Текст книги "В плену страстей"

По ногам девушки текли тонкие струйки крови, мучения и унижения продолжались. Юное тело Рэн одеревенело от шока, а Малькольм все не прекращал дергаться в нем. Внутри у Рэн все горело и набухло, ей казалось, что она вот-вот разорвется на куски от силы непрерывных глубоких толчков. Девушка старалась отбиться от Уэзерли своими маленькими кулачками, но попытки эти не принесли результата: сила была на стороне ее мучителя. А он наслаждался ее бессилием, смаковал мысль, что Рэн уже не девственница, торжествовал, что она стала его собственностью в один день с драгоценным ожерельем.

Уэзерли всегда подмывало сотворить с этой красавицей что-нибудь подобное. В тот день, когда он впервые поцеловал Рэн, Малькольм уже не сомневался, что однажды она отдастся ему. Но Уэзерли не хотелось, чтобы Рэн отдалась по своей воле, – он мечтал взять ее силой! Во время их свиданий, когда он изнывал от желания, Рэн застенчиво отодвигалась от него и, поправляя платье, лепетала о достоинстве порядочной девушки, а потом говорила, что он слишком нетерпелив. Нетерпелив! И это тогда, когда его плоть отказывалась успокоиться и до боли в паху хотелось утолить свое желание!

Находясь в полуобмороке от его жестокости, Рэн ощутила, как тело Малькольма обмякло, толчки прекратились, но он все еще оставался в ней, впиваясь в истерзанные губы мокрым, противным ртом. Рэн почувствовала, что сейчас ее стошнит.

Малькольм наконец встал на колени, посмотрел на ее полуобнаженное тело, а затем нанес еще одно оскорбление:

– Твоя подруга Сара гораздо красивее, а грудь у нее больше, округлее и мягче. Она пришла ко мне по своей воле, и мы слились в единое целое, одновременно отдавая и забирая друг друга. Ты же как комок скользкой глины, – усмехнулся он.

Рэн лежала на полу, даже не пытаясь прикрыть наготу. Какая теперь разница, если он видел ее и даже сравнивал с Сарой? Сейчас ничто для нее не имело значения. Как могла она подумать, что любила этого жестокого, насмехающегося над ней мужчину, который крутился перед зеркалом и поправлял одежду, будто ничего не произошло? Рэн хотелось плакать, кричать, выть, но она не могла. Вдруг девушка увидела над собой ногу, обутую в сапог, но не поверила, что он сможет, посмеет… Удар пришелся прямо в левую грудь, и Рэн скорчилась от боли.

Уэзерли отошел к туалетному столику, порылся на дне ящика и извлек черный узелок.

– Я ухожу, чтобы попробовать превратить те жалкие крохи, которые ты «сэкономила», в осязаемую пачку денег. Дверь я замкну, и если тебя здесь не будет, когда вернусь, я выслежу тебя, как животное, поняла? Даже не думай, что убежишь к Ригану и расскажешь, как скверно я с тобой обошелся. Я просто убью тебя. Да! Никаких рыданий и криков, пока меня не будет, иначе прикажу хозяйке позвать полицию и сказать, что ты свихнулась, и тогда тебя упекут за решетку!

Он ногой перевернул девушку, чтобы видеть ее лицо.

– Скажи, что все поняла.

Рэн покорно кивнула, и Малькольм рассмеялся.

– Ты Саре и в подметки не годишься! – бросил он через плечо, вышел из комнаты и запер дверь.

Рэн с трудом поднялась на ноги, кое-как добралась до кровати, опустилась на сбитый матрац и натянула одеяло на свое измученное тело. Неужели он поступит так, как говорил? Неужели выполнит свои угрозы? Она поняла, что боится.

– Прошу тебя, Господи, пошли ко мне Ригана и Сирену! Я так виновата перед ними… Умоляю, помоги мне! – вслух молилась Рэн.

Так она сидела, кажется, целую вечность. Наконец Рэн сползла с кровати и нащупала свою одежду. Сколько сейчас времени? Надо зажечь свечу. Вернется ли Малькольм назад, а если вернется, то что станет делать?

– Прошу тебя, Боже, помоги мне! – бесконечно повторяла она, натягивая платье.

В конце концов Рэн забылась в тяжелом сне, а когда проснулась, спешно забилась в угол кровати, услышав, как в замке поворачивается ключ. Дверь с грохотом распахнулась, и на пороге появился Малькольм вместе с четырьмя крепкими матросами.

– Вот она, ваша награда, – пьяно усмехнулся Уэзерли. – Вставай, – произнес он, подходя к кровати и вытаскивая Рэн на середину комнаты. – Я проиграл тебя в карты этим достойным джентльменам, – сказал он, икая. – Сними одежду, чтобы они увидели, что им досталось.

– Пожалуйста, Малькольм… Ты пьян, ты не понимаешь, что делаешь… Прошу, не надо! – слезно взмолилась девушка.

– Если не хочешь сама, я помогу, – усмехнулся Уэзерли, срывая платье с Рэн, чтобы показать истекающим слюной матросам обнаженное женское тело. – Вот! – взвизгнул он, отступая и падая на кровать.

Рэн пыталась прикрыться руками, но матросы вцепились в нее мертвой хваткой, намереваясь получить свой выигрыш сполна. Она позволила им. Разрешила. Она говорила себе, что выбора нет. Она страдала и молча переносила их яростную атаку.

Рэн знала, что это единственный способ дожить до следующего утра.

ГЛАВА 8

Калебу не нравились подозрительные взгляды, которые бросал на него Обри Фаррингтон. В прошлый раз, когда Фаррингтон смотрел на него так, дело закончилось стычкой с Диком Черное Сердце. Однако, по совести говоря, тогда в глазах старого афериста проскальзывало выражение глубокого сожаления. У Калеба было такое чувство, что и сейчас – стоит только внимательнее присмотреться – он увидит то же самое сожаление. Это же ощущение подсказывало Калебу, что настало время бросить все и предоставить Обри возможность обходиться собственными силами. Если Сирена с Риганом могут вернуться на Яву без Рэн, что мешает ему поступить так же? Старый Фаррингтон не стоит огорчений Калеба.

Взгляд Кэла скользнул по кораблю и снова вернулся к Обри. Что-то не давало старому картежнику покоя, что-то глодало его изнутри.

– Если ты выложишь все начистоту, а не будешь ходить вокруг да около, возможно, я и смогу помочь тебе, – отрывисто проговорил Калеб. – Мне слишком хорошо известны все твои хитрости, Обри. Теперь тебе не удастся провести меня, как несколько лет назад. Я хочу, чтобы ты мне все рассказал. И не думай, что я поверил в твои сказки о банкротстве. Я тут поспрашивал кое-кого и решил справиться у твоих кредиторов. Знаешь, что я обнаружил, Обри? Они сообщили мне, что ты очень даже кредитоспособен и пользуешься полным доверием с их стороны. Сначала я подумал, что они имеют в виду кого-то другого, а не моего старого друга лорда Обри Фаррингтона.

– Послушай, Кэл, мне просто улыбнулась удача… Я получил небольшое наследство, что позволило рассчитаться с некоторыми долгами, личными долгами…

– Так хнычут дети и дураки, но ты не относишься ни к тем, ни к другим, – холодно заметил Калеб. – Я в последний раз спрашиваю тебя: что происходит? Если мне не понравится ответ, ты закончишь жизнь с полным животом трюмной воды.

– Это маленькое дельце, касающееся только меня. Ничего, что могло бы вызвать твое беспокойство, Кэл. Честное слово, не стоит тебе даже думать об этом. На самом деле я собираюсь отойти от дел и отправиться в морское путешествие.

– Если ты заговорил о морском путешествии, то это значит, что закон висит у тебя на хвосте и тяжело дышит в твою тощую шею. Было ошибкой с моей стороны переоборудовать этот корабль, да? Ты меня обнадежил, я все подготовил, напечатал рекламные листки, и вдруг ты заявляешь, что собираешься в морское плавание. Желаю тебе удачи, Обри. Я отплываю на «Морской Сирене» с утренним приливом, поэтому видимся мы с тобой в последний раз. Я действительно желаю тебе всего хорошего.

Калеб коротко кивнул и сделал вид, что собирается уходить. «Если старая лиса хочет мне что-то сказать, то сейчас – самое время», – подумал он.

– Куда ты теперь путь держишь? Назад в Африку или на Яву? – спросил Фаррингтон, направляясь вслед за Калебом к трапу.

– Куда понесет меня море. Трюм «Сирены» пуст, поэтому я волен плыть, куда пожелаю. Дела в порядке, и я располагаю временем, чтобы посмотреть мир. Хотя, должен признаться, меня так и тянет снова побывать в родных краях, – Калеб внимательно наблюдал за реакцией Фаррингтона на свои уклончивые ответы.

– Ах! Снова быть молодым! Плыть туда, куда ведет судьба! Ты по-настоящему счастливый человек, Кэл. Стать бы мне сейчас снова молодым и свободным! Конец моей жизни мог бы быть совершенно другим. Значит, ты говоришь, что мог бы поехать в колонии? Я слышал, что в Америке открыты все пути для воплощения мечтаний молодого человека, – не отрывая глаз от лица Калеба, задумчиво проговорил Фаррингтон.

– Позволь, это не я говорил, что направляюсь в Америку, а ты, – прямо ответил Калеб. – Но я связался с Вест-Индской компанией… Ты знал, что они организовали в колониях торговлю мехами?

– Нет, даже не слышал об этом, – солгал Фаррингтон. – Почему они выбрали тебя? Не думают же они, что ты бросишь море ради жизни в кишащих зверьем лесах, – усмехнулся Фаррингтон.

– Конечно же, нет, Обри! – рассмеялся Калеб. – В настоящее время они основали небольшое поселение где-то в долине реки Коннектикут и присматривают человека, который обменивал бы товары и деньги на шкуры. Мне это занятие не кажется привлекательным.

– Ты имеешь в виду колонии? – переспросил Обри.

Затем он неожиданно протянул Калебу руку, глаза его стали какими-то туманными, мутными. Он не имел права втягивать в свои дела парня, особенно после недавнего случая. Тогда, по крайней мере, у него было достаточно оправданий: Дик Черное Сердце выкупил все его долги, жизнь Обри висела на волоске. Натравить Калеба на подлого пирата было тогда вопросом жизни и смерти. На сей раз все иначе. Существуют и другие капитаны – люди, которые маневрируют на грани закона и охотно воспользуются возможностью заработать, люди, которые не ценят свою репутацию и убеждения так, как Калеб. «В конце концов, – обругал себя Фаррингтон, – должна же быть у человека гордость и чувство собственного достоинства! Хотя… Калеб уже не мальчик, а мужчина, способный позаботиться о себе… К черту гордость и достоинство! Спрошу его. Все, что требуется от Кэла, – это сказать «нет» и уйти, обозвав меня старым негодяем. Ну что ж, меня и похуже называли…»

– Выпьем по глоточку, Кэл, до того, как ты уйдешь? – тихо предложил Обри. – Небольшой разговор – и еще по глоточку. Я хочу сказать кое-что, что могло бы заинтересовать тебя и принести прибыль нам обоим.

Водянистые глаза Фаррингтона умоляли Калеба принять приглашение, и старик вздохнул с облегчением, увидев, что молодой человек поставил на палубу сумку в приятных раздумьях о прекрасном импортном роме Обри.

Калеб уселся на ящик и подивился погожему дню – довольно редкому явлению для Англии, насколько было ему известно. Он отпил большой глоток рома прямо из бутылки и передал ее Фаррингтону, показывая, что готов для тайных признаний старого картежника. Над их головами с криками носились чайки.

– Красивые птицы, – заметил Калеб.

– Да, красивые, – согласился Обри, – но мне они не нравятся, потому что по нескольку раз в день приходится убирать с палубы их помет… В этом отношении я не так уж плох, Кэл. Вот здесь, – сказал он, прижимая руку к груди, – я верный и добросовестный человек. Я пытаюсь внести свой вклад в развитие нашей страны, и если в моих карманах оседают какие-то деньги, то хорошо; если нет – это сделает кто-нибудь другой, – Фаррингтон надолго приложился к бутылке.

– Сделает что? – спросил Калеб.

– Я уже подхожу к этому, дай мне собраться с мыслями. Я хочу, чтобы ты понял: когда меня впервые попросили это… это сделать… ну, когда ко мне обратились первый раз, я сказал «нет». Я сказал, что не желаю иметь отношения к этому делу. Но после того, как ко мне пришел сам барон Синклер и сказал, что это будет благородным поступком с моей стороны, я передумал. Кэл, барон – очень уважаемый человек, и нам обоим известно, что он бы не стал делать ничего… незаконного. Но я не давал никаких обещаний во время его первого визита.

– И сколько он к тебе еще ходил, пока не договорились о цене? – спросил Калеб, когда к нему снова вернулась бутылка с ромом.

«На взгляд, рома хватит на весь разговор и немного еще останется для Обри», – определил он.

– Три, четыре – разве упомнишь? – ответил Фаррингтон, достал новую бутылку и с хлопком открыл ее.

Он с жадностью пил обжигающий ямайский ром. На палубу спустилась чайка, издала громкий пронзительный крик и нагадила рядом с сапогом Фаррингтона. Он притворился, что ничего не заметил, только немного отодвинулся и поудобнее прислонился к снастям.

– Ну так что? – поторопил его Калеб.

Обри проглотил ром, прислушался к себе и сел прямо.

– Я занимался контрабандой, если тебе нравится это слово. Беспошлинные товары и перевозка пуритан в американские колонии за плату.

– Знаешь, ты кто?! – взорвался Калеб. – Ты болван, Фаррингтон!

– В придачу ко всему остальному, – улыбнулся Обри. – Как я уже говорил, это сделал бы кто-нибудь другой. На самом же деле я начал с перевозки пуритан, а уж потом потихонечку стал заниматься контрабандой. Синклер не знает обо всех нюансах этого дела и, надеюсь, никогда не узнает. Я со своей стороны все для этого сделал. Моего капитана повесили на рассвете во время последнего плавания, пассажиров сбросили за борт, а груз был разграблен зловещими пиратами. У капитана не было опыта, хотя он имел отличные рекомендации.

– Что случилось с твоим кораблем?

– Об этом известно только Богу. Моя теперешняя проблема заключается в следующем: я взял деньги и дал слово, что подготовлю корабль к отплытию. Я не только взял деньги, но уже истратил их. Моя жизнь сейчас не стоит ломаного гроша, – с грустью констатировал Фаррингтон. – Один фанатик собирается сотворить со мной что-то ужасное. У него глаза горят адским огнем. Кэл, мне нужен ты и твоя «Морская Сирена», чтобы отвезти тех людей в колонии. Что скажешь, мой мальчик? Можешь ли ты оказать такую услугу своему старому другу?

– Не так уж много ты просишь, а, старый друг? – спокойно сказал Калеб, мгновенно впитывая смысл слов Фаррингтона.

Он не был удивлен предложением Обри, потому что предполагал заранее, что план старого мошенника пахнет виселицей. Видя задумчивость молодого капитана, Фаррингтон решил поднажать.

– Это твоя стихия, мой мальчик. Опасности, деньги и женщины. Это путешествие может превратиться в лучшее приключение твоей жизни! Я слышал, что женщины в колониях бесподобны. И голодны… Надеюсь, ты понимаешь, на что я намекаю? – он лукаво подмигнул. – Голодны до настоящих мужчин, а не этих святош, которые больше пекутся о свои молитвах, чем о живых прекраснокудрых богинях. Несколько месяцев, прибыль от твоей Ост-Индской компании, женщины, приключения… Что еще надо? Возможно, ты даже захочешь стать нашим с Синклером партнером?

Как хитер был старый пройдоха! На одном дыхании он предложил сразу две вещи, которые всегда привлекали Калеба: приключения и женщины.

Фаррингтон продолжил, не желая терять нить разговора:

– Ты можешь постоять за себя при любых обстоятельствах. Я знавал тебя и в плохие, и в хорошие времена. У меня бы гора упала с плеч, если бы ты согласился выполнить эту… эту миссию.

Обри был уже пьян и знал об этом, но не хотел передавать бутылку Калебу до того, как услышит его ответ.

– За деньги, говоришь? – засмеялся Калеб. – Не удивлюсь, если ты продашь душу самому дьяволу! Ты болван, Обри.

– Ты прав, я болван, но тогда большинство мужчин находятся в моем положении. Ты согласился – и сам стал болваном, – он пьяно икнул.

Калеб усмехнулся. Хотя он не сказал ни «да», ни «нет», старый дуралей знал, что он согласится, иначе бы так не напился.

– Ты прав, Обри, – произнес Калеб, поднимаясь на ноги, – я схожу к барону, чтобы попрощаться с Сиреной и Риганом, а вечером вернусь сюда. К тому времени тебе лучше протрезветь и держать все наготове. Я отчалю, как только снаряжу «Сирену» и погружу продовольствие.

Фаррингтон вяло махнул рукой, показывая, что все понял, и вздрогнул, когда очередная чайка нагадила точно на его начищенный сапог. Он уставился на помет затуманенными глазами и обмяк. До Калеба долетел громкий храп, когда он с широкой ухмылкой покидал судно.

Снова возвращаться в дом Синклера было неприятно. Калеб уже знал о провале спектакля между Сиреной и Малькольмом. Когда обнаружилось исчезновение Рэн, Риган первым делом примчался к сыну в надежде, что девушка убежала к нему. Риган и Сирена находились в крайне подавленном состоянии. Калеб решил, что если отважится когда-нибудь обзавестись женой, то сначала убедится, что она сидит под замком с кляпом во рту. Как может бегство одной маленькой девчонки вызвать такую суматоху и сердечную боль? Но он-то не будет беспокоиться о Рэн, особенно после того, что она с ним сделала. Проклятые женщины!

Нужно поспешить в контору Синклера и объявить, что Калеб ван дер Рис становится третьим партнером в незаконном бизнесе Тайлера. Молодой капитан рассеянно подумал, что не знает, насколько строго наказывают в этой стране за каперство, но, собственно говоря, не так уж это важно: он связал себя обещанием Фаррингтону и сдержит слово. А через несколько дней Калеб снова ощутит под ногами качающуюся палубу. И какая разница, куда понесут его паруса? В Америку? Пусть будет так. Забрав из филиала компании заказы, он сможет неплохо заработать.

Калеб испытывал какое-то смутное беспокойство. К этому возрасту у него уже должно было сложиться какое-то определенное направление в жизни, цель, к которой стремишься, как у отца, когда тот начал работать в Ост-Индской компании. Да, Калеб служил у своего отца и вел дела филиалов компании в Африке, но это был не его бизнес. У каждого мужчины должно быть что-то свое. И это «что-то» он должен поливать потом по шестнадцать часов в день, чтобы оставить после себя наследство. «А я-то хорош! Собрался в море, чтобы переправить людей на другой континент!» Калеб почувствовал себя бесцельно порхающей пташкой. По возвращении ему необходимо серьезно обдумать свою жизнь и решить, как быть дальше.

Калеб считал себя ровней своему отцу, но чувствовал, что Обри Фаррингтон до сих пор относится к нему как к мальчишке. Может быть, в его внешности было что-то такое, что мог видеть старик и не замечал он сам? Нет, полная чушь! Он самый настоящий мужчина. Если бы ему пришлось брать рекомендации у всех женщин, с которыми он имел дело, каждая подтвердила бы тот факт, что Калеб ван дер Рис – мужчина «на все сто».

* * *

Сквозь единственное окно Комнаты пробивались лучи послеполуденного солнца, высвечивая над потертым ковром столб танцующих пылинок. Кровать в дальнем углу казалась большой и зловещей, ее железный остов тускло поблескивал на фоне обесцвеченной временем стены. Рэн сидела совершенно неподвижно; темные роскошные волосы в беспорядке падали на плечи и подчеркивали мертвенную бледность лица; только глаза были живыми, испуганными, вспыхивающими от ужаса, который довелось пережить и какой еще предстоит. Как могла она допустить, чтобы с ней такое случилось? Как могла быть такой слепой? Ей не было прощения! Былое представление о том, что Малькольм будет любящим, заботливым мужем, теперь казалось ей полным безумием. Как могла она оказаться такой идиоткой, романтичной дурочкой? Риган с Сиреной были правы, говоря, что она не готова к самостоятельной жизни, что совсем не знает Малькольма…

«О Боже!» – простонала про себя Рэн. Подумать только – она сомневалась в Сирене! Теперь, когда она узнала, что за человек Малькольм Уэзерли, Рэн поняла: Сирена специально спровоцировала ту сцену в саду, чтобы помочь своей девочке самой во всем разобраться; Сирена любила Ригана, она никогда бы не стала заигрывать с Малькольмом всерьез, чтобы сделать его своим любовником. А Сара! Почему Рэн не послушалась Сару? Если бы она это сделала, то сейчас находилась бы в безопасности, вместе с двумя людьми, которых любила больше всех в мире.

В сторону несчастной девушки плыли клубы табачного дыма. Рэн сморщила нос и вытерла подступившие слезы. Малькольм и его дружки сидели за маленьким столиком в центре комнаты и играли в карты. За последние полчаса никто из них даже не взглянул в ее сторону. Рэн обдумывала, как ей пробраться мимо них и выскользнуть за дверь, хотя понимала, что из этого ничего не выйдет. А еще она боялась сапога Малькольма. Рэн никогда бы не поверила, что мужчина может быть таким жестоким. Нет, это кошмарный сон! Она знала о дьявольской природе мужчин. Будучи еще ребенком, Рэн терпела побои мужчин, подобных Малькольму, и выжила. Ей пришлось сражаться за пищу и убегать от ужаса, который таился на темных улицах Лондона. До того как Сирена ван дер Рис нашла ее, единственным другом Рэн была старая Лотти, которая любила повторять девочке: «У тебя должны быть глаза на затылке, а ум острый как бритва». Ум Рэн был острым, но от хорошей жизни в семье ван дер Рисов она обо всем забыла, решив, что ей больше никогда не пригодится уличный опыт. Но если кто-то хочет выжить, то сделает для этого все что в его силах, и даже больше.

Рэн была настолько погружена в свои мысли, что почти не слышала разговора за столом.

– Я видел, как сегодня в полдень отчалили три корабля, – сообщил один из игроков, прихлебывая эль и вытирая рукой рот, – «Кавалер», «Ванкувер» и «Святой Михаил». Чего бы я не отдал, чтобы оказаться пассажиром на борту одного из них, – он хрипло рассмеялся.

– Дня через два причал ненадолго расчистится, – заметил другой. – Последней уйдет «Морская Сирена». Ходят сплетни, что она отплывает завтра. Что-то здесь не так, друзья мои… Это судно уходит с пустым трюмом, а это может означать лишь одно!

– И что же? – спросил Малькольм, не отрывая глаз от своих несчастливых карт.

– Наверное, возьмет на борт человеческий груз, – предположил третий матрос.

– После этой сдачи я пуст! – жалко прохрипел Малькольм.

– Мы могли бы устроиться на «Морскую Сирену». Я слышал, что капитан вчера расспрашивал об опытных моряках, – сказал большой, сильный матрос, который сидел ближе всех к Рэн. Я бы ушел с ним, но когда капитан заявил, что порт назначения не моего ума дело, я передумал. Действительно, все очень подозрительно… Время отплытия – полночь. Под покровом ночи…

– Под покровом ночи? И что? – Малькольм бросил карты и тупо уставился на матросов.

– Чем ты думаешь, Уэзерли? Когда ты что-то делаешь и не хочешь, чтобы кто-то об этом узнал, ты делаешь это в темноте. Ты такой джентльмен и все такое прочее, а не понимаешь простых вещей?

Малькольм бросил взгляд в угол, где Рэн сидела боясь пошевелиться. В его пьяном мозгу крутились торжествующие мысли о королевском ожерелье, а самолюбие требовало отпраздновать свой успех с женщиной. Ему хотелось сделать это с Рэн, но Малькольм знал: стоит ему двинуться в ее сторону, моряки живо его прирежут. Они выиграли девочку в карты и собирались держать ее только для себя.

– Послушай, Бисли! У меня тут завалялся один фунт. Почему бы вам не прогуляться на пристань, устроить там маленькую потасовку и кое-что прихватить с собой? Тащите рому, и мы устроим небольшую вечеринку вон с той маленькой леди, что в углу, – Малькольм был уверен, что они клюнут на такое предложение. – К вашему возвращению она станет послушной, как новорожденная кошечка. Идите, парни! Посмотрим, что вы пронюхаете. Не исключено, что «Морская Сирена» отчалит с контрабандой на борту.

– Что из того, если это так? Какая нам польза? – спросил матрос, сидевший справа. – И что мы можем сделать? Откуда ты появился, а, парень? Контрабанда сейчас уже не та… Единственное, на чем можно заработать, так это на человеке, который везет всякий хлам в Америку.

Ум Малькольма лихорадочно работал.

– Но всем известно о тревоге на улицах города. Похитили драгоценное ожерелье короля! И я подумал: а не имеет ли «Морская Сирена» какого-нибудь отношения к этому? Я слышал о капитане судна, даже встречался с ним. Его зовут Калеб ван дер Рис. Этот довольно предприимчивый джентльмен работает на голландскую Ост-Индскую компанию. Не удивлюсь, если эта кража – голландский заговор.

Мужчины переглянулись между собой, потом посмотрели на Уэзерли.

– Возможно, он прав, – медленно сказал один из них. – Я слышал разговор о краже королевского ожерелья. Где спрятать его надежнее, чем в Америке? Говорят, некоторые богачи живут там вполне цивильно.

– Есть слухи о стоимости ожерелья: на такие деньги можно купить все колонии и жить лучше самого короля.

В разговор вступил другой моряк:

– Не пытайся воспользоваться нашим выигрышем! – грозно предупредил он Уэзерли, указывая пальцем в сторону Рэн. – Не то мы тебя прирежем. Слышишь меня, Малькольм? Нам самим понадобится малютка. А если на борту «Морской Сирены» не окажется никаких камешков, то тебе следует подумать о загробном мире!

Зловещее поблескивание его маленьких глаз-бусинок подтверждало, что все так и случится.

– Вот увидите, что я прав, – хорохорился Малькольм, хотя испытывал совершенно другие чувства:

К черту девчонку! Как только они уйдут, он унесет отсюда ноги и купит место на каком-нибудь корабле. От этих матросов можно ожидать чего угодно. Он возьмет у Фаррингтона аванс за ожерелье. Какая польза от обещаний, что он станет владельцем целого состояния, когда нет денег даже на пропитание? И какое ему дело, если эти бандиты обыщут корабль ван дер Риса в поисках камней? Ожерелье в безопасном месте – у Обри Фаррингтона.

– Не торопись, Уэзерли! Висли останется здесь на случай, если у тебя вдруг возникнут неразумные мысли. А ты, Висли, перережь ему глотку, если он сделает хотя бы одно неверное движение, – поучал матрос своего компаньона.

«Значит, мои планы меняются, – внутренне Малькольм кипел от злости. – Придется ждать их возвращения, а там посмотрим, что будет…»

Он бросился на кровать. На красивом лице Уэзерли застыло угрюмое выражение, он уже забыл о Рэн и своих намерениях. Малькольм знал, что необходимо исчезнуть, не ожидая, пока эти бандиты прикончат его. Но как это сделать? Они не выпустят его из вида, потому что он проиграл им приличную сумму. Они будут сторожить его, как кошка мышку, пока он не отведет их к своему банкиру. И ему не удастся больше морочить им голову, рассказывая, что банкира не будет в городе несколько дней: они сами отволокут его в банк. А что он будет делать утром, когда банкир скажет, что его счет пуст?

Пока Малькольм размышлял над своим смутным будущим, Рэн усиленно составляла план действий. Бисли сидел к ней спиной и попивал эль, совсем забыв о ее присутствии. К Рэн вернулись все навыки и приемы, которыми она пользовалась на темных улочках Лондона. Она вновь жила под мостами, появляясь на улицах лишь ночью, чтобы добыть пищу. Когда живешь как зверь, то и ведешь себя так же. И борешься тоже. Ей придется вспомнить все свое мастерство, чтобы придумать, как выбраться из сложившейся ситуации.

Медленно текло время. Зашло солнце, и в комнате стало темно. Малькольм как ни в чем не бывало похрапывал на кровати. Внезапно, будто в нее вонзились сотни иголок, Рэн почувствовала на себе взгляд Бисли. В его намерениях невозможно было ошибиться: все отражалось в глазах матроса. Он снова возьмет ее силой. Никакого оружия у Рэн не было. Все, что имелось, – это руки и ноги, но девушка решила защищаться или умереть, пытаясь это сделать.

Рэн плавно поднялась, ее янтарные глаза вспыхнули под оценивающим взглядом Бисли. Ни слова не говоря, она подошла к грубому столу, взяла почти пустой кувшин с элем и налила немного в кружку. Сделав глоток, она поставила кружку на стол перед Бисли, про себя отметив его положительную реакцию.

– Вот так-то оно будет лучше, девка. Я люблю, когда мои женщины дружелюбны, – усмехнулся он.

Рэн выдавила из себя слабую улыбку и села на стул перед матросом. Она снова услышала слова Лотти, словно ей опять было восемь лет: «Старайся пользоваться тем, что у тебя под рукой, дитя мое. Если это твои собственные руки, действуй ими. Застигни мужчину врасплох – и тебе не трудно будет с ним справиться».

Не переставая улыбаться, Рэн откинулась на спинку стула и приподняла подол платья. Подняв ногу, она неторопливо начала снимать чулок, позволив Бисли увидеть нежную кожу на своих бедрах. Затем встала, расстегивая пуговицы платья, двинулась в обход стола и остановилась рядом с матросом – так близко, что слышала его неровное дыхание. Все это время мозг Рэн напряженно работал. Она знала, что может это сделать. Раньше она умирала от страха, мучилась из-за злодеяний Малькольма, но теперь все прошло. Если план провалится и она умрет – так тому и быть. Но сражаться она будет до последнего вздоха. По крайней мере, умирая, она будет знать, что пробовала спасти себя.

Рэн посмотрела на Малькольма, который спал на кровати с открытым ртом: выглядел он отталкивающе. Как могла она верить, что он любит ее? Если он внезапно проснется, придется поступить с ним, как с Калебом в саду, хотя сделать это было нужно в тот момент, когда она переступила порог его комнаты.

Не спуская глаз с Бисли, который допивал остатки эля, Рэн проверила свой чулок на прочность.

Петля на шею, упор коленом в спину, держаться подальше от его пальцев – и все будет кончено…

Янтарные глаза запылали, когда Рэн уперлась коленом в широкую спину Бисли и крепко затянула чулок вокруг его мощной шеи. Матрос сопротивлялся: руки его сжались в кулаки и дернулись назад, прежде чем вцепиться в шелк на шее. Закрыв глаза от ужаса, с искривленным в беззвучном крике ртом, Рэн рывком затянула петлю на шее моряка и держала так до тех пор, пока Бисли не испустил последний дух.

Малькольм открыл затуманенные глаза и увидел жуткую картину, представшую перед ним. Глухой удар тела Бисли об пол заставил его окончательно проснуться и остро ощутить нависшую над ним опасность.

Пригнувшись, как дикое животное перед прыжком, Рэн сделала шаг, потом другой, и Малькольм, загипнотизированный ее взглядом, подался назад. Глаза девушки вспыхивали желтым огнем, когда она крадучись продвигалась к намеченной цели – тяжелым щипцам у пылающего камина. Еще шаг, еще…

В тот момент, когда Рэн схватила железные щипцы, Малькольм резко выбросил вперед ногу, но это ему не помогло. Рэн подняла свое оружие и ударила Уэзерли прямо в лицо. Из глубокой раны полилась кровь. Рэн взмахнула каминными щипцами и нанесла удар в голову. Малькольм закрылся обеими руками и заскулил от страха. А Рэн продолжала атаку, на этот раз стараясь попасть в живот. Она била его до тех пор, пока Уэзерли не упал на пол и не взмолился о пощаде.

– Ты взял меня, как животное, обращался со мной, как с животным; то же самое я сейчас делаю с тобой. Кто из нас выживет, а, Малькольм? Я! Потому что меня здесь не будет, когда вернутся твои дружки-головорезы. Тебя они обвинят в том, что случилось с Бисли. Твоя жизнь не стоит ни гроша. Ни гроша, Малькольм!