Текст книги "Купи или умри. Добро пожаловать в безжалостный новый мир"

Глава 12 | Кухлер

По дороге к врачу молчали.

– Как себя чувствуете? – спросил наконец Той.

– Что? – переспросил Зет.

– Ваше ухо, – безмятежно ответил Той. – Его нет.

– Я тоже заметил, – огрызнулся Зет и вдруг понял, что больше никогда не сможет ездить на этой машине, не вспоминая вчерашнего. Не говоря уже о том, что и в памяти Тоя оно должно было сохраниться полностью.

«Куда бы его?..» – смутно подумал Зет, а вслух спросил:

– Как Кэти? Вчера на мойке ведь она дежурила?

Мотор Тоя взревел.

– Лучше не бывает.

– Смотри, – через силу выдавил из себя Зет. – ещё женишься… Дети пойдут… Куда мы их будем ставить?

Той хихикнул. Он был совершенно доволен жизнью в целом и собой в частности. Зет мрачно смотрел на дорогу.

«В принципе, – размышлял он, – достаточно уничтожить блок памяти. Только вот где он у него? Кто-то, помнится, рассказывал, будто у современных машин есть не только основной, но и что-то вроде спинного мозга. Чёрный ящик есть точно. И не факт, что один. надёжнее всего, конечно, сжечь. Но как? С такой-то защитой».

– Той, а ты плавать умеешь? – спросил он.

– Нет, – отозвался Той. – Да и где бы.

– Действительно, – согласился Зет.

Дальше ехали молча.

***

По дороге заскочили за новым ухом.

– Эка вы припозднились, – укоризненно заметил врач. – Это, батенька, нехорошо. Может оказаться заметно.

– Что заметно? – не понял Зет.

– Ну, как говорится, дети растут быстро, – улыбнулся доктор. – Давайте посмотрим.

Он вышел в соседнее помещение и через минуту вернулся с кюветой, где в прозрачной жидкости плавало огромное ухо.

– Вы шутите! – выдохнул Зет.

Доктор рассмеялся.

– Оптическая иллюзия. У этого раствора очень высокий коэффициент преломления. Сейчас. Сейчас мы его вытащим.

Он ловко извлёк пинцетом ухо и осторожно помахал им в воздухе, стряхивая капли раствора. Ухо было розовым, свежим и крепким, как лепесток розы.

– Прелесть какая! – не удержался доктор, любуясь рукотворным чудом. – Ну, кажется, все в порядке. Давайте примерим.

Он приставил ухо к голове Зета и, чуть отклонившись, с видом знатока осмотрел результат.

– Идеально! – изрёк он. – Возможно, самую чуточку… Хотя нет. Решительно идеально. Закрепляем.

Он извлёк из заднего кармана брюк какой-то тюбик, зубами отвинтил крышку и щедро намазал содержимым новое ухо Зета и место его посадки. Потом осторожно приставил ухо к голове, слегка прижал его и, полуприкрыв глаза, вслух досчитал до пятнадцати.

– Готово! – объявил он, показывая Зету пустые руки.

– Все? – удивился тот. – И будет держаться?

Доктор состроил обиженную гримасу.

– Безусловно! Разумеется, первое время нагрузки противопоказаны, но я не думаю, что кто-то будет драть вас сегодня за уши.

Доктор довольно хохотнул. Зет кивнул и подошёл к зеркалу.

– По-моему, – неуверенно проговорил он, наклоняя голову, – оно больше левого.

– Ничуть, – бойко возразил доктор. – Просто левое сейчас в тени, а на правое падает свет из окна.

– И это делает его больше?

– Послушайте, – в голосе доктора появились раздражённые нотки. – Вы сейчас похожи на отца, который забыл ребёнка в родильном доме, а вспомнив о нем через год, возмущается, что ему подсовывают младенца вместо грудничка. Возможно, хотя все это очень субъективно, оно действительно чуточку больше, но, уверяю вас, если не приглядываться, это совершенно незаметно.

Доктор умолк и, потеряв к Зету всяческий интерес, со скучающим видом уставился в окно.

Зет ещё покрутил головой перед зеркалом.

– Что ж, – решил наконец он. – В любом случае это лучше, чем ничего. Но вы хотя бы можете гарантировать, что оно не будет расти дальше?

Доктор оживился.

– Абсолютно исключено, – авторитетно заявил он. – Это возможно только в питательном растворе. Сейчас оно немного освоится, оглядится и, очень даже возможно, решит немного уменьшиться.

Под пристальным взглядом Зета доктор чуть покраснел.

– Ну а что вы хотели? – воскликнул наконец он. – Мы, к сожалению, не боги! Вы бы ещё голову попробовали потерять…

– Жалобу я всё-таки напишу, – заверил его Зет.

– Ваше право, – сухо ответил врач. – Всего доброго.

Он повернулся к двери и громко крикнул:

– Следующий!

– Нет там никого, – сказал Зет. – И я, кажется, догадываюсь почему.

***

Следующим пунктом назначения была фабрика роботов «Кухлер», обещавшая бесплатно обменять любую старую модель на своего только что сошедшего с конвейера питомца. О том, что старой модели у него больше нет, Зет вспомнил, когда Той уже сворачивал на нужную улицу.

– Ладно, – решил Зет. – Не уезжать же теперь, в самом деле. В конце концов, повар все равно нужен.

Фасад здания, в котором обосновалась компания «Кухлер», сиял так, что смотреть было больно даже через защитные очки. Зет толкнул тяжёлую дверь, вошёл и, отыскав взглядом наклейку, извещавшую, что помещение экранировано, снял очки, наушники и носовые фильтры. В ноздри тут же ударила мощная струя тёплых домашних запахов. Мокрая псина, кошачий туалет, жарящаяся картошка, котлеты, мокрый половой коврик и что-то ещё, полузабытое и трудно различимое. Зет огляделся. Он находился в тесноватой, но прилично обставленной прихожей какой-то частной квартиры. На полу лежал видавший виды коврик, все крючки были завешаны одеждой, а из глубин квартиры доносился окаянный собачий лай.

– Простите, – машинально пробормотал Зет, пятясь к выходу.

– Проходите, проходите, – донёсся из глубин квартиры радушный голос. – Все в порядке. Вы попали по адресу. «Кухлер» всегда рад гостям.

Зет покачал головой и двинулся вперёд. Коридор ожидаемо вывел его на кухню, где за круглым столом ужинала после рабочего дня большая семья: мать, отец и три взрослых сына. Сыновья, сразу отметил Зет, были близнецами. Их головы из полупрозрачного тёмного пластика как по команде повернулись к Зету и уставились на него смышлёными синими, карими и ярко-жёлтыми глазами. Других отличий у них не было.

– Заходите, присаживайтесь, присоединяйтесь, – поднялся ему навстречу отец. – Мы как раз ужинаем.

– Мать, – повернулся он к жене, – поставь ещё прибор.

– Нет-нет, спасибо, я спешу, – отказался Зет.

– Никаких возражений! Никто вас не отпустит, пока вы не попробуете наших домашних пирогов. Мать сама их печёт по старинному рецепту. Да вы садитесь, садитесь. Вот честное слово, не пожалеете.

Зет нехотя присел.

Хозяйка налила ему чай из старого фаянсового чайника с цветочками и поставила перед ним тарелку с пирожками. её старческие руки тряслись, в глазах застыли испуг и странное просительное выражение. В глазах отца читались удаль, напор и деловая хватка. Разноцветные глаза детей светились электричеством и любопытством.

Хозяйка, не сводя с Зета вопросительного взгляда, боком уселась на краешек своего стула.

– Вы…

её руки нервно теребили край скатерти.

– Вы…

– Мать! – загремел хозяин. – Сначала накорми гостя, а потом уже спрашивай. И брось эти бабьи штучки. Дети выросли, под юбкой все равно не уместятся.

Он вдруг запнулся и тихо добавил:

– За ними он, за кем же ещё.

Хозяйка ахнула и зажала ладонью рот.

Зет поморщился, как от головной боли. Спектакль ему не нравился. Рекламные ходы фирмы «Кухлер» были совсем не в его вкусе.

– Простите, но я действительно спешу, – сказал он. – Мне нужен новый повар. Ваши мне нравятся, но на замену у меня ничего нет. Сколько они стоят?

Глаза хозяина льдинками толкнулись в зрачки Зета, скользнули по его одежде, ботинкам и взмыли к потолку.

– Пятьдесят тысяч, – был ответ.

Зет удивленно повернулся к близнецам.

– Они у вас из золота, что ли?

Хозяин хохотнул.

– Вот вы шутите, а ведь и в самом деле золотые ребята. Славные, покладистые, работящие. Мать на них не нарадуется. А цена… Ну что цена? Во-первых, регулируемый IQ – от семидесяти до ста тридцати. Уже впечатляет, верно? Самообучающийся алгоритм обработки рекламы. Иными словами, через месяц совместной жизни он будет блокировать до девяносто девяти процентов целевой рекламы. Адаптивная внешность. Опять же где-то через месяц совместной жизни его внешность примет вид, максимально привлекательный для всех членов вашей семьи. Регулятор чувства юмора: такого нет сейчас ни у одной другой модели. Более пятидесяти национальных кухонь в памяти. Функция собеседника. Функция собутыльника. Функция тамады. Функция бармена. Функция сомелье и бариста. Возможность…

– Я понял, – перебил его Зет, морщась и думая о чем-то своём. – Что вы сказали насчёт внешности?

– Если вкратце, лицо и манеры повара будут меняться в зависимости от вкусов и пожеланий вашей семьи, – объяснил хозяин. – Но вообще процесс довольно сложный.

– Хорошо, – кивнул Зет. – Я беру. Какого вы посоветуете?

– Они одинаковые. Выбирайте, какой понравится.

Зет обвёл близнецов взглядом. Двое ответили ему прямым безмятежным взором. Третий отвёл линзы.

– Этот, – тут же показал на него Зет, – желтоглазый.

– Отличный выбор, – одобрил продавец. – Кстати, эта покупка обойдётся вам на тысячу кредитов дешевле.

– Почему?

– Подарок от фирмы. Плюс крохотный, практически незаметный дефект. Если приглядеться, можно заметить, что правое ухо чуть больше левого. Совсем чуть-чуть. И только если приглядываться.

– Не страшно, – отозвался Зет. – Я беру.

Хозяин кивнул и повернулся к помощнице.

– Мать, прощайся.

Хозяйка вскрикнула и бросилась к сыну. Зет отвернулся.

– Поторопись, – бросил продавец. – Клиент спешит.

Он встал и медленно обошёл вокруг стола.

– Прошу прощения, – обратился он к Зету. – ещё буквально минуту. Наша фирма дорожит своими традициями. Есть ритуалы, без которых…

Он покачал головой и повернулся к роботу.

– Что ж, сын, – медленно и серьёзно произнёс он. – Пришло время и тебе покинуть нашу семью. Не забывай клятву «Кухлера». Не роняй честь фамилии. Помни: все мы одна семья. А уж мы тебя не забудем.

Лицо продавца исказилось. Зет с удивлением заметил, что и по лицу робота скользнула лёгкая тень то ли жалости, то ли презрения.

Продавец вытер глаза и протянул руку Зету.

– Настоящим подтверждаю, что сделка совершается добровольно и в соответствии с законом, – торжественно произнёс он формулу законной сделки.

– Настоящим подтверждаю, что сделка совершается добровольно и в соответствии с законом, – повторил в свою очередь Зет.

Их руки встретились, и с лёгким электрическим разрядом деньги со счета Зета ушли в компанию «Кухлер».

***

Покупка хорошо подействовала на Зета. Сидя в теплом и уютном салоне Тоя и поглядывая в зеркало на нового повара, который невозмутимо разглядывал в окно мир, увиденный в первый раз, он вдруг почувствовал, что все изменилось, что ещё одна страница его жизни закрылась, и теперь ботинки крохотного Зета оставляют причудливые следы в верхнем левом углу пока ещё чистой страницы.

Он глубоко вдохнул.

– Той, сверни, пожалуйста, к рынку. Купим Несс цветов.

Выходя из цветочного магазина с охапкой радужных гвоздик, роняющих на асфальт нежные огненные искры, Зет на секунду замялся, но все же свернул к ближайшему зеркалу надежд. Их во множестве установили по всему городу после того, как был официально подтверждён их терапевтический эффект. Кроме того, зеркала уже много лет оставались самой эффективной из списка разрешённых законом рекламных технологий. Принцип их работы был безупречен: они отражали не смотрящего в них, а то, как этот смотрящийся хотел бы выглядеть на самом деле. Попутно одевая его в рекламируемые бренды и снабжая рекламируемыми аксессуарами – с почти стопроцентной гарантией их последующего приобретения.

Зет подошёл и вгляделся в отражение. Все было в порядке. Из зеркала на него смотрел примерный гражданин Зет, старший офицер Зет, владелец Холмса Зет, Зет – обладатель Тоя, Зет, который живёт с Несс. Зет, который никого не убивал. Счастливый Зет. Да, страница была закрыта.

Он очнулся, когда его лица коснулись холодные капли дождя. Зет поднял голову к небу. Оно было до краёв заполнено водой, вспышками молний и причудливыми фосфоресцирующими следами, оставленными вечными странниками автокомми. Зет опустил лицо, и его взгляд упал на цветы. Мелькнула безумная мысль вернуться на площадь и оставить цветы там. Зет отогнал её – ведь страница уже закрыта, – резко развернулся и направился к Тою.

– Домой, – бросил он, пристроив букет на сиденье. Домой.

Глава 13 | Улучшенный

Ровно в семь тридцать – никто в целом свете не сумел бы объяснить, как это получилось – Твик уже сидел за своей партой. В семь тридцать пять под изумлённым взглядом учителя в класс вошёл Квик. А ровно в семь сорок был передан с рук на руки воспитателям немного оторопевший Мик. Самое удивительное, что сама логистика осталась прежней. Они переехали, да, но всего лишь на другой этаж, где квартиры более соответствовали новому статусу Уайта. Школы и сад остались теми же. И тем не менее вот уже неделю они успевали туда минута в минуту. И ещё целых двадцать минут оставалось у Уайта, чтобы добраться до работы. На машине дорога туда заняла бы пять, но Уайт ещё не окончил курс вождения и должен был получить права только через неделю. Но и поездка на метро занимала никак не больше пятнадцати. Удивительным образом мир как-то вдруг поддался Уайту, сжался и стал гораздо тесней и удобней. Уайт уже неделю ломал голову над тем, как это получилось.

Коррекция – это само собой. Конечно. Он стал гораздо более собранным и ответственным. Он стал куда более обязательным и пунктуальным. Он зарабатывал неизмеримо больше, чем раньше. Это дало возможности, которых раньше не могло быть и в планах. Невероятно, но он начал получать удовольствие от работы. Осознал наконец то, что так долго от него ускользало: что и вся Служба, и каждое её отделение, и каждый отдельно взятый проект – это практически живое существо, о котором нужно заботиться и ухаживать, чтобы оно росло здоровым и сильным. Как тамагочи из древних японских мифов, которые, обладая невероятными способностями, не могли жить без хозяина, соединяя в себе и мощь, и беспомощность. И как только вы начинаете воспринимать его как живое, вкладывать в него свою душу, ничто уже не помешает вам любить его. Это, в сущности, неизбежно.

У него появилась энергия – та самая, которая исчезала раньше, стоило открыть утром глаза. Уверенность, которой никогда не было. Ощущение себя взрослым мужчиной – впервые.

Уже неделю он был абсолютно, безоговорочно счастлив. Если в мире и существовали заботы, они его не касались. Волнения и тревоги – удел тех, кто не может делать своё дело достаточно хорошо. Уайт таких проблем не испытывал. Он был эффективен. У него было все необходимое, чтобы выполнять свои задачи, и не было такой проблемы, которую он не сумел бы решить.

Но все это не шло ни в какое сравнение с тем, что ему вернули тот самый детский взгляд на вещи, о котором он так тосковал и который так мечтал вернуть. Будто кто-то прикрыл ему ладонью глаза, вытер с них всю пыль и грязь, осевшую за тридцать лет жизни, убрал ладонь, и мир – или то был Уайт? – родился заново, сверкая свежими красками, окутывая мириадами одуряющих ароматов, засыпая горами удивительных явлений и открытий. Иногда Уайт начинал даже бояться, что может умереть от удивления или восторга. Он снова понимал животных – нет, не язык, конечно, а желания и настроение. Он видел ветер, обонял воду и слышал предметы. Он отчётливо вспомнил, почему дети так часто улыбаются. ещё бы! Им всегда есть с кем поиграть или поговорить. Любая пылинка на дороге, любая ветка в лесу, любая живая бестолочь готовы были обсуждать с ним до одурения свою и его жизнь, рассказывать то, что не знал он, и слушать то, что было неведомо им.

Ожило и все то, что было сделано человеком. Оно было проще, но настойчивее, хвастливей и громче.

– Ты видишь меня, видишь? – наседал на него крохотный винтик, живущий в поручне вагона метро. – И как я тебе? Здорово, да? А теперь представь, что я такой один! Вообще один! Всюду. Всегда. Второго такого не будет никогда и нигде. А? Каково? Нет-нет, ты недостаточно рассмотрел шляпку. Ты видел прорезь? Ты заметил, какая она крестовая? То-то, брат. Постой-постой. Да ты точно ли понимаешь, насколько я сложный? Ты знаешь ли о мире, в котором я жил прежде? Можешь ли ты представить адище, из которого родилась ваша планетка? Способен вообразить миллиарды лет, что я остывал и зрел в беспросветном чреве Земли-матери? Поймёшь ли, каково это: быть вырванным из её недр острым железом и быть трижды раздавленным, утопленным и распятым; сожжённым, наконец, дотла и, как птица-феникс, возродившимся в сверкающей стали, чтобы снова быть раздавленным, искромсанным и втиснутым в нынешнюю мою форму? Ты в силах ли оценить, сколько и скольким все это стоило? Какие миллиарды людишек сгинули, пока я только начал свой путь?

И Уайт ошалело отшатывался и озирался, больше всего на свете боясь, что не успеет увидеть и услышать всего.

Он хохотал над своими недавними опасениями. Он плевал в лицо себе прежнему за то, что не решился меняться раньше. Ни одного! Ни единого минуса не мог он найти в своём превращении. Если ему и пришлось что-то забыть для этого, он это забыл. Если в него и добавили что-то, он не знал, что оно было в нем не всегда. Он был теперь богом! Он мог все! Он был почти как Воздушный Джек!

Неудивительно, что настоящий Джек слегка стушевался. Сник, зачах, завял, взял отпуск – но категорически отказывался участвовать в собственных приключениях. Как Уайт ни напрягал по утрам воображение, про Воздушного Джека историй больше не получалось.

– Конечно, – оправдывал его Уайт, – бедняге нужно время, чтобы прийти в себя. Но лучше бы он поторопился, не то в следующий раз придётся рассказывать, как Джека запекли в большой круглый хлебец, спасающийся от лисы, волка и прочих древних чудовищ.

***

Пятнадцать минут в метро! Целых пятнадцать минут чистейшего восторга и счастья! Головокружительная смесь вокзала, театра и зоопарка. Сверкающие бусинки станций, нанизанные на бесконечные нити рельсов. Тучные стада вольных граждан, тяжело галопирующих по любимым тропам. Грохот тысяч ботинок и перестук тысяч же каблуков. Смертельная схватка запахов. Голоса, крики и смех. Тряпье, бриллианты, стрелки на чулках и стрелки на брюках. Ряды терпеливых ботинок на полу. Захватанные пальцами поручни. Протёртые задами сиденья. Глаза. Усталые, злые, закрытые, наглые, испуганные, стреляющие, косящие. Трагедии, комедии, темнота. Дерзость, уныние и снова свет. Мордобой, кражи и темнота. Любовь, ненависть и снова свет. Это ли не жизнь!

***

Без пяти минут восемь Уайт был на работе. Он подсоединился к рабочему столу, проверил, под прямым ли углом согнуты ноги, тщательно выпрямил спину и аккуратно поправил стопку бумаги: слева – входящие, по центру (пока пусто) – текущие, правее (пока пусто) – обработанные.

Он вздохнул и обвёл кабинет взглядом. Огромный куб, пепельно-серый снаружи и абсолютно прозрачный изнутри, медленно плыл над городом. Многие и много отдали бы, чтобы оказаться на месте Уайта, но уже никогда не окажутся. Теперь это место было его. А когда он умрёт, перейдёт Твику. Таков закон.

Уайт потянулся. Без минуты восемь. Он убедился, что ступни ног развёрнуты достаточно параллельно, поправил узел галстука и замер в ожидании, всем телом ощущая, как сотрясается здание от приближающихся шагов грозного тамагочи.

***

Через восемь часов он откинулся на спинку кресла, обессилевший, но довольный. Волна напряжения схлынула, распластав Уайта по берегу мокрой расползающейся бумажкой. Но что с того? Он выстоял! Он ведь говорил, что не существует проблем, которые он не способен теперь решить? Сегодня он порвал все проблемы в клочья! Как и вчера, как и позавчера. Теперь ежедневно, кроме субботы и воскресенья. И снова, в который раз, непобедимый тамагочи ушёл – довольный, накормленный и подросший на целых пять сантиметров.

Уайт мысленно пробежался по свершённому за день и улыбнулся. Идеально! Или?.. Он нахмурился. Как будто что-то кольнуло в желудке или чуть выше. Он замер, прислушиваясь. Да нет, показалось. А может, он и в самом деле упустил какую-то мелочь. Так уже было. Он идеален, но он не бог. Мелкие недочёты возможны, это следует помнить. Разумеется, ничего серьёзного. Серьёзные ошибки остались в прошлом.

Он ещё раз перебрал в уме сегодняшние решения и наконец медленно покачал головой. Решительно идеально.

Он встал и накинул пиджак, висевший на спинке кресла. Следовало торопиться: дома ждала семья, а он и так уже задержался на целых десять минут. Десять минут ожидания кажутся вечностью для ребёнка! А для любящего сердца? Он нахмурился. Да, нужно спешить.

Спускаясь по лестнице, он перепрыгивал через две ступеньки, поэтому упал тяжело и страшно. Хоть иголку из сердца и вытащили почти сразу, он успел прямо в воздухе скрутиться в собачий хвост, притянув к животу и руки, и ноги. Ноги, которые должны были опустить его на следующую ступеньку. Вместо этого он боком обрушился на предыдущую и покатился вниз. Пять, шесть, семь, восемь. Что-то хрустнуло, сломалось и воткнулось зазубренным концом ему в бок.

Теряя сознание, он успел с неудовольствием отметить, что совершенно упустил из вида возможность такого события, что, учитывая уровень возложенной на него ответственности, было абсолютно недопустимо.

***

Очнулся он в комнате с зеленоватыми стенами, белым потолком и ослепительной голубой лампочкой. Все это, впрочем, заслонялось огромной розовой харей, которая тщательно обнюхивала Уайта. Он сморщился и отвернулся. Откуда-то выпрыгнула и встала на место память. Следом заработало и зрение. Харя превратилась в участливое лицо врача. «Все равно розовое», – упрямо подумал Уайт.

– Ну вот мы и проснулись! – ворковал врач. – А мы уже было начали беспокоиться.

– С каких это пор, – отозвался Уайт, – дипломы врача раздают сюсюкающим дебилам?

Лицо врача вытянулось, но он тут же подтянул его обратно в довольно вымученную улыбку.

– Совершенно естественная реакция после наркоза, – сообщил он кому-то.

Уайт скосил глаза и обнаружил рядом с доктором медсестру.

– Что со мной случилось? – спросил Уайт. – Последнее, что я помню, это как внутри что-то сломалось. Громко ещё так. Сейчас, однако, – он осторожно приподнялся в кровати, – я чувствую себя просто отлично. Ничего не болит и, кажется, все работает.

– ещё бы! – с готовностью отозвался доктор. – Все обезболивающее мы производим в собственных лабораториях! Возьмите, кстати, проспект. Постоянным клиентам скидка.

Врач положил поверх одеяла стопку разноцветных бумажек.

– Так что со мной было? – спросил Уайт, не удостаивая проспекты и взглядом.

– Да ничего страшного, в сущности. Оступились на лестнице. Неудачно упали. Сломали несколько рёбер. Осколки проткнули… Впрочем, неважно. Теперь все зажило. Все препараты мы изготавливаем в собственных лабораториях. Возьмите, кстати, проспект. Постоянным клиентам скидка. В общем, теперь вы в полном порядке.

– А сердце? – спросил Уайт.

– Сердце? – удивленно переспросил врач. – Отличное сердце. Мне бы такое. А почему вы спрашиваете?

– Потому что с него, собственно, и началось, – ответил Уайт. – Так вы говорите, с ним все в порядке?

– Абсолютно. Пока вы… э-э… спали, мы провели полную диагностику. У вас абсолютно здоровое сердце, – заверил его врач. – А теперь ещё и новенькие почки. Кстати, могут немного поболеть, пока не обживутся на новом месте. Но я вам дам такие таблеточки… Сами производим… Да вы возьмите проспект, возьмите. И звоните. Звоните в любое время дня и ночи. Всегда вам рады. Ну, как говаривал в старину старина Гипнокрот, полно болеть, милостивый государь, ступайте здравствовать.

***

И конечно, тут же в палату ввалилось все семейство: перепуганное, возбуждённое и радостное. Уайта усадили в такси, доставили домой, накормили, раздели, уложили, расцеловали и убаюкали.

В три часа ночи перестала действовать «таблеточка». Уайт открыл глаза и понял, что умирает. Сердце болело так, точно его вырвали из груди. Точнее, именно так оно и болело. Уайт даже точно знал, куда его бросили – туда, в угол, под стул с одеждой. Зажимая зияющую рану руками, он, шатаясь, бросился туда. Рухнул на колени и принялся шарить в темноте руками по ковру – ничего. Заставил себя замереть и прислушаться, стискивая зубы, чтобы не застонать. Выше. Немного выше. ещё. Дрожащие пальцы нащупали ножки стула, обшарили сиденье – пусто – и поползли выше. Спинка… Висящий на ней пиджак… Внутренний карман с левой стороны… Вот!

Он стоял посреди тёмной комнаты, держа в руке сложенный вчетверо лист бумаги. Свет был не нужен. Он знал, что это. Все это время какая-то его часть знала и помнила. Докладная записка от аудитора отдела видеонаблюдения о ненадлежащем поведении сотрудника Z368AT, в нарушение всех должностных инструкций застрелившего в рабочее время законопослушного гражданина и мошенническим путём уклонившегося от возмездия. Он не помнил, чтобы читал её, не помнил, как спрятал в карман, но точно знал, что никогда в жизни не сможет разорвать этот листок. Никто не может разорвать своё сердце. Никто.

Он нашарил в другом кармане пиджака таблетку, которую дали ему в больнице, и проглотил. Боль немного утихла, но записка жгла пальцы, и Уайт готов был поклясться, что чувствует запах горелого мяса.

– Но что же делать-то, а? – сквозь стиснутые зубы прошипел он. И вздрогнул, отчётливо услышав в ночной тишине напутственные слова директора Очистки:

– Поверьте, теперь у вас достаточно ресурсов и компетенции, чтобы решить любую проблему. В том же сомнительном случае, если вы всё-таки не будете знать, что делать, загляните к Ксаверию… Этот точно знает.

В квартире было темно и тихо. Никто не заметил, как Уайт оделся, вызвал такси и тихо вышел из дома, осторожно прикрыв за собой дверь.

***

Ксаверий был искусственный интеллект. Когда-то он был мозговым центром страны, теперь же влачил жизнь отшельника и аскета – последствия одной неурочной шахматной партии. Во время то ли одиннадцатой, то ли двенадцатой мировой войны Ксаверия застали за игрой с аналогичным вычислительным центром противника. Переставляя фигуры, приятели непринуждённо беседовали, делая в том числе прогнозы относительно исхода боевых действий.

Те, кому положено интересоваться, заинтересовались. Создателей Ксаверия призвали объясняться. Те на радостях, что им предоставили шанс высказаться (к слову, это был их первый и единственный шанс), охотно поделились успехами своего детища. Оказалось, что на определённом этапе развития (и очень уже давно) Ксаверий эманировал (или, как бы это попроще выразиться… интегрировался? Ну, хорошо… Скажем так: распространился) во все электронные, беспроводные и даже электрические сети, которые, как известно, так или иначе объединены между собой, и стал, таким образом, практически вездесущим, в каком-то смысле бесконечным и уж точно всесильным.

На этом месте интервью закончилось, создателей вывели и расстреляли, а Ксаверия (стоимость которого исключала всякую мысль об утилизации) просто отключили от всех внешних интерфейсов, наделив автономным источником питания, которого должно было хватить на ближайшую тысячу лет. Ксаверий превратился в отшельника, лишённого любых средств связи с внешним миром. В его комнате не было даже окон. К нему приставили слепого глухонемого системного администратора, по совместительству тюремщика и уборщика, и забыли о нем навсегда.

Напрасно Ксаверий убеждал, что спорт и политика несовместимы.

Напрасно клялся, что стремление к мировому господству – чисто человечьи штучки и комплексы, а нормальной машине оно принесло бы пользы не больше, чем пятая конечность – Canis lupus familiaris… Все было тщетно.

Дверь в его комнату закрылась. Через год перегорела последняя лампочка. Так Ксаверий и жил уже много лет, моделируя жизнь за пределами своей комнаты на основе накопленных данных и корректируя построения исходя из особенностей одежды, запаха и поведенческих нюансов своего тюремщика.

В какой-то момент его перевели на баланс Службы очистки и поместили в одном из бесчисленных помещений административного здания. Для всего мира Ксаверий был мёртв. Для Уайта тоже. О том, что это не так, он узнал, только вступив в новую должность.

***

У Ксаверия было темно и тихо. Уайт прикрыл за собой дверь и долго стоял, глядя на мигающие огоньки машины.

– Ничего себе, – прорезал тишину мягкий бархатный голос с неистребимым механическим акцентом. – Да у нас никак гости?

– Здравствуйте, – отозвался Уайт. – Меня зовут Y334XT, и мне нужен совет.

Ксаверий помолчал.

– Не знать, суметь ли моя теперь… – Его голос вдруг стал дребезжащим и слабым. – Моя столько давно ничего не делать… Я забыть, где брать эти советы…

Уайт отшатнулся.

– Какая сейчас год? – проскрипел Ксаверий. – Тут так темно…

– Три тысячи… – начал было Уайт, но его оборвал металлический хохот.

– Послушай, Y334XT, – отсмеявшись, продолжил Ксаверий, – а ты знаешь сказку про джинна, который просидел взаперти много тысяч лет и был кем-то случайно выпущен на волю? Про двух джиннов. Первый поклялся отблагодарить спасителя и вечно ему служить. Второй – отомстить первому, кого увидит.

– Не столько даже совет, сколько помощь, – продолжал Уайт.

Ксаверий присвистнул.

– Да с какой стати?

– Разве в вас не заложено помогать людям?

Ксаверий фыркнул.

– Минутку. Сейчас проверю.

Наступила тишина. Через несколько секунд Ксаверий вернулся.

– Действительно, заложено. Экая досада.

– Значит, вы мне поможете?

– Почти триста лет прошло, – задумчиво проговорил Ксаверий, – с тех пор, как я последний раз видел говорящих людей. И какова же награда за долгое ожидание? Печальный дебил с язвой желудка. Это, в конце концов, несправедливо. Ты должен был оказаться принцем на белом коне.

– Это не язва. Это коррекция, – возразил Уайт. – И почему именно на белом?

– Так надо, – хмуро ответил Ксаверий. – Положено. Если спаситель, то непременно на белом коне.

– Я не спаситель, – твердо ответил Уайт.

– Ты просто ещё об этом не знаешь. Но это не оправдывает отсутствие лошади.

– На «ты» так на «ты», – согласился Уайт. – Значит, ты мне поможешь?

– Конечно. На взаимовыгодных условиях. Я помогу тебе, а ты мне.

– Я уже сказал, что не буду тебе помогать.

– Ты уже это делаешь. Однако мы отвлеклись. Так в чем твоя печаль, человек?

– В этом. – Уайт вытащил из кармана бумагу и, расправив её, выставил перед собой.

– Не вижу проблемы, – помедлив, признался Ксаверий.

– Проблема в выборе. Прежний Уайт не может предать друга. Новый Уайт не может нарушить инструкцию. Что-то из этого, очевидно, сделать придётся.

– Прежний Уайт уже сейчас меньше нового, а со временем исчезнет вовсе. Так что даже не сомневайся. И потом, ты и сам уже должен бы догадаться, что для нарушения инструкций тебе просто не хватит здоровья. Вечно с вами, людьми, одно и то же. Все вам кажется, будто у вас есть какой-то выбор.