Текст книги "Купи или умри. Добро пожаловать в безжалостный новый мир"

Глава 24 | Музей

В столовой Джонни, сгорбившись над тарелкой, рассеянно гонял по ней вилкой маленького призрачно-голубого человечка. Тот в панике метался из стороны в сторону, по колени утопая в гречке, поскальзываясь и падая, но не забывал при этом о деле:

– Лучшая гречка в мире! – голосил он. – Только у нас – ай! – и на Памире! Гречка полезна для глаз и ума – ох ты ж! – в рот она просится гостю сама! Бери подливу – о, черт! извините! – получай бесплатную сливу!

Джонни прищурился и одним щелчком отправил бедолагу прочь с тарелки.

– Ну зачем? – поморщился Зет. – Что он тебе сделал?

– Ботинки у него грязные, – отрезал Джонни, хмуро глядя в тарелку Зета, где крохотная призрачная пара старательно передавала в танце всю красоту макарон «Витязь».

– Между прочим, его зовут Гречек, – сообщил Зет. – Ну, Гречневый Человечек. Он за хороших. Сериал такой есть. Не помню названия. Там ещё главный злодей – братец Сосиска. Смотрел?

– Нет, – коротко отозвался Джонни, мрачно ковыряя в опустевшей тарелке.

– А он, чтобы ты знал, три раза мир спас! И тебя в том числе.

Зет недовольно покачал головой и, осторожно оттеснив дуэт на край тарелки, принялся за еду.

– Чем сегодня займёмся? – спросил Джонни.

– Я, честно, думал для разнообразия пойти домой и, наконец, выспаться.

– Снова голова болит? – озабоченно спросил Джонни.

Зет раздражённо поморщился.

– Я говорил. Она уже давно не болит. Все хорошо.

– Но ты носишь свои затычки?

– Как бы я, думаешь, тебя с ними слышал?

– Но доктор сказал, тебе обяза…

– Твой доктор даже школу не смог закончить. Странно, что он вообще выучился говорить.

Джонни упрямо помотал головой.

– Друг, это не шутки. Не нужно быть доктором, чтобы знать такие вещи. У меня, – он постучал пальцем по черепу, – местные уши. У них, – он обвёл рукой зал, – тоже местные уши. Даже у доктора, – он сплюнул на пол, – тоже уши местные. И только у тебя, – он обвиняюще ткнул пальцем в Зета, – только у тебя вот эти огромные нежные городские лопухи с единственной перепонкой, в которые, как в воронку, валится все, что происходит вокруг. Дураку ясно, что тебе нужно носить эти затычки.

– Да успокойся ты уже. Я их вытащил минуту назад и как раз, чтобы тебя послушать. Да, давай куда-нибудь сходим. Только куда?

– Да есть одна идея, – неуверенно проговорил Джонни.

– Смелей, – подбодрил его Зет.

– Давай махнём в музей, – выпалил Джонни.

Зет поперхнулся.

– Святые поручители. Куда? – переспросил он, откашлявшись.

– В музей, говорю, давай сходим. Приобщимся к этому… как его… к прекрасному.

Зет от души расхохотался.

– Неужели в сети кончилась порнуха?

Джонни помрачнел.

– Ну, серьёзно. Давай сходим.

Зет покачал головой.

– Кончай темнить, брат. Колись, на кой оно тебе надо?

Джонни побагровел.

– Слушай, какое твоё собачье дело зачем?! Захотел – и все тут. Так идём или что?

Зет покачал головой.

– Тоска, конечно, смертная, но не настолько же. И вообще, где это ты здесь видел музей?

– Здесь не видел. А в городе есть.

– Погоди. Ты хочешь поехать в музей в город?

Джонни кивнул.

– Ты спятил, – уверенно проговорил Зет. – Или…

Он испытующе посмотрел на Джонни.

– Или доктор считает, что мне это полезно?

– Доктор тут ни при чем. Век скидки не видать! – поклялся Джонни. – Так ты едешь со мной или нет?

Зет задумчиво поскреб ложкой тарелку, очищая дно, и вдруг просиял.

– Гляди! – заорал он, хватая Джонни за рукав. – Гляди, что мне попалось. «Сегодня ваш день. Любое предприятие увенчается успехом»! – Зет рассмеялся. – Твоя взяла, брат. Едем. Навестим историческую родину. Как-никак, год не видел.

– И Несс захвати.

– Она не поедет. Старается не выходить из дома: на улице ей слишком быстро становится плохо. Так что она выходит только ненадолго выгулять Холмса. Все остальное время смотрит Визор или читает книжки.

– Может, оно и правильно, – согласился Джонни. – От улицы один вред.

***

Музей встретил их сумрачно. Пустой квартал, пустая длинная лестница, тяжёлая скрипучая дверь…

Подозрительно оглядываясь, они замерли на пороге. Конечно, они были единственными посетителями. Уходящая вдаль тёмная анфилада пустынных залов выглядела жутковато. На паркете вспыхивали, дрожали и гасли заскочившие с улицы и насмерть здесь заблудившиеся неясные блики и сполохи. Казалось, это владельцы мёртвых голов, надменно сидящих в воротниках дорогих рам, полосуют паркет своими жгучими взорами. Желтоватые линзы роботов-смотрителей, с едва слышным скрежетом повернувшиеся к посетителям, были тусклыми и запылёнными. Скульптуры и статуи, традиционно рекламирующие нижнее белье, казались ряжеными покойниками.

– Как-то невесело, – растерянно прошептал Джонни. – Тут всегда так?

– Слушай, если ты думаешь, что я провел здесь полжизни, ты здорово ошибаешься. В детстве родители водили разок. Потом ещё в школе была экскурсия. Но не переживай. Сейчас все будет.

Он сделал шаг вперёд, и все стало. Вспыхнул, разлившись по паркету, ослепительный свет. Смотрители встрепенулись и приосанились. Откуда-то выплеснулась и потекла тихая, неведомая Джонни музыка.

– Другое дело! – обрадовался Джонни. – А буфет где?

Зет хмыкнул и направился к ближайшей картине, с которой на него, презрительно оттопырив нижнюю губу, взирал надменный испанский сеньор. Однако же стоило Зету приблизиться, как сеньор забросил свою надменность куда подальше и принялся действовать.

Верно, его совсем плохо кормили, этого сеньора. Потому что, стоило ему ожить, он принялся отрабатывать свой хлеб так рьяно, что едва не вывалился из рамы. Размахивая упаковкой какого-то белья, он подался навстречу клиенту.

– Трусы! – призывно вскричал он, и пламенные его очи полыхнули мрачным огнём. – Уна пара – уно кредито!

– Мужские хоть? – осведомился Зет.

– Мужские? – Испанец в горестном изумлении уставился на Зета. – Нет, сеньор, тысячу раз нет! Какой мужские! Это божественные трусы! Сам Аполлон удавился бы за такой трусы. Э, сеньор, это вообще не трусы. Это – произведение искусства. Как и все здесь, в музее.

Испанец по привычке оттопырил было нижнюю губу, но тут же спохватился и растянул губы в широкой резиновой улыбке.

– Трусы! Сеньор не ведает, что говорит. Это не трусы… Это доспехи современного мужчины. Это, если угодно, ножны для его природного оружия. Верный оруженосец. Санчо Панса. И всего кредит пара. Три пары за два. Это ничто за такой трусы. Вы просто надевать их и забывать про них навсегда. Они все делать сами. Никогда не пачкаться, никогда не мяться – только благоухать, обеспечивать круглосуточную гигиену ваших интимных мест и неусыпно следить за вашим здоровьем, моментально информируя вас о любых проблемах и нарушениях на самой ранней стадии их проявления.

– Да ну? – удивился Зет.

– Истинная правда, драгоценный сеньор. Кроме того, на каждую пару предоставляется пожизненная гарантия. Этот материал не растягивается и не рвётся. Они будут служить вам вечно.

– Да что вы говорите! – удивился Зет. – Очень удобно. У меня как раз недавно был случай…

И Зет, не обращая внимания на явное нетерпение испанского сеньора, простодушно посвятил его в подробности недавно случившегося с ним казуса.

– Чудовищно! – с готовностью согласился сеньор, отчаянно борясь с зевотой. – С моим товаром подобных неприятностей можно не опасаться.

– Вы гарантируете? – испытующе взглянул на испанца Зет.

– Сеньор! – негодующе вскрикнул тот.

– Ну и отлично, – решился Зет. – Беру две. Где, вы говорите, их продают?

Но сеньор вдруг окатил Зета ненавидящим взглядом и, вздёрнув подбородок, намертво застыл в своей картинной позе.

Изрядно удивленный Зет попробовал его расшевелить: окликнул, помахал рукой перед носом и даже легонько постучал пальцем по прикрывавшему полотно стеклу, но все было тщетно. Сеньор молчал, трусами больше не тряс, куда-то спрятав, и только сверлил Зета огненным ненавидящим взглядом.

Зет пожал плечами и разочарованно попятился от картины. На третьем шаге сеньор ожил и, выхватив свой товар, снова бросился к раме.

– Трусы! Уна пара – уно кредито!

С остальными картинами было то же самое. Их можно было сколько угодно разглядывать издалека, но стоило чуть приблизиться, изображение тут же сменялось рекламой и возвращалось к оригиналу только по окончании двухминутного рекламного ролика.

Статуи, расставленные по центру зала, вели себя менее навязчиво, молча и терпеливо неся на себе бремя рекламной продукции. Мужчины – в основном трусы и носки. Женщины – нижнее белье и купальники.

Зет молча переходил от картины к картине. Джонни молчаливой тенью следовал за ним по пятам. Он все время вертел головой от картин к Зету, точно проверяя впечатление, которое те произвели на его друга.

– Джонни, просроченные твои кредиты, – не выдержал Зет. – Ты на картины пришёл глазеть или на меня?

Джонни смутился и поспешно отошёл в другой конец зала. Зет наконец остался один. Он снова был в своих старых наушниках и с недоумением прислушивался к внезапно окружившей его тишине. Она казалась ему какой-то пустой и ненастоящей. Почти пугающей. Кроме того, в музее оказалось скучновато. Зет смутно помнил, что в детстве эти полотна производили на него огромное впечатление, вот только он никак не мог вспомнить какое. Некоторые картины он узнавал, и даже смутно вспоминал ощущения, которые испытывал, глядя на них в детстве, но и только. Он мог вспомнить чувство, но не мог его испытать. Он упрямо продолжал разглядывать картины, но видел только разноцветные мазки и пятна, иногда удачно, а чаще всего не очень сочетающиеся друг с другом. И вдруг он замер, уловил что-то. Постойте, но разве вот эта картинка с белым платьицем на красном фоне не повторяет в точности цвета логотипа Кул-Коалы? Ну-ка, ну-ка… Да ведь правда! Один в один. Настолько, что в голове его немедленно прозвучала до боли знакомая рекламная мелодия. Зет оживился и завертел головой. Ну конечно! Как он раньше не догадался? Никто даже и не пытался этого скрыть. Вот та голубенькая мазня совершенно точно сделана в цветах Пупси-Коалы. А та, жёлтенькая, содрана с незабываемого шедевра Фем-Коалы. Не говоря уже о самих коалах, кучкующихся вокруг сломанного дерева.

Открытие настолько захватило его, что он совершенно забыл о Джонни. Спохватившись, он обнаружил, что Джони исчез. Зет поспешно прошёл через несколько залов и наконец наткнулся на друга, сосредоточенно изучающего какую-то картину. Джонни стоял, глубоко засунув руки в карманы и чуть подавшись вперёд. Похоже было на то, что он стоит здесь уже давно. Зет подошёл и встал рядом. Джонни даже не повернул головы, изумлённо разглядывая картину. Нарисована она была из рук вон плохо: художник, верно, торопился и махал кистью как придётся, лишь бы отделаться. В результате у него получилось несколько грубых мазков синего, красного, чёрного и коричневого цвета, которые кое-как сливались в фигуры мужчины и женщины, а те сливались друг с другом. Похоже, они давно не виделись. Мужчина был широкий и плотный, а женщина тоненькая и совсем хрупкая. Их было двое, но выходило, будто они одно.

– Что-то напомнило? – толкнул Зет друга плечом.

Джонни медленно повернул к нему голову.

– Да, – коротко ответил он и снова повернулся к картине.

– идём дальше?

Джонни медленно покачал головой.

– С меня хватит. Но ты походи ещё, если хочешь.

– Хорошего понемножку, – отказался Зет.

Они медленно двинулись к выходу.

– А ты? – вдруг спросил Джонни. – Ты что-нибудь себе приглядел?

Зет улыбнулся во весь рот.

– Не то слово! Ты даже не представляешь, – сказал он, – как я тебе благодарен за эту поездку!

– Ну и отлично, – удовлетворенно кивнул Джонни.

Глава 25 | Пиршество

– Четыре минуты тридцать секунд до выхода, – объявил Уайт.

– Все меньше и меньше, – не выдержал Мик. – Так нечестно!

– Четыре минуты двадцать секунд, – поправился Уайт. – Так что, если никто не возражает, я, пожалуй, начну. На чем мы остановились в прошлый раз? Ах, да. Джек потряс буквы в горсти, с интересом их разглядывая. Осторожно понюхал, лизнул и отправил в рот. Да! Это было в точности то, чего ему не хватало! Мало того, одной газеты хватило, чтобы полностью утолить его голод.

***

К несчастью, дьявольское зелье Дока понемногу осваивалось в организме Джека. Его аппетит рос не по дням, а по часам. Печатное пятно на лодыжке тоже увеличилось, захватив обе ноги и низ живота. Но самое главное, он был постоянно голоден. Наесться азбукой оказалось на удивление непросто. Сначала Джеку казалось, что стоит только выйти ночью на одну из центральных улиц, хорошенько оглядеться – и все, дело в шляпе: живот под завязку набит названиями магазинов и рекламными текстами. Но не тут-то было. Мелкие шрифты сыпались в него, как в бездонную прорву, нисколько её, кажется, не наполняя. Крупные, наоборот, не умещались в человеческую форму и выпирали из неё, мешая двигаться и сгибаться. Светящиеся неоновые буквы вызывали изжогу. Фреоновые – колики. Озоновые – мигрень. Готические шрифты – рези. Глупые названия – тошноту. Тупые – тяжесть в желудке. Найти что-нибудь вкусное или хотя бы просто съедобное оказалось не так-то просто.

Мало того, любую надпись Джек мог съесть лишь однажды – после чего она исчезала, уступив место чёрной, как уголь, прорези на довольном тельце физического мира. Прорези казались бездонными, из них сквозило какой-то жутью и запредельщиной, и заглядывать в них у Джека не было никакого желания.

– Постой! – не выдержал Твик. – А эти дыры так потом и оставались… сквозить?

– Их видел только Джек. Остальным казалось, что надпись просто выцвела или выгорела, или её смыло дождём, или погас свет. Я, кажется, просил не перебивать?

Твик покорно кивнул, и Уайт продолжил:

– Попытка подкормиться в библиотеке обернулась разочарованием, поскольку очень скоро выяснилось, что для того, чтобы съесть текст, его нужно прочесть – приятный, но очень уж долгий способ уморить себя голодом. С рекламными и информационными сообщениями было проще. Те лезли в голову сами. Достаточно было спуститься в заброшенное метро и заглянуть в любой вагон. Всюду реклама, реклама, реклама. Немного заплесневелая, но вполне ещё съедобная. А схема метро! Это же был подлинный кулинарный шедевр! Каждая станция – на двух языках. Сбоку – их полный список. На двух языках, конечно. Рядом правила. Чуть дальше – объявление о приёме на работу. И опять реклама. Как минимум двадцать тысяч печатных знаков с одного только взгляда. Быстро и сытно. Приятного аппетита

Порой случались неприятности и в этом бесконечном потоке жратвы попадалось что-нибудь совершенно несъедобное, вроде счастливых семейств, очаровательных домашних питомцев или спортивных автомобилей. Джеку надолго заполнился дурацкий плакат с гномами. Полосатые шапочки, деревянные башмаки с золотыми пряжками и длинные белые бороды – все как полагается. Ну кто, скажите, в наше время и в здравом уме будет лепить на рекламное объявление гномов? А кто-то налепил. Ровно четыре штуки. Вы когда-нибудь пробовали съесть гнома? Это же прямо фу какая гадость! Ладно, со временем они, конечно, кое-как переварились, но чего только Джеку не пришлось за это время выслушать! Однако, все хорошо что хорошо кончается. Через пару дней о гномах напоминали только башмаки с пряжками. Они оказались практически неубиваемыми, и ещё долго после этого Джек позвякивал и побрякивал на ходу как погремушка.

Фильмы и рекламные ролики, напротив, переваривались отлично, но были уж слишком низкокалорийными. Джек с отвращением вспоминал двухчасовой фильм, в котором, точно в слабеньком бульоне, одинокими клецками плавали несколько глуповатых фраз. В общем, питался Джек из рук вон плохо.

Последствия не заставили себя ждать. Джек расплылся, растолстел и обзавёлся заметным животиком. Наклоны и подъёмы теперь вызывали у него одышку. Он стал злобным и раздражительным. Малейший пустяк способен был вывести его из себя.

Выглядел он ужасно. Не влезая больше в свой чудесный костюм, он разгуливал нагишом, обернув вокруг пояса полотенце. Прозрачный живот, внутри которого копошились разноцветные буквы, свешивался на полотенце и подпрыгивал на каждом шаге…

Спереди – там, где раньше было лицо – Джек поместил фотографию какого-то актёра с журнальной обложки. Мужик был спортивный, моложавый и симпатичный. Наверняка известный. Может быть, даже сам Бренд Пит. Кто-то, к сожалению, надорвал страницу с портретом, так что глаз у мужика болтался на полоске бумаги, вечно глядя куда-то в сторону, как у краба. Теперь, при виде Джека, дети и женщины визжали вовсе не от восторга…

Но хуже всего дела обстояли с головой. Очень скоро Джек устал выбирать из бесконечного потока информации крохотные кусочки приличной еды и начал есть все подряд. А что, как вы думаете, случается с человеком, который поглощает все без разбора? Все эти рекламные щиты, растяжки, плакаты, потом ещё указатели, вывески, названия улиц, дорожные знаки, разъяснительные таблички и прочая дрянь… Если кто думает, что он это не читает – редко тот, видно, думает. Читает, ещё как. Все подряд. Запоем. А ещё газеты, журналы, объявления, книги, комиксы, руководства, инструкции… Глупо думать, будто кто-то может все это переварить… Экраны телевизоров, кинотеатров, телефонов, мониторов, дисплеев, часов… К вечеру этого добра набирается столько, что впору спускать в унитаз всю голову. А если не спустить, к утру подсознание накрутит из этого такой фарш, что мало не покажется. Если не к этому утру, значит, к следующему. Не к следующему, так через месяц. Или через год. Имейте терпение.

Имейте в виду, я нисколько не виню Джека. Он был голоден, и он просто ел. Мы все так делаем – это не преступление. Не его вина, что его еда была по большей части агрессивной, жадной, тупой и безжалостной. Не знаю, чья. Реклама есть реклама, и она должна работать. То есть, грабить. Она не обязана делать людей лучше. Она обязана делать людей богаче. И то лишь некоторых, и то за счёт остальных. Ничего личного – просто бизнес.

К сожалению, день за днём набивая живот этой дрянью, Джек постепенно становился таким же: агрессивным, жадным, тупым и безжалостным. Это было неизбежно. С каждым днём Джек опускался все ниже и ниже, и вот, когда он решил, что дальше падать уже некуда, снизу постучали.

Глава 27 | Молитва

– Слушай, мне плевать, есть ты там или нет. Да ладно, мы оба знаем, что всё это дерьмо собачье. Но чисто на случай, если ты есть… – начал свою молитву Джонни, сидя за рулём катера в метре от оглушительно ревущей воронки коллектора.

– Я в жизни ни у кого ничего не просил… Поздновато начинать, конечно… Будь ты мужиком, я бы тебе живо объяснил, что к чему…

– Ладно, это ты вычеркни. Я здесь по делу. Я что хотел сказать? Так дела не делаются, чувак. Есть ты или нет, но так не пойдёт. Какой от тебя прок, если ты никому не помогаешь? Ты заступник или кто? Вертел я таких заступников…

– Так, это мы тоже вычеркнем, ладно? В общем, чувак, ты бы занялся делом, а? Покойники справятся и без тебя, а вот живые вряд ли. Понимаешь меня, да?

– Скажу проще. Я за всех не прошу, мне на всех пофиг. Ты одного мне оставь, да? Зет его зовут. Одного! Это же не трудно тебе, да?

– Молчишь? Хорошо. Слушай сюда. Я, Джонни Тринадцатый, по-хорошему тебя прошу: оставь мне Зета. Тебе, блядскому выродку, это должно быть раз плюнуть. Ах да: пожалуйста. Аминь.

Джонни выплюнул сигарету, и она исчезла в воронке, успев прочертить в воздухе красную тонкую дугу.

– Да пошёл ты! – тихо сказал Джонни. – Тоже мне, Воздушный Джек. Нет тебя, и не было никогда.

Глава 28 | Блондинка

– Время дорого, – сказал Уайт. – Начнём. Итак, Джек сидел на диване и завтракал. Последнее время он так растолстел, что с трудом выходил из дома и довольствовался в основном тем, что предлагал ему Визор. Настроение у него было соответствующее: хотелось то ли убить кого-нибудь, то ли что-нибудь купить.

Мельчайшая татуировка из разноцветных букв всех форм и размеров покрывала его теперь с головы до пят. В желудке глухо урчало. Джек был голоден.

«Что за дерьмо, – недовольно пробурчал он. – Почему так мало рекламы? Они правда думают этого достаточно?»

«Конечно, нет, Джек, – ответил ему голос. – Такому большому парню нужно намного больше».

Джек рыгнул.

«Ты ещё что такое? И где?»

«Я повсюду, – отозвался голос. – Мы уже общались в доме Каменного Дока. Тогда ты не был готов».

«К чему это?»

«К своей миссии. К своей награде. К еде. Док потратил половину своей жизни на то, чтобы привести тебя ко мне. И вот мы наконец вместе».

«Дерьмо. Все дерьмо кроме еды. Кстати, что ты там говорил насчёт еды?»

«Всего лишь, что у меня её столько, что тебе в жизни её не съесть».

«Ну, это мы ещё посмотрим. Где она у тебя?»

«Терпение, друг мой. Всему своё время. Сначала немного теории. Ты спросил, кто я такой. Я бог. Обычный бог, хотя и сравнительно молодой. Не знаю, есть ли старые: я, признаться, их пока не встречал. Говорят, именно они придумали и создали людей, наделив их своими лучшими качествами. В моем случае все ровно наоборот. Меня создали люди, наделив, соответственно, худшим из своих.

Забавно, но они и не думали меня создавать. Они просто лепили и лепили свои маленькие глупые объявления, пока те не покрыли весь земной шар. Тогда, нет бы остановиться, они принялись клеить второй слой, попутно изобретая радио, телевидение и газеты. И хоть бы один из них задумался, что за каждым крохотным объявлением кроется такое простое и естественное, такое искреннее и наивное, но такое жгучее и непреодолимое желание обмануть или ограбить ближнего, что оно попросту не могло не материализоваться. И однажды, когда они укутывали земной шар то ли в четвёртый, то ли в пятый слой объявлений, родился я.

С тех пор прошло много веков, и я не терял времени даром. Я стал практически всемогущ. Мой мир давно уже перерос мир людей: создав что-то, люди умирают, а плоды их усилий достаются мне. Теперь я уже не жалкий клочок бумаги, мокнущий на улице под дождём. Теперь я власть, сила, успех и богатство, а люди – всего лишь завистливые нищие, жмущиеся под моими окнами в ожидании чуда. Смотри».

Стены квартиры растаяли, и перед глазами Джека появилась тёмная улица, по которой, гонимые дождём и ветром, спешили домой люди. Большей частью они смотрели под ноги, чтобы не наступить в лужу, но иногда, проходя мимо Джека, поднимали глаза и смотрели прямо на, или лучше сказать, сквозь него. Тогда выражение их лиц сразу менялось, и усталое безразличие уступало место восхищению, зависти и… злобе? Джек невольно обернулся, и обнаружил рядом с собой ослепительную блондинку, одной улыбки которой хватило бы, чтобы растопить все снега Подмосковья. А у неё было много чего помимо этой улыбки… Кроме блондинки, Джек обнаружил море до горизонта с белыми заплатками парусных яхт и синими плавниками дельфинов, коктейль в кружке из цельного ананаса в своей правой руке и туго набитый бумажник в левой. Он повернулся обратно и снова увидел мрачную тёмную улицу: прямо за окном в огромной стене, которая тянулась от неба до горизонта в обе стороны насколько хватало взгляда. По улице все так же шли пешеходы, замедляя возле окна шаг, чтобы заглянуть внутрь. В стене были тысячи таких окон: разного размера, разной формы, на разной высоте…

«Ничего себе! – сказал Джек и ткнул блондинку в бок указательным пальцем».

Блондинка оказалась настоящей. Она с готовностью хихикнула и немного отодвинулась. Совсем чуть, давая понять, что ей вовсе не хочется отодвигаться.

«Ничего себе!» – повторил Джек, нюхая коктейль.

«Именно, – подтвердила блондинка. – Именно что ничего себе. Человеческий мир мал, скучен и пуст. Мой огромен, радостен полон. И, самое главное, в нем нет людей. Люди здесь запрещены. Они могут сколько угодно пялиться в окна, в любое из окон – по правде, я уже давно потеряла им счёт, потому что каждая надпись или объявление, сделанное людьми, прорезает новое, – но попасть сюда они не могут. Только представь, какая ирония: они не покладая рук создают лучшее место в мире, но попасть в него они никогда не смогут. Да что там попасть! Они даже никогда не поймут, что создают его вовсе не для себя – они создают его для нас: для меня, для тебя…»

«Конечно, – перебил её Джек. – моё любимое место отдыха. Просто не вылезаю отсюда».

«Не жалуйся. Ты не был готов».

«А теперь, выходит, готов?»

«Более чем. пойдём, я хочу тебе кое-что показать».

Море исчезло. Теперь, судя по заснеженным остроконечным вершинам на горизонте, они оказались в Альпах. Мимо них, хрустя снегом, прошла группа румяных лыжников.

«Ты говорила, здесь нет людей», – заметил Джек.

«Это не люди. Это местные, – ответила блондинка и окликнула одного из лыжников: Эй, Майк, можно вас на минутку?»

Джек заметил, что блондинка успела сменить бикини на шубку, сапожки, шапочку и рукавички, но странным образом не стала выглядеть от этого более одетой. Лыжники, радостно улыбаясь, приблизились. Отец, мать и двое детишек: мальчик и девочка, все четверо румяные, бодрые и спортивные.

«Ребята, познакомьтесь с Джеком. Он здесь новенький. Покажете ему, как это работает?»

«Папа, папа, можно мы покажем?» – наперебой закричали дети, с трудом дождавшись, пока обмен приветствиями закончится.

Глава семейства улыбнулся и кивнул. Дети тут же бросились к окну, за которым виднелись очертания города. Насколько Джек мог судить, это была другая страна, другой город и, похоже, другое время года. Джек подошёл ближе. За окном тянулась пустынная захолустная улица с одним-единственным прохожим: молодой женщиной, которая спешила куда-то, поминутно дёргая за поводок небольшую собачку, тормозившую у каждого фонарного столба. Она быстро шла, не глядя по сторонам, и уже почти поравнялась с окном. Мальчик толкнул сестру локтем.

«Давай же!»

«Эй», – тихо позвала девочка.

Ничего не произошло.

«Ты не стараешься, – недовольно заметил парень. – Давай снова. Не забывай, с ними нужно поласковей…»

«Сама знаю! – огрызнулась девочка и снова повернулась к окну. – Эй, мы здесь!»

Женщина чуть замедлила шаг.

«Получается! – возбужденно закричал парень. – Теперь не упусти!»

Дети вытянули шеи, почти касаясь стекла носами. Теперь они удивительно походили на страстных рыболовов, у которых после долгого неудачного дня наконец-то клюнула рыба.

«Подойди!» – приказала девочка. В её голосе появились ледяные властные нотки.

Молодая женщина остановилась и неуверенно огляделась.

«Мы здесь, – подсказала девочка. – Подойди к нам».

«Подожди, Холмс, – произнесла женщина, останавливаясь. – И не тяни так поводок, дурацкая ты псина».

Теперь женщина смотрела прямо в окно, прямо на Джека. У неё были красивые серые глаза, только слишком уж грустные и усталые. С глазами собаки все было в порядке. Как и с чутьём. Бедняга изо всех сил тянул поводок, стараясь оттащить хозяйку от окна. Женщина наклонила голову, будто читая что-то, и её губы медленно сложились в мечтательную улыбку.

«Клюёт!» – возбужденно заорал парень.

«Тише! – зашипела на него девочка. – Ты её спугнёшь».

У Джека вдруг пробежал по спине холодок. Он поспешно оглянулся, пытаясь понять, откуда он взялся. Заснеженные вершины на горизонте, молодые спортивные родители, с гордостью наблюдающие за своими детьми, ослепительная блондинка, считающая себя богом – все это казалось вполне мирным и безобидным. Джек повернулся к окну. Молодая женщина уже успела перейти дорогу и теперь стояла прямо перед окном, выглядевшим для неё как обычный рекламный постер туристического агентства.

«Давай!» – не выдержал парень.

Девочка ощерилась на него, показав два ряда длинных и острых как иголки зубов. её ноздри расширились, втягивая воздух, и едва заметное, почти прозрачное облачко, отделившись от женщины за окном, медленно поплыло к окну, без труда преодолело его и было тут же втянуто в себя детьми.

«Уфф!» – облизнулась девочка.

«Вкуснятина! – довольно улыбнулся мальчик. – Давай ещё!»

И ещё, и ещё… Внезапно женщина тихо вздохнула, отпустила собачий поводок и медленно осела на тротуар. Собачка, сначала радостно рванувшая вдаль по улице, но, обернувшись, вернулась к хозяйке и уселась рядом. Женщина повернулась к псу.

«Ой, какой хорошенький! Откуда ты взялся? Ты потерялся? Я, кажется, тоже. Давай держаться друг друга, ладно?»

Дети повернулись к родителям.

«Так нечестно! – закричали они. – Она уже была наполовину пустая!»

«Ничего страшного, – принялись успокаивать их родители. – Вы молодцы и все сделали правильно. Это совершенно не ваша вина. Так иногда бывает».

«Мне нужно домой», – повернулся Джек к блондинке. Его тошнило.

«Разумеется».

Они снова оказались в комнате Джека. Блондинка сидела рядом с ним на диване, закинув одну длинную ногу за другую (кажется, ещё длиннее), и изучающе смотрела на Джека.

«Что это было?» – через силу спросил он.

«Еда. Лучшая в мире еда, – был ответ. – Самая доступная, самая вкусная, самая сытная».

«Какой ужас».

«Вовсе нет. Так устроен мир. Здесь каждый кого-то ест. А люди… люди сами нас создали, приложив, вдобавок, немало усилий, чтобы научить нас правильному питанию».

«Так что же, каждый раз, когда они видят какое-нибудь объявление или смотрят свой Визор…»

«Каждый раз, когда они видят любой рукотворный текст или картинку…»

«… с другой стороны окна кто-то сосёт из них жизнь?»

«Скорее всего. Бывают прикормленные окна, а попадаются и не очень…»

Джек помолчал, обдумывая услышанное.

«А зачем тебе нужен я?» – спросил он наконец.

Блондинка с видимым облегчением улыбнулась.

«Я уже говорила: в отличие от мира людей, наш постоянно растёт. Это естественный и здоровый процесс, который меня вполне устраивает. Но вот люди последнее время ведут себя как-то странно. Сначала они изобрели рекламу, теперь они пытаются от неё защититься. Жители Загорода отрастили себе природные фильтры. Горожане используют искусственные. И вот с этим определённо нужно что-то делать. Проблема в том, что нам трудно вмешиваться в жизнь людей. Мы можем посещать их мир, но очень ненадолго. Наши возможности ограничены. Другое дело Каменный Доктор. И совсем другое дело ты, Джек. Ты же практически всесилен в их мире. Только представь, каких дел мы можем наворотить вместе».

«Представляю. А что будет дальше с той женщиной?»

«Понятия не имею. Обычно люди сами куда-то убирают тех, кто не может больше о себе позаботиться. Выкидывают, что ли. Не знаю».

«Мне это не нравится».

«Ты просто ещё не пробовал. Это восхитительно».

«Боюсь, мне не подходит эта работа».

«Даже если и так, ты для неё подходишь, и это куда важнее. Я всегда получаю то, что мне нужно. Сейчас это Воздушный Джек. Кстати, он, кажется, до сих пор не понял, что у него, в общем-то, и нет выбора. Откажется – попросту умрёт с голода. Не веришь – проверь. Впрочем, немного времени у тебя ещё есть. В любом случае, ты знаешь где меня найти».