Текст книги "Кубанское казачество и его атаманы"

То, что сделали в этом отношении черноморские казаки, представляет в истории редкий пример разумно и практически проведенного плана, придуманного массой, народом. Выработан и выполнен этот план был именно всей многолюдной казачьей общиной и ее выборными представителями. В этом сказались обычаи и традиции Запорожья. Еще в 1789 году, когда казачество ощутило надобность в собственной своей земле и когда как по этому вопросу, так и относительно приравнения черноморской казачьей службы к донской в военном отношении, между пешими и конными казаками произошли несогласия, кошевой атаман Чепега просил войскового судью Антона Головатого «приложить старание привесть и пехотную команду о земле в единомыслие, а также и о донской службе» и «учинить настоящую выправку: какого пехотная команда мнения, дабы и конная с пехотною могла быть в едином согласии», – Чепега просил вместе с тем судью прислать ему письменное уведомление «за подписанием общих рук». Вследствие этого Головатый собрал на острове Березани казачью раду из пехотных казаков, которые и выразили свое согласие относительно ходатайства о земле в особом приговоре. Препровождая этот приговор к войсковому атаману, Головатый прибавлял в особом письме: «Касательно до пехоты, то оная в своем существе, так как и была на военной ноге, всегда готова проливать кровь за веру, отечество и вольность, которую заслужить положили с помощью Бога». Казачество, следовательно, не только коллективно заявило свои желания, но и порешило так или иначе добиться осуществления их. Таким образом, случай этот показывает, что общинная самодеятельность была видной характерной чертой в жизни черноморского казачества на первых порах его существования.

Особенно ярко эта черта выразилась в постановке вопроса о переселении черноморцев из-за Буга на Кубань. Получив приказание о переселении, казаки на общей войсковой раде порешили послать прежде всего опытных людей для осмотра Тамани и прилегавших к ней земель. Таким лицом был избран войсковой есаул Мокий Гулик с командой казаков, которым поручено было тщательно обследовать характер местности и оценить достоинства угодий. Затем, по приговору также войсковой рады, судья Антон Головатый с несколькими войсковыми товарищами были избраны в депутаты к Императрице для исходатайствования прав «на вечно спокойное потомственное владение» той землей, которую наметило для себя казачество. Депутации было вручено прошение на имя Императрицы от имени всего войска и особая инструкция относительно тех пунктов, о которых депутация должна была хлопотать. Не смея даже намекнуть на права бывшей Запорожской Сечи, войско принуждено было пустить в ход хитрость. Так, оно скромно просило об отдаче ему во владение земель «на Тамани, с окрестностями оной», а окрестности эти, по занимаемому ими пространству, в 30 раз превышали весь Таманский полуостров. Войско не обмолвилось также словом об организации самоуправления, а впоследствии выработало свой собственный законодательный акт, служивший, в сущности, снимком с организации самоуправления в Запорожской Сечи. Результатом хлопот депутации в Петербурге были две жалованные грамоты от 30 июня и от 1 июля 1792 года. В этих грамотах были выражены те начала, которые легли потом в основу общинного самоуправления черноморских казаков. Надо отдать полную справедливость той осторожности и тактичности, с которой действовала казачья депутация и в особенности ее глава – судья Антон Головатый. Пустив в ход все: и знакомство с людьми сильными, и малорусскую песню, и чудачество казака-малоросса, этот замечательно умный и по своему времени довольно образованный казак настолько успешно довел до конца порученное ему дело, что главнейшие желания войска были занесены в жалованные грамоты в подлинных почти выражениях казачьей инструкции и прошения.

Когда казачья депутация прибыла из Петербурга обратно в войско, с жалованными грамотами на земли, с новыми регалиями и подарками Императрицы Екатерины, и когда с достаточной торжественностью было отпраздновано это возвращение депутации и полученные войском монаршие милости, – Черноморское казачество начало окончательно собираться на свою новую родину.

V. Переселение черноморцев на Кубань и колонизация края

Переселение черноморцев было произведено двумя путями – водою на судах и сухим путем. Еще до возращения депутации из Петербурга войском были изготовлены 51 лодка и одна яхта для передвижения казаков первым путем. Не дождавшись депутации, 3847 пеших казаков, под командой войскового полковника Саввы Белого и в сопровождении бригадира Пустошкина, двинулись на казачьей флотилии по Черному морю к Таманским берегам. 25 августа 1792 года эта часть казаков пристала к Таманскому полуострову. Пушки и артиллерийские припасы были выгружены на время в Фанагорийскую крепость; тут же, в Тамани, расположились главные силы казаков; часть лодок и казаков под командой войскового полковника Чернышева была отправлена в лиманы к устью Кубани в качестве сторожевого отряда от черкес; на суше, при Старом Темрюке, с той же целью был выставлен другой отряд, под начальством также войскового полковника Кордовского. Так казаки начали свои первые действия в крае, который должен был стать их кормильцем и в котором им предстояло насадить гражданственность, завести хозяйство, упрочить экономический быт и вообще зажить трудовой жизнью. Между тем оставшиеся за Бугом казаки и их семейное население в свою очередь были подразделены на две части. Главная часть казаков с войсковым обозом выступила в путь в начале сентября под командой самого кошевого атамана Чепеги; судья Головатый с одним конным и одним пешим полками остался на месте, чтобы с началом весны следующего года препроводить казачьи семейства с имуществом на новое местожительство. Чрез два месяца, в конце октября, Чепега с войском прибыл к пограничной реке будущего своего отечества – Ее. Ненастная погода и усталость заставила казаков зимовать здесь в так называемом Ханском городке при Ейской косе. Наконец, в следующем 1793 году, когда все три части казаков прибыли на место, окончательно был занят Таманский край «с его окрестностями» или Черномория, как назван был этот край по имени черноморских казаков, получивших в свою очередь это название за военные подвиги на Черном море в последнюю Турецкую войну.

В то время северо-западная часть нынешней Кубанской области, т. е. прежняя Черномория, представляла никем не заселенную, пустынную местность. В течение веков здесь перебывали все те народности, которые временно обитали в Южной России и от которых к концу XVIII века плохо сохранились даже воспоминания. Скифы, русские, греки, генуэзцы, козары, половцы, печенеги, черкесы, позже турки, татары, казаки-некрасовцы и наконец; ногайцы так или иначе были причастны в разное время к местности, пожалованной черноморцам. Но в момент переселения край был совершенно свободен от какой бы то ни было народности, с которой пришлось бы вступить в борьбу или делить землю казакам. Незадолго перед тем, в 1784 году, знаменитый Суворов как бы нарочито подготовил край к принятию черноморцев, выселивши последних его обитателей – ногайцев в пределы нынешней Таврической губернии.

Как и в настоящую пору, Черномория представляла в то время обширную равнину, упиравшуюся южной своей границей в бассейн Кубани, с единственной кряжистой (гористой. – Прим. ред.) местностью – Таманским полуостровом. Тогдашняя природа и естественные условия края, однако, далеко не походили на то, что замечается в этом отношении теперь. Местами, как на Таманском полуострове и вдоль Кубани, были остатки лесов; терен, шиповник и вообще мелкие кустарниковые поросли в обилии встречались всюду на этой равнине; травы и вообще роскошная естественная растительность придавала совершенно дикий характер степям; степные речки, лиманы, озера, болота изобиловали водой; воды в свою очередь были богаты разными видами рыбы, а местность – дикими зверями и птицами; под боком было, наконец, Азовское море с богатейшими рыболовными угодьями. Казаку, как зверолову и рыболову, предстояло широкое поле для промысловой деятельности: степные угодья и богатство пастбищ сулили прекрасные условия для скотоводческого хозяйства; относительно теплый климат и местами тучная, а вообще непочатая девственная почва благоприятствовала также земледельческим занятиям. Одним словом, казаки могли совершенно верно характеризовать свою будущность вообще и экономическую в частности словами песни Антона Головатого:

 
В Тамани жить, вирно служить,
Гряницю держати,
Рыбу ловить горилку пить,
Ще й будем богати.
Да вже треба женитися,
И хлиба робити,
А хто итиме из невири
(нехристиан. – Прим. ред.)
Непощадно бити.
 

И однако Черномория все-таки была пустынным, диким, не приспособленным для гражданского строя краем. Ее нужно было еще культивировать: предстояло еще заселить, требовалось устроить жилища, провести дороги, установить сообщения, покорить природу, приспособиться к климату и т. д., и т. д. Этого мало. Хотя край был и пустынным, но рядом с ним, по другую сторону Кубани, жили черкесские племена, потомки древних косогов, племена воинственные и разбойничьи, которые к тому же не могли хладнокровно отнестись к заселению соседней местности казаками, очень опасными соперниками. Все это осложняло колонизационные задачи казачества, но все это тем не менее не помешало черноморцам создать совершенно новые формы казачьей жизни, формы, в основе которых хотя лежали и старинные казачьи идеалы, но на иной уже совершенно подкладке.

Обняв пространство около 30 000 кв. верст, Черномория была населена первоначально 25 тысячами душ обоего пола. Стало быть, на каждого переселенца приходилось более чем по квадратной версте пространства. То обстоятельство, что первоначальное население Черномории состояло частью из чистых запорожцев, а частью из малорусской вольницы и вообще людей, искавших свободной жизни и самостоятельного хозяйства, само по себе указывает на характер тогдашних поселений. Это были поселения чисто казачьи, до известной степени военные, но приспособленные к гражданским и экономическим целям в духе малорусских порядков и обычаев.

В самом деле, черноморцы при устройстве своих первых поселений придерживались того, что выработала в этом отношении раньше Запорожская Сечь, но так как в жизнь их вошел новый элемент, долженствовавший произвести существенную перемену в ней, то, сообразно с этим, и поселения приняли особый, отличный от прежних характер. Запорожская Сечь, как мы видели, состояла из бессемейного товарищества, а принадлежащие ей земли были разделены на «паланки», населенные преимущественно семейным казачеством или «подданством». В Черномории, с самого начала ее существования, не было ни господствовавшего товарищества, ни зависимого подданства, а было лишь однообразное, если не считать, конечно, чиновной старшины, семейное казачество, в состав которого входили и бессемейные казаки, «сирома». Поэтому и самое заселение края было произведено уже иначе: под оболочкой старых форм возникли совершенно другие порядки и приемы для заселения края, какие уж были раз применены отчасти черноморцами за Бугом. Екатеринодар, основанный в 1794 году, был сделан крупным центральным пунктом в ряду других казачьих поселений и получил название города. Здесь сосредоточилось главное войсковое начальство. Здесь же, в крепости, как и в Запорожском Коше, были выстроены «курени», казармы, где жила бездомная холостая сирома и служилые казаки. Затем остальное казачество было расселено по всей остальной территории Черноморского войска. С этой целью весной 1794 года кошевой атаман Чепега и выбранные от войска депутаты определили предварительно места для крупных поселений. Брошенный затем, по обычаю старого сечевого казачества, жребий указал, где и какому куреню предстояло поселиться.

Так было первоначально основано 40 отдельных «куренных селений», получивших те же самые названия, под которыми были известны 38 куреней в Запорожской Сечи. Два поселения, кроме того, были основаны и названы: одно Екатериновским, в честь Екатерины II, а другое Березанским, по имени крепости и острова Березани, взятых казаками у турок в последнюю войну. Самое название «куренное селение», очевидно, указывало как на преемственность новых поселочных форм Черномории от форм старых – «куреней», так и на отличительную особенность этих новых форм – «селений», приноровленных к семейному общежитию. Но в разговорном языке долго потом употреблялось слово «курень» без всяких эпитетов. В настоящее время черноморцы (т. е. кубанские казаки – потомки черноморцев; потомки донцов, переселенных на Линию, назывались «линейцами» – это вторая половина кубанского казачества. – Прим. ред.) называют свои крупные поселения станицами и изредка слободами, название же курень совсем вышло из употребления.

Одновременно с заселением Черномории куренными селениями возникли в ней и другого рода поселочные формы, формы мелкие, ячеичные. Это были хутора, зимовники и коши, из которых некоторые появились даже раньше основания куреней. Будучи в колонизационном отношении формами второстепенными, зависимыми и тяготевшими к куреням, как части к целому, – хуторские обзаведения были, так сказать, занесены поселенцами вместе с их хозяйством. Главную статью этого последнего у поселенцев составлял скот, а скотоводческое хозяйство того времени неразрывно было связано с хутором и его первообразом – зимовником или кошем.

Так как во время заселения Черномория представляла собой край дикий и не заселенный даже инородцами, а рядом с ней лежали земли черкесов, народа хищного и воинственного, то казачеству предстояло разом и организовать экономическую жизнь, и защищать новую свою родину от настроенных враждебно к ним, как пришельцам, иноплеменных соседей. Таким образом, на первых же порах колонизации за экономическими нуждами черноморцев очень настоятельно должны были выступать требования военные. Само правительство, населяя Черноморию, искало в ее поселенцах того живого оплота против внешних врагов государства, каким издавна считалось казачество. Этою-то двойственной ролью казачества, как военного сословия, поставленного в военную обстановку, и как населения пограничного, обусловливалась необходимость еще третьего рода поселочных форм, начало которым уже было здесь положено русским правительством в виде военных укреплений. Такими исключительно военными поселочными формами были у черноморцев «кордоны» или «посты», т. е. небольшие казачьи крепости, и пикеты («бикеты»), т. е. еще менее значительные сторожевые пункты; к кордонным же укреплениям можно причислить и батареи, но обо всех этих укреплениях будет еще речь ниже, при характеристике военной жизни казаков.

С первых же шагов заселения Черномории начался и постоянный приток сюда беглых элементов, приток, долго не прекращавшийся впоследствии. В грамотах Екатерины II и Александра I, в переписке войсковой администрации с Екатеринославским наместничеством, а потом губернией, в постановлениях и распоряжениях войсковых находится немало указаний на этот счет. С одной стороны, войску предъявлялись требования разного рода начальств о выдаче беглых и об установлении мер для «пресечения зла», а с другой, казачество, заинтересованное в увеличении своего народонаселения, видимо, отделывалось одними формальными распоряжениями и отписками. И это вполне понятно. Черномория нуждалась в пришлых рабочих руках, кому бы там не принадлежали эти руки. Так как ее коренное население было постоянно отвлекаемо от хозяйства военной службой, то понятно, что всякий пришелец был здесь желанным гостем, а беспаспортный, беглец, бродяга, с которым можно было при случае не церемониться, – тем более. Таким образом, увеличивая этим путем народонаселение, Черноморское войско, естественно, должно было расширять свою экономическую жизнь, создавая новые поселочные формы и развивая старые.

Но главную массу переселенческого люда дало Черномории все-таки само правительство. Удовлетворяя естественные требования войска в этом отношении, оно в три приема – в 1808, 1820 и 1848 годах, распорядилось о переселении в Черноморию более 100 000 душ обоего пола из малороссийских губерний. Вследствие этих распоряжений в 1809–1811 годах перешло на поселение из Полтавской и Черниговской губерний 22 206 душ мужского и 19 328 женского пола, в 1820–1825 годы вновь прибыло из тех же губерний 25 627 душ мужского и 22 755 душ женского пола, наконец, в пятилетие в 1845–1850 годы все из тех же губерний, а также из других мест Малороссии и губернии Харьковской в последний раз было переселено до 8500 душ мужского и до 7000 душ женского пола. Кроме того, в 1808 году правительство разрешило поселиться в Черномории 500 душ запорожцев, вышедших из Турции. Стало быть, в течение пятидесяти лет первоначальное население Черномории, состоявшее из 25 000 душ обоего пола, благодаря правительственным мероприятиям было увеличено в пять раз.

Само собой разумеется, что такой сильный приток переселенцев в Черноморию извне должен был отразиться весьма заметным образом и на ее поселочных формах. Одни из этих форм должны были выделить из себя выселки, вследствие внутреннего своего роста и переполнения пришлым людом, другие – возникнуть вновь, вместе с водворением новых переселенцев, под давлением внешней необходимости. Таким образом, в 1811 году, т. е. чрез 19 лет после занятия казаками края, вместо 40 куреней их было 43, в 1821 году считалось уже 47 крупных поселений, в 1825 году – два города, 59 станиц, 5 поселков и в 1850 году – 3 города, 61 станица и 2 поселка. Вместе с тем постоянно росло и количество хуторов. Так, до 1809 года их было 66, в 1821 году – 1766, в 1825 году – 2262 и в 1850 году – 2548. А в общей сложности, к концу шестидесятых годов, по словам известного казака-генерала И. Д. Попко, в Черномории было «3 города, одна немецкая колония, 63 куреня или станицы (в том числе 2 при городах Екатеринодаре и Тамани), 5 поселков и до 3000 хуторов», с населением в 185 220 душ обоего пола.

Так росло, ширилось и развивалось Черноморское казачье войско. Составившись первоначально из старых, испытанных в бою и поседевших на военной службе запорожцев, оно впоследствии пополнялось на счет того малорусского населения, которым искони поддерживалось Запорожье. Но каким образом при этом быстром росте слагалась внутренняя жизнь черноморцев?

VI. Самоуправление Черноморского войска

Основные начала устроения войска и отличительные черты его самоуправления были заранее предрешены казаками, внесены в инструкцию и прошение казачьих депутатов, ездивших в Петербург, и затем почти дословно переписаны в две грамоты, Высочайше пожалованные войску – от 30 июня и от 1 июля 1792 года.

На основании первой из этих грамот, войско представляло собой коллективное юридическое лицо; земля была отдана ему также в коллективную собственность; войску положено было определенное жалованье, дарована свободная внутренняя торговля и вольная продажа вина на войсковых землях, пожалованы войсковое знамя и литавры, а также подтверждено употребление других регалий бывшей Запорожской Сечи; в административном отношении войско подчинено было таврическому губернатору, но имело свое собственное начальство, так называемое «войсковое правительство», состоявшее из войскового атамана, судьи и писаря; хотя затем в грамоте и выражено было, «чтобы земское управление сего войска, для лучшего порядка и благоустройства, соображаемо было с изданными учреждениями о управлении губерний», но войсковому правительству предоставлена была «расправа и наказание впадающих в погрешности в войске», и только «важных преступников» повелевалось отсылать к таврическому губернатору для «осуждения по законам»; наконец, на Черноморское войско возложены были «бдение и стража пограничная от набегов народов закубанских».

Вторая грамота, от 1 июля, обнимала собственно вопрос о переселении казаков из-за Буга на Кубань и о пожаловании старшинам патентов на офицерские чины.

Таким образом, в грамотах не было точной и определенной регламентации устройства и самоуправления войска, но заключались очень прочные основания для того, чтобы придать тому и другому важнейшие черты из былой казачьей практики. К тому же войско придерживалось уже в этом отношении порядков Запорожской Сечи. Еще за Бугом оно имело свой кош, в селении Слободзее своих кошевого атамана, судью, писаря, есаула и полковников; там же были учреждены три полковые паланки: Березанская, Подднестрянская и Кинбурнская и вообще широко применялось обычное казачье право в области внутренней казачьей жизни и взаимоотношений. Черноморцы на новом своем местожительстве воспользовались, поэтому, как неопределенностью официальных документов, так и прецедентом сложившейся уже практики, и выработали в форме писанных правил 1794 года, известных под именем «Порядка общественной пользы», свою особую организацию казачьего самоуправления. «Вспоминая, – как говорится в этом замечательном документе, – первобытное войско под названием Запорожцев состояние», войсковое правительство установило следующие важнейшие правила:

В войске должно было существовать «войсковое правительство, навсегда управляющее войском», и состоявшее из кошевого атамана, войскового судьи и войскового писаря.

«Ради войсковой резиденции» основан город Екатеринодар.

В Екатеринодаре, «ради собрания войска и прибежища бездомовных казаков», устроено было 40 куреней, из которых 38 носили те же названия, что и в Запорожской Сечи; а все войско положено было «поселить куренными селениями в тех местах, где какому куреню по жребию принадлежать будет».

В каждом курене ежегодно, 29 июня, положено было избирать куренного атамана.

Куренные атаманы должны были безотлучно находиться при куренях, делать наряды по службе, примирять тяжущихся и «разбирать голословно маловажные ссоры и драки», а «за важное преступление представлять под законное суждение войсковому правительству».

Старшины без должности должны были повиноваться в куренях «атаману и товариществу», а этим последним, в свою очередь, предписывалось уважать старших.

Для заведывания и утверждения по всей войсковой земле к «долгоденственному спокойствию благоустроенного порядка» войсковая территория была разделена на пять округов.

Для управления округами в каждом из них полагалось «окружное правление», состоявшее из полковника, писаря, есаула и хорунжего и имевшее свою окружную печать с гербом.

Окружные правления и лица, составлявшие их, обязаны были «чинить непременное и немедленное исполнение» письменных распоряжений войскового правительства. На правление, кроме того, возложено было иметь попечение об экономических нуждах населения, «а также между людьми встречающиеся ссоры и драки голословно разобрать»; заботиться об исправном и своевременном вооружении казаков, о дорогах и мостах, о благоустройстве и чистоте в куренных селениях, о пожарной части, о преследовании воров и грабителей и о мерах против повальных болезней на людях и на скоте.

В частности, казакам, как чиновным, так и рядовым, дозволено было заводить на войсковой земле и угодьях дворы, хутора, мельницы, леса, сады, виноградники и рыбные заводы, а «в отменное воздаяние старшинам, яко вождям, наставникам и попечителям общих сего войска благ», позволялось кроме того селить при хуторах родственников и «вольноотпущенных людей».

Собственно для окружных правлений была выработана также особая инструкция, в которой подробно были изложены права и обязанности окружной администрации, как земской полиции и исполнительного органа.

Таковы в существенных чертах были порядки того самоуправления, которым должны были начать свою новую жизнь на Черномории наследники Запорожья. Сравнивая эти порядки с тем, чем пользовалось в этом отношении Запорожье, нельзя, конечно, не заметить, что права казачества были значительно сужены. Для Запорожской Сечи почти не существовало никаких законов, изданных центральным правительством; она сама составляла свои законы, на основании обычая, и даже карала своих преступных сынов смертной казнью. Управление же Черноморским войском предписывалось в жалованной грамоте сообразовать с узаконениями по управлению губерниями. В Запорожье широко практиковалось выборное начало. На Черномории, раз казак занял в войсковой иерархии чиновное место, за ним закреплялось звание пана правительственными дипломами навсегда.

С другой стороны, за казачеством были оставлены, во-первых, право войсковой земельной собственности и, во-вторых, куренное самоуправление, т. е. такого рода устои, на которых крепко могла еще стоять общинная жизнь казачества. Казаки вообще старались удержать даже внешние черты сечевого устройства. Так, были оставлены курени в Екатеринодаре наподобие сечевых; под именем округов были учреждены те же запорожские паланки, в которых, как и в Запорожье, администрацию составили полковник, писарь, есаул и хорунжий; администрация эта ежегодно выбиралась войсковым правительством, т. е., если не самим товариществом, то все-таки его представителями, составлявшими коллегиальное учреждение; в сфере обыденных отношений предписывалось даже почитать, как и в Запорожье, старшин, не проходивших общественной службы (т. е. смененных в своей старшинской должности преемником. – Прим. ред.) и пр. Но суть, конечно, заключалась в перенесении самоуправления в курень.

Таким образом, в Черномории в первый раз ясно обозначалась та диференцировка автономных функций казачества, благодаря которой одна часть этих функций перешла к центральному правительству, а другая осталась за войском в форме специальных его прав. Высшая администрация казачества, представляя собою одну лишь внешнюю форму сечевой администрации, без внутреннего правового содержания, была собственно органом правительственным, так как и назначалась, и сменялась, и руководилась, и была ответственной исключительно пред центральным правительством. Самоуправление затем замкнулось в тесные рамки куренной, сельской общины.

Не само казачество, конечно, додумалось до подобной реорганизации вековых своих порядков, но его привели к тому исторический ход событий, обстоятельства внешние, которые должны были сузить приволье казачьей жизни. Под влиянием этих обстоятельств казачество работало несомненно в духе своих старинных идеалов и сумело разбить бессемейную Запорожскую Сечь на сорок мелких черноморских сечей, в основу которых, по словам грамоты Екатерины Великой, должно было лечь «распространение семейственного жития»; но если при этом оно изменило и ограничило свою внутреннюю организацию, то это зависело не от превращения бессемейного казачества в семейное, а обусловливалось обстоятельствами чисто внешними – требованиями и интересами центрального правительства.

Но упомянутое сечевое устройство Черноморского казачества существовало без изменений только до 1801 года, когда войску была дана новая грамота императором Павлом, значительно изменившая прежнее казачье устройство и изгнавшая из употребления даже некоторые названия лиц и учреждений, заимствованных черноморцами из Запорожской Сечи. Напрасно раньше, в 1797 году, кошевой атаман Т. Т. Котляревский хлопотал о том, чтобы дозволено было войсковое правительство «именовать по-прежнему Кошем войска верных черноморских казаков» и заботился о пожаловании войску «бунчука и трости войсковой, поелику сии привилегии были в войске Запорожском жалованными». Атаман, видимо, желал удержать хотя бы одни внешние черты старого сечевого устройства, чтобы по крайней мере они напоминали молодому казачеству о былой автономии его дедов и отцов. Но центральное правительство в свою очередь неизменно шло по раз намеченному пути. В силу упомянутой грамоты, вместо «войскового правительства» была учреждена «войсковая канцелярия», в которой должны были присутствовать от войска атаман и два члена, а от правительства «особа», по назначению от него; при канцелярии же должен был состоять правительственный прокурор. В деловом отношении, согласно с образцами тогдашнего бюрократизма, канцелярия была разделена на шесть «экспедиций» – криминальную, гражданскую, казенную, межевую, полицейскую и сыскную. В следующем за тем году указом императора Павла от 13 ноября, войско было разделено в военном отношении на 20 полков.

В царствование Александра I указом от 25 февраля 1802 года вновь положено было учредить «войсковое правительство с таким же числом присутствующих, как и в Донском войске», а в войсковой канцелярии Донского войска, в силу того же указа, повелено было присутствовать войсковому атаману, двум непременным членам и четырем асессорам, причем учрежденные при Павле экспедиции, за исключением полицейской, положено было совсем уничтожить. По воинским делам Черноморию приказано было подчинить инспектору крымской инспекции, а по части гражданской – таврическому губернскому начальству и «особенно управляющему губернией». Затем участие в войсковом правительстве «особого генерала» также решено было отменить, оставив лишь прокурора. Таким образом, благодаря этому узаконению, был сделан как бы шаг назад к прежнему казачьему устройству. Но вместе с тем деление войска на 20 полков в военном отношении осталось в своей силе.

По словам И. Д. Попко, старые казаки резко отличали то устройство казачества, какое последним было получено в силу узаконений Павла и Александра I, от прежнего, выраженного письменно в «Порядке общественной пользы», обозначая его в своих воспоминаниях лаконически: «до полков». И на самом деле в этом отношении замечалась видимая разница, хотя разница эта началась раньше деления войска на полки. Так, первые три кошевые атамана – Белый, Чепега и Головатый, были еще избраны казачеством по старинному обычаю на войсковой раде и только утверждены правительством; четвертый затем атаман Котляревский был уже прямо назначен правительством, без всякого выбора, и с этих пор войсковые атаманы назначились правительством из среды казаков до 1855 года, с которого назначение войсковых атаманов стало производиться исключительно из лиц не казачьего происхождения. Грамотой императора Павла были совсем уничтожены звания войскового судьи и войскового писаря. Деление на полки, ослабив отчасти у казаков право собственных военных распорядков, наложило на войско узы внешней, сторонней регламентации. Назначение в войсковую канцелярию доверенных от центрального правительства лиц, помимо выраженного самим фактом войску недоверия, связывало казачью администрацию в области самостоятельных ее действий и начинаний. Одним словом, последними правительственными распоряжениями окончательно были стерты следы собственно войскового казачьего самоуправления. От Запорожской Сечи осталось одно куренное, общинное, в тесном смысле, самоуправление.