Текст книги "Кубанское казачество и его атаманы"

Таковы были похождения линейных пластунов за Кубанью, их передовая, разведочная служба, со всеми ее ужасами и неподкрашенной действительностью. Если допустить, что в приведенных выше рассказах местами очень сгущены краски и подробности отдаются утрировкою, то, при несомненной откровенности и даже наивности этих рассказов, в них во всяком случае заключается много характерного и знаменательного. Безумная отвага, железные нервы, удивительная находчивость, быстрая, кровавая расправа с противником, собственное самопожертвование спорят и соперничают в действиях линейного пластуна. Пластун был беспощадным, жестоким воином, именем которого горцы пугали своих детей, но вместе с тем каждый шаг своей разрушительной деятельности он совершал с риском собственной жизни. Не всегда похождения пластунов сходили так благополучно, как в приведенных случаях; и пластунскую кровь проливали горцы, как проливали черкесскую пластуны. То была война с ее бесчеловечием и кровавыми жертвами, в которой линейный пластун участвовал в роли разведчика, застрельщика, передового бойца. То была тяжелая и с точки зрения мирной гражданской жизни преступная деятельность, но, благодаря этой кровавой деятельности, часто сохранялись жизнь и спокойствие многих и многих существ, причастных и непричастных войне. Таковы, одним словом, были веления суровой действительности.

XV. Линейные залоги и характерные эпизоды борьбы линейцев с горцами

Под влиянием той же суровой действительности, передовая служба и остальных казаков была здесь тяжелее, чем у черноморцев. Открытые места требовали большой сторожкости. Так как горцы нападали на линию более или менее значительными шайками и скопищами, то казакам весьма важно было вовремя узнать о движении неприятеля и проследить то направление, которое он намерен был принять, – и вот эта именно задача и возлагалась на «разъезды», «секреты» и «залоги». Разъезды представляли собой дневные патрули, секреты составляли на кавказской линии то же, что залога на черноморской, т. е. ночные караулы и засады у самой линии, и, наконец, залогой называлось нечто вроде рекогносцировочной партии (разведгруппы. – Прим. ред.). Вот как характеризует этот вид разъездной службы Шпаковский. “Залога” или “конная засада” – это одна из трудных и опасных служб на пограничной линии с неприятелем. На залогу выбирались преимущественно старые и опытные казаки, имевшие сильных и резвых коней. Залога высылалась лишь в тех случаях, когда неизвестно было, где и в каком месте неприятель намеревался пройти пограничную линию. Обязанность залоги состояла в том, чтобы скрытно и зорко следить за появлением врага. Здесь первую роль играла местность: и она-то указывает способ укрытия от зоркости неприятеля. Для этой цели выбирались переправы на реках и вообще на местностях, представлявших естественную или искусственную преграду. Пропустить появившегося врага в наши пределы, следить скрытно за всеми его движениями, высмотреть его силу и численность и, наблюдая направление пути, давать знать на ближайший пункт посылкою одного или двух казаков до тех пор, пока обрисуется принятое неприятелем направление – таковы были обязанности залоги. Очевидно, что она требовала от казаков большой сметливости и отличного знания местности»[13]13
  Там же. глав. XXXV, стр. 430.


[Закрыть].

Здесь нелишне будет иллюстрировать эту характеристику казачьей службы на залогах следующим случаем. В конце апреля 1847 года начальнику лабинской линии полковнику Волкову было сообщено, что Магомет-Амин собирал значительные партии горцев, чтобы пробраться за Кубань. Шейх имел в виду лично стать во главе всего скопища, и поэтому держал в секрете как место переправы чрез Лабу, так и пункт общего сборища после переправы. Ввиду этого по Лабинской линии требовалась особенно сильная осторожность и осмотрительность. Начальник линии приказал запереть станицы, посты и укрепления, прекратить на время полевые работы, остановить движение колонн, усилить дневные разъезды, выставить залоги и посылать на ночь сильные секреты, располагая их непрерывной цепью. Одна из залог, состоявшая из 20 казаков под командой старого и опытного урядника Солодухина, была назначена занять урочище «Дубки», близ устья р. Ходз. Это было очень важное для наблюдения место. Закрытая местность, густой лес и множество длинных кос по Лабе с сплошными зарослями представляли здесь удобства одинаково как для наблюдения за неприятелем, так и для того, чтобы хорошо скрыться этому последнему. Двое суток залога Солодухина стояла на Дубках; днем казаки сторожили свой пост спешенными, держа лошадей в поводу, а ночью напролет проводили в седле. На третий день под вечер один из казаков заметил горцев. Солодухин немедленно послал донесение начальнику линии, а сам, взявши с собою четырех казаков и оставивши остальных на месте, отправился выслеживать неприятеля. Пока заходило солнце, Солодухин успел высмотреть горцев и даже определить приблизительно численность партии в 200 человек. Оставивши на этом новом месте наблюдения двух казаков для надзора за врагом, урядник воротился к команде, послал еще одного гонца к генералу Волкову с добытыми сведениями и переправился с командой за Лабу. Расположивши команду в скрытном месте, сам урядник с двумя казаками стал следить сзади за неприятельским отрядом, переправился вместе с ним через воду и скрылся в лесу. Хорошее знание черкесского языка помогло Солодухину узнать из долетавших к нему разговоров горцев, что в ту же ночь другая партия горцев должна была переправиться чрез Лабу выше Ахмет-горского укрепления. С этими вестями был снова послан казак к начальнику линии. Поручив шести казакам следить за открытой партией, Солодухин с командой остался на броду. Перед светом туман до того сгустился, что всадники с трудом могли различать головы собственных лошадей. Между тем по всплеску воды в реке казаки слышали, что началась переправа через Лабу еще какой-то новой партии. Со стороны казаков требовалась большая ловкость, чтобы определить силы неприятеля, не наткнувшись на него в тумане. «Четыре казака и Солодухин поползли, как змеи, и притаились за камнями и за пнями у въезда. Они насчитали еще до 50 всадников с одним большим значком, почему Солодухин заключил, что это ехал или сам Магомет-Амин, или кто-нибудь из князей, старшин или первостатейных вожаков»[14]14
  Там же, стр. 432.


[Закрыть]. Пославши новое известие в станицу, Солодухин назначил пятерых казаков следить и за этой партией, а сам с остальной частью команды остался на броду до рассвета. Казаки прекрасно проследили движение обоих партий до самой Кубани. Как эти партии, так и четыре других, переправившихся чрез Лабу в иных местах, соединились все вместе на переправе чрез Кубань близ Николаевской станицы и образовали отряд в 2000 человек. Горцы в таком числе нарочито были пропущены внутрь казачьих владений верст за 100 от Лабинской линии. Всем скопищем никем нетронутые черкесы напали на станицу Сенгилеевскую, лежащую в 25 верстах от г. Ставрополя; но здесь они были встречены заранее подготовленными войсками, разбиты и преследуемы за Кубань до Тегеней.

Собственно боевая служба линейного казачества слагалась, как и у черноморцев, с отражения горцев и походов в горы. Трудно сказать, на что больше тратились силы казачества. Набеги горцев, походы русских войск в горы и вообще взаимные столкновения между казаками и горцами были очень часты и повсеместны. И не всегда счастье сопутствовало казаку. Хотя и не часто, но горцам удавалось наносить существенные уроны казачьему населению. Особенно сильно страдали станицы и селения, прилегавшие к г. Ставрополю. Так, в 1807 году партия горцев в 200 человек напала на Сенгилеевку, бывшую тогда еще крестьянским селением. Село было разграблено, 34 человека из жителей были убиты, утоплены и сожжены живыми, 24 ранены и 102 взято в плен; более двух тысяч голов рогатого скота и лошадей также стали добычей горцев. Не прошло и месяца после этого случая, как новая партия горцев напала на Воровсколескую станицу и увела в плен более 200 казаков. Осенью горцы угнали более тысячи лошадей, захваченных по р. Егорлыку, и нанесли значительный урон донцам, пытавшимся отбить лошадей. Вскоре затем (7 ноября) еще одна особенно многочисленная партия горцев, соединившись с кабардинцами, пробралась в Ставропольский уезд и совершенно разрушила богатое селение Каменнобродское, также не бывшее еще тогда казачьей станицей. Горцы произвели страшную резню в церкви, куда укрылась часть жителей; около 130 душ обоего пола оказалось убитыми в селе, 350 человек было уведено в плен, весь скот угнан, хутора сожжены, озимые посевы вытоптаны. Впоследствии, по мере того как усиливалось линейное казачество, такие резкие случаи набегов и грабежи менее удавались горцам. Однако горцы не переставали тревожить передовые станицы вплоть до покорения Западного Кавказа в 1864 году. Чем дальше внутрь гор от Кубани и Лабы распространялась казачья колонизация, тем все в лучшие и лучшие условия становились старые станицы; тяжесть разбойничьих набегов падала на вновь устроившиеся станицы. Горцы угоняли скот, брали в плен население, нападали на казачьи станицы, беспокоили караулы и отряды и вообще с ожесточением уступали каждую пядь своих владений, мстя колонизаторам края при всяком случае. Шпаковский, как очевидец и ближайший участник в этой беспрерывной борьбе казаков с горцами, передает в своих записках несколько очень характерных для описываемого времени случаев.

Однажды во вновь устраивавшейся станице Урупской четырнадцатилетний сын войскового старшины Склярова был послан последним на двух подводах с «драбантой», т. е. казаком-денщиком, за нарубленным для построек лесом. Лес был вблизи станицы. Пока драбант возился с бревнами, мальчик Скляров сидел у повозок и наигрывал на гармонике. Он так углубился в свою игру, что не заметил, как приблизились к нему человек десять горцев. Захвативши пару волов и привязавши рядом с ними Склярова, горцы направились вверх по р. Урупу. К вечеру партия с пленником пробралась далеко в глубь гор от станицы, вне возможности преследовать ее, и остановилась на ночлег. Уставшему и измученному мальчику были развязаны руки и предложены «чуреки» (лепешки) и жареное просо. Поевши, горцы пробовали поиграть на гармонике, но так как игра выходила очень плохой, то Скляров взял гармонику и начал играть лезгинку. Горцам так понравилась игра, что они пустились плясать. До полуночи мальчик потешал своей игрой джигитов, пел им песни, передразнивал армян и грузин, показывая, как коверкают они русские и горские слова. Горцы хохотали и стали обращаться с пленником, как с приятелем; ложась спать, они оставили его несвязанным в награду за то удовольствие, которое он им доставил. Мальчик, в свою очередь, лег и притворился крепко спящим, а сам зорко следил за караульным, сидевшим у костра спиной к нему. Выбравши удобную минуту, Скляров тихонько вытащил кинжал из ножен спавшего близ него бейгуша, т. е. бедняка, осторожно подполз к караульному и, поднявшись на колена, сильным ударом кинжала в спину убил наповал горца. Захвативши затем оружие, пленник скрылся в лесную чащу; на другой день вечером он был дома.

В другое время жители станицы Зассовской, под прикрытием одной пехотной роты и сотни казаков, рубили лес. Воспользовавшись этим, поручик милиции Али-бей, служивший в качестве разведчика русских войск, привел партию горцев в 500 человек, которые напали на жителей и команду врасплох. Благодаря, однако, своевременно оказанной помощи Шпаковским с пластунами горцы были разбиты, причем перебежчик Али-бей пробовал было застрелить Шпаковского в отмщение за скорую помощь, но, промахнувшись, сам пал от пули пластуна. Дело это, однако, обошлось русским в 50 человек убитых и 70 раненых.

Еще печальнее по своим последствиям было дело под Шалохом 4 мая 1850 года. Незначительный отряд под командой донского полковника Ягодина был окружен скопищем горцев в 5000 человек в глубокой балке, известной под именем «чертового мешка», между Шалохом и Ахмет-горским укреплением. Занявши высоты, неприятель, под защитой густого кустарника, сильно поражал ружейными выстрелами русский отряд и не выпускал его из котловины. Сбить горцев картечью с этой позиции не было возможности. Несмотря на то что орудия наводились под самим крайним углом, выстрелы все-таки были неудачные; ружейной пальбе мешали камни, кустарник и густая трава, прикрывавшие горцев. Четыре раза русские войска бросались напролом, стараясь взобраться на кручи и пробить себе дорогу чрез густую толпу неприятелей штыками, пиками и шашками; но всякий раз град камней и дружный залп горских винтовок отбрасывал храбрецов с большим уроном в котловину. Пользуясь своим численным превосходством, горцы, видимо, готовились броситься в шашки на отряд. Но в это время две сотни четвертой Ставропольской бригады, услышавши выстрелы на привале, бросились по направлению к сражению. Горцы, однако, послали против них скрытным путем засаду человек в тысячу. «Не ожидая, – говорит Шпаковский, – встретить на пути засады, сотни на скаку растянулись; казаки перегоняли друг друга. Сосредоточив все свое внимание на выстрелы у “чертового мешка”, бедняги вдруг были встречены залпом трех или четырех сот винтовок и дробью выстрелов по протяжению балки. Оба офицера были убиты наповал; большая часть казаков убиты или переранены, остальные смешались, оторопели: кто спешился, а кто поворотил коня в гору; но другой залп – и выскакавшие из балки горцы положили шашками остальных людей. Нам все это было видно, как на ладони; но ни предупредить, ни выручить своих не было никакой возможности: мы сами были на шаг от той же участи. Гарнизоны укрепления Ахмет-Горского и поста Шалоховского, видя истребление ставропольских сотен с своих вышек, поспешили к нам на выручку. Едва раздались орудийные выстрелы, встревожившие атакующих нас горцев, Ягодин с шашкой наголо бросился вперед, и мы прорвали густые массы неприятеля, невзирая на град пуль, буквально нас осыпавших. Не удержали и кручи отчаянного прорыва. Орудия были вынесены почти на руках, и едва были установлены на окраине котловины, как запрыгала картечь по кучам сбившегося неприятеля, попавшего в перекрестный артиллерийский огонь. Отхлынула масса, нас давившая, и мы примкнули к роте из Ахмета и полуроте из Шалоха при двух орудиях подвижной гарнизонной артиллерии, соединившихся над «Чертовым мешком». Храбрый Ягодин не дал опомниться скопищу. Живо были направлены орудия на главную массу с фронта и в то же время пехота и казаки, после дружного залпа, бросились с обоих флангов, опрокинувши сборище в Лабу. Горцы, не ожидавшие такого оборота дела, до того смешались, что кучились и толпились по плаву, как отара баранов, и много, много унесла Лаба трупов джигитов их и коней. Жажда мести одушевляла весь отряд; едва можно было удержать солдат и казаков не бросаться в воду для преследования»[15]15
  Там же, глав. XXIV, стр. 150–151.


[Закрыть]. Дорого обошлось это сражение обеим сторонам. Достаточно сказать, что из двух ставропольских сотен оказался живым только один молодой казак, весь порубленный и впоследствии ослепший от ран, но и этот казак потерял в бою отца и двух братьев.

Ровно чрез год, 14 мая 1851 года, между горцами и казаками вновь произошло одно из тех ужасных столкновений, которыми не богата даже история кавказских войн. Громаднейшее скопище под предводительством все того же Магомет-Амина перешло через Лабу и Уруп в мирные бесленеевские аулы и, захвативши их жителей с имуществом, двинулось с ними вверх по р. Урупу в горы. Русские войска под личным начальством начальника Лабинской линии полковника Волкова шли в виду горцев по другой стороне реки. В одном месте горцы, однако, переправились через Уруп и, пользуясь подавляющим численным превосходством, бросились на русские войска. Завязалась ожесточенная борьба. Девять раз горцы отчаянно кидались на левый фланг русского отряда, угрожая в то же время центру и правому флангу и, не обращая внимания на усиленный картечный и ружейный огонь, врубались в ряды солдат и казаков, но каждый раз были отбрасываемы штыками и шашками назад. Так дело шло с пяти часов утра до полудня. Затем, отступивши всей массой и показывая вид, что они намерены снова переправиться на другую сторону Урупа к оставленным там на арбах бесленеевцам, горцы неожиданно и дружно бросились на правый фланг. Удар был так неожидан и стремителен, что составлявшие правый фланг донцы дрогнули и поворотили коней назад. Но в то же время остальная часть войск употребила все усилия, чтобы выдержать этот новый натиск. Пока линейные казаки и донцы, поведенные снова в атаку лично Волковым, удерживали натиск горцев, артиллерия произвела такое опустошение картечными выстрелами в рядах неприятеля, что последний не выдержал и показал тыл. Тогда казаки, не давши опомниться горцам, погнали их чрез Уруп, так что разбитые горцы бросили на произвол даже бесленеевцев. Но в свою очередь и победители были не в состоянии преследовать неприятеля как по своей малочисленности сравнительно с убегавшими горцами, так и вследствие крайнего утомления; к тому же артиллерийские лошади были большей частью перебиты, а заряды почти все вышли. Русский отряд ограничился только тем, что снова захватил переселявшихся бесленеевцев. Когда были приведены в известность результаты этой победы, то оказалось, что у русских из 1750 человек, бывших в бою, убито и ранено до 600 человек и что неприятельских тел, найденных только на месте боя и брошенных при бегстве, насчитано было более полутора тысячи.

В такой-то военной школе воспитывались линейные казаки. Вечная борьба, беспрерывные тревоги и многочисленные кровавые столкновения с горцами выработали из этих казаков тех воинов, подвиги которых носят просто какой-то легендарный характер и всегда высоко ценились в военном мире.

XVI. Колонизация Закубанья и внутренние расселения

В 1860 году было произведено существенное изменение в казачьих войсках на северном Кавказе. Взамен двух существовавших войск – Черноморского и Кавказского линейного, были образованы также два новые войска – Кубанское и Терское, но при этом к первому войску отошла значительная часть бывшего Кавказского казачества, именно: Старая и Новая Линии. С образованием Кубанской области в нынешних ее границах колонизация края не только не приостановилась, а напротив, была ведена еще с большей энергией и поспешностью. Это был последний акт правительственной колонизации. В короткое время, среди самых неблагоприятных военных условий, предгорья Кубанской области были покрыты целой сетью казачьих станиц на значительном пространстве и в небывалом до того количестве. В сущности, колонизация этой местности была громаднейшим заключительным сражением, которым окончилась семидесятилетняя борьба кубанских казаков с кавказскими горцами. Горцы проиграли это сражение, но и казакам оно не легко далось. Одни из них должны были бросить насиженные, обогретые и обеспеченные места своих отцов и предков, чтобы идти в чужой край и насадить здесь новую жизнь под давлением непривычных естественных условий и непреоборимых трудностей; другим суждено полечь костьми прежде, чем они успели не только начать насаждение этой новой жизни, но и даже стать сколько-нибудь прочно ногою на тех местах, которые вынужден был уступить им сложивший наконец оружие горец. Народ поэтически выразил этот вид колонизации в следующей песне:

 
Молодец девку исподманывал,
Исподманывал, подговаривал:
«Ты пойдем, девка,
К нам на Линию жить;
У нас да на Линии
Что Куржуп (Курджипс) да река
Вином протекла,
А река-то Лаба
Медом протекла;
По горам-то у нас, горам
Лежат камушки драгоценные,
Драгоценные, неоцененные».
– «Молодец! Девку не исподманывай!
Я сама там была
И сама-то видела,
Про все слышала:
Что Куржуп-то река
Кровью протекла,
А река-то Лаба
Горячей слезой,
По горам-то, горам
Лежат головы,
Все казацкие,
Молодецкие!»
 

Действительно, в описываемое время не только мужчины и молодцы, но и женщины, девушки, даже дети, одним словом, все население воочию видело, как под градом пуль и при потоках крови колонизовались предгорья Северного Кавказа.

Опираясь на опыт прошедшего, имевший место на Новой Линии, с одной стороны, и на военные требования, с другой, руководившие колонизацией Закубанья заняли и основали в течение 14 лет, под прикрытием военной силы, в связи с действиями военных отрядов, 83 пункта для крупных поселений. Колонизация началась с восточной стороны Кубанских предгорий и, попавши в крайне неумелые руки главного распорядителя графа Евдокимова, на первых же порах встретила серьезные препятствия со стороны того населения, которым предположено было колонизовать Закубанский край. С непростительной поспешностью, игнорируя хозяйственные соображения и расчеты, граф Евдокимов предположил первоначально переселить на Кубань шесть станиц из 5-й и 6-й бригад Кубанского казачьего войска и две из Черномории. По этому проекту шесть первых станиц должны были сразу переселить из 1653 семейств всего населения 1397 семейств, т. е. почти 90 %, оставив временно на месте 256 семейств, а двум черноморским станицам предстояло дать 770 семейств. На новом местожительстве, среди враждебных народностей, эти поселенцы должны были образовать целых 17 станиц в неудобных местах и при непривычных естественных условиях. И все это имелось в виду совершить в течение года! Понятно, что такая невероятная ломка могла вконец разорить казаков, скопивших трудом и по́том небольшие хозяйственные обзаведения на старом местожительстве. Застигнутые врасплох казаки, по обычаю русского народа, вошли с прошениями и ходатайствами по начальству. Граф Евдокимов настаивал на приведении в исполнение проектированных им мер. Дело обострилось и едва не разрешилось кровавой развязкой. Казаки не хотели слушать распоряжений начальства, и только благодаря личному участию Государя Императора Александра Николаевича неповиновение казаков не было поставлено им в вину и была изменена система колонизации. В конце концов графу Евдокимову пришлось самому же исправить собственную свою ошибку. Неудачная попытка колонизации Закубанского края целыми станицами по принуждению была заменена системой вызова охотников с определенным денежным вспомоществованием и порядком назначения станичными обществами известного количества своих членов по жребию.

Новые меры, по словам И. В. Бентковского, много потрудившегося над группировкой материалов о колонизации всей вообще Кубанской области, дали и новые результаты. В 1861 же году было поселено в два приема 1736 семейств в 11 станицах, расположенных в верховьях Кубани и ее главнейших притоков по направлению к г. Майкопу. В следующем 1862 году колонизация приняла еще более широкие размеры: в этом году было основано уже 28 станиц в разных местах Закубанского края и в них водворено 4387 семейств переселенцев. В этом же году было утверждено положение о заселении предгорий западной части Северного Кавказа. Так как положением этим предоставлялось казакам-поселенцам, кроме известного денежного пособия и надела общинными землями, получение земель в частную собственность, то мера эта привлекла немало охотников, желавших поселиться в Закубанском крае, как из среды Кубанского казачества, так и из войск Донского, Оренбургского, Уральского и Терского. В числе других казаков переселились на Кубань и Азовские казаки, потомки тех самых запорожцев, которые бежали в Турцию в 1775 году при разрушении Запорожской Сечи, и которые в 1828 году ушли снова из Турции в Россию и были поселены в Екатеринославской губернии. Таким образом, в 1863 г. вновь было основано 20 станиц, с населением в 3541 семейство, и наконец в 1864 г. 17 станиц и 7 поселков, с населением в 4417 семейств. В течение же всего четырехлетнего периода было основано, следовательно, 83 крупных казачьих поселений и в них поселено 14 081 семейство.

Самое расположение станиц находилось, конечно, в тесной связи с военными соображениями. Руководившие колонизацией смотрели на закубанскую станицу прежде всего как на стратегический пункт, как на опорную точку при вытеснении горцев из самых крайних и неприступных уголков их местожительства. Поэтому одни из станиц, как Хамкетинская, Белореченская, Новодмитриевская, Абинская и пр., возникли на местах бывших уже здесь укреплений; при расположении других стратегическим соображениям часто отдавалось преимущество пред выгодами и расчетами экономическими. Точно так же и самый состав переселенцев, как нельзя более, соответствовал все тем же военным целям. Казаки и вообще служило-военные элементы составили подавляющее большинство. Так из общей массы переселенцев 58,9 % приходилось на долю Кубанских казаков, 25,3 % на долю казаков из других войск и отставных солдат и только 15,8 % на долю государственных крестьян и других сословий. Одним словом, и на тех условиях, среди которых производилась колонизация Закубанского края, и на расположении станиц, и на самом составе переселенцев одинаково лежало влияние военных требований. Экономические промахи и недосмотры при такой колонизации неизбежны. И действительно, как видно из исследований Е. Д. Фелицына, очень многие станицы, напр., Псеменская, Мингрельская, Навагинская, Тубинская, Хребтовая, Сохрайская и др. впоследствии были совсем снесены и расселены, другие и теперь еще испытывают серьезные экономические стеснения, явившиеся следствием военной колонизации.

Занятием западных предгорий Кавказа и оканчивается собственно колонизация Кубанской области в смысле расширения границ казачьей территории. Большинство сложивших оружие горцев эмигрировало в Турцию, принявшие русское подданство были переселены с предгорий на плоскости, ближе к Кубани. Казаки таким образом прочно укрепились на всех пунктах когда-то враждебного им края, и казачьи станицы обширнейшей сетью охватили всю Кубанскую область. Дальнейшее затем заселение края было исключительно делом расселения, результатом внутренней переработки и распределения наличных колонизационных элементов. Правда, приток переселенцев в Кубанскую область по-прежнему продолжался извне, в некоторые годы он принял даже необычайные размеры, но он не носил уже прежнего характера. Казачество как войско закрыло доступ в свою среду переселенцам. Оно само раздробилось на массу отдельных станичных общин, и станичная община уже самостоятельно начала абсорбировать пришлые и чуждые ей элементы, разумеется, в тех случаях, когда она находила это нужным.

На первых порах этой внутренней колонизации следы общих административных мероприятий дают еще себя чувствовать казаку, некоторые станицы еще возникают по предначертанию и указаниям войскового начальства. Так, в 1865 и 1866 годах были основаны Славянская, Георгие-Афипская, Мингрельская, Троицкая, Анастасиевская и Курчанская станицы; в 1871 году Копанская и Ясенская. Места для этих станиц были избраны и назначены администрацией, а население взято из существовавших уже казачьих поселений, в которых оно особенно сильно возросло. С течением времени даже эта черта принудительного расселения теряется в казачьих общинах. Возникновение новых поселений и признание самостоятельности за возникшими уже в форме хуторов становятся делом инициативы и усмотрения станичных общин. Администрация только дает в таких случаях свою санкцию. Таким образом возникло несколько поселков на дополнительных станичных участках и на местах, занятых группами хуторов, как Албашский, Ахтарский, Широчанский, Черноерковский, Кармалинский и многие другие. Но в это же время в Кубанскую область начинается особенно сильный приток другого рода переселенцев, так называемых иногородних или, по выражению черноморцев, «городовиков», т. е. крестьян арендаторов и ремесленников, выселившихся в Кубанскую область из внутренних губерний России.

Примеры колонизации Кубанской области, помимо казачьих, другими элементами имели место еще до покорения Западного Кавказа, но это были лишь единичные и малозначащие попытки. Так в 1834 году возникло селение Армавир, населенное горскими армянами, и основаны в Черномории две немецкие колонии – Михельсталь и Александровская. Одновременно с занятием предгорий и непосредственно затем эти единичные попытки начинают принимать более общий характер. Греки, немцы, молдаване, болгары и русские крестьяне образовали в это время в разных местах несколько крупных поселений. Таким образом возникли селения Витязевское, Греческое, Мерчанское, Молдаванское и Русское в Темрюкском уезде, колонии Александрфельдская, Розенфельдская и Эйнфельдская в Кавказском уезде, селения Богословское, Казьминское, Ольгинское и Успенское в Баталпашинском уезде и др. Тем не менее все эти неказачьи поселения дали относительно незначительную цифру переселенцев сравнительно с тем количеством их, которое приходится на долю иногородних или «городовиков». Этим последним суждено было внести в жизнь казачества более сильную экономическую струю, чем их счастливым предшественникам, и в некоторой степени видоизменить даже самый характер поселочных форм Кубанской области.

Особенно сильный приток иногородних в Кубанскую область начинается со времени издания в 1868 году закона, дозволившего лицам невойскового сословия приобретать в собственность усадебные строения на казачьих землях. Получив возможность жить оседло в Кубанской области, крестьяне преимущественно южнорусских губерний двинулись целыми тысячами на Кубань, и в течение последних 15 лет общее их количество в области возросло до 250 000 душ, что составит 25 % казачьего населения. Вся эта масса взялась главным образом за земледелие, арендуя войсковые, общинные и частные земли. Разместившись большей частью по станицам, изредка в поселках и хуторах, они образовали целые хуторские поселения собственно на землях частных владельцев. Часть переселенцев, кроме того, была принята станичными обществами в число своих членов (т. е. стали «приписными» казаками – а их дети уже казаками «природными». – Прим. ред.); в некоторых станицах, каковы глухие станицы Закубанья, продолжается прием и по сию пору.

Наконец, в период колонизации предгорий началось особенно усиленное выселение горцев из горных ущелий и трущоб ближе к берегам Кубани.