Текст книги "Леди Альмина и аббатство Даунтон"

8
Уход Золотого века

Эдвардианская эра завершилась со смертью Эдуарда VII 6 мая 1910 года. Он пробыл королем всего девять лет, но возвратил монархии блеск и ярко продемонстрировал ценности и пороки высших классов. Альфред де Ротшильд, его давний сторонник и друг, был безутешен. Это стало началом длительного погружения в бездну непреходящего отчаяния для Альфреда, которому грозили новые испытания, ведь и в Великобритании, и в Германии, постепенно скатывавшихся к войне, жили как члены его семьи, так и друзья.

Новый король находился в таком же положении: Георг V состоял в родстве практически с каждой венценосной семьей Европы. Одним из его первых двоюродных братьев был российский самодержец; другим, конечно же, германский император. Виктория не делала секрета из того, что предпочитает Вильгельма II Георгу V, но новый король угадал в Германии серьезную угрозу еще в 1904 году. Он оказался прав: надвигались катастрофа, грязь, ужас и смерть в таких масштабах, которые никто не мог представить себе в эпоху, когда механизированные военные действия выходили пока за пределы воображения.

Но у Британии еще оставалось несколько драгоценных мирных лет для наслаждения перед бойней. Не сказать, что они были бедны событиями: 1910 год ознаменовался политической сумятицей, и даже Альмина на короткое время была вовлечена в политическую активность. Но в Хайклире пока царило спокойствие. Или скорее все двигалось в обычном бешеном круговороте развлечений и приключений. В течение 1910 года Альмина давала балы и вечера, сопровождала мужа в его путешествиях в Шотландию на охоту, совершила ежегодное паломничество в Египет. Находясь в городе, супруги Карнарвон вместе с матерью Альмины Мари часто появлялись в ложе Альфреда де Ротшильда в театре Ковент-Гарден.

Тем временем лорд Карнарвон способствовал развитию воздухоплавания. Автомобили и техника самого разного рода настолько околдовали его, что он так и не смог отделаться от этого наваждения. Еще в 1908 году эрл начал приглашать первопроходцев авиации, таких как Джон Мур-Брабазон и мсье Габриэль Вуазен, провести время в Хайклире. В 1909 году, когда блестящий молодой инженер Джоффри де Хэвиленд искал место, где бы приютить и испытать свой экспериментальный летательный аппарат, Мур-Брабазон предложил ему воспользоваться его сараями на границе поместья Хайклир и обратился к лорду Карнарвону за разрешением выполнить пробный полет с нижних склонов холмов Бикон. В ноябре 1909 года де Хэвиленд и его помощник погрузили биплан, прототип знаменитого «Джипси Мот», на грузовики и отвезли его в Хайклир. Лорд Карнарвон и господин Мур-Брабазон, посетив их в местной гостинице, где те остановились, не могли скрыть сильного впечатления, произведенного на них этой техникой. Карнарвон разрешил де Хэвиленду использовать свои поля и пообещал, что трава на них будет скошена.

В течение последовавших десяти месяцев де Хэвиленд выполнил многочисленные опытные полеты. Первые из них выглядели, словно крошечные скачки, но постепенно, по мере того как инженер совершенствовал конструкцию, полеты становились более длительными. Ему повезло, что он избежал нескольких аварий, но к концу 1910 года летчик удерживал самолет на высоте более пятидесяти футов, сворачивая налево над дорогой, ведущей в Хайклир, описывая полный круг и затем приземляясь. Лорд Карнарвон, наблюдавший за этим полетом, был «воодушевлен успехом, сопровождавшим усилия воздухоплавателя».

Этой же осенью состоялось семейное празднество. Сводный брат лорда Карнарвона, Обри Герберт, женился, и никто, а меньше всего его лакей, не мог поверить в счастливое обретение такой прелестной жены.

Обри всегда был беспечен в обращении с деньгами и обладал хрупким здоровьем, как и его старший брат. Зрение у него было никуда не годное, вкус в одежде – нетрадиционный, но манера держаться – выразительной и искренней и, подобно лорду Карнарвону, он оставался совершенно непретенциозен. Его избранницей стала Мэри, дочь англо-ирландского аристократа, четвертого виконта де Вески. Девушка была высока, изящна, получила прекрасное образование и вращалась в самых высших кругах. Обри познакомился с ней через своего друга Реймонда Асквита, сына премьер-министра Асквита, с которым дружил со времени учебы в Оксфорде и чья сестра Вайолет была одной из доверенных подружек Мэри. Мнение о невероятном везении Обри разделяли все отпрыски Асквита: Реймонд был счастлив признать, что Обри в день свадьбы станет избранником фортуны, а Вайолет, презрительно фыркнув, ответила, что тот не заслужил подобного благословения судьбы.

Мэри явно думала, что жених приведет себя в приличный вид с к посещению замка Госфорд в Ольстере для встречи с ее дедушкой, эрлом Уимзом. Еще больше ее беспокоила проблема вечеринок с пьяными дипломатами в Пикстоне, поместье в Сомерсете, подаренном Обри его матерью Элси.

Возможно, Обри и имел репутацию неряхи и дилетанта, но был и признанным экспертом по Среднему Востоку. Ему довелось посетить Египет в 1904 году и затем провести два года в Константинополе на дипломатическом посту. Молодой дипломат весьма бегло говорил на турецком, греческом, албанском и арабском, а также французском и немецком языках и пользовался любовью в регионе. (Степень этой любви была столь велика, что перед началом мировой войны правительство Албании обратилось к нему с запросом, не хочет ли он стать королем. Обри послал домой телеграмму: «Мне предложили албанский трон точка можно ли принять с любовью Обри». Ответ эрла был лаконичным и деловым: «Нет. Карнарвон».)

Обри и Мэри обвенчались 20 октября 1910 года в церкви Святого Джеймса на Пиккадилли. Это была в высшей степени великосветская свадьба, и Альмина настояла, чтобы новобрачные начали свой медовый месяц в Хайклире. Дети, Порчи и Ева, пришли в особенный восторг от этого приглашения, поскольку обожали своего неуклюжего жизнерадостного дядюшку.

Потребовалось немного времени, чтобы одежда Обри вернулась к ее естественному хаотическому состоянию, а вечеринки в Пикстоне приобрели лишь чуточку более достойный вид, будучи дополнены элегантными друзьями Мэри.

В качестве свадебного подарка молодоженам преподнесли великолепный особняк матери Мэри № 28 на Брутон-стрит. Они поселились в нем всего через несколько домов от матери Альмины Мари и за углом от штаб-квартиры Карнарвона на Беркли-сквер. Родственные связи приходились весьма кстати, когда лорд и леди Карнарвон уезжали за границу, как это часто и случалось. Порчи вспоминал, сколь много раз оставался у бабушки, для которой присматривать за внуками составляло несказанное удовольствие, и она разговаривала с ними только по-французски.

К этому времени Альмине исполнилось тридцать шесть. Она была замужем уже семнадцать лет и полностью преобразилась из неизвестной девушки со слегка подмоченной репутацией в олицетворение четы Карнарвонов. По мере ухудшения здоровья мужа графиня брала на себя все больше и больше обязанностей хозяйки для поддержания общественных связей, питавших их жизнь. В те дни Карнарвон предпочитал приглашать знакомых из Египта провести время в Хайклире. Его коллекция небольших изысканных предметов египетского искусства становилась значительной. Карнарвон превратил помещение для завтрака в «Салон древностей» и через Британский музей договорился об изготовлении настоящих выставочных витрин. Альмине пришлось проверять, чтобы прислуга полностью убирала столовую в конце вечера, ибо отныне семья должна была завтракать там.

Альмина занималась не только столь мелкими делами. Ее кипучая энергия жаждала выхода, и она, не таясь, искала вокруг себя нечто такое, что заняло бы ее помимо вихря светской жизни и управления домашним хозяйством.

Некоторое время казалось, что ее страстью могла бы стать политика. 1910 год был богат на события. В 1909 году министр финансов либерального правительства, Дэвид Ллойд Джордж, предложил «Народный бюджет», предусматривавший коренную реформу системы налогообложения, недвусмысленно направленную на перераспределение средств от богатых к бедным через рост общественного благосостояния. Более противоречивой ее частью являлся земельный налог. Бюджет был отвергнут палатой лордов, что произвело фурор и привело к всеобщим выборам в январе 1910 года, которые породили коалиционное правительство, возглавляемое либералами в союзе с Ирландской парламентской партией. Либералы получили всего-навсего на два места больше, чем консерваторы, и быстро приступили к попыткам ограничить власть палаты лордов по наложению законодательного вето. К середине года все ждали созыва новых всеобщих выборов, поскольку правительство явно пребывало в тупиковой ситуации, особенно по вопросам бюджета и «гомруля»[36]36
  Принятый у историков термин для обозначения движения конца ХIХ – начала ХХ века за ограниченное самоуправление Ирландии в рамках Британской империи.


[Закрыть] для Ирландии.

Избиратели-консерваторы исходили гневом по поводу возможного развала Соединенного Королевства, попытки либералов реформировать палату лордов, иммиграции и недостатков билля о национальном страховании. Альмина сочла своим долгом выступить в поддержку партии тори. Предвидя увеличение объема работы, она наняла секретаршу, мисс Мэри Уикс.

Мэри ранее служила у Альфреда де Ротшильда, была чрезвычайно работящей и привыкла приноравливаться к легким капризам, характерным как для Альмины, так и для ее отца. Она стала чем-то вроде современного личного помощника, заранее планируя общественные обязанности ее светлости в Лондоне, организуя жизнь в Хайклире, постоянно путешествуя вместе с ней. Девушка была высока, стройна и всецело предана Альмине. Она также представляла собой знамение меняющегося времени, женщину на жалованье у графини, не являясь, строго говоря, ни служанкой, ни горничной.

Мэри помогла Альмине раздвинуть рамки ее роли за пределы замка. В Хайклире сохранился альбом с вырезками, в который секретарь наклеивала тексты речей Альмины за 1910–1911 годы. Должно быть, они были напечатаны на машинке Мэри, и диапазон их колебался от простых выступлений на деревенских праздниках: «Мне приятно объявить этот базар[37]37
  Имеется в виду благотворительный базар.


[Закрыть] открытым!» до обращений к дамам – членам «Юнионистской (консервативной) ассоциации Южного Беркшира».

Выступления Альмины на политических собраниях были необыкновенно эмоциональными, нацеленными на то, чтобы тронуть сердца слушателей и пробудить их рвение. В выступлении против попыток либерального правительства реформировать палату лордов она упомянула о защите ее членами права родителей определять, какое религиозное воспитание должен получить их ребенок, подтверждая тем самым, что верхняя палата не нуждается в реформировании. Ораторские приемы Альмины идеально подобраны, тон чрезвычайно уверенный. «Мы утверждаем, что бедняк имеет такое же право, как и богатый человек, выбирать, в какой религии должно быть взращено его чадо… (отсюда мы видим) значимость верхней палаты для каждой матери в стране». Вы словно слышите горячие рукоплескания матерей в зале.

Альмина продолжает, убеждая слушателей бороться за свои права, на которые нападают либералы, упорно именуемые графиней радикалами. Ее речи прекрасно читаются; кажется, она наслаждается возможностью выйти в свет и говорить о чем-то, имеющем национальную важность, выходящем за рамки Хайклира. Богатство ее языка свидетельствует, что из нее вышел бы хороший общественный оратор. «Конституция, при которой мы процветали и обрели высочайшую цивилизацию и идеальную свободу, находится в опасности. Вспомните, нас уже застали врасплох в 1906 году (когда консерваторы потеряли свое место в парламенте от Ньюбери в сокрушительном поражении от либеральной партии), и малейшее ослабление в нашей работе может поставить под угрозу членство мистера Маунта…». Альмина действует как закаленный профессиональный политик, подготавливая эффектное заключение и бросая прямой клич к действию. «Не забывайте о Рединге. Тормошите своих друзей, чтобы они не благодушествовали, пока знамя национального единства, трудовой реформы и общественного прогресса не будет триумфально развеваться в этом крупном промышленном центре».

На всеобщих выборах в январе 1910 года консерваторы вырвали победу в Ньюбери у либералов. Остается только гадать, какую роль сыграла армия женщин Южного Беркшира, вдохновленная на эту кампанию Альминой.

Альмина, несомненно, являлась искусным оратором и энергичной защитницей политики консерваторов, и это в то время, когда женщины не имели права голоса, не говоря уже об избирательном праве. Любая политическая амбиция должна была содействовать избирательной кампании за кулисами. Похоже, Альмина, невзирая на скромные утверждения, что она не привыкла выступать на людях, получала от этого чрезвычайное удовольствие, и, когда Обри решил выдвинуть свою кандидатуру от консервативной партии на дополнительных выборах 1911 года в Сомерсет-Саут, леди Карнарвон наслаждалась, помогая ему писать речи для выступлений перед избирателями и ведя агитацию в его поддержку. Обри победил. Они, должно быть, представляли собой потрясающую команду – незаурядные личности, источавшие уверенность в себе.

Ценности и политические взгляды Альмины в основном соответствовали даме ее социального положения в то время, и, конечно же, было бы преувеличением считать ее сторонницей борьбы за права женщин. Графиня никогда не высказывалась в пользу предоставления женщинам права голоса. Даже с учетом этого по некоторым речам создается чрезвычайно яркий образ мощной личности, ее остроумия и веры в силу женщины воздействовать на общественную жизнь. Вот она выступает перед «Юнионистской женской ассоциацией Ньюбери» в январе 1911 года: «В дремучие времена, миновавшие не так давно, нас обычно называли слабым полом. Мы никогда не были и никогда не будем слабыми в своем патриотизме. В этом, как и во всех сходных вопросах, мы находимся не ниже, не выше, мы просто совсем другие, и я убеждена, что мы принесем много пользы своей стране и ее делу, если вместо подражания мужчинам постараемся расширить и, возможно, обогатить дух общественной жизни, оставаясь всего лишь самими собой».

После успешного участия во всеобщих выборах 1910 года и дополнительных выборах Обри Герберта Альмина, похоже, осмотрелась в поисках нового вызова и поняла, что нет ничего действительно ей подходящего. В ней были слишком сильны театральное начало и беспокойный дух, чтобы удовлетвориться призывными речами перед местными политическими обществами, и хотя теперь вы можете представить ее себе зажигательным, эксцентричным членом парламента, тогда она не имела возможности пойти по такому пути. Ее стремление быть полезной било через край, поскольку ее светлость продолжала свои публичные выступления и посещение различных благотворительных событий, включая выставку хризантем в Истхэме и сбор средств в Танбридж-Уэллсе для детских домов доктора Барнардо. Но ей пришлось ждать еще три года своего большого шанса сделать какое-то добро для мира.

Тем временем всегда находилось что-то отвлекающее ее от гнетущего ощущения бесполезности. Идеальным средством были бега, и 15 мая 1911 года лорд и леди Карнарвон присутствовали на скачках в Аскоте вместе с новым королем. Сохранилась их впечатляющая фотография в королевской ложе. Эрл – в цилиндре и фраке, при трости с серебряным набалдашником для поддержки больной ноги. Он выглядит человеком уверенным, что ему предстоит развлечение в компании друзей. На Альмине – платье по щиколотку из атласа в черно-белую полоску, темный мех и потрясающая шляпа с широкими полями, украшенная пером страуса. Графиня отвернулась от мужа и с улыбкой протягивает руку кому-то рядом стоящему, словно милостиво принимает должную дань. Это совершенно не похоже на ее фотографию в униформе сестры милосердия с ласковым и целеустремленным выражением, снятую всего тремя годами позже.

Блеск, светская жизнь, достоинство семьи Карнарвонов – все это еще очень важно для ее светлости в 1911 году и нашло наиболее полное выражение 22 июня 1911 года, в день коронации короля Георга V и королевы Мэри. Для подготовки в город отправили весь штат прислуги. Фернсайд, Робертс и Джесси Мани, новая камеристка Альмины, получили задание привезти все необходимое в особняк на Беркли-сквер. Фернсайд скрупулезно вычистил щеткой горностаевые одеяния эрла. Они уже использовались восемь лет назад на коронации Эдуарда VIII, тщательно хранились в камфаре и дважды в год проверялись на наличие моли. Робертс и Мани выложили нарядное платье Альмины, тиару и драгоценности. Как у лорда, так и у леди Карнарвон имелись спальня и гардеробная на третьем этаже особняка, и когда они прибыли для облачения в свои одежды, беготня по коридорам и лихорадочное распаковывание ящиков уже закончились, и все было готово. Эрл и графиня отправились в Вестминстерское аббатство, дабы присоединиться к толпе пэров и знати королевства.

Процессия в аббатстве была великолепной. Король и королева восседали в золотой парадной карете, влекомой восемью крытыми попонами лошадьми с четырьмя форейторами верхом и в сопровождении нескольких ливрейных лакеев. Лорд Китченер ехал верхом на почетном месте справа от парадной кареты. Его произвел в фельдмаршалы – самое высокое звание в армии – Эдуард VIII, лежа на смертном одре, в знак заслуг в Судане, Южной Африке и Индии.

В ожидании начала церемонии собравшиеся имели достаточно времени, чтобы рассмотреть красоты аббатства, конечно же, знакомые им по событиям государственной важности, в которых они принимали участие, и одеяния прочих присутствующих. Церковь была полна друзей Карнарвонов и коронованных особ Европы, но Альмину, должно быть, покоробила необходимость пожать руку Герберту Асквиту, лидеру ужасных «радикалов».

Чета Карнарвонов с нетерпением ожидала прибытия процессии и напряженно искала глазами своего сына, бывшего одним из почетных пажей. Ему дали отпуск из подготовительной школы, Ладгроува, для участия в бесчисленных репетициях, задуманных герцогом Норфолкским. Герцог явно тщательно присматривал за пажами и требовал полного внимания к мельчайшим деталям, но Порчи помнил, что, если репетиция проходила хорошо, он преподносил каждому по вкуснейшей шоколадке.

По этому случаю, несомненно, к облегчению Альмины, ее сын вел себя безупречно, и церемония получилась великолепной, с ружейным салютом, прогремевшим над Гайд-парком и колоколами аббатства, приветствовавшими заливистым звоном новоиспеченных короля и королеву, когда те вышли из церкви. Возможно, это стало последним большим собранием старого сословия. Положение на политической сцене Европы было напряженным и только ухудшалось: до объявления войны оставалось всего три года. Из восьми почетных пажей на этой церемонии только двоим суждено пережить грядущую бойню. Одним из них оказался лорд Порчестер.

Накануне нового 1911 года Альмина устроила традиционный ежегодный детский праздник в Хайклире с сотнями гостей и затейниками, привезенными из Лондона. Через несколько дней после этого хозяйка замка давала бал для пятисот местных жителей. Альмине пришлось приветствовать гостей без эрла – сильнейшие головные боли позволили ему появиться лишь на несколько минут, затем он удалился в свои покои. Это ничего не изменило – Альмина с возрастающей уверенностью играла движущую роль. В полночь она обратилась к собравшимся с балкона, возвышавшегося над красивым салоном со сводчатым потолком, принеся извинения от имени лорда Карнарвона. Подле нее стояли ее мать Мари, сестры мужа и Обри с женой Мэри. Принц Виктор Далип Сингх остался, чтобы поддержать Альмину во время ее речи и затем преданно вернулся в гостиную эрла составить ему компанию. Обри опять приветствовал всех во время ужина, а затем мэр Ньюбери поблагодарил чету Карнарвонов и их семью от имени гостей. После ужина начались увеселения под музыку венского оркестра Мерье с программой из двадцати различных танцев. Альмина приказала установить фонари на подъездных путях, чтобы осветить гостям дорогу домой глубокой ночью, и вечер завершился только в шесть утра.

Было весело, бал имел успех, но к тому времени Альмина могла организовать подобное мероприятие даже во сне. Это не было тем вызовом, который она сочла бы достойным себя. Здоровье эрла оставляло желать лучшего, и жена тщательно следила за его лечением. Ей нравилось заботиться о нем, и со временем уход за больными стал ее занятием не только дома. Альмина посещала операции, проводимые выдающимся хирургом Беркли Мойнихэном в общей больнице Лидса; время от времени он ездил в Лондон, где исполнял обязанностей консультанта в Университетской больнице. Постепенно в глубинах ее сознания формировался некий план, и ей хотелось быть готовой, если представится соответствующий повод для действий.

Альмина продолжала сопровождать Карнарвона во время его путешествий в Египет, где они боролись за доступ к участкам, на которых были твердо намерены провести раскопки. Они положили глаз на место в Долине царей, предпочитая ее Долине цариц, где обычно базировались, но в то время концессия принадлежала американцу Теодору Дэвису. Все другие варианты отвергались. Частные раскопки больше не были в фаворе, и Масперо настаивал, что участок с пирамидой, который присмотрел Карнарвон, должен быть предназначен для официальных раскопок.

Будучи находчивым человеком, Карнарвон обратился к лорду Китченеру, своему близкому другу, и осведомился, не может ли тот оказать давление на Масперо. После девяти лет службы в звании главнокомандующего в Индии Китченер в 1909 году был назначен в Египет, где выполнял обязанности генерального консула, а фактически и вице-короля. Было неизбежным, что Китченер и Карнарвон встретятся и будут общаться, поскольку вращались в одних и тех же кругах. Но, невзирая на высокие связи, Карнарвон не добился успеха.

Не будучи вполне уверенным, где сосредоточить дальнейшие усилия, он послушался Перси Ньюберри, известного английского египтолога, и подал заявку на некоторые участки в дельте в Сакхе и Тель-эль-Баламуне. Работа в дельте Нила лишала удобств цивилизации: приходилось жить в лагере. Тот факт, что человек с таким хрупким здоровьем, как у Карнарвона, стал рассматривать этот вариант, доказывает его маниакальную любовь к данной работе. Свидетельством же любви жены к нему является то, что Альмина отправилась вместе с ним.

Карнарвон попросил Перси Ньюберри организовать палатки и провизию для них с Альминой, своего камердинера Фернсайда, камеристки ее светлости Эдит Уиггэл, Говарда Картера, доктора Джонни и самого себя. От «Фортнема и Мейсона» в Лондоне были доставлены консервированные супы. Экспедиция отправилась в путь, снаряженная должным образом. По любым стандартам это было приключение, и можно представить себе Джесси и Альмину, закатывающих от ужаса глаза в ожидании лишений, которые им предстояло испытать. Джесси была заядлой путешественницей с тех пор, как стала сопровождать Альмину, куда бы та ни отправилась, но терпеть лишения обеим женщинам пришлось впервые, и это оказалось для них чрезмерно тяжким бременем.

Дельта была заболочена и кишела кобрами, но партия стойко переносила это, пока эрл не заболел бронхитом, и тогда они вернулись в Луксор в «Винтер палас отель». При его слабых легких муж серьезно недомогал, и Альмине пришлось выхаживать его, – а пациент он был нелегкий, – пока в течение нескольких недель его здоровье более или менее не восстановилось. Карнарвон как-то писал Баджу, что не может набрать вес. Лорд весил менее девяти стоунов[38]38
  Стоун – мера веса, равная 14 фунтам.


[Закрыть] при росте пять футов десять дюймов.

К Пасхе лорд и леди Карнарвон вернулись в Хайклир, и раскопки прекратились до следующего года. Эрл использовал летние месяцы, чтобы принимать у себя египетских коллег, поскольку без поддержки друзей в высших сферах работа там становилась все труднее и труднее.

Это обычное зимнее пребывание в Египте, а весной и летом в Хайклире были нарушены в 1913 году, когда мать Альмины тяжело заболела. Мари являлась ключевой фигурой в замужней жизни Альмины, приезжая в Хайклир на вечера по уик-эндам и на Рождество с Порчи и Евой, присматривая за детьми в Лондоне, когда лорд и леди Карнарвон были в отлучке. Альмина всю жизнь обожала ее, и связь, образовавшаяся между ними в намного более суровые времена, поддерживалась во время коренных изменений в положении Альмины. Весной 1913 года здоровье Мари начало сдавать, и это стало тяжким ударом. Альмина хотела привезти ее в Хайклир и там ухаживать за ней при содействии доктора Джонни, но Мари хотела в последний раз навестить родную Францию.

Первого октября 1913 года в газете «Дейли мейл» появилось извещение о смерти Мари Вумвелл. Она скончалась в своем доме на Брутон-стрит. Мари исполнила свое желание и съездила во Францию, полечилась на водах в Верне-ле-Бен в сопровождении дочери. Однако Альмину тревожило, что медицинский уход там не столь хорош, как в Лондоне, и женщины вернулись в Мейфэр. В течение шести недель Альмина применяла на практике все, чему научилась за годы ухода за мужем, чтобы по возможности облегчить последние дни матери. Она многим была обязана ей, от своего французского шарма до целеустремленности и веры в себя, и, когда Мари умерла, не находила себе места. Альфред был ужасно опечален. Их связь с Мари длилась почти сорок лет.

Несколькими днями позже умер также дядя Альмины, сэр Джордж Вумвелл. Он поддерживал ее все те годы, когда ходили слухи о сомнительности ее отцовства, и передал девушку жениху в день свадьбы. Сэр Джордж и леди Джулия часто совмещали свое посещение замка с визитом Мари, и с его потерей Альмина ощущала, что еще одно звено связи с прошлым и с ее матерью разорвано.

Она отправилась домой в Хайклир и решила возобновить все свои обязанности, но никогда ранее ежедневные заботы по приему друзей и деловых знакомых мужа не ложились на нее столь тяжким бременем. Ранее в этом году Альмина с удовольствием написала Резерфорду, что принимает просьбу стать патронессой больницы в Колд-Эш, находившейся в пяти милях к северу от Хайклира. Графиня всегда заверяла, что сделает все возможное для этого заведения, а теперь, более чем когда-либо убежденная, что уход за больными ее призвание, занялась выяснением, какую наибольшую пользу может принести.

Гости на вечерах в Хайклире всегда были чрезвычайно разнородными, а теперь становились более чем странными. Эрл много лет интересовался потусторонним, и этот интерес углублялся с годами, проводимыми в Египте. К 1912 году он стал временами нанимать хироманта, чтобы тот читал по его ладони, и частенько приглашал ясновидящего для проведения сеансов в Хайклире. В этом не было ничего необычного. Спиритизм, импортированный из Соединенных Штатов в 1850-х, быстро стал модным поветрием. Первое собрание спиритов в национальном масштабе провели в Великобритании в 1890 году, ибо к этому времени спиритизм превратился в поистине массовое движение. По всей стране люди усаживались в кружки, смыкали руки, надеясь вступить в связь с миром духов и получить известия от усопших. Сэр Артур Конан Дойл, автор книг о Шерлоке Холмсе, много писал об этом явлении.

Иногда сеансы были личными, но порой предлагались в качестве развлечения на вечере в доме. Порчи вспоминал, как наблюдал за некоторыми из них, иногда вместе с сестрой Евой. Они проводились в одной из спален для гостей на верхнем этаже – ставни были закрыты, чтобы не проник и луч света – и представляли собой крайне напряженные мероприятия. Однажды Порчи и Ева стали свидетелями, как со стола поднялась в воздух ваза с цветами. Ева так разнервничалась, что пришлось отправить ее в больницу на двухнедельное лечение. На одном сеансе присутствовали Говард Картер и некая гостья, которую привели в транс, чтобы через нее передать послание духа. Она начала вещать странным голосом и на языке, который никто сначала не смог определить. «Это – коптский язык!» – в изумлении провозгласил Картер.

В реальном мире происходили намного более пугающие вещи, нежели необъяснимо парящая в воздухе ваза с цветами или воскрешение давно умерших языков. Не надо было быть провидцем, чтобы ощущать: на обитателей Хайклира надвигаются беды.