Текст книги "Сердце Эрии"

Призрак, который спрял новую жизнь

196 год со дня Разлома

2-й день двенадцатого звена

Впервые Викар увидел ее лучезарную улыбку во сне.

Он влюбился в девичьи грезы задолго до того, как услышал звенящий, подобно горному ручью, смех и узнал ее имя, что таяло на языке сахарными крупинками. Лирейн. Она была его личным солнцем, на которое он мог смотреть, не опасаясь смертоносного света. Но это ласковое солнце гасло, когда над Свальроком поднималось настоящее.

Однажды, проснувшись, он понял, что снов ему больше недостаточно: его замерзшее в стенах дворца тело жаждало ее тепла, а глаза нуждались в ответном взгляде. Но следом за желанием пришел всепоглощающий удушающий страх: там, за толщей горного камня, простирался чужой незнакомый мир, который Викар знал лишь по чужим снам и рассказам Сорэй.

Сорэй была Пряхой. Ее тонкими руками были созданы и расшиты хрусталем королевские облачения, но свое прозвище она получила не за талант, а за Дар. Сорэй пряла мир вокруг себя. Она вырывала из небытия нити и сплетала их в серебряные плети, подвластные лишь ей одной, – они вились вокруг ее пальцев, стягивали до алых рубцов запястья и непрестанно тянулись насытиться чужой кровью – будь та горяча, как сердца людей, или холодна, как глаза шинда. Потому даже собратья Сорэй предпочитали держаться от нее в стороне.

Но Викара она не пугала. Наоборот, Сорэй манила его своей молчаливостью, как животворящий свет – мотылька с надломленным крылом: она никогда не проклинала юношу, не унижала – ей попросту не было дела до его существования; она даже не гнала его, если он подолгу задерживал взгляд, следя за ее кропотливой работой и ловкими пальцами, создающими очередной наряд для Атрей. Иногда Сорэй наскучивало играть в молчанку, и она заводила беседу о внешнем мире, согретом солнцем.

Может, за долгими беседами Сорэй привязалась к Викару – никто прежде не слушал ее так внимательно, восторженно раскрыв рот, – или так сильно изнывала от скуки, что однажды помогла ему проникнуть в людской мир наяву. Женщина научила его скрывать белизну бровей углем, а правый бесцветный глаз – за круглой повязкой. И спряла для него парик из волос пленника и вымышленную жизнь, в которой не мог усомниться ни один человек.

Эта вымышленная жизнь оказалась для Викара реальнее той, которой он тяготился в Тао-Кай.

Теперь он мог смотреть в сияющее личико Лирейн – не искаженное грезами, оно было еще прекраснее. Вжавшись спиной в засаленную стену, он с жадностью вслушивался в музыку. Голос девушки проникал под кожу и, щекоча, взбирался к груди, заточенными стрелами вонзаясь в трепещущее сердце.

Она выступала в захудалом трактире на пустынном перекрестке: дорога пооживленней вела к лесопилке, а вторая, поросшая сорняком да полынью, – к безлюдному Куоту, – как безвольная раба в загнивающей клетке.

Старый обрюзгший трактирщик выгонял Лирейн на помост в центре зала, как только солнечный диск падал в Беспокойное море. Из ее снов Викар знал, как дорого ей могло стоить непослушание и что еще дороже обходилась покорность. Он знал, какая боль раздирает ее хрупкую душу. Но, выходя на сцену в обнимку со старой лютней, девушка умело прятала горечь и злость за улыбкой и пела до глубокой ночи, пока пальцы не краснели и не пятнали струны кровью. Ее усталый взгляд моляще скользил по лицам посетителей – охмелевшие лесорубы лишь стучали чашками, расплескивая по липким столам эль и не позволяя музыке оборваться, – и часто задерживался на юноше у дальней стены. Он единственный хранил молчание, с жалостью взирая на златовласую красавицу.

Когда трактирщик все же позволял Лирейн спуститься в зал и смочить горло вином, она бежала к незнакомцу, но его место уже пустовало, а люди, сидящие за столами, бросали на нее липкие похотливые взгляды. Спасаясь от них, девушка вновь возвращалась к хозяину, не переставая глазами выискивать загадочного юношу.

Викар хотел бы защитить ее и спрятать в крепких объятиях. Вот только его объятия несли куда большую опасность… Если Лирейн узнает о его истинной сущности, ее небесно-голубые глаза погаснут – Викару самому придется позаботиться об этом прежде, чем испуганная девушка разнесет весть о чудовище.

Поэтому он сбегал.

Путь в Тао-Кай лежал по заросшей дороге сквозь лес и Куот – заброшенную деревню, обросшую тревожными слухами и пугающими сказками. Люди боялись этой проклятой земли: лесопилка и трактир были последними сооружениями на ее границе, в которых еще теплилась жизнь, – так угольки в почерневшем пепелище еще тлеют вопреки колючей стуже.

Викар слышал, как однажды шептались люди, пугая друг друга призраками в лесу. Юноша с трудом подавил кривую безрадостную усмешку. Он знал: призраков не существовало, а в этих землях охотились чудища куда страшнее бестелесных созданий – его собратья.

Сменную одежду он прятал в одной из заброшенных хижин Куота. Здесь же на заднем дворе он омывался ледяной водой из колодца, смывая людской запах, а дальше его путь лежал по серпантинной насыпи к незаметной с земли расщелине. Этот лаз Викару тоже показала Сорэй.

Узкий проход вился сквозь гору, разветвляясь бесчисленное количество раз. Не сбиться с дороги в кромешной тьме помогала лишь тонкая линия, процарапанная в стене: стоило убрать от нее ладонь хоть на мгновение – и Викар бы сгинул в лабиринте. В конце расщелина переходила в пустой коридор, ведущий в темницы, а затем – вверх, в залы дворца.

Опустив голову так низко, что острый подбородок упирался в горло – того и гляди пропорет тонкую кожу, – он спешно миновал клетки. Многие из них, пропахшие кровью и застаревшими отходами, теперь пустовали, лишь из дальних камер изредка доносился приглушенный стон или надсадный кашель. Людей здесь осталось так же мало, как и одаренных Силой шинда в Тао-Кай.

Викар отпрянул, когда из темноты камеры выскочил патлатый мужчина в лохмотьях и с гниющей язвой на месте левого глаза. Пленник с рыком врезался в толстые стальные прутья, отозвавшиеся звоном, и хрипло засмеялся вслед напуганному шинда. Юноша прибавил шаг. Он старался не жалеть узников, раз за разом напоминая себе, что его собственная жизнь зависела от их крови – без нее Сила выжжет его тело.

Жалость для шинда была недопустимой роскошью.

Лишь раз Викар позволил себе ее испытать: однажды найдя здесь свою мать. Когда шинда резали ее руки, чтобы наполнить серебряные чаши кровью и ей же накормить близнецов, он тайком пробирался в темницу и приносил женщине еду. Мать пугливо забивалась в угол и смотрела на него с непреодолимой ненавистью, как на чудовище, явившееся, чтобы ее доесть.

Викар терпел ее обжигающие взгляды, терпел слетающие с искусанных губ проклятия, которые ранили сильнее тех, что сыпались с уст шинда, терпел плевки… Пока она не привыкла к его присутствию – или просто устала прогонять. В день, когда мать впервые ему улыбнулась, королева приказала ее убить…

Эскаэль он ничего так и не рассказал. Она ненавидела родившую ее женщину за слабость, за то, что той не хватило храбрости вспороть собственный живот, когда она понесла от своего мучителя.

Викар боялся, что, узнай сестра правду, ее ядовитая ненависть падет вуалью и на него.

Выбравшись из темницы, юноша миновал главный зал и неожиданно столкнулся с Эскаэль. Она застыла перед массивными дверьми, высеченными из цельного куска лазурного мрамора, и не сводила с них сосредоточенного взгляда.

Сколько Викар себя помнил, эти двери оставались заперты.

Проклятие, напетое ведьмами, настигло шинда под светом солнца, заострив и воспламенив лучи, что касались бесцветной кожи. Те, кто успел скрыться и сумел выжить во мраке ночи, посвятили свои жизни поискам ключа, способного отпереть смертельную ловушку, в которую шинда отныне были загнаны дневным светом. Они собирали все, что обладало Силой: зачарованные артефакты, реликвии ушедших богов, фолианты, исчерченные мертвыми рунами, и даже крали человеческих ученых. Но шли годы, а проклятие лишь набирало силу и отравляло страхом людей – они всё чаще шептались о монстрах, обитающих в ночи, и точили смертоносные клинки.

Однажды в поиске реликвий кто-то обнаружил Тао-Кай, город в недрах горы, о котором не знали ни люди, ни ведьмы; город, оставленный в Гехейне неведомым народом, ждущий новых обитателей с распахнутыми воротами. Он стал для шинда новым домом, и со временем они прекратили попытки подчинить мертвый язык и древние реликвии, заперев их за массивными дверьми.

– Наш народ стал умирать не в тот день, когда на свет появились первые Опустошенные, или первый мертвый младенец, или мы с тобой, а в тот, когда ключ повернулся в этом замке, – не оборачиваясь, произнесла Эскаэль, когда Викар подошел ближе.

Она приложила ладонь к холодному мрамору и мечтательно прикрыла глаза:

– Там хранятся тысячи книг, и в одной из них есть ключ к нашему спасению.

– Какой толк от древних книг, если никто не может их прочесть? – не задумываясь, бросил Викар и тут же прикусил язык.

Эскаэль могла.

Она недовольно поджала губы и постучала пальцами по двери.

– Когда-то нас были десятки сотен, а теперь едва наберется хоть две, большинство из которых – опустошенное отребье. Нас убивают вовсе не солнце и время, а жалкое желание сохранить чистоту крови.

– Что же ты предлагаешь? – вдруг раздался нарочито нежный девичий голосок.

Эскаэль вздрогнула, а Викар ощутил, как холодный пот выступил на его коже, – из темноты коридора, лучась притворно доброжелательной улыбкой, вынырнула Атрей.

– Предлагаешь нам разбавить кровь? Слиться с людьми, чтобы наплодить ничтожеств вроде вас? – Девочка приблизилась вплотную к Эскаэль и прошипела ей в лицо: – Уж лучше сдохнуть, чем осквернить Древнюю Кровь.

Эскаэль выдержала ее взгляд и, смотря на нее сверху вниз, – Атрей на голову отставала от сестры, – холодно ответила:

– Сменится еще одно поколение, и Тао-Кай вновь опустеет, если отец не откроет библиотеку.

– Ее двери останутся заперты! – яростно прорычала Атрей. – Ни отец, ни я их не отопрем, и ты никогда не прикоснешься к реликвиям Ольма!

Эскаэль невесело усмехнулась:

– Неужели, сестренка, ты так боишься меня, что готова уничтожить наш народ?

– Заткнись! – взвизгнула Атрей.

Эскаэль оцепенела. Ее глаза расширились от ужаса и остекленели, сделав девушку похожей на одну из жутких фарфоровых куколок Атрей. Слово младшей сестры запустило острые когти в разум Эскаэль, раздирая его, и Викар был вынужден молча наблюдать, как она вновь страдает. Он не мог помешать Атрей, не мог перечить ей. Он боялся.

– Я – не твоя сестра, а шинда – не твой народ, – прорычала Атрей, схватив Эскаэль за грудки. – И с этого дня я запрещаю тебе что-либо о них говорить. Нет! Я запрещаю тебе вообще говорить! С твоих губ не слетит ни одного слова, пока я этого не позволю!

Она раздраженно оттолкнула Эскаэль. Викар неловко поймал сестру под руку, помогая устоять на неожиданно подкосившихся ногах. Атрей оскалилась в победоносной улыбке.

– Знаешь, когда мой народ лишился цвета? – обратилась она к Эскаэль, будто не замечая присутствия Викара. – В момент смерти – когда с наступлением рассвета на ведьмовских болотах умер первый из нас. Вначале побелела кожа, затем поседели волосы, и вместе со слезами цвет вытек из наших глаз. В тот день умерли даже те, кто успел скрыться от солнца. Вот почему ты никогда не станешь частью нашего народа. Истинный шинда бесцветен и мертв, а в тебе полыхает цвет жизни. – Атрей приблизилась и указала пальцем на правый глаз Эскаэль, едва не задев зрачок острым ногтем. Ее миловидное личико исказилось от презрения, взгляд переметнулся на Викара. – Когда настанет мое время, я сотру вас обоих, как мерзкое пятно, с моей родословной. Отец проявил непростительную для короля слабость, когда пожалел вас и не утопил во младенчестве. Но я исправлю его ошибку.

Глава 3

– Зачем вы рассказали нам эту историю? – Мой голос прозвучал на удивление бесстрастно и твердо.

– С каждым днем она все больше походит на тебя, – усмехнулась Кассия, обращаясь к Эсперу.

– Ты ведь ведьма, – невозмутимо напомнил тамиру, проигнорировав ее слова, – в каждом твоем поступке есть умысел, а любое твое слово наполнено тысячами смыслов. Ты ничего не делаешь просто так: не спасаешь ненавистных твоему народу волков и не рассказываешь людским детям забытых сказок. Так для чего все это?

Кассия не спешила с ответом.

Она поднялась со скамьи – в тревожной тишине, непроницаемой вуалью окутавшей беседку, едва слышно зашелестела ее многослойная юбка, – и под босой ногой жалобно скрипнули ветхие доски, когда ведьма шагнула к нам с Эспером. Шейн преградил ей дорогу, но Кассия любовно коснулась ладонью его груди, нежно улыбнулась, и, неожиданно растерявшись, друг отошел в сторону.

Я испуганно дернулась назад, когда женщина присела напротив и протянула руку к моему лицу, но острые ребра балясин впились в спину, отрезая путь к бегству. Эспер предупредительно зарычал, однако ведьма не обратила на него внимания. Кончики ее пальцев с опасливой нежностью коснулись моей шеи и по тонкой серебряной цепочке опустились до ворота холщовой рубашки.

– Сказки о богах пишутся на протяжении тысячелетий, и они не обретут конца, пока жив Гехейн, а обессиленные Саит и Ольм всё еще бродят по его земле, – задумчиво проговорила ведьма.

Легким движением она подцепила ногтем цепочку и вытянула из-за ворота алый кристалл.

– И так уж сложилось, что вы стали частью одной из этих сказок.

Ее пальцы заскользили по цепочке еще ниже. Я тихо ахнула, вспомнив, к каким ужасным последствиям может привести чужой контакт с кулоном, но было уже поздно: осколок лег в открытую ладонь ведьмы.

Легкая печальная улыбка тронула губы Кассии. Кристалл вздрогнул, будто пробудившийся птенец, мелодичный звон потревожил сонную тишину сада, и ярко зардевшийся в сердцевине осколка свет озарил обветшалую беседку, подчеркнув ее постыдные раны, которые так упорно прятала от нас ночь.

Кассия наклонила руку, кристалл плавно скатился вниз, вновь прильнул к моей груди, и нас снова окутали полумрак и напряженная тишина.

– Вот что случается, когда касаешься неподвластной тебе Силы или чужой души, – сокрушенно прошептала Кассия, разглядывая свою бледную в свете Слезы ладонь. Там, где алый осколок коснулся ее кожи, теперь чернело неровное, будто обугленное пятно.

Я встревоженно сжала кулон в ладонях, осколок слабо пульсировал под пальцами.

– Ты ведь знаешь, что это? – Эспер задал вопрос, раненой птицей бьющийся о стенки моего разума и неспособный спорхнуть с онемевшего от страха языка. – И знаешь, почему оно так нужно шинда?

Кассия кивнула и сжала кулак, спрятав ожог.

– Это Сердце Эрии – средоточие ее Силы, жизни и ключ к свободе.

– Чушь какая-то. – Шейн первым обрел способность говорить и невесело усмехнулся. – Саит, Ольм, Эрия – все они просто герои сказок из тех далеких времен, когда люди нуждались хоть в ком-то, кого можно обвинить в пугающих необъяснимых стихийных бедствиях или попросить утолить душевную боль и умалить грехи, кинув пару яблок в жертвенную чашу.

– Все сказки Гехейна пишутся по чьим-то судьбам, мой дорогой, – бесстрастно бросила Кассия через плечо.

Шейн неожиданно вздрогнул, будто от пощечины, и кровь отхлынула от его лица. Шеонна взвинченно подпрыгнула на месте, скамейка натужно скрипнула. А мы с Эспером недоуменно переглянулись.

Ведьма поднялась на ноги, властно расправив плечи.

– Я знаю, что ты мне не веришь, Шейн, но я видела Саит собственными глазами. – В прежде спокойном голосе Кассии зазвенел лед. – Проклятая сборщица душ так отчаянно желала завладеть душой моего сына, что ходила за ним по пятам.

Скорбь вгрызлась в сердце Эспера, и он уронил голову, уткнувшись носом в лапы. В этот раз тамиру не стал прятать от меня ни свою тоску, ни печальную улыбку мальчика, который так и не научился смеяться, чей мимолетный образ всплыл в волчьей памяти.

– Какая она? – Шеонна не услышала боли в голосе ведьмы, и в ее глазах разгорелся неподдельный живой интерес.

Кассия небрежно пожала плечами, устремив задумчивый взгляд во мрак, окутавший сад.

– Для всех Саит разная. Для меня она была древней старухой. Какая-то часть моей души хотела верить, что этот дряхлый дух обратится в пыль быстрее, чем доберется до Коэля. А для кого-то она черный пес, воющий в ночи, ворон, кричащий над полем, или же безликая дева, увенчанная серебром.

Женщина перевела на меня искренний, полный грусти взгляд, и я невольно содрогнулась.

Я давно выбросила из головы события той ночи, когда столкнулась с незнакомкой под окнами Ильвы, убедила себя в том, что эта встреча была не больше чем мираж или злая поучительная шутка Болот для блуждающих в ночи путников. Но ведьма вновь вырвала из моих воспоминаний тонкий серый силуэт в шипастом серебряном венце и призрачный золотой свет не существующих под вуалью глаз. По моей спине разлился колкий холодок, и его острые когти проникли под кожу. Ощутив страх, Эспер мягко коснулся моего сознания и теплом своего сердца растопил лед, медленно подкрадывающийся к легким.

Тамиру снова был рядом, и теперь я могла не бояться мрачных картин прошлого.

– Сейчас вы можете не верить в мои сказки о богах, но однажды вам придется, – вновь заговорила Кассия, и ее многозначительный взгляд был адресован хмурящемуся Шейну.

– И все же что ты от нас хочешь? – не выдержал Эспер, укоризненно склонив голову набок.

– Мне ничего от вас не нужно, – удивленно ответила Кассия. В ее голосе звучала неприкрытая фальшь.

– Хоть Болота и изгнали тебя, но их законы не так просто вырвать из сердца. Ведьмы никогда не вмешиваются в людскую жизнь, но ты это сделала, а значит, для тебя это важно. Ты спасла нас с Алессой, ты рассказала нам о богах и Сердце Эрии. И я все еще хочу знать зачем. Что ты хочешь от нас? Хочешь, чтобы мы отдали тебе кристалл за спасение наших жизней?

Прожигая Эспера взглядом, Кассия упорно хранила молчание. Она дала нам еще один шанс, чтобы обдумать вертящиеся на языке вопросы и задать самый подходящий. Но я оказалась бессильна. Злость, вскипевшая в груди тамиру, будто смерч, подхватывала любые возникшие в голове мысли и закручивала их в яростном вихре. Эспер гневно хлестнул пушистым хвостом по деревянной половице.

– Что мы должны сделать, чтобы шинда перестали преследовать Алессу? – вдруг подала голос Шеонна, смущенно поджав губы.

Ведьма удовлетворенно улыбнулась и тут же ответила:

– Вернуть Сердце Эрии ее детям.

– Ар’сэт? – удивленно изогнула брови подруга, не по-девичьи хрюкнув.

Ведьма нахмурилась, не понимая ее веселья.

– Кроме них, никто не способен разделить Сердце с Алессой, сохранив ей жизнь. И никто не защитит душу Эрии лучше, чем дети, взращенные на ее крови.

– Разве не проще было отравить нас всех за обеденным столом, вместо того чтобы ждать, когда нас убьет море? – устало спросил Шейн. Скрестив на груди руки, он оперся спиной на балку, поддерживающую покосившуюся крышу.

– Я не хочу вашей смерти, – миролюбиво ответила Кассия, – но она обязательно настигнет вас, если вы не вернете Сердце на землю, где оно было рождено. Шинда найдут вас, и ваши души станут самой первой пищей для той Тьмы, которую способен освободить этот кристалл, а следом за вами сгинет весь Гехейн. Если вы так отчаянно боитесь моря, то скиньте Сердце в жерло вулкана: пусть оно сгорит в его огне. Вот только вместе с осколком вам придется столкнуть и Алессу.

Я обескураженно моргнула.

– Отправиться на Клаэрию – это самый верный способ самоубийства, – настаивал Шейн. Мрачная морщинка пролегла меж его бровей. – Ни один корабль не способен достичь ее берегов.

– Эсса, – вдруг окликнула ведьма, – кто ваш сосед?

Девушка, безучастно молчавшая на протяжении всей беседы – чистящий перышки альм занимал ее куда больше нас, – вскинула удивленный взгляд.

– Азарис Альгрейв? – неуверенно пробормотала она.

– А кто он?

– Лиирит, – все так же непонимающе ответила Эсса.

Кассия сокрушенно выдохнула, но скрыла свое недовольство за легкой улыбкой.

– Азарис Альгрейв – лиирит, сколотивший состояние на продаже Слез, привезенных с берегов Клаэрии, – пояснила ведьма и выдержала драматическую паузу. – Он тот, кто нашел безопасные морские пути к ее берегам.

– А-а-а-а, – протянула Эсса, и ее взгляд просветлел от осознания. – Теперь я поняла, к чему вы клоните, но у вас ничего не выйдет. Он уже как двадцать лет не выходит в море. Его каравелла гниет в порту Акхэлла с того самого дня, как Альгрейв потерял свою сестру. И вряд ли вам удастся затянуть этого сварливого старика обратно в воду.

– Нам и не нужен Альгрейв, – легко махнула рукой Кассия. – К нашему счастью, еще живы те, кто вместе с ним покорял Беспокойное море и по сей день хранит секрет его пути к Клаэрии. Что ж… Когда наберетесь сил и будете готовы отправиться дальше, я расскажу, кого вам необходимо искать.

С этими словами она покинула беседку, оставив нас в растерянности. Ее силуэт растворился среди теней, наполнивших сад, а на языке все еще вертелся оставшийся без ответа вопрос: «Зачем ей это нужно?»

Забытая ведьмой Слеза Эрии неровно мигнула на скамье рядом с Шеонной, будто выражая свое недовольство за то, что ее бросили в столь скучной и угрюмой компании.

– Будь они на самом деле богами, такими бессмертными и могущественными, как описывают их сказки, то кости Эсмеры сейчас бы не лежали на ведьмовской земле, – невзначай обронила Эсса, не обращаясь ни к кому конкретно. Улыбнувшись альму, она почесала его за ушком. Птица довольно чирикнула и распушила перья, сделавшись вдвое больше и круглее.

– К чему ты клонишь? – уточнил Шейн.

Как только Кассия ушла, друг вновь потянулся за сигаретами, явно намереваясь сбросить напряжение, сковавшее тело после беседы с ведьмой.

– Ни к чему, – Эсса небрежно пожала плечами, – просто я не верю в их божественность. Они правда создали жизнь в Гехейне? По мановению мысли возродили умирающую землю, по щелчку пальцев подняли из моря острова, своими слезами наполнили реки и озера и острыми когтями вырвали горы из равнин? Ну или что там еще приписывают ваши сказки этим существам… – Девушка едко хмыкнула. – Так что? Они правда всё это сотворили, даже людей? Или же они пришли в этот мир, как многие из нас, но, в отличие от этих многих, сумели найти нечто особенное – Силу, Знание, Путь к Источнику, – что помогло им возвыситься? Достаточно ли всего этого, чтобы стать богом? – Эсса произнесла последнее слово с иронией и легкой насмешкой. – Или этот титул они обрели лишь благодаря обычным, менее одаренным людям, которые всегда были рядом, которые верили, восхищались и возносили своих героев в песнях и легендах, приписывая им невероятную мощь? Смогли бы боги вознестись к небесам, если бы не эти люди?

Она оборвала поток вопросов, адресованных скорее темноте, свернувшейся в сухих ветвях ежевики, чем кому-то из нас. Но темнота, как и мы, не спешила с ответами.

– У нас, рьярн, не было богов, – продолжила девушка. – Мы никому не молились, не обвиняли в своих бедах тех, кого нет рядом с нами, не просили помощи у тех, кто не способен ее дать. Мы лишь изредка благодарили великих праотцов за то, что дали нашему народу жизнь, свои знания и вложили в руки свою Силу. Но мы не забывали, что когда-то они были такими же, как и мы, хрупкими и смертным. И пусть в наших храмах горят вечные костры на их надгробиях, вокруг могил всегда будет сиять море свечей в память и о тех, кто помог проложить путь нашим великим предкам.

Я не услышала, как Шеонна встала со скамьи и подобралась ближе, поэтому испуганно вздрогнула, когда подруга неожиданно опустилась на пол рядом с Эспером.

– Какой он, твой мир? – с придыханием спросила она.

Эсса мечтательно улыбнулась.

– Рарун был прекрасен. По крайней мере, в той своей части, где я родилась. Наша столица не стремилась к небу, как ваша, и ее извилистые улочки с приземистыми домиками тянулись по долине, словно пестрые змейки, чьи чешуйки состояли из разноцветных ярких крыш и нежных шелков. В тихое время можно было услышать сонное урчание мааршисов в стойлах, а ночью погреть руки об изумрудные огни, слетающиеся к этим добродушным здоровякам. А за городскими стенами куда ни глянь вся земля была устлана песком: он наполнял озера, заострял горные клыки и в зной осыпался золотом с неба. На закате воздух буквально искрился от Силы, радужные всполохи которой озаряли вечернее небо в последнюю секунду перед тем, как солнечный диск падал за горизонт.

Девушка перевела на меня взгляд, и лукавая усмешка приподняла уголки ее губ:

– Среди тех, кто иногда высаживался у наших берегов, чтобы полюбоваться этим чудом, даже были лиирит. Наверное, не существует такого мира, где бы вас не было.

Я удивленно моргнула – впервые за долгое время кто-то вновь заговорил о народе, к которому я принадлежала, – но все мои вопросы застряли в горле, так и не достигнув языка. Шеонна меня опередила.

– Ты, верно, очень скучаешь, – посочувствовала она.

Эсса решительно покачала головой.

– Я скучаю лишь по спокойным морским водам, но свой дом в Раруне я утратила уже очень давно. Забавно, конечно, но когда-то один старый чудак сказал, что моей семьей станут волки. Тогда я над ним посмеялась, но лишь в Гехейне поняла, насколько старик оказался силен в своем предвидении. Здесь я действительно нашла семью – свою волчью стаю – в лице Маретты и Ария.

При упоминании последнего имени я ощутила неожиданный укол ревности и, не разбираясь, кому из нас двоих принадлежит это неприятное чувство, поспешно раздавила его, будто назойливую мошку. Эспер прянул ушами и бросил на меня удивленный взгляд, который я проигнорировала.

– В Гехейне за подобное оскорбление тебя могут публично выпороть, – без обиняков заявил Шейн.

– Для Маретты это вовсе не оскорбление, а наилучший комплимент, – отмахнулась девушка. – Если бы эта женщина научилась обращаться в зверя, перед ней склонил бы голову даже волчий Король, а не только ваш император.

– Как вы познакомились? – не сдержала я любопытства.

– Семь лет назад меня выбросило из Раруна прямиком в Лаарэн. Я была напугана, растеряна и почти звено бегала по незнакомым мне улицам, не понимая чужого языка и причин, по которым за мной гоняются странные парни. Как потом выяснилось, то были местные Хранители Дверей, которые пытались мне помочь. Но поняла я это только после того, как сломала пару носов. Когда мы все-таки смогли найти общий язык, Хранители попытались вернуть меня домой. Они открыли кучу новых Дверей, но ни одна не вела на Рарун, поэтому мне пришлось задержаться. Я выучила местный язык, устроилась на работу садовником в императорском парке – Хранители хотели, чтобы я была у них на виду. И все было замечательно, пока я не узнала, что Гехейн исказил меня. – Эсса опустила потемневший от печали взгляд к своим ладоням. – Один из строителей, работавший над восстановлением разрушенного дворцового крыла, сорвался со стены, и я попыталась его исцелить. Но вместо того, чтобы поделиться с ним жизненной силой, я случайно ее отняла. Как оказалось, Гехейн отравил мои руки – теперь я не могу касаться Силой никого, кроме самой себя, да и на своем теле не способна залечить ничего крупнее царапины.

Эсса сокрушенно вздохнула. Никто ее не перебивал, не торопил, и когда она вновь набралась сил, то продолжила:

– Естественно, меня без разбирательств кинули за решетку и приговорили за убийство. Я уже распрощалась со своей жизнью, но однажды вместо палача ко мне пришла Маретта. До того дня я видела ее всего пару раз – и то издали. Маретта вытащила меня из тюрьмы, дала крышу над головой, а вскоре стала мне роднее матери. До сих пор не знаю, что именно ее заинтересовало во мне. Поначалу я считала, что ее привлекла моя оскверненная Сила, но она никогда не просила пускать ее в действие и с пониманием отнеслась к тому, что я не желаю ей пользоваться. – Девушка тяжело выдохнула. – Это отвратительное чувство, будто я пью чужую жизнь и на языке остается гнилостный привкус.

– Очень непривычно видеть подобную любовь к Кровавой Графине и преданность ей, – прокомментировал Шейн без тени насмешки или упрека.

– Потому что вы знаете ее лишь по слухам, большую часть которых она же и придумала, – усмехнулась Эсса.

Ночь не спешила размыкать своих объятий, мягким теплым покровом она опустилась на плечи, и еще долго наша беседа не умолкала под любопытным взором звезд. Эсса мечтательно предавалась воспоминаниям, а Шеонна в очередной раз поведала о нашем приключении – история обросла деталями и окрасилась новыми красками, каких в ней не было еще пару часов назад, когда ее слушал Эспер. Но какой бы уютной ни хотела казаться ночь, я не могла расслабиться и насладиться ее спокойствием – слова, не так давно произнесенные ведьмой, неприятно, будто когтями по стеклу, скрипели на задворках сознания.

«Что нам теперь делать?» – обессиленно спросила я.

«Сегодня отдыхать. А о дальнейшем мы подумаем завтра», – ответил Эспер и ободряюще уткнулся носом в мою ладонь, согревая дыханием кожу сквозь грубую повязку.

Но наступивший день не принес с собой никаких разумных решений. Время неторопливой рекой протекало мимо, я бессильно барахталась в его горьких водах, пронизанных тревожными вопросами, и не знала, к какому из берегов грести: ни на одном не было ответов.

Мы задержались в доме Кассии на несколько дней. И единственное хорошее, что они принесли, – отдых, так необходимый нашим изнуренным телам. Я уже успела забыть о том, с какой легкостью ноги могут отрываться от земли, а спина – разгибаться без мучительной ломоты и тяжести в плечах. Ступая по прохладным половицам, я словно училась ходить заново: при каждом шаге истерзанный долгой дорогой разум замирал в ожидании колкой боли в ступнях, но вместо нее приходила блаженная легкость, волнами разливающаяся по телу.

Эспер тоже стремительно восстанавливал силы: еще недавно хрупкий, истощенный зверь стал заметно крепче, и под рыжей распушившейся шерстью вновь чувствовались упругие мышцы.

Казалось, что наша жизнь налаживалась, медленно сворачивая в прежнее спокойное русло. Но как бы ярко ни светило солнце, заливая комнату золотыми лучами, я все равно тревожно вглядывалась в окно в ожидании черных туч.

С той ночи Кассия не сказала и слова. Она не вспоминала ни о Сердце, ни о Клаэрии, ни о Беспокойном море и даже о помощи, которую нам обещала. Ведьма будто вовсе забыла о нашем присутствии и все свое время проводила в оранжерее – небольшом стеклянном здании с мутными окнами на противоположном берегу бурной мелководной речки, протекающей за домом.

К моему удивлению, Шеонна оказалась единственной, чьего общества Кассия не избегала и чьих пытливых взглядов не игнорировала. Подруга подолгу пропадала с ведьмой среди пестрых клумб и пыльных кадок с шипастыми кустарниками, пока мы с Эспером утрамбовывали ногами разросшуюся на заднем дворе траву и до последней нитки и шерстинки мокли в холодной реке.