Текст книги "Кубанское казачество и его атаманы"

Григорий Антонович Рашпиль

генерал-лейтенант, начальник войскового штаба, исправлявший должность наказного атамана Черноморского казачьего войска с 26 ноября 1842 года по 1 октября 1852 года

Между тем как наказной атаман Черноморского войска Н. С. Заводовский был большею частью вне войска, то управляя Ставропольской губернией, в которой имел постоянное местопребывание, то производя экспедиции в горах против черкесов в качестве командующего Кавказской линией и в Черномории, фактически черноморским атаманом был начальник штаба Г. А. Рашпиль.

Григорий Антонович родился 26 сентября 1801 года и происходил из дворян Черноморского войска. Получив домашнее воспитание, он поступил очень рано на службу рядовым казаком, именно в 1814 году, т. е. тринадцати лет от роду; чрез четыре года он был зачислен юнкером в Черноморский лейб-гвардейский эскадрон, в 1821 году произведен в корнеты, в 1826 г. – в поручики, в 1827 г. – в штабс-ротмистры, в 1831 году в ротмистры, а в следующем 1832 году в полковники. Таким образом, Рашпиль в 10 лет завершил свою офицерскую карьеру; еще чрез 10 лет, в 1841 году, он был произведен в чин генерал-майора, в том же году назначен исправляющим должность начальника штаба, а со введением в войске положения 1842 года утвержден в этой должности. 4 апреля 1844 года Рашпилю поручено было исполнение должности наказного атамана и командующего Черноморской линией. Наконец, 3 апреля 1849 года Григорий Антонович был произведен в генерал-лейтенанты. Сверх того Рашпиль состоял кавалером орденов св. Владимира 2-й ст. большого креста, 3 и 4-й ст., последний с бантом, св. Анны I и II ст., св. Станислава I ст., св. Георгия 4-й степ. за выслугу в офицерских чинах 25 лет, знак отличия за 25-летнюю беспорочную службу, имел медали за персидскую войну 1826–1828 годов, за взятие приступом города Варшавы 25 и 26 августа 1831 года, знак отличия польского ордена за военные достоинства 4-й степени и крест за службу на Кавказе; получил в потомственное владение Высочайше пожалованных 1500 дес. земли.

Собственно боевая военная служба Рашпиля началась с 1826 года походом в Грузию. 1827 и 1828 годы проведены Григорием Антоновичем в походах в Персии, причем он принимал здесь участие в целом ряде сражений и дел с неприятелем и между прочим при осаде и взятии крепостей Абас-Абада и Эривани. В 1831 году, по назначению начальства, Рашпиль участвовал в действиях против польских мятежников. Затем в 1841, 1844, 1845, 1846, 1847, 1848, 1849, 1850, 1851 и 1852 годах Григорий Антонович совершил целый ряд экспедиций против различных горских племен, начальствуя экспедиционными отрядами. В этот длинный период казачьих походов в горы Рашпилю приходилось руководить войсками при неоднократных стычках и сражениях с неприятелем, при работах по укреплениям и проложению дорог, при атаках и взятии черкесских аулов и т. п.

Но особенно плодотворная деятельность Рашпиля заключалась в разумных административных распоряжениях по войску. В этом отношении Григорий Антонович вряд ли имел соперников в ряду своих предшественников. Уступая, быть может, по уму и такту Антону Андреевичу Головатому, Рашпиль стоял в то же время выше этого последнего по ширине тех мероприятий, какими ознаменована его деятельность по войску. Этот черноморец-генерал, не получивший никакого образования, не прошедший под чьим-либо руководством практической школы управления, благодаря исключительно своим богатым способностям и природному уму, выработал замечательно полное, законченное и основательное миросозерцание на казачью жизнь и нужды. Это был не только передовой человек по своему времени, но и деятель, сумевший соединить лучшие стремления ума человеческого с практическими мероприятиями. «Совпадение назначения этой светлой личности с преобразованием войска по новому положению (1842 года), – говорит генерал И. Д. Попко, лучший знаток казачьего быта и особенностей и сподвижник к тому же Рашпиля в период своей молодости, – было благоприятным для войсковой корпорации событием. Призванное к обновлению своего военного и гражданского быта, войско должно было найти в самом себе потребные для этой работы силы, так как иносословные деятели ни в строевой состав, ни во внутреннюю административную сферу этого маленького государства в государстве, за самыми незначительными исключениями, не допускались. Генерал Рашпиль явился лучшим представителем своих сословных сил, разумным истолкователем и сильным поборником новых войсковых порядков. Общества с таким замкнутым учреждением, какими еще недавно были старые казачьи войска, легко впадают в застой и усыпление, если продолжительное время не вызываются к живому соприкосновению с окружающим их миром. Тогда они делаются забытыми, хотя и обитаемыми островами, настоящими terra incognita, где люди по одному закону с растениями отцветают и разлагаются, не сдвигаясь с своих корней. Войско Черноморское, до тридцатых годов нынешнего столетия, посылало свои полки на внешнюю службу за тридевять земель, как напр., в Царство Польское, и посредством этих служебных прогулок, время от времени, вдыхало свежий воздух извне. Но когда домашняя Кавказская война потребовала прекращения внешних нарядов, войско затворилось мертвецки в своих пределах и погрузилось в пассивное содержание нижнекубанской кордонной линии, где, кроме камышей и гор, ничего больше не было видно, где, по свойствам местности, даже конные полки пускали коней в табун и отбывали оборонительную службу на “вышках” да в пеших “залогах”. О наездническом развитии, о строевом образовании и вообще об изучении разносторонних требований службы редко кто заботился и мог заботиться. В офицеры производили потому, что штаты того требовали, и кто лучше переписывал бумаги дома или в Тифлисе, тот скорее достигал производства. Но лишения на этом поприще выкупались по крайней мере боевыми делами, время от времени свидетельствовавшими о военных качествах, присущих даже заглохшему казачеству. Не та картина рисовалась во внутреннем экономическом быту казачьего общества. От неопределенных прав землевладения и по милости широкого самоуправления произошло крайнее нарушение равновесия в пользовании войсковой (общинной) землей между хуторами и станицами, другими словами – между патрициями и плебеями войскового населения. В этом самобытном обществе, которому в числе других льгот самоуправления, предоставлено было устроить свою экономическую жизнь как оно само хотело, повторилось то же явление, – если уместно привести здесь этот исторический пример, – которое когда-то в Риме вызвало аграрный закон, определявший владеть землей одному лицу не более того, сколько можно запахать одним ярмом в неделю. Притесненные станичники беднели, плохо снаряжались на службу, пускались в конокрадство и, что всего несообразнее, относились к своих чиновным хуторянам с такими чувствами, каким не следует быть между начальствующими и подчиненными. Затем, как бы результатом неурядицы в материальном быту, явилось охлаждение к интересам умственным, к учению и образованию, что уже исторически не шло народу, искони чуждому староверства, раскольничества и тому подобных оков, подавляющих свободу человеческого духа. Еще в раннюю пору своей жизни войско Черноморское благоволило к науке, заводило, при помощи духовных лиц, школы, имело даже войсковую гимназию, которая угасла за недостатком учащихся, и ко дню пришествия нового войскового положения тьма бысть по всей земле… Пришедший вместе с новым положением свежий деятель в лице Г. А. Рашпиля верно понял существенные недостатки своего сословия и на первом плане своей общественной деятельности поставил три задачи: образование служебное, благоустройство земельное, просвещение умственное».

Раз ставши на эту точку зрения, генерал Рашпиль настоятельно потребовал от офицеров служебных знаний, долженствовавших дать им преимущественно пред рядовыми казаками, а от последних хорошей строевой подготовки. С этой целью он учредил при г. Екатеринодаре «конную учебную часть» и сам часто обучал здесь урядников; наиболее способных молодых казаков он по собственному выбору отправлял в образцовые части. «Заехав один раз в войсковой монастырь принять благословение преподобных отцов, открыл он между ними десятка два станичных паробков, облекшихся в послушнические подрясники, рослых, видных, хорошо упитанных, а вдобавок еще грамотных, и, хотя был человеком искренно религиозным, не поколебался повернуть молодцов на пользу службы царской и украсить ими состав гвардейского эскадрона». Чтобы дать пример успешной борьбы казачьей конницы с черкесами, Рашпиль брал с собой гвардейский эскадрон, хорошо приученный к правильному боевому строю и долженствовавший служить образцом для казачьих плохо подготовленных полков. Раз дошло до сведения Рашпиля, что кордонные начальники не пропускают льготных казаков прикубанских станиц за Кубань, на неприятельскую сторону охотиться за дикими кабанами; если же и пропускают, то требуют «билетов с завязкою», т. е. мешков с ячменем или с пшеном. Атаман поскакал на кордон и крепко наказал не задерживать вольных охотников, а вслед за тем установил на этот случай пластунские билеты (без завязки) и сам выдавал их, имея, конечно, в виду открыть простор молодецким пластунским инстинктам. Распоряжение это было рискованное, потому что в то время шаг за Кубанью значил шаг в неприятельский лагерь. Но он, как видно, придерживался суворовского правила: «десять потеряю, а сто выучу». Одним словом, Рашпиль вникал во все тонкости военной службы казака и личным примером и вниманием старался приучить последнего к правильной строевой службе.

К сожалению, добрые начинания Григория Антоновича парализовались худыми инстинктами старого заскорузлого чиновного казачества. Когда дошло дело до введения в жизнь одной из важнейших практических мер нового казачьего положения – равномерного разверстания земельных угодий между высшим и низшим классами казачества, – Рашпиль встретил дружное и упорное противодействие со стороны казачьей старшины, имевшей хутора и захватившей львиную часть войсковых земель. «Патриции войскового сената, как назвал метко генерал Попко противодействовавших старшин, успели на самых первых порах убедить главу войска (т. е. наказного атамана Заводовского), что межевание разрушит крупное скотоводство и коневодство (о людях речь была в стороне) и это отзовется весьма невыгодно в глубокой России, что межевание даст возможность распространиться по степи землепашеству, тогда как назначение степи совсем не земледельческое, а пастушеское, и что, наконец, это мужицкое землепашество, потеснив конские табуны, оставит казаков без лошадей (хотя, правду сказать, крупные табуноводы всегда сбывали своих лошадей не казакам, а сторонним ремонтерам и промышленникам, которые лучше платили)». Сделанное Заводовским представление в таком смысле было уважено в Тифлисе, и только когда в 1844 году Заводовский был назначен главнокомандующим Кавказской линии и в Черномории и когда Рашпилю были таким образом развязаны руки, последний не замедлил разрушить препятствия сторонников скотоводства в ущерб интересам всего казачества.

Еще с большим вниманием относился Рашпиль к народному образованию. Не довольствуясь возможностью помещать казачьих детей на войсковые стипендии при кадетских корпусах и существовавшими заведениями, он добился учреждения войсковой гимназии. «В доказательство доброго сочувствия описываемого деятеля к умственному развитию народа, – говорит генерал Попко, – следует сказать, что в то время, когда еще и помина не было о народных школах, он, бывая в станицах, убеждал станичников заводить их, причем собирал мальчиков, учившихся где попало по захолустьям, осведомлялся об их успехах и давал деньги на одежду тем из них, у которых на плечах, кроме сорочки, ничего больше не было; а таких да и вообще бедного люда в те поры много было по станицам. Он обращался к церковным причтам с просьбами об учительстве и встречал выражение готовности по большей чести от меньшей братии – дьячков, особенно же от старых дьячков, бривших бороду и носивших усы по-казацки». Что касается женского образования, то, при тогдашних исключительных обстоятельствах, требовавших отвлечения мужского элемента на кордонную линию и тем крепче приковывавших к домашнему очагу женское население, на воспитание женщины Рашпиль смотрел с этой последней точки зрения. В виду этого, генерал предположил открыть при женской обители училище для обучения грамоте и письму, рукоделиям, домоводству, без внешнего лоска, преподавания танцев, музыки и вообще так называемого изысканного воспитания.

Нельзя не отметить также, в ряду некоторых других родов деятельности Г. А. Рашпиля, его замечательно гуманных и истинно практических отношений к соседям казачества – горцам. «Кавказская война, – говорит И. Д. Попко, – была в разгаре, но это не мешало Рашпилю в особых видах достигать того, что воюющие абадзехи и шапсуги по временам складывали оружие на кордонной линии, отдавали его в заклад и сотнями ароб провозили продукты своей промышленности на екатеринодарские ярмарки для продажи и обмена. Этого нельзя было сделать просто и как-нибудь. Что же относится до мирных хамышейцев и черченейцев, то он умел так упрочить на них свое влияние и так выгодно поставить в их глазах свой авторитет, что князья и дворяне ежедневно почти приезжали к нему разбираться в своих спорных делах и безусловно подчинялись его решениям, а простой народ слушался его даже в тех случаях, когда он более бедных людей посылал на заработки в прикубанские станицы, около которых люди эти обыкновенно живились только хищничеством да разбоем. И все это было обставлено такими мерами и распоряжениями, что нарушений общественной безопасности не происходило. Как на образчик тех средств, какие создавал он себе для нравственного действования на закубанских соседей, следует указать на его труд по собранию возможно полных данных обычного закона горцев, называемого адат. Из этого сборника он составил свод, которым и пользовался во многих случаях».

Вообще Г. А. Рашпиль, говорит И. Д. Попко о своем атамане, «любил родные обычаи и предания, но не творил себе из них кумира; он смело дотронулся до всего, что было ветхо и непригодно, и первый подготовил почву для последовавших в войске преобразований и улучшений. Правда, его стало не надолго, он не прошел всего стадия, указанного ему добрым его гением, страшно сказать, под конец от него отступившим; он выбыл из строя прежде одержания победы и не увенчанный лаврами. Но надобно вспомнить, что никто не был пророком в своем муравейнике. Рашпиль был молотом окаменелости своего общества, боролся живосилом и, конечно, мера огорчений, вынесенных им из злой борьбы, переполнилась, если он, неожиданно для друзей и недругов и наперекор своей трезвой природе, стал искать утешения в мутном фиале, отравившем не одно дарование, подорвавшем не одну силу на Руси с тех пор как сказано: “Руси есть веселие пити”. А может быть, он просто утратил веру в свои силы, отчаялся дойти до правильного решения своей задачи, распутать гордиев узел современного устройства казачества. Как бы то ни было, но остальные годы его жизни, угасшей в печальной обстановке, были мертвы, ибо жизнь, как и вера, без дел мертва». Как бы там ни было, прибавим мы с своей стороны, а Григорий Антонович Рашпиль сделал так много полезного для казачества, оставил столь светлые следы своей деятельности в жизни Черноморского войска, что нравственный разлад, отравивший личную жизнь этого честного и талантливого деятеля, отзываясь горечью в сердце всякого истинно преданного добру человека, не затемнит блестящих страниц истории Черноморского казачества, созданных рукою этого глубоко несчастного под конец своей жизни деятеля!..

Яков Герасимович Кухаренко

генерал-майор, начальник войскового штаба, исправлявший должность наказного атамана Черноморского казачьего войска с 1 октября 1852 года по 30 июля 1856 года

Яков Герасимович Кухаренко был сверстником генерала Рашпиля, несколько моложе по службе и старше по летам. Родился он в 1799 году, а поступил на службу в 1814 году, т. е. 15 лет от роду.

Свою военную карьеру Кухаренко начал сотенным есаулом, т. е., по-нынешнему, урядником или унтер-офицером, в каковом чине поступил на службу. Чрез девять лет, в 1823 году, он был произведен в хорунжие, в 1827 году – в сотники, в 1833 году – в есаулы, в 1836 году – в войсковые старшины, в 1838 году – в подполковники, в 1846 году – в полковники и, наконец, в 1853 г. в генерал-майоры.

Кухаренко был кавалером следующих орденов: Св. Георгия IV класса за выслугу в офицерских чинах 25 лет, Св. Владимира III и IV степеней, последний с бантом, Св. Анны II ст. и той же степени с Императорской короной, Св. Станислава I и II ст. и той же степени с Императорской короной, знак отличия беспорочной службы за XXV лет, серебряную медаль за турецкую войну 1828–1829 годов и светло-бронзовую в память войны 1853–1856 годов установленную.

Свою служебную деятельность Яков Герасимович провел частью в командовании разными частями войск, а частью в административных должностях. Так, в 1831 году он назначен был командиром пешей артиллерийской роты, в 1834 году – командующим 9 конным полком и утвержден в звании полкового командира в 1836 году. В то же время, с 1833 по 1836 г., он состоял в должности асессора войсковой канцелярии, в какую должность был избран черноморским дворянством, и временно нес обязанности прокурора и члена оспенного комитета; с 1838 года заступил место непременного члена войсковой канцелярии по экономической экспедиции и избран дворянством в эту должность в 1840 году. С преобразованием войска по положению 1842 года Кухаренко был назначен окружным штаб-офицером Ейского военного округа. В 1851 году Яков Герасимович удостоился назначения членом общего присутствия департамента военных поселений по делам казачьих иррегулярных войск с правом голоса и в том же году Высочайшим приказом назначен исправляющим должность наказного атамана Азовского казачьего войска. Чрез год, в 1852 году, Кухаренко снова был переведен в Черноморское войско исправляющим должность начальника штаба и наказного атамана Черноморского казачьего войска. Кроме того, впоследствии, с 1861 года он состоял начальником Нижне-Кубанской кордонной линии и был командирован в Петербург в комитет для обсуждения мер о заселении предгорий Западного Кавказского хребта.

Наконец, свою строевую и боевую службу Кухаренко начал вместе с поступлением в строй. Так, с 1814 по 1821 год он постоянно находился на пограничной кордонной линии, в 1822 году участвовал в походе отряда генерал-майора Власова против шапсугов, в 1823 году – в экспедиции того же Власова против абадзехов, в 1825 г. – в новой экспедиции против абадзехов и в 1826 г. – против шапсугов. Во время турецкой войны, с 1828 по 1829 год, Кухаренко находился в отряде при блокаде Анапы, участвовал здесь в 14 различных сражениях под Анапой и вблизи Анапы с турками и черкесами. Затем 1830, 1838 и 1839 годы проведены были Яковом Герасимовичем в походах и в нескольких сражениях с черкесами, причем в одних случаях Кухаренко действовал как самостоятельный начальник, а в других под командой генералов Заводовского и Раевского. С 1852 по 1856 год включительно Кухаренко является независимым начальником отряда, совершившего несколько движений и с успехом действовавшего против неприятеля, за что Яков Герасимович получил несколько раз благодарность главнокомандующего отдельным Кавказским корпусом светлейшего князя Воронцова и награжден орденом Владимира III степени.

Яков Герасимович Кухаренко был последним черноморским генералом, который нес обязанности наказного атамана в своем войске; после него наказными атаманами Черноморского войска были назначаемы лица неказачьего происхождения. И судьба, как бы в ознаменование этого обстоятельства, распорядилась придать самой кончине этого генерала особый трагический характер. В половине сентября 1862 г. Я. Г. Кухаренко, проезжая по службе в г. Ставрополь в 11 часов ночи между Казанской и Кавказской станицами по так называемой старой кордонной линии, внезапно подвергся нападению партии абадзехов. Генерал ехал в сопровождении только своего зятя капитана Иогансона и вестового казака, без конвоя, и попробовал защищаться сначала при помощи револьвера, но револьвер на первом выстреле осекся; а при втором взводе револьвера, из залпа со стороны неприятеля одна пуля попала под курок, которым рассекло генералу руку, а другая контузила в бедро. Тогда генерал выскочил из экипажа и обнажил шашку. Силы были, однако, на стороне абадзехов. Кухаренко с зятем были взяты в плен, ямщик убит, а казак изрублен. Больной и израненный старик-генерал на 7 дне плена умер в горах у горцев, и только безжизненное тело его было потом перевезено в Екатеринодар и чрез 11 дней после смерти погребено здесь.