Текст книги "Леди Альмина и аббатство Даунтон"

20
Свет гаснет

Когда 25 января 1923 года лорд Карнарвон и леди Эвелин ступили на красный ковер, расстеленный на платформе небольшой железнодорожной станции в Луксоре, их встретило восторженное ликующее общество. В своем возбуждении эрл, всегда бывший рассеянным, забыл в железнодорожном вагоне два вставных зуба – они были возвращены ему на алой подушечке. Еве преподнесли букет цветов, а вспышки камер мировой прессы так и засверкали, когда они с отцом и Картер пробирались через толпы. Картер прямиком отправился на площадку; Ева комфортабельно устроила отца в «Винтер палас отель» и переговорила с шеф-поваром по поводу меню для различных обедов и ужинов. Планировалось множество развлечений, и Еву радовала перспектива выступить в роли хозяйки бок о бок с отцом. «Таймс» поручила Артуру Мертону круглосуточно описывать все события. Репортер сообщал, что «невозможно остаться равнодушным к чрезвычайно дружественному, даже сердечному отношению египтян к лорду Карнарвону. Он любит их и любит Египет».

Нельзя сказать, чтобы та же доброжелательность характеризовала отношения с остальной прессой. Долина была полна людей, как журналистов, так и туристов, слоняющихся вокруг, чтобы увидеть драгоценные предметы искусства, переправляемые в полевую лабораторию. Когда у них падало настроение, а это неизбежно случалось, они давали волю своей раздражительности. Критика в газетах становилась все более резкой и, похоже, могла повлиять на основополагающие отношения с египетским Департаментом древностей. Карнарвон, оставив Картера и его бригаду за работой, отправился в Каир, чтобы урегулировать проблемы и подготовиться к торжественному открытию погребальной камеры.

Днем, назначенным для прорыва, стала пятница 16 февраля. К этому времени входные камеры были полностью освобождены и остались только две черно-золотые статуи стражей, уставившихся друг на друга поверх опечатанного входа в погребальное помещение Тутанхамона. У захоронения собралось около двух десятков человек: лорд Карнарвон, леди Эвелин, достопочтенный Мервин Герберт (сводный брат Карнарвона), достопочтенный Ричард Бетелл (личный секретарь Карнарвона, недавно нанятый им для помощи с перепиской), Говард Картер, Артур Мейс, Артур Кэллендер, профессор Брестед, Гарри Бертен с его кинокамерой, доктор Алан Гардинер, мистер Литгоу и мистер Уинлок из музея Метрополитен, сэр Уильям Гарстин, сэр Чарлз Каст, конюший короля Георга V и мистер Лако из Департамента древностей, мистер Энгельбах с тремя местными инспекторами и Абдель-Халим-паша, представлявший правительство короля Фуада.

Картер начал вынимать камни из заложенного входа, действуя сверху вниз. Он сложил небольшой настил, чтобы закрыть отверстие, через которое они втроем вошли внутрь в первый раз. Через полчаса собравшиеся смогли увидеть нечто, смахивавшее на прочный лист золота на расстоянии всего нескольких футов за входом. Картер протолкнул внутрь матрас, чтобы защитить этот предмет и продолжал осторожную работу с помощью Лако и Кэллендера в течение еще двух часов, показавшихся бесконечными. Когда процесс был закончен, их взорам представилась большая золотая усыпальница, такого же размера, как и предшествующая камера, в которой они находились, но примерно на четыре фута ниже.

Картер, Карнарвон и Лако, наклонившись, проследовали в узкий проход, протягивая электрический провод, чтобы обеспечить себе побольше света. Стены камеры покрывали яркие росписи сцен из «Книги мертвых», причем фигуры были больше натурального роста. В одном углу стояли семь магических весел, требовавшихся усопшему фараону для переправы через воды загробного царства. Две золотых дверцы гробницы были покрыты картушами и иероглифами и удерживались в закрытом состоянии перекладинами и веревками. Осторожно вынув перекладину и развязав веревки, они открыли наружные двери, обнаружив внутри другую золотую гробницу с ненарушенными печатями.

Остальные присутствующие следовали за ними. Картер обратил внимание на очередную камеру, сокровищницу, вмещающую гробницу с балдахином из кремового алебастра, которую он позже описал как одно прекраснейших произведений, которые ему когда-либо довелось видеть. Погребальная камера наполнилась людьми, онемевшими от изумления. Они находились в святая святых, разглядывая блеск исчезнувшего мира.

Для одного дня было вполне достаточно. Теперь предстояло заняться саркофагом, но и Карнарвону, и Картеру было совершенно ясно, что с ним следует обращаться с величайшим почтением и оставить там, где он был установлен – в Долине царей. Они удалились, до глубины души потрясенные увиденным. Два человека, руководившие процессом, были изнурены и напряжены до крайности, испытывая радость наравне с озабоченностью.

С 19 по 25 февраля захоронение открыли для прессы и публики. Картер и Карнарвон надеялись таким образом смягчить гнев средств массовой информации. Это не сработало. Американские журналисты, взбешенные, что в отличие от экспертов США им не разрешен полный доступ к открытию, начали сообщать ложные сведения, будто Карнарвон хочет увезти мумию Тутанхамона в Англию. Лорд был рассержен и уязвлен. Картер пребывал на грани срыва, измученный бесконечными остановками. В его дневнике сухо записано: «Посетители в захоронении, отданном визитерам», – в течение восьми последующих дней.

Отношения между мужчинами накалились. 21 февраля Карнарвон навестил «Замок Картера» в попытке сгладить острые углы. У них состоялся горячий спор, и Карнарвон вернулся в гостиницу. Ева была опытным посредником и помогла утешить отца и умиротворить Картера. Она знала, как много эта дружба значит для обоих. При ее поддержке Карнарвон 23 февраля написал примирительное письмо Картеру, и пятью днями позже они совместно решили закрыть гробницу и передохнуть. Картер остался дома и провел несколько спокойных суток, встречаясь лишь со старыми друзьями, сэром Джоном и леди Максвелл. Карнарвон нанял dahabiyah (лодку-домик для плавания по Нилу) и проплыл до Асуана в обществе Евы, Чарлза Мейса и сэра Чарлза Каста. Он был совершенно изможден, но речной ветерок и мягкое покачивание восстановили его силы. Единственным раздражающим моментом были ночные комары. Один из них укусил его в левую щеку. Ко времени своего возвращения в Луксор лорд порезал укус, бреясь любимой старой бритвой с рукояткой из слоновой кости.

Лорд Карнарвон вернулся в Луксор 6 марта; страсти улеглись, и они с Картером восстановили согласие. Несколькими днями позже друзья обсуждали в номере лорда Карнарвона следующий этап работы. Эрл все еще чувствовал себя утомленным и пожаловался Картеру на неважное состояние.

Доктора порекомендовали больше отдыхать, так что он лег в постель, а Ева поспешила в Каир проводить на теплоход до Марселя свою горничную Мирей, жертву египетской жары, возвращавшуюся в Англию. Картер ежедневно навещал Карнарвона, и тот, казалось, окреп, так что 14 марта последовал за леди Эвелин в Каир и поселился в отеле «Континенталь». Однако лорд все еще недомогал и был вынужден покинуть одно светское мероприятие, чувствуя себя «очень неважно».

Ева постоянно ухаживала за ним, стараясь подавить все возрастающую тревогу. Здоровье ее отца всегда оставляло желать лучшего, но в Египте он обычно чувствовал себя хорошо. Несколькими днями позже она написала Картеру, сообщая, что Пьер Лако свалился с инфлюэнцей, и добавила: «Но, главное, отец очень, очень плохо чувствует себя… все железы на его шее вспухли… и у него высокая температура». Учитывая недавнюю травлю в прессе, Ева старалась держать в секрете прогрессирующую болезнь отца. Девушка закончила письмо словами: «Мне хотелось бы, дорогой, чтобы Вы присутствовали здесь».

Доктор Алан Гардинер, также находившийся там, написал своей жене: «Нашим большим горем в последние несколько дней стало серьезное заболевание Карнарвона… Эвелин просто великолепна, действительно чудесная маленькая девушка, полная мужества и здравого смысла и преданная своему отцу. Я и впрямь чрезвычайно люблю ее».

Мистер Литгоу сообщил Картеру, что Карнарвон слег с заражением крови и положение тяжелое. К тому времени как Ричард Бетелл, секретарь лорда Карнарвона, написал ему, что переезжает в отель для оказания помощи, Картер уже получил телеграмму от Евы, умоляющей его приехать в Каир, и готовился к отъезду. Началась паника. Ева дала телеграмму Альмине, а генерал сэр Джон Максвелл телеграфировал воинскому начальнику Порчи в Индии с просьбой предоставить тому трехмесячный отпуск по семейным обстоятельствам и ускорить немедленный отъезд в Египет. Порчестер выехал в тот же день после обеда, оставив жену Кэтрин паковать вещи для возвращения в Англию.

Альмина получила телеграмму от Евы в Симор-плейс. Графиня уже много недель болела и практически ни с кем не виделась, кроме доктора Джонни. Однако она обожала говорить по телефону и регулярно общалась с Евой и мужем, поэтому знала, что состояние его ухудшается и работу отложили, пока все не отдохнут. Она еще не была готова поверить в серьезность сообщения Евы. Карнарвон тяжело болел за две тысячи миль от дома, а дочь явно охватил ужас.

Это была та ситуация, для урегулирования которой Альмина обладала всеми нужными качествами. Она немедленно позвонила де Хэвилленду и поинтересовалась фрахтовкой самолета с летчиком. Затем бросила в саквояж кое-какую одежду, сообщила доктору Джонни, что они немедленно убывают в Египет, и отправилась на аэродром Кройдон. Они вылетели в трехместном самолете в Париж, доехали поездом до Лиона и пересели на второй самолет, чтобы лететь прямиком в Каир. Путешествие, на которое ушло бы морем три недели, заняло у них трое суток. Альмина вихрем подлетела к постели мужа и, остановившись только чтобы обнять Еву, занялась его выхаживанием. Она достаточно часто занималась этим раньше и рассчитывала на полное выздоровление. Ее муж достиг часа своего триумфа; он просто обязан был выздороветь.

27 марта «Таймс» написала, что лорду Карнарвону стало лучше. Король прислал ободряющее послание. 28 марта газета сообщила об ухудшении состояния Карнарвона. 30 марта Симор-плейс выпустил бюллетень: «Пациенту немного лучше, температура 38,9°; положение все еще очень серьезное». К 3 апреля пресса извещала о здоровье Карнарвона каждые несколько часов. Его болезнь стала основным событием: от нее зависела следующая глава в саге о Тутанхамоне, державшей в напряжении весь мир.

Первого апреля Алан Гардинер навестил Карнарвона. «У него был ужасный кризис около 6 часов… я ужасно переживал из-за этого… и эта бедная девочка. У меня просто разрывается сердце от ее преданности, она просиживает там дни и ночи, измотанная, и ждет. Вчера его состояние сочли безнадежным, но Эвелин и леди Карнарвон не сомневались, что он выкарабкается. Этим утром больной настоял, чтобы его побрили, и ему стало намного лучше».

Ко времени прибытия Порчи у Карнарвона развилась пневмония, и он бредил. Альмина начала терять надежду. Генри не спускал глаз с мечущегося в лихорадке отца, которого едва знал, но который, как лишь недавно начал осознавать молодой человек, нежно любил его. Война разделила их именно в то время, когда мужчины могли бы стать друзьями, а теперь, похоже, было слишком поздно, чтобы наверстать упущенное.

В первые часы четверга, 5 апреля, Карнарвону, похоже, на краткое время стало лучше. «Я услышал зов, я готовлюсь». Вскоре он скончался.

Альмина, рыдая, преклонила колени подле его кровати и ласково закрыла ему глаза. Одна из медсестер побежала за Порчи и леди Эвелин. Когда они направились к комнате отца, коридор отеля погрузился во тьму. Свет погас по всему Каиру. В замке Хайклир любимый терьер лорда Карнарвона Сюзи взвыл, разбудив экономку, в комнате которой спал, и издох.

Ева была безутешна, она поцеловала руки отца, и брат помог увести ее из комнаты. Говард Картер, Алан Гардинер, доктор Джонни, супруги Бетелл и Максвелл собрались в гостиной, и, пока Порчи утешал свою сестру, доктор Джонни ушел оказать помощь Альмине.

Этой ночью никто уже не сомкнул глаз. На следующее утро новый эрл Карнарвон зашел к Картеру. С потемневшими от изнеможения глазами тот читал некрологи о своем дорогом друге и руководителе. Все египетские газеты в знак уважения вышли с траурными рамками. Со всех концов мира хлынула волна телеграмм, на сей раз выражавших сочувствие, а не поздравления.

Альмина пребывала в полном смятении. Дети заволновались по поводу ее здоровья, но мать убедила их: они должны продолжать свою жизнь и покинуть Египет, она же займется приготовлениями по доставке тела лорда Карнарвона на родину. Так что Эвелин и Порчи отправились в Порт-Саид, где встретились с Кэтрин, направлявшейся из Индии, и возвратились в Англию. Порчи, всегда недолюбливавший Египет, с трудом дождался отплытия. Ева раньше обожала эту страну; но никогда больше туда не возвращалась.

Пока Альмина занималась организацией бальзамирования тела мужа, прессу наводнили измышления по поводу «проклятия фараонов». Самая животрепещущая тема в мире продолжала раздуваться. «Таймс» сообщала более взвешенно: «Миллионы людей, которые обычно не думают… о древностях, наблюдали за развитием великой авантюры [лорда Карнарвона] с глубоким и все возрастающим интересом». Вопрос заключался в том, что же произойдет далее?

Говард Картер оставался с Альминой в Каире, пока она не отбыла 14 апреля с телом лорда Карнарвона в Англию на пароходе «Малова» компании «П энд О». Картер вернулся в Луксор на следующий день, совершенно пав духом. За неделю в его дневнике не появилось ни одной записи. Он был исключительно замкнутым человеком с ограниченным числом близких друзей и совершенно растерялся без человека, бок о бок с которым работал в течение пятнадцати лет и совершил величайшее археологическое открытие всех времен. Друзья должны были спланировать совместное вскрытие саркофага Тутанхамона. Но Карнарвону, увы, не суждено было увидеть самые сокровенные тайны захоронения. Именно Говарду Картеру выпал жребий во всех подробностях лицезреть необычную погребальную маску Тутанхамона без участия человека, сделавшего это возможным.

Альмина и доктор Джонни совершили длительное путешествие на родину. Лорд Карнарвон выразил в завещании пожелание, чтобы его похоронили в простой могиле на вершине холма Бикон, рядом с остатками крепости времен железного века, с видом на поместье Хайклир. Они сошли на берег в Плимуте, где их встретила леди Эвелин, и увезли тело лорда Карнарвона специальным железнодорожным рейсом в Хайклир. Альмину покинул весь ее боевой дух; это возвращение домой разительно отличалось от преисполненного надежды порыва всего несколько недель назад.

30 апреля, прелестным свежим утром через два дня после их возвращения, скорбящие собрались в семейной часовне. Высокие двери в здании из песчаника и кирпича со сводчатым потолком были широко распахнуты, открывая выложенный зеленой и кремовой плиткой пол, и скамьи с красивой резьбой. Облаченные в черное гробовщики осторожно вынесли гроб и, погрузив в армейский санитарный автомобиль, закрепили для последнего путешествия.

Семья просила не беспокоить их во время церемонии, но на это не приходилось рассчитывать из-за газетной шумихи, длившейся с момента открытия гробницы Тутанхамона.

Автомобиль направился к вершине холма мимо молочной фермы, теплиц и коттеджей арендаторов. Когда он проезжал перед замком, к нему присоединились три длинных черных автомобиля с Эвелин, Кэтрин, тремя любимыми сестрами лорда Карнарвона, – Уинифрид, Маргарет и Верой, – и его братом Мервином. Был там и лорд Бургклир, Обри же находился на вилле в Портофино, слишком больной для такого путешествия, измученный дополнительными проблемами из-за ухудшавшегося зрения. Присутствовали также доктор Джонни и майор Резерфорд, управляющий. Альмина уехала в автомобиле одна четвертью часа ранее. Процессия вилась вниз по Липовой аллее, великолепному променаду, окаймленному деревьями со светло-зеленой листвой, с парком, простирающимся по обеим сторонам, проследовала под аркой у Винчестерского домика привратника и остановилась около площадки для игры в гольф, заложенной лордом Карнарвоном двадцать лет назад на нижних склонах холма Бикон.

Молодой лорд Карнарвон вышел из санитарного автомобиля, майор Резерфорд и доктор Джонни – из машин. К ним присоединилась группа верных слуг, которые уже ждали у подножия холма, включая мистера Стритфилда, мистера Фернсайда, мистера Блейка, мистера Стоури и мистера Мейбера. В сопровождении священников Хайклира и Бургклира мужчины начали подниматься к могиле, вырытой и освященной накануне. Крутой подъем пролегал между старыми кустами можжевельника и боярышника.

Санитарная машина и легковые автомобили продолжили путь к краю площадки для игры в гольф, где по пологому склону могли подняться по выступу холма. Автомобили выстроились в ряд на продуваемой ветрами вышине в девятистах футах над уровнем моря, на фоне неба – мрачная картина над роскошными лесистыми пейзажами внизу. Их ряд замыкала санитарная машина, которую втащили сюда трактором.

Альмина, вся в черном, стоя у могилы, приветствовала скорбящих. Они останавливались, чтобы окинуть взглядом великолепную панораму. Обожаемый последним лордом Хайклир лежал перед ними как на ладони, от конного завода до ферм, озер, подъездных дорог и лесов. В сердце всего этого гнездился викторианский замок и парк вокруг него, усеянный всяческими постройками, созданными еще его предками. Это выглядело таким контрастом с пылью и пустынями Египта. Пятый эрл выбрал величественное, изолированное место погребения, впечатляющее совершенно иным образом, чем бесплодные барханы и островерхие скалы египетской родины фараона Тутанхамона.

Восемь человек из поместья извлекли гроб из санитарной машины и поставили на деревянные носилки над могилой. Гроб был изготовлен из старого дуба, выросшего в парке, и покрыт пурпурной, отороченной горностаем мантией покойного эрла, надевавшейся по случаю коронационных торжеств; поверх водрузили его небольшую корону. В одиннадцать часов утра преподобный мистер Джефсон и преподобный мистер Бест провели простую заупокойную службу, о которой и просил лорд Карнарвон. Как только она завершилась, мантия и корона были переданы Джорджу Фернсайду, верному камердинеру покойного эрла. На пластине на гробе была выгравирована надпись: «Джордж Эдвард Стэнхоуп Молине Герберт, эрл Карнарвон, родился 26 июня 1866 года, скончался 5 апреля 1923 года».

Скорбящие медленно отошли в сторону, прижимая носовые платки к глазам, оставив коленопреклоненную Альмину у могилы ее супруга. Над головами гудел биплан, нанятый газетой «Дейли экспресс»; с него фоторепортеры делали моментальные снимки вдовы, опубликованные на следующий день. Тогда, как и теперь, пресса не могла удержаться от сенсаций.

Вокруг смерти эрла продолжали роиться слухи. Говорили, будто копать землю на вершине холма Бикон было так тяжело, что гроб пришлось установить вертикально, а любимого терьера похоронили рядом с ним. В течение последующих лет слухи и завораживающее умы поверье о «проклятии фараона» только усиливались, порождая самые дикие теории. Делались далеко идущие выводы из некоторых совпадений, связывавших эрла с Тутанхамоном: лорда Карнарвона беспокоили боли в колене, а результаты компьютерной томографии позволяют предположить, что у Тутанхамона был перелом колена. Возможно, причиной кончины обоих стал укус комара: лорд Карнарвон порезал место укуса на лице, оно инфицировалось, в конечном итоге явившись причиной смерти, когда последующее заражение крови доконало больного. Эксперты позже обнаружили, что Тутанхамон, возможно, заразился малярией, переносимой комарами. Даже форма головы лорда Карнарвона представляла интерес для теоретиков. Эрл часто шутил, что никогда не терял своих шляп из-за случайной путаницы с другими, поскольку они годились только для его слегка куполообразной головы. Позже эксперты затратили немало времени, оценивая форму головы Тутанхамона, поскольку, похоже, она была куполообразной от рождения. От мысли, что фараона ударили по голове, теперь отказались – вмятины скорее возникли при мумификации.

Но для семьи пятого эрла значение его смерти было более глубоким, хотя и не совсем простым. Обри писал о кончине своего брата: «Никогда не знаешь, сколь дорог тебе человек, пока не оказывается слишком поздно». Эти двое мужчин всегда были близки, но тем не менее сия избитая истина неотступно терзала Обри. Эвелина осиротела без своего обожаемого отца; Альмина также пережила потрясение. Что же касается Порчи, бремя на его совести оказалось, возможно, самым тяжелым. Сын никогда не был близок с отцом, а теперь судьба вынудила его стать наследником. Спускаясь по холму и охватывая взором поместье, которым ему отныне предстояло управлять, молодой человек размышлял о коренном перевороте, свершившемся в его жизни.

Альмина тоже ощущала этот переворот, но сосредоточилась на том, чтобы обеспечить достойный уход из жизни человеку, чье открытие захоронения фараона сделало его национальным героем. Он желал скромного погребения в кругу близких, но теперь следовало почтить кончину знаменитости. Альмина двумя днями позже устроила поминальную службу в церкви Хайклира для узкого круга друзей, персонала поместья и арендаторов. Еще одну службу организовали мэр и корпорация Ньюбери в церкви Святого Николая. Затем леди Карнарвон вернулась в Лондон и устроила более масштабную мемориальную службу, открытую для всех, в храме Святой Маргарет, в Вестминстере, где ее сын венчался год назад, а она заключила брачный союз с эрлом в 1895 году. Службу посетили сотни людей, включая Элси, преданную мачеху лорда Карнарвона, и мистера Броугрейва Бичема, ставшего близким другом леди Эвелин и желавшего оказать свою поддержку.

В тот же самый день еще одна поминальная служба прошла в соборе Всех Святых в Каире. Египетские газеты изложили подробности заболевания эрла и его похорон на холме Бикон в мельчайших деталях. Там присутствовало много друзей и коллег, желавших оказать дань уважения любившему Египет великодушному английскому джентльмену, чье открытие принесло стране неоценимое признание и престиж. Аббас Хилми аль-Масри, выдающийся египетский поэт, воздал должное лорду Карнарвону в прекрасно сформулированной речи, заявив, что тот внес вклад в славу Египта таким образом, «с которым не смог бы сравниться Сахбан, величайший арабский оратор».

Лорду Карнарвону было всего пятьдесят семь лет, когда он скончался, но старый метод ведения дел в Долине царей и в Хайклире ушел вместе с ним. С этого времени именно египетское правительство притязало на наследие фараонов, а в Хайклире впервые в двадцатом веке титул и поместье перешли к преемнику. Современный мир, с его ликвидацией привилегий для одних и расширением свобод для других, никого не обошел стороной.