Текст книги "Чудо в аббатстве"

Я подумала, стоит ли у одного из окон Тауэра королева «девяти дней», глядя на всеобщую радость и гадая, какова будет ее судьба. В одном не было сомнений: Лондон радостно приветствовал новую королеву и возвещал о начале ее правления.

Кэтрин неожиданно произнесла:

– Как жаль, что с нами не поехали Питер и Пол Им бы это тоже пришлось по душе.

Я вздрогнула и подумала, как воспримет моя мать рассказ о чествовании новой королевы и о том, что правившая так недолго Джейн Грей со страхом ожидает своей участи.

Кейт некоторое время жила в Аббатстве. Она постоянно говорила о переменах. При последнем правлении фаворитами были сторонники Лютера. Теперь происходил возврат к католицизму, и приближенные к царственной особе при последнем правлении чувствовали себя в немилости.

Люди старались помалкивать. Все понимали, как быстро можно попасть в опалу. При разногласиях между двумя королевами и двумя религиями неизбежно должна была пролиться кровь.

Эдуарда похоронили в Вестминстерском аббатстве, и королева торжественно отслужила по нему католическую мессу.

Несколько дней спустя герцог Нортамберленд лишился головы.

Кейт осталась на коронацию в октябре. Мы видели, как Мария проследовала на коронацию. Ее карета была убрана серебряной тканью и запряжена шестью белыми лошадьми. На королеве было платье из синего бархата, отделанное по краям красным, волосы убраны золотой сеткой, усыпанной жемчугом и драгоценными камнями.

Я взглянула на Кейт и подумала, помнит ли она другую королеву, которую мы видели много лет назад, когда Кейт заставила Тома Скиллена отвезти нас на лодке в Гринвич. Как отличалась элегантная, сияющая Анна от стареющей Марии!

Кейт прошептала, что головной убор со всеми этими камнями должен быть неимоверно тяжел. И в самом деле, бедная королева выглядела так, словно у нее болит голова.

В открытой карете, украшенной темно-красным бархатом, ехала и другая дочь короля – юная Елизавета. Рядом с ней сидела ее мачеха, единственная из несчастных жен Генриха VIII, дожившая до этого дня. Наблюдая за этой пышной процессией, я, как и многие, думала о том, что ждет нас впереди.

Конечно, я знала, новое правление принесет перемены. Мы, живущие в Аббатстве, избежали большой беды. Саймон Кейсман присмирел. Он был достаточно умен для того, чтобы не осуждать и не восхвалять новую королеву. И то и другое могло привлечь к нему нежелательное внимание. А вот Бруно светился самодовольством. Теперь его считали чудотворцем, от Клемента я узнала, что многие поверили, будто Бруно сотворил новое чудо, которое спасло Аббатство. Это было третье чудо. Первое чудо произошло, когда он младенцем появился в рождественских яслях, и благодаря этому начавшее приходить в упадок Аббатство стало процветать. Потом он возвратился в Аббатство после того, как оно было распущено, и многие монахи сочли возможным вернуться. И теперь, когда враг угрожал тому, что было вновь построено, как по велению свыше, умер король, а на престол взошла королева-католичка.

Это сделал Бруно, Бруно-чудотворец.

Первым изменением стала отмена протестантской литургии, которую Эдуард и его парламент провозгласили вдохновленной Святым Духом, и были возрождены старые обряды, по которым велась церковная служба при Генрихе VIII. Событие могло показаться не заслуживающим внимания, но оно указывало направление грядущих перемен.

В начале следующего года мы услышали о предстоящем браке королевы Марии и Филиппа Испанского, самого фанатичного из католиков.

Многие высказывали недовольство этим, что, как я понимала, давало надежду желающим восстановить веру реформаторов. Марию любили, она была законной наследницей, но народ Англии не желал господства испанцев. Парламент обратился к королеве с просьбой не выходить замуж за чужеземца, но все было напрасно.

Я редко посещала Кейсман-корт, так как не хотела встречаться с Саймоном Кейсманом, но матушка и близнецы постоянно навещали Аббатство.

Питер и Пол, такие похожие, что их невозможно было различить, родились на год позже Кэри, и все любили их.

Однажды матушка спросила, не могут ли ее близнецы заниматься с теми же учителями, что и мои дочери, и я ответила согласием. Когда Кейт гостила у нас, к детям в скриптории присоединился Кэри. Мне было жаль, что ни одна из моих девочек не блистала в учебе. Они были смышлеными, но, к сожалению, не слишком усидчивыми. Кэри тоже отличался больше в играх, чем на уроках. Самым умным был Питер, хотя это поняли не сразу. Сначала способными считались оба близнеца, но потом выяснилось, что большую часть домашних заданий Пола делает Питер и он же всегда готов подсказать брату. Пол же предпочитал физические упражнения и игры на свежем воздухе, в которых мог соперничать с Кэри. Мне всегда казалось, что близнецам пополам достались способности одной совершенной личности.

Матушка души в них не чаяла. Их отец, несмотря на свою жадность и неприятный характер, тоже любил своих сыновей.

Я часто размышляла о том, как мы были бы счастливы, если бы не алчность Саймона и непомерная гордыня Бруно. Если бы Бруно мог стать обыкновенным мужем и отцом, если бы Саймон перестал завидовать другим, если бы довольствовались тем, что у нас есть и радовались этому, все могло бы быть иначе. Нашим семьям следовало крепко держаться друг за Друга и пребывать в мире и согласии, ведь жизнь в Англии становилась все тревожнее и тревожнее.

Моя простодушная матушка рассказывала, что происходит в Кейсман-корте, и меня беспокоило происходящее там.

В разговорах о замужестве королевы она не скрывала своего возмущения, и я сразу же поняла, что матушка надеется, что королева будет свергнута, а также что Саймон Кейсман тоже рассчитывает на это.

– Если мужем Марии будет король Филипп, – говорила мать, когда мы вместе сидели в саду, – то мы станем испанскими подданными! Разве англичане хотят этого?

– Я не сомневаюсь, – ответила я, – что, если королева выйдет замуж за Филиппа Испанского, в брачном договоре будут условия, препятствующие тому, чтобы Испания овладела нашей страной.

– Ты забываешь, что муж всегда истинный хозяин в доме.

Я улыбнулась.

– Матушка, – ответила я, – не все женщины покорны своим мужьям.

Моя мать была не совсем уверена в том, что я имею в виду, но продолжала:

– В Англии будет инквизиция. Ты понимаешь, что это значит? Никто не будет в безопасности. Любой может предстать перед трибуналом. Ты понимаешь, что такое жить в Испании под властью инквизиции?

– Это ужасно. Как и любые несправедливые преследования.

Матушка, разволновавшись, уронила рубашку, которую вышивала для Питера или Пола, и схватила меня за руку.

– Моя дорогая Дамаск, мы должны сделать все, чтобы инквизиция не появилась на этих берегах.

– Я уверена, что народ не потерпит ее здесь.

– Если брак Марии и Филиппа состоится, то кто может предсказать, как развернутся события? Если мы станем испанской колонией, то в Англии появятся люди с тисками для пальцев и другими орудиями пыток.

– Они уже здесь, мама. Еще до того, как королева надумала выйти за иностранца, они были в нашей стране. Я каждый раз вздрагиваю, когда прохожу мимо Тауэра и думаю о его темницах и камерах пыток, в которых страдают любимые сыновья и мужья. И женщины… Ты не забыла Анну Аскью?

– Она была мученицей! Святой! – пылко произнесла матушка.

– То же самое ты сказала бы, если бы она принадлежала к любой другой вере.

Некоторое время матушка молчала, потом наклонилась ко мне.

– Это правление долго не продлится, – промолвила она. – У меня есть все основания считать так. Я беспокоюсь о тебе, Дамаск… о тебе и о детях.

– Мама, а я беспокоюсь о тебе и о близнецах.

– Странно, что вера может стать причиной раздора. Не могу понять, почему люди не видят истинного пути, – вздохнула она.

– Твоего пути, мама? Или, может быть, твоего мужа?

– Правда в том, – сказала она, – что ты подвергаешь себя опасности. Я предпочла бы, чтобы ты приняла нашу веру, Дамаск. Твой отчим тоже хотел бы этого. Он всегда так тепло говорит о тебе.

Я усмехнулась:

– Что же, это и в самом деле весьма мило с его стороны, мама.

– О, он добрый человек. Человек с твердыми устоями.

«О, Боже, – подумала я, – разве ты не подозреваешь, что он погубил моего батюшку?»

– Он считает, что ты в обиде на него за то, что он занял место твоего отца.

– Никто не может занять его место! – с негодованием воскликнула я.

– Я имела в виду, дорогая, из-за того, что мы поженились. Некоторые дочери таковы и сыновья тоже. Но ты должна помнить, он сделал меня очень счастливой.

Мне захотелось закричать: «Он просил меня выйти за него замуж. Он погубил отца, пытался заключить со мной гнусную сделку. Он потребовал мою добродетель в обмен на безопасность моей семьи. И этого человека ты так почитаешь, мама!».

Но, конечно, я промолчала, лучше пусть матушка остается в блаженном неведении.

– И подумай, Дамаск, – продолжала она, – подумай о том, что для страны будет означать брак Марии с испанцем. Королева Джейн все еще узница в Тауэре. Многие хотели бы вернуть ее на трон, а те, кто считает, что у нее нет законных прав на престол, говорят о принцессе Елизавете.

– Но, мама, как может принцесса претендовать на корону при живой королеве?

– Государь доказал, что его брак с матерью Марии был незаконным.

– Он доказал это только себе, – сказала я. – К тому же, матушка, разве ты не считаешь, что заботы по хозяйству, сад и вышивание гораздо интереснее, чем эти государственные дела?

– Что же, – согласилась она, – пусть ими занимаются мужчины.

– Тогда разве не лучше и небезопаснее для женщин делать то, в чем они, несомненно, преуспевают? Она улыбнулась и кивнула.

– Все равно я беспокоюсь о тебе. Хорошо бы, Бруно купил уютный дом в сельской местности. Аббатство всегда подозрительно… особенно когда…

– Ах, мама, когда политика зависит от вопросов веры, то предатель вчера – сегодня верный слуга трона. Поэтому лучше всем быть поосторожнее, и давай не забывать – сегодня в опасности враги Рима, но завтра все может быть иначе.

– Я надеюсь на завтрашний день, – улыбнувшись, промолвила мать.

Неудивительно, что ее слова расстроили меня.

В рубашке, с закатанными до локтей рукавами, Клемент в пекарне месил тесто. Казалось, что он ласкает его.

Кэтрин наблюдала за ним, сидя на высоком табурете. Ее милое личико светилось от удовольствия Она всегда была восторженной девушкой, хотя ее интерес к тому или иному предмету быстро угасал, пока она чем-то увлекалась. Он был искренен. Хани была более постоянна в своих привязанностях.

– Ну, продолжай же, Клемент, – просила Кэтрин Входя, я слышала, как он рассказывал:

– Аббат позвал нас, и вот мы стояли вокруг ясель, а в них лежал живой ребенок.

Дочка повернулась, когда я вошла.

– А вот и наша хозяйка, – сказал Клемент – Госпожа, сегодня я пробую положить в суп немного лопуха и лиловых орхидей. Они дают приятный вкус. Что скажете на это?

– Мама, – воскликнула Кэтрин, – ну что за чудо рассказал мне Клемент! Просто чудо! Оно так похоже на Библейское сказание о Моисее в тростнике, которое я так люблю, но теперь знаю другое…

Я смотрела на оживленное личико Кэтрин и не знала, что ответить. Она была так взволнована, что ее отец оказался кем-то вроде святого или Мессии. И хотя я знала, что история Клемента далека от истины, и считала, что моей дочери лучше знать правду, у меня не хватило духу сказать ей это.

Если у Кэтрин возникал интерес к чему-либо, то она всегда хотела узнать все сразу. О живущих в нашей округе людях она знала больше, чем о любом в нашем доме. Я поняла, что затруднительное положение, в которое попала, возникло бы рано или поздно. Кэтрин должна была либо поверить в своего отца как в существо высшего порядка или же узнать отвратительную историю его рождения. В тот момент я скрепя сердце подумала, что для нее будет лучше услышать легенду.

Я обсудила с Клементом меню на день и сказала:

– Пойдем, Кэтрин, скоро начнутся уроки, а я еще хочу, чтобы ты нарвала для меня цветы и составила букет.

– Ах, мама, я ненавижу составлять букеты. Ты же знаешь, что я не умею этого делать.

– Тем больше оснований поучиться. Этот навык необходим для хозяйки.

– Я не думаю, что стану ею. Я проведу здесь остаток дней, постригусь в монахини и, наверное, буду аббатиссой этого монастыря.

– Мое дорогое дитя, по приказу короля мужские и женские монастыри распущены.

– Ах, но это же было так давно, мама. У нас теперь новая добродетельная королева, и она, конечно, захочет восстановить их.

– Ты еще ребенок, Кэт, – с тревогой сказала я. – Ради Бога, не впутывайся в это.

– Мамочка, не переживай! Я всегда подозревала, что ты немного неверующая. – Она ласково поцеловала меня. – Но я все равно очень тебя люблю. Раньше меня иногда пугало… Все эти люди, похожие на монахов… Я боялась подходить к старым зданиям. Ты помнишь, как я, бывало, прижималась к тебе? Но я знала, ничто не причинит мне зла, пока рядом мама, которая всегда оберегает меня.

– Конечно, моя дорогая, я всегда позабочусь о тебе.

– Я знаю это, моя драгоценная мамочка. Ты такая, какой и должна быть мать. Отец – другой. Он осенен свыше. Клемент рассказывал, в каком запустении было Аббатство, когда они нашли Святое Дитя. Монахи даже не умели ухаживать за ребенком, ведь он был обычным младенцем, а следовательно, наполовину смертным.

– Клемент слишком много болтает.

– Но все это так интересно. Как много я бы хотела узнать об отце.

– На некоторое время ограничься уроками, – сказала я. Она засмеялась звонким заразительным смехом, который я так любила.

– Дорогая драгоценная мама, ты всегда так разумна… ты так отличаешься от… Неудивительно, что тетя Кейт посмеивается над тобой.

– Вот как? Значит, я даю повод для веселья. Кэтрин чмокнула меня в кончик носа.

– Но это же прекрасно, мы все тебя очень любим. Ах, мама, что бы я без тебя делала?

– Что же, – сказала я, очень довольная, – тогда у тебя, надеюсь, найдется время собрать цветы и составить мне букет, прежде чем ты отправишься в скрип-торий. И не опаздывай. Мне уже жаловались, что ты непунктуальна.

Она убежала, а я смотрела ей вслед с любовью, которая была так сильна, что больше походила на боль.

После этого случая я часто находила Кэтрин в пекарне, где Клемент рассказывал ей о детстве Бруно. Она узнала о нем даже больше, чем я, и с каждым днем восхищалась отцом все больше и больше. Бруно заметил это, и его отношение к Кэтрин стало другим – наконец-то он обратил внимание на собственную дочь.

Однажды я подошла к классу и услышала, как ссорятся Хани и Кэтрин.

– Тебя легко одурачить, Кэт. Ты всегда веришь в то, во что тебе хотелось бы верить. Так ты никогда не узнаешь правды. Я не верю во все эти чудеса. Я не люблю его. И никогда не любила… Посмотри, как он жесток к… нашей матери.

– Ты говоришь так потому, что он не отец тебе. Ты завидуешь, – выпалила Кэтрин.

– Завидую! Нет, я рада. Я бы предпочла, чтобы моим отцом был любой другой, но только не он. Я помедлила в дверях, не вошла и тихо удалилась. Я много думала об этом разговоре. Конечно, теперь, когда девочки подрастали, у них появилось собственное мнение. Малютками я держала их подальше от Бруно, зная, что в его жизни нет места для маленьких детей, но мне хотелось знать, было бы все иначе, роди я сына.

Я долго размышляла о том, какими они выросли Кэтрин скоро исполнится двенадцать, Хани – четырнадцать. Она развилась раньше большинства сверстниц. В ней было что-то от чувственности Кезаи, которая передала ей свою красоту и удивительные фиалкового цвета глаза.

Но вызвать Хани на откровенность было не так легко, как Кэтрин. Ту было видно насквозь, она могла смеяться и плакать одновременно. Кэтрин выражала свои чувства объятиями и поцелуями. Она могла посмеяться над чьей-нибудь неудачей и тут же раскаяться, увидев, что человек обиделся. Как отличалась от нее Хани! Я знала, что должна быть особенно внимательна к ней, и всегда прилагала максимум усилий, чтобы показать Хани, что люблю ее так, как и Кэтрин. Это радовало меня и в то же время немного тревожило. Она была такой необузданной и страстной!

Сейчас меня беспокоило то, что по мере того, как они подрастали, все явственнее проявлялись их характеры. Казалось, что чем больше обожания Кэтрин выказывала Бруно, тем больше неприязни проявляла к нему Хани. Они были молоды, и ни одна из них не скрывала своих чувств.

Я решила, что нужно поговорить об этом с Хани, и однажды утром попросила ее помочь мне собирать цветы. «Я становлюсь похожа на свою матушку из-за своей привязанности к дому», – подумала я. Но домашние заботы не обременяли меня. Я рвала цветы и размышляла о том, что происходит при дворе, и как это отразится на нашей жизни.

– Хани, – спросила я, – Кэтрин часто рассказывает тебе о своем отце?

– Последнее время она ни о чем больше и не говорит. Иногда мне кажется, что она просто не слишком умна.

– Хани, дорогая, – ответила я, и, как сказала бы Кэтрин, мой голос прозвучал неестественно добродетельно, – разве это плохо, если дочь обожает отца?

– Да, – ответила Хани, – если он не стоит обожания.

– Мое дорогое дитя, ты не должна говорить так. Это неблагодарно по отношению к…

– А почему я должна быть ему благодарна?

– Ты всю жизнь прожила под его крышей.

– Я считаю, что жила под твоей крышей. Он не хотел, чтобы я росла в Аббатстве. Мне позволили остаться здесь только потому, что ты настояла на этом. Я все знаю. Я хожу в лес к своей прабабушке.

– И она рассказала тебе об этом?

– Она умная женщина, мама, правда, иногда говорит загадками. Мне хотелось бы узнать, почему? Может быть, потому, что если мудрецы станут говорить понятно, мы будем знать так же много, как и они?

– Может быть. Бабушка сказала, что мне нужно знать правду. Я думаю, что моя жизнь была бы совершенно иной, если бы не ты.

– Милая Хани, моя радость и утешение!

– Я всегда старалась, чтобы это было так, – пылко ответила она.

– Мое благословенное дитя, помни, что ты моя дочь.

– Но приемная. Расскажи мне о моей матери.

– Разве прабабушка не рассказывала тебе о ней?

– Я хотела бы услышать это и от тебя, ведь все люди видят по-разному.

– Твоя мать была веселая и красивая… как ты.

– Значит, я похожа на нее?

– Нет, ты еще красивее.

– Она не вышла замуж за моего отца. Ведь он пришел, чтобы распустить Аббатство. Каким он был?

– Я видела его лишь мельком.

– Но моя мать влюбилась в него, и родилась я.

Я лишь кивнула, потому что не могла рассказать Хани ужасную правду.

– Я сестра Бруно, – промолвила она. – Моя прабабушка рассказала мне об этом. Она сказала: «Вы оба мои правнуки». Когда я услышала об этом, то не поверила. Моя прабабушка говорит, что именно поэтому он меня и ненавидит. Он предпочел бы не видеть меня.

– Он не верит этому, потому что не может согласиться с тем, что твоя мать была и его матерью.

– Он считает себя святым, – рассмеялась Хани. – Но разве святые беспокоятся из-за того, что думают о них люди?

– Он считает, что на него возложена великая миссия. Он дал приют людям, которые живут в Аббатстве.

– Он никогда ничего не дает просто так. Моя Хани была слишком проницательной.

– Это не увеличит моего уважения к нему. Вполне возможно, я понимаю его слишком хорошо, ведь мы рождены одной матерью.

– Хани, я бы хотела, чтобы ты забыла об этом, Я считаю твоей матерью себя. Не могла бы и ты попытаться сделать то же самое?

Она повернулась ко мне, и я увидела, что глаза ее светятся любовью.

– Мое милое дитя, – сказала я, – ты и не знаешь, как много для меня значишь.

– Я отдала бы все на свете, чтобы быть твоей дочерью, – прошептала Хани, – и пусть бы Кэтрин стала ребенком моей матери.

– Нет, я хотела бы иметь двух дочерей.

– А я бы предпочла быть у тебя единственной. Хани беспокоила меня. Ведь ее ненависть могла быть столь же неистовой, как и любовь.

Мир в стране не мог длиться долго. Матушка пришла сообщить, что Саймон Кейсман опять отлучился «по делу». Она была встревожена, я видела это, и мне хотелось знать, к чему приведет это «дело».

Саймон Кейсман был умен. Он не стал бы выступать открыто на стороне королевы Джейн, но я была уверена: если бы она сумела захватить трон, стал бы ее поддерживать от всего сердца. И я подумала, не затевается ли какой-нибудь новый заговор.

Вскоре все выяснилось. Сэр Томас Уайтат возглавил восстание против королевы Марии.

Матушка поспешила в Аббатство с сообщением, что королева Мария находится в Уайтхолле, а сторонники сэра Томаса Уайтата уже движутся к городу. Королева в отчаянии.

– Мария знает, это конец ее правления. – Голос матушки торжествующе звенел. Я спросила:

– Где твой муж?

Мать загадочно улыбнулась.

– Я беспокоюсь о тебе, Дамаск, – тотчас же сказала она. – Я хочу, чтобы ты забрала девочек и перешла в Кейсман-корт. Я бы не хотела, чтобы ты оставалась сейчас здесь, когда торжествует правое дело.

– А если сэр Томас потерпит поражение?

– Никогда.

– Мама, – спросила я, – где твой муж?

– Он занят делом, – ответила она.

– Делом? – спросила я. – Вместе с сэром Томасом?

Она не ответила, а я не настаивала, потому что боялась за нас. Я спросила:

– Сэр Томас хочет посадить на трон Джейн Грей или принцессу Елизавету? И ты думаешь, что народ будет стоять и смотреть, как свергают его законную королеву?

– Я хочу, чтобы ты пошла со мной в Кейсман-корт, – ответила матушка.

Холодным февральским днем, на следующий день после того, как мать умоляла меня быть благоразумной, войска восставших вошли в Лондон, и начались бои на улицах столицы.

Я слышала, что королева не потеряла присутствия духа, ведь именно ей пришлось утешать рыдающих придворных дам. Позже я узнала, как близок был Уайтат к успеху. Возможно, он бы и победил, но, окруженный и отрезанный от своих войск на Флит-стрит, сдался, сочтя битву проигранной.

Матушка пришла в отчаяние, и я, зная, что Саймона нет, отправилась в Кейсман-корт проведать ее.

– Что происходит? – спрашивала она. – Почему эта католичка всегда побеждает?

– Наверное, – ответила я, – потому, что она законная королева.

Вскоре после этого Джейн, королеву девяти дней, и ее мужа казнили. Это был печальный день даже для фанатичных папистов, ибо они хорошо понимали, что шестнадцатилетняя королева никому не враг и не виновна. Она не желала короны, ее заставили честолюбивый свекр и муж. И вот Джейн с завязанными глазами отвели к плахе, и ее светловолосая голова упала с плеч.

Принцесса Елизавета тоже была замешана в восстании. Поговаривали, что сэр Томас хотел отдать корону ей, а не Джейн.

– Елизавета очень коварна, – сказал Бруно, – и жаждет взойти на престол. Жаль, что они не отрубили голову ей вместо Джейн.

– Бедная Елизавета! – возразила я. – Она так молода.

– Ей двадцать лет – достаточно много для того, чтобы вынашивать честолюбивые замыслы Королеве не следовало оставлять ее в живых.

Но королева пощадила ее, потому что сэр Томас Уайтат, которому в апреле того же года отрубили голову, заявил перед смертью, что принцесса Елизавета не замешана в заговоре против своей сестры.

Саймон Кейсман вернулся домой. Я размышляла, какую роль сыграл он в восстании. Ведь, будучи участником заговора, он смог исчезнуть раньше, чем о его участии стало известно властям. Я была убеждена в том, что Кейсман хотел бы увидеть конец правления королевы Марии, предотвратить возвращение власти Рима и увидеть на престоле правителя-протестантанта.

Было очевидно, что он выбрал Елизавету.

По мнению Бруно, Елизавета избрала религию, как и политику, из соображений выгоды. Королева была католичкой, ее предполагаемый брак с испанцем был непопулярным. Желая сыграть на этом, Елизавета стала поддерживать протестантов.

Люди все больше и больше прислушивались к ней. Некоторые из бывших сторонников Марии хотели бы теперь, чтобы во главе государства стояла Елизавета. Мысли и надежды многих были обращены к дочери Анны Болейн. К счастью, королева Мария не была мстительна. Говорили, что она помнит свою детскую дружбу с обаятельной младшей сестричкой.

Моя мать появилась в Аббатстве со своими обычными гостинцами. С ней пришли близнецы: они пользовались каждым случаем побывать у нас, поэтому вызвались нести корзинку.

Девочки прибежали посмотреть, что принесла бабушка, и послушать новости.

– Ну и чудеса творятся в Сити! – сказала, усаживаясь, матушка.

– Расскажи нам, бабушка, – потребовала Кэтрин.

– Дело в том, моя дорогая, что на Олдгейт-стрит появился дом с привидениями, хотя, возможно, там и нет привидений. Возможно, что там обитает ангел Божий. Кто знает?

– Ну, продолжай же, – нетерпеливо сказала Кэтрин. – Ох, бабушка, ты всегда сводишь меня с ума, заставляя ждать продолжения истории.

– Потерпи, – сказала я. – Всему свое время.

– Ax! – воскликнула Кэтрин. – Ну, бабушка, расскажи же сейчас.

– Это голос, который идет из кирпичной стены, – произнес Питер. – Я его слышал. А ты слышал, Пол? Пол кивнул, он во всем соглашался с братом.

– Что за голос? – спросила Кэтрин.

– Если бы ты позволила мне объяснить все сначала, – проворчала моя мать, – то сейчас уже знала бы все.

– Бабушка права, – добавила я.

– Ну, так расскажи же нам, – настаивала Кэтрин.

– Голос слышен из стены дома. Но когда народ кричит: «Боже, храни королеву!», – он безмолвствует.

– Что же это за голос, который не произносит ни слова? – сказала Кэтрин.

– Что за нетерпеливый ребенок! – нахмурилась матушка. – Не может дождаться когда ему все расскажут до конца. Когда толпа кричит: «Боже, спаси леди Елизавету!»– голос отвечает: «Так тому и быть».

– А чей это голос? – спросила Хани.

– Это тайна. В доме никого нет. Однако голос звучит.

– Там кто-то есть, – сказала я.

– Никого нет. Дом пуст. А когда люди спрашивают: «Что такое месса?»– голос отвечает: «Идолопоклонство».

Кэтрин вспыхнула, лицо ее залила краска.

– Там сидит кто-то злой и обманывает народ.

– Это голос, – ответила моя мать, – и никого там нет. Голос без тела. Разве это не чудо?

– Если бы голос говорил разумные вещи, то это было бы чудо, – возразила Кэтрин.

– Разумные? Кто может подвергать сомнению слова Святого Духа?

– Я, – ответила Кэтрин. – Это Дух Святой только для протестантов. Для людей истинной веры это… ересь.

– Замолчи, Кэт, – сказала я. – Ты неуважительно относишься к бабушке.

– Значит, говорить правду – неуважительно?

– Истина для одного может быть не правдой для другого.

– Как это может быть? Правда всегда должна быть правдой.

Я устало произнесла:

– Я не потерплю ссор по вопросам веры в своем доме. Разве нам мало того, что происходит в стране?

– Ты должна научиться сдерживать язык и выражать должное почтение, когда следует.

– Почтение! – возмутилась Кэтрин. – Мой отец сказал бы…

– Хватит! – приказала я.

Кэтрин пулей вылетела из комнаты.

– Хорошенькое дело! – выбегая, воскликнула она. – Надо притворяться, что соглашаешься с дикой ложью, просто для того, чтобы кому-то угодить.

– Клянусь Богом, – сказала моя мать, – она фанатичная маленькая папистка.

Я заметила, что Хани улыбается; ее всегда веселило, когда между мной и Кэтрин возникали разногласия.

«Трудно ожидать гармонии в стране, когда мы не можем сохранить мир даже в своей семье», – подумала я.

Кэтрин торжествовала, когда в результате проведенного расследования в доме обнаружили молодую женщину по имени Элизабет Крофт. Она пряталась в полой стене, чтобы отвечать на вопросы, которые ей задавали, и таким образом подстрекать людей выступить против королевы Марии и против ее брака с испанцем.

– Вот так чудо! – воскликнула Кэтрин и поспешила к моей матери в Кейсман-корт.

– Бабушка была так смущена, что я не могла не рассмеяться, – сообщила мне Кэтрин, когда вернулась.

– В тебе должно быть больше сострадания, – сказала я ей.

– Сострадания к этой фанатичке!

– Взгляни на себя, моя дорогая, разве ты не такая же?

– Но я принадлежу к истинной религии.

– Ты фанатичка, Кэтрин. Как бы мне хотелось, чтобы вопросы веры занимали тебя поменьше.

– Я обсужу это с отцом… сейчас же. – Глаза ее сияли. – Как чудесно иметь такого отца! Все эти годы я ошибалась.

– Он не обращал на тебя внимания.

– Конечно, не обращал, я была молодая и глупая. Теперь все иначе.

– Прошу тебя, будь поосторожнее.

Кэтрин бросилась ко мне и порывисто обняла.

– Моя дражайшая мамочка, пойми, я выросла… почти.

– Но не совсем.

Питер пришел к нам и рассказал, что за обман Элизабет Крофт выставили к позорному столбу.

– Бедная девушка, надеюсь, она не лишится головы, – сказала я, но подумала: «Ведь в этой стране это обычная плата». Я поняла: из-за того, что на троне ярая католичка, религиозный конфликт в стране не гаснет, а разгорается, и дала себе слово, что если трудно что-то изменить в стране, то уж дома следует избегать ссор.

В июле 1554 года Филипп Испанский высадился в Англии, и королева Мария выехала в Винчестер, где они и обвенчались.

Мы присутствовали при их въезде в столицу. Верхом на лошадях королевская чета пересекла Лондонский мост. Меня поразило увядшее лицо королевы и то подчеркнутое обожание, с которым она относилась к своему бледнолицему и тонкогубому жениху. Она была старше его на десять лет, и я жалела ее.

Этот брак был очень непопулярен в народе, но, когда лондонцы узнали, какие сокровища привез с собой Филипп, они повеселели. Золото и серебро заполняло девяносто девять сундуков, которые везли за королевской четой на пути во дворец, но, даже несмотря на это, в толпе шептали недоброе.

В стране начались перемены. При жизни отца королевы Марии жизнь была опасна. Генрих был тираном, который привык считать, что платой за ошибку подданного служит его голова. Но при прежнем государе при дворе постоянно происходили драматические события, потому что король часто менял жен. Королева Мария хранила верность своему мужу, не могла на него надышаться, но испанская мрачность уже овладела двором.

Было и другое. В стране вводились испанские законы. Истинной церковью считалась Святая Римская церковь, много говорили об еретиках.

А потом запылали костры в предместье Лондона Смитфилде.

Часто из своих садов мы видели поднимающийся дым, а когда ветер дул с запада, то чувствовали и запах. Нас кидало в дрожь, казалось, до нас доносятся крики умирающих.

Королева получила новое имя. Теперь ее звали Мария Кровавая.

Стоял холодный февральский день 1555 года, когда в Аббатство прибежали Питер и Пол. Сначала я не поняла, что случилось. Они говорили так бессвязно:

– Они пришли… они везде искали…

– Они забрали книги…

– Они привязали свою барку у нашей пристани… Я попросила:

– Питер, Пол, расскажите мне все с начала. Что случилось?

Довольно быстро я все поняла. Случилось то, что уже давно могло случиться, ведь Саймон Кейсман являлся поборником новой веры.

Неожиданно Пол начал плакать.