изначально были установлены совершенные или, по крайней мере, правильные формы государственного устройства. А затем началась постепенная их порча.

Первая причина извращения власти – неправильное воспитание детей правителей, к которым должна перейти власть. Дети, как правило, не обладают достоинствами отцов. Вторая причина – излишняя концентрация власти в одних руках. Аргос и Мессена погибли именно поэтому, Лакедемон же процветает, поскольку избежал этого недостатка. Царская власть там рассредоточена между двумя царями, герусиями и эфорами (Законы. 692). Благодаря этому удалось избежать крайностей, которые свойственны Афинам (стремление к излишней свободе) и Персии (стремление к крайнему деспотизму). Персы слишком урезали свободу, а афиняне дошли до бесстыдства. А общая причина, причина причин – склонность человеческой природы к извращению. Сказанное касается и властвующих, и подвластных. Лекарство от этой болезни – следовать середине: «Если ввести и там и тут некоторую умеренность, в одном из них ограничить власть, а в другом свободу, тогда, как мы видели, в них наступит особое благополучие» (Законы. 701е).

Платон обсуждает три, так сказать, предварительных вопроса по поводу создания совершенного государства: географическое положение государства, его социальный и этнокультурный состав и личность основателя или реформатора государства.

Государство следует основывать подальше от моря в гористой местности. Это необходимо для того, чтобы было меньше соблазнов: «море наполняет страну стремлением нажиться с помощью крупной и мелкой торговли, вселяет в души лицемерие и вредные привычки, и граждане становятся недоверчивыми и враждебными как друг по отношению к другу, так и к остальным людям» (Законы. 705). К тому же море способствует появлению большого числа иностранцев, которые вредно влияют на образ мыслей и жизни граждан. Наконец, близость к морю приводит к созданию флота, а матросы далеко не лучшие люди. По роду профессии они развращены больше других.

В том случае если организуется колония, то надо учитывать этнокультурный состав населения. Платон пишет: «единство племени, языка, законов, общность жертвоприношений и других подобных обычаев способствуют дружбе, однако в этом случае нелегко принимаются чужие законы и иное, чем на родине, государственное устройство… С другой стороны, когда разноплеменные поселенцы стекаются воедино, они, быть может, более расположены повиноваться новым законам, но трудно создать среди них единодушие – так, чтобы по пословице, относящейся к лошадям, вся упряжка шла на едином дыхании, это требует долгого времени» (Законы. 708d). Платон не дает тут конкретных советов. Действовать нужно по ситуации.

Кто же может выступить создателем идеального государства? Наиболее успешным реформатором является тиран. Вместе с тем тирания, как мы знаем, – самый развращенный вид государственного устройства.

Дело в том, что тиран – это правитель, обладающий абсолютной властью, он принимает единоличные решения, быстро и легко проводит их в жизнь. Как правило, тиран действует исходя из своих корыстных, эгоистических интересов, он не мудр. Но тирана можно изменить. В этом Платон твердо убежден. С этой целью он трижды ездил к сиракузским тиранам. «Дайте мне государство с тираническим строем! – восклицает Афинянин. – Пусть тиран будет молод, способен к учению, мужествен и от природы великодушен…» (Законы. 710). Платону так и не довелось встретить великодушного тирана, однако и теоретический, и практический вывод из его рассуждений однозначен: для успешного проведения реформ необходима авторитарная власть.

Совершенное государство насчитывает пять тысяч сорок человек. Платон, поклонник Пифагора, утверждает, что это самое подходящее число. Оно делится на все числа от двух до десяти. Но главное все же другое: государство должно быть легко обозримо, граждане должны знать друг друга: «Для государства нет более великого блага, чем близкое знакомство граждан друг с другом» (Законы. 738е). Полис – это общение знающих друг друга людей, поэтому число граждан увеличивать нельзя. Для регулирования деторождения устанавливаются специальные законы, а если все-таки число жителей превышает установленный предел, лишних следует отселять в колонии.

Собственность в этом государстве допускается. Более того, все граждане получают по жребию земельный надел, который, впрочем, продолжает считаться собственностью государства, а купля-продажа земли запрещается. Также запрещается хождение золота и серебра. Однако существование монеты неизбежно, поскольку Платон понимает, что иначе даже ограниченный товарообмен невозможен. Монета действительна только внутри страны, иностранная монета запрещается. Запрещается также ростовщичество.

Чрезмерного богатства и чрезмерной бедности быть не должно. Самые богатые богаче самых бедных не более чем в четыре раза. Вместе с тем количество имущества в руках граждан определяет политико-правовой статус гражданина.

В зависимости от размера имущества граждане делятся на четыре класса. Каждый класс играет свою роль в формировании органов власти. Все, кто носит оружие или прежде принимал участие в войнах, путем сложных многоступенчатых выборов избирают правительство, состоящее из тридцати семи правителей в возрасте от пятидесяти до семидесяти лет. Их полномочия продолжаются в течение двадцати лет. Они называются стражами законов. Избираемы также и военачальники, причем система выборов не менее сложна, чем у гражданских должностных лиц. Например, стражи законов выдвигают кандидатов на должность стратегов, носящие оружие принимают участие в голосовании. Трое получивших большинство голосов становятся стратегами. Все остальные командиры также избираются каждый своим способом.

Очень важную роль играет совет, в который каждое из четырех сословий избирает девяносто человек. Первые три класса обязательно участвуют в голосовании, представители четвертого класса участвуют по желанию. Первоначально каждый класс избирает сто восемьдесят человек. Затем путем жребия определяются те девяносто граждан, которые будут входить в совет в течение года. Члены совета делятся на двенадцать частей и исполняют свои обязанности соответственно один месяц. Обязанности их довольно расплывчаты. Они обеспечивают внешние сношения и спокойствие внутри государства.

Платон полагает, что предложенная им структура власти и процедура выборов позволяют создать некий серединный строй между монархическим и демократическим и таким образом избежать крайностей.

Платон не был бы самим собой, если бы ограничился лишь описанием высших органов власти. В совершенном государстве все должно находиться под надзором. «Пусть по мере сил ничто не остается без надзора», – пишет Платон (Законы. 760b). В результате появляется огромный бюрократический аппарат. Неокоры наблюдают за порядком в храмах, астиномы – на улицах, агораномы – на рынках, агрономы – за порядком распределения земель, фрурархи надзирают за безопасностью и т. д. Все сферы жизни и даже игры находятся под наблюдением особого должностного лица. При этом ни одно должностное лицо не действует произвольно. Должностные лица следуют раз и навсегда установленному закону. Закон властвует над ними, а не они над законом.

§ 6. Учение о законах и суде

В отличие от диалога «Государство» в диалоге «Законы» речь идет именно о юридических законах. Означает ли это, что в конце жизни взгляды Платона изменились? Ответ однозначный – нет. Если «Государство» – сочинение в значительной части философское, именно в нем окончательно оформляется учение об идеях, то «Законы» – сочинение практическое. В нем исследуются пути создания лучшего из возможных в чувственном мире государства. Никакого противоречия между этими диалогами нет. Оба государства основаны на разуме. Только в первом случае разум в лице царственного мужа-философа правит непосредственно, а во втором – воплощаясь в законе. Закон Платон определяет следующим образом: «Над всем этим (над всеми проявлениями полисной жизни. – И. К.) стоит разум, решающий, что из них лучше, что хуже; он-то, став общим установлением государства, получает название закона» (Законы. 644d).

Итак, закон есть разумное, имеющее общий характер установление государства. Законы сочетают два способа воздействия на поведение людей: убеждение и принуждение. Закон, основанный только на принуждении, Платон называет тираническим. Истинный закон должен содержать вступление – «увещательное рассуждение». «Подобное увещательное рассуждение, – пишет Платон, – законодатель приводит ради того, чтобы те, кому он дает законы, благосклонно приняли его предписания (а это и есть сам закон) и вследствие этой своей благосклонности стали бы более восприимчивы» (Законы. 723). Но увещательное рассуждение «может быть названо только вступлением, но не смыслом закона» (Законы. 723). Смыслом закона является предписание, имеющее принудительный характер. Хотя природе власти и подчинения «соответствует не насильственная власть закона, но добровольное ему подчинение», но все же принуждение является сущностной характеристикой закона (Законы. 690с). Это объясняется изначально порочной природой человека.

Платон рассказывает очередной миф, суть которого заключается в том, что люди – всего лишь куклы-марионетки в руках богов. Нити, прикрепленные к ним, тянут их в разные стороны: то к пороку, то к добродетели. Человек столь ничтожен, что сам понять этого не может. Он не понимает, что есть некая золотая нить разума, которой и надо следовать, «а это и есть златое и священное правило разума, называемое общим законом государства» (Законы. 645). Таким образом, законы должны заставить человека вести правильную добродетельную жизнь. Вместе с тем Платон не забывает, что это государство лишь подражает наилучшему, тому, в котором правят не законы, а царственные мужи. Указания царственного мужа могут носить персонифицированный характер: они являются приказами, обращенными к конкретным людям, и учитывают особенности конкретной ситуации. В этом одно из основных преимуществ царственного правления. Закон же носит слишком общий характер, он адресован ко всем сразу и не дает точных указаний каждому в отдельности (Политик. 295). Это сложная и трудно решаемая проблема. «В самом деле, в частной и в семейной жизни каждого человека есть много мелочей, совершающихся не на виду у всех; здесь под влиянием личного страдания, удовольствия и вожделения легко возникают явления, противоречащие советам законодателя, почему нравы граждан оказываются разнообразными и непохожими друг на друга, а это беда для государства» (Законы. 788b).

Платон, воспитанный в афинских правовых традициях, как и все его сограждане, отлично понимает, что «разнообразные мелочи» не подлежат законодательному регулированию. «Однако было бы неблаговидно и вместе с тем непристойно давать тут законы и устанавливать наказания, настолько явления эти незначительны, хоть и часты. С другой стороны, если люди привыкнут поступать противозаконно в часто повторяющихся мелочах, то это приведет к гибели и порче самих законов, пусть и установленных в письменной форме» (Законы. 788).

Рассуждая на эту животрепещущую тему, Платон делает ряд выводов. Начинать нужно с воспитания граждан в уважении к существующим законам. Создавая законы, законодатель должен учитывать местные условия жизни – географические и климатические. Следует помнить, что правила поведения заключаются не только в законах, но в обычаях и привычках людей, в «дедовских» законах. Афинянин говорит по этому поводу Клинию: «Мы, Клиний, должны с этим считаться; поэтому тебе нужно всячески укрепить новое государство, не упуская по возможности ни великого, ни малого из того, что называется законами, обычаями или привычками. Ибо все это связует государство; ни одно из этих начал не может быть прочным без другого» (Законы. 793d). С этими положениями трудно не согласиться, однако Платону они кажутся недостаточными. В любом случае закон оставляет слишком много места для проявления своеволия. Платон неустанно борется с общим характером закона, он хочет все более и более его детализировать. Неразумному человеку опасно доверять принятие самостоятельных решений. Чем меньше он думает, тем лучше. Поэтому на каждый случай должно быть правило, следует добиться максимальной урегулированности жизни. Вот, например, какие законы предлагает издать Платон: «…кормилиц мы под страхом наказания принудим законом постоянно выносить младенца в поля… кормилицам надо остерегаться, как бы молодые дети не искривили свои члены…», и т. д. (Законы. 789е). Он предлагает эти законы «с улыбкой», шутя. Но в каждой шутке, как мы знаем, есть доля истины. Иначе говоря, чем больше законов, тем лучше. Любой поступок человека должен быть регламентирован, должен быть установлен распорядок всей жизни. Причем «назвать ли это законом или обычаем – безразлично» (Законы. 808).

Зачем нужна такая казуистика? Закон по мере возможности компенсирует отсутствие царственного мужа, подражая тем точным и конкретным указаниям, которые он давал бы, находясьвласти. Цель закона та же, что и у царственного мужа – полное подавление индивидуальности и достижение максимально возможного единства среди граждан государства. «Словом, пусть человеческая душа приобретает навык совершенно не уметь делать что-либо отдельно от других людей и даже не понимать, как это возможно» (Законы. 942). Ведь надо не только создать совершенное государство, но и предотвратить его порчу, которую несет любое, даже малое изменение, «новшество», как любил говорить Платон. Закон, подавляя любое проявление «своеволия» человеческой индивидуальности, является заслоном для изменений. Платоновское законодательство поэтому незаметно, но верно теряет правовой характер и превращается в систему наставлений, запретов и репрессий.

Отношение к закону определяет и роль, отводимую суду в утопиях Платона. В диалоге «Государство» Платон высказывается о суде и людях, обращающихся в суд, резко отрицательно. Хорошо воспитанный гражданин не нуждается ни в судьях, ни во врачах, ибо у него здоровая душа и здоровое тело. «Какое же ты можешь привести еще большее доказательство плохого и постыдного воспитания граждан, если нужду во врачах и искусных судьях испытывают не только худшие люди и ремесленники, но даже и те, кто притязает на то, что они воспитаны на благородный лад? Разве, по-твоему, не позорна и не служит явным признаком невоспитанности необходимость пользоваться, за отсутствием собственных понятий о справедливости, постановлениями посторонних людей, словно они какие-то владыки и могут решать все?» (Государство. 405b).

В диалогах «Политик» и «Законы» Платон несколько смягчается и отводит суду существенную роль. Но роль эта в основном репрессивна. Суд стоит на страже неукоснительного соблюдения законов и сурово карает нарушителей. «Никто из граждан никогда не должен сметь поступать вопреки законам, посмевшего же так поступить, надо карать смертью и другими крайними мерами» (Политик. 297е). Эта функция отводится судам. Они должны искоренять невежество, распущенность, трусость и несправедливость. Души неисправимые караются смертью, ибо для них «только смерть может быть исцелением. Поэтому-то мы вправе часто это повторять – судьи и их руководители, приводящие такой приговор в исполнение, достойны похвалы со стороны всего государства» (Законы. 958). Платон не мог сказать ничего другого. Когда закон понимается как форма репрессии, суд превращается в ее орган.

В ХХ в. Платона нередко критиковали как автора тоталитарной утопии. Такая точка зрения не лишена оснований. Платон предвосхитил логику тоталитарного мышления. Личность, оставленная без присмотра, начинает своевольничать, в ней просыпаются самые скверные черты – и начинается извращение как самого человека, так и государства. Платон видел только один выход – попытаться создать совершенное государство и предотвратить его порчу. Он хотел побороть человеческие пороки, но невольно доказал, что это возможно лишь теоретически, в мире идей.

Глава 4. Аристотель

Аристотель (384–322 г. до н. э.) учился и преподавал в Академии Платона, был воспитателем Александра Македонского.

В 335 г. до н. э. в Афинах Аристотель основывал свою школу недалеко от храма Аполлона Ликейского. Отсюда и название школы – Ликей. Аристотель читает лекции, много пишет. Круг интересующих его тем практически не ограничен. Вне поля зрения Аристотеля не осталось, пожалуй, ни одного мало-мальски значимого вопроса – от биологии до этики. Диоген Лаэртский, первый историк античной философии, утверждает, что Аристотелю принадлежит почти 400 произведений. Далеко не все они дошли до нас. Но и те, что мы можем прочитать сегодня, свидетельствуют о гениальности их автора.

§ 1. Общефилософские взгляды

Все науки Аристотель делит на теоретические (созерцательные) и практические. К первым относится метафизика, ко вторым – этика и политика. Теоретические науки обладают самоценностью. Их цель – знание как таковое. Само слово «метафизика» принадлежит не Аристотелю, а Андронику Родосскому – издателю его работ в I в. до н. э. и не несет никакой философской нагрузки. Оно лишь указывает на работы, помещенные в издании после физики. Аристотель предпочитал говорить о метафизике как о первой философии, в отличие от двух других философских дисциплин: математики и физики. Первая философия исследует первые начала и причины, которые не даны нам в чувственном восприятии. Она связана с умопостигаемой природой вещей.

Толкуя о «первых началах и причинах», Аристотель неустанно критикует Платона. Он не приемлет противопоставления мира вещей миру идей. Сущность не может находиться вне вещи: «Покажется, пожалуй, невозможным, чтобы врозь находились сущность и то, чего она есть сущность; поэтому как могут идеи, будучи сущностями вещей, существовать отдельно от них?» (Метафизика. 1079b. 35). Говорить так «значит говорить пустые слова и выражаться поэтическими метафорами» (Метафизика. 1079b. 25). Общее, оторванное от индивидуального, реально не существует: «Нет возможности, чтобы что-либо, что высказывается всеобщим образом, было сущностью. Первая сущность – та, которая своя у каждой вещи, которая не присуща другому, а всеобщее присуще многому, ибо всеобщим называется то, что по своей природе присуще многому. Поэтому, у чего же оно будет сущностью? Или у всех вещей, которые им объемлются, или ни у одной. Но у всех оно быть сущностью не может. А если оно будет ею у одной, тогда и все остальное будет этой вещью; ведь если у чего-нибудь сущность – одна и суть бытия одна, то и сами такие вещи – суть одно» (Метафизика. 1038b. 10–15).

Однако между учителем и учеником нет пропасти. Они современники, мыслят в одной парадигме и используют общую терминологию. Аристотелю и в голову не приходит отказаться от понятия идеи (эйдоса) или заявить, что общие понятия не имеют смысла, а существуют только индивидуальные вещи. Он, отталкиваясь от учения Платона, дополняет, уточняет, исправляет его и преодолевает разрыв между миром идей и миром вещей.

Метафизика составляет общее знание и оперирует понятиями. Отдельные вещи действительно постигаются через чувства. Но «если помимо единичных вещей ничего не существует, тогда можно сказать, нет ничего, что постигалось бы умом, а все подлежит восприятию через чувства, и нет науки ни о чем, если только не называть наукой чувственное восприятие» (Метафизика. 999b). Аристотель, преодолевая крайности платонизма, сохраняет его достижения.

Первопричин, дающих жизнь всему сущему, всего четыре. «Причина в одном смысле, – пишет Аристотель, – обозначает входящий в состав вещи материал, из которого вещь возникает, каковы, например, медь для статуи и серебро для чаши, а также их более общие роды. В другом смысле, так называемые форма и образец, иначе говоря, понятие сути бытия, и более общие роды этого понятия (например, для октавы – отношение двух к одному и вообще число), а также части, входящие в состав такого понятия. Далее, причина это – источник, откуда берет свое первое начало изменение или успокоение: так, например, человек, давший совет, является причиной, и отец есть причина ребенка, и вообще то, что делает, есть причина того, что делается, и то, что изменяет – причина того, что изменяется. Кроме того, о причине говорится в смысле цели; а цель – это то, ради чего; например, цель гулянья – здоровье» (Метафизика. 1013а. 25–35). Иными словами, мы имеем:

1) причину материальную;

2) причину формальную;

3) причину движения;

4) целевую причину.

Причем первые две являются основными, они определяют сущность каждой вещи и благодаря им существуют общие понятия.

Прежде чем перейти к проблеме соотношения формы и материи в очередной раз следует сказать об особенностях перевода. В оригинале Аристотель использует тот же термин, что и Платон, а именно «эйдос», термин «форма» появился при переводе текстов Аристотеля на латынь. И это совершенно неоправданно отдаляет Аристотеля от Платона. У одного мы видим учение об идеях, а у другого – о формах. На самом же деле оба говорят об одном и том же. Но в отличие от Платона Аристотель хочет соединить вещь с ее идеей, сохранив при этом возможность формулирования общих понятий. Сделав эту оговорку, будем все же следовать сложившейся многовековой традиции. К тому же в таком переводе есть немалый смысл: подчеркивается та роль, которую отводил Аристотель эйдосу в своей метафизике.

Материя и форма не существуют друг без друга. Материя (гиле) означает буквально строительный материал, т. е. то, из чего вещь сделана. Это нечто бесформенное и поэтому потенциальное. Она существует как возможность стать чем-то. Форма (эйдос) – это то, что делает из материи определенную вещь, т. е. материя с ее помощью актуализируется. Иными словами, форма превращает материю в конкретную вещь и является носителем ее сущности. Но вне материи форма также не существует. Единство материи и формы дает нам вещь в ее целостности.

Итак, вещи индивидуализированы и таковыми они даны нам в ощущениях. Наука же занимается сверхчувственным, т. е. общим для определенного рода вещей. Но это общее проявляется всегда по-особенному, индивидуально. Предназначение науки как раз и состоит в том, чтобы выявить общее в многообразном. Сами же формы (эйдосы) у Аристотеля, как и у Платона, входят в сферу умопостигаемого; познавая их, мы познаем и окружающий нас мир. Сказанное непосредственно касается и практических наук – этики и политики.

Между этикой и политикой подчас невозможно провести четкую границу. Этика – наука, толкующая о добре и зле, справедливости и несправедливости в делах человеческих. Предметом политической науки является прекрасное и справедливое. Аристотель, как и все античные мыслители, не видит принципиального различия в целях существования отдельного человека и коллектива людей. То, что хорошо для полиса, то хорошо и для отдельного человека.

Политическая наука – самая уважаемая из всех практических наук. «Так как она пользуется остальными науками, имеющими дело с практикой, и так как она предписывает, что следует делать и от чего воздерживаться, то ее цель, вероятно, охватывает цели всех остальных наук и заключает в себе высшее благо человека, и хотя оно и тождественно для отдельного лица и государства, но кажется, будет делом более великим и совершенным постичь и спасти благо государства; хорошо это уже и для отдельного человека, но прекраснее и совершеннее для целого народа или государства» (Этика. I.1). Вышесказанное не означает, что Аристотель подобно Платону не берет в расчет благо отдельного человека. Просто он убежден, что действительно благая жизнь возможно только в полисе.

Человеку свойственно стремиться к счастливой жизни. Конечно, самая счастливая жизнь – жизнь созерцательная. Она составляет удел мудрецов. Обычные люди выбирают один из двух возможных образов жизни. Невежественные и грубые люди видят благо в наслаждениях и удовольствиях. Люди же благородные стремятся вести добродетельную жизнь. Умение вести добродетельную жизнь и разум (способность к умозрению) непосредственно не связаны. Этика и политика – это сфера рассудочности, т. е. умения принимать правильные решения в области практической деятельности, что дается с опытом. Собственно, в «Этике» этот опыт Аристотель и обобщает. Жить счастливо – значит жить добродетельно. Поэтому речь идет о мужестве, умеренности, щедрости, великодушии и т. д. Все эти свойства, если несколько упростить мысль философа, объединяются идеей меры – середины между крайностями. Особое место среди этих добродетелей занимает справедливость – право. Ей посвящена отдельная, пятая книга «Этики».