Текст книги "Леди Альмина и аббатство Даунтон"

11
Потерянный рай

Хайклир немедленно откликнулся на объявленный призыв. В поместье работали множество садовников и лесников, егерей и конюхов. Естественно, они были вынуждены просить у своего работодателя разрешения вступить в армию. Лорд Карнарвон объявил, что любому, добровольно пожелавшему отправиться на фронт, по возвращении гарантировано рабочее место. Лорд Карнарвон также предложил выплачивать женам этих людей половину их жалованья, чтобы обеспечить семьям некоторый доход. Артур Хейтер, начавший конюхом и дослужившийся до старшего в конюшнях, тоже изъявил желание добровольно вступить в армию, но ему сказали, что он слишком стар. Однако шестеро мужчин к началу сентября покинули замок.

История отмечает храбрость этих людей – как и должно быть с учетом того, что к декабрю 1914 года более миллиона человек встали под знамена новой армии Китченера, и до августа 1915-го набор доходил до ста тысяч в месяц. Но оборотной стороной этой медали было движение в противоположном направлении: двадцать четыре тысячи раненых в неделю. Эвакогоспитали во Франции и Бельгии были чрезвычайно примитивными и едва способными справиться с огромным числом пострадавших. Им отчаянно не хватало персонала. Медицинский корпус Королевской армии в 1914 году насчитывал тысячу пятьсот девять офицеров и шестнадцать тысяч триста тридцать человек в других званиях, и все его действия основались на опыте, приобретенном в Англо-бурской войне. Условия во Франции и Бельгии отличались коренным образом. Земля, выброшенная из вырытых окопов, кишела микробами, вызывавшими гангрену, основную губительницу солдат, которым удавалось попасть в эвакогоспиталь, и столбняк. Брюшной тиф свирепствовал по всему Западному фронту, а инфекционные палаты зачастую не считались предметом первой необходимости, так что все больше людей умирало, подцепив заразу. Доктора обижались, что вместо специализации от них ожидали врачевания всего и вся.

Раненых, вынесенных с поля боя и перевезенных через перевязочный пункт в эвакогоспиталь, следовало сортировать. Но всерьез этим никто не занимался. Хирурги проходили по рядам носилок, уложенных под временным укрытием, и решали, кому оказать основную помощь здесь, в полевых условиях, кого отправить домой для операций, возможных только в полностью оборудованном госпитале, а кому позволить умереть. Тех немногих счастливчиков, чьи ранения требовали лечения, но были слишком серьезны для врачебного вмешательства во Франции, грузили на санитарную машину и везли по ухабам на ближайшую действующую железнодорожную станцию для возвращения в Англию морем. Путешествие с поля битвы до госпиталя на родине могло занять до трех недель. Многие умирали в пути.

Саутгемптон был одним из главных мест возврата для раненых солдат, откуда их рассылали по всей стране. Некоторых доставляли в Хайклир. Позднее, когда слава этого госпиталя возросла, приходилось пользоваться связями, чтобы попасть туда, но в начале войны требовалось лишь оказаться в нужном месте в нужное время. В ту пору не существовало общественного здравоохранения, и все больницы финансировались либо богатыми частными лицами, либо благотворительными организациями. Женщины вроде Альмины и других светских дам, добровольно помогавших огромному числу пострадавших на войне, поступали так не из тщеславия – они восполняли потребность, без их усилий так и оставшуюся бы неудовлетворенной.

В сентябре 1914 года в Хайклире проходили лечение всего дюжина пациентов. Леди Карнарвон приветствовала каждого у входной двери. Она провожала мужчин в их комнаты и, убедившись, что они устраиваются, приступала к следующему действию: отправляла телеграммы их семьям, извещая, что сын или муж находятся в безопасности. Альмине нравились эти моменты, позволяющие сообщить людям новость, которую они так отчаянно ждали. Учитывая длину телеграммы, которую леди Карнарвон послала Уинифрид о местопребывании Обри, можно догадаться, что она не экономила слова, желая донести до семьи мельчайшую подробность, способную успокоить родных.

Пациенты, едва открыв глаза, понимали, что попали в особое место – это больше не окоп в Бельгии, но английский парк. Раненые проводили несколько первых дней в Хайклире в своих комнатах с книгами, пивом из домашней пивоварни замка и изысканным питанием. Один из пациентов, Бэзил Джоунс, позже писал Альмине: «Мы выздоравливали как герои волшебных сказок, независимо от тяжести ранения». Он оказался первым из солдат, с одобрением писавших об очаровательных сестрах милосердия, выделяя из них сестру Баудлер, которую считал «просто замечательной». Пациенты затруднялись в подборе слов, чтобы отблагодарить Альмину за предоставление им своего дома и, как выразился один из них, Джон Поллен, «личное внимание к тем многим мелочам, которые делают помещение истинным домашним очагом».

Леди Карнарвон закрепляла за каждым пациентом сестру милосердия для мытья ног, перевязки ран и обеспечения комфорта. Ей самой, однако, очень хотелось быть действующей сестрой милосердия, и во время обходов она испытывала огромную радость, удостоверяясь, насколько точно знает, что происходит с каждым человеком, пребывающем у нее на лечении. Ее светлость приглашала лорда посмотреть на своих подопечных. Пациенты, чьи нервы «были… совершенно ни к черту» даже в самом начале войны, позже писали ей об удовольствии, полученном от посещений эрла. Альмина всегда поощряла визиты членов своей семьи к пациентам. Днем посещений была определена суббота. Все это являлось составными частями ее стремления противодействовать обезличенности больших госпиталей и ухаживать за пациентами самым разносторонним образом.

Подход Альмины, возможно, и был образцовым, но оказался и крайне дорогостоящим, опустошая сейфы Ротшильда. Не то чтобы Альфред возражал против этого. Не говоря уже о пристрастии его семьи к благотворительной деятельности и яром патриотизме Альфреда, банкир также управлял лечебным учреждением, будучи казначеем Королевской больницы Святой Шарлотты в течение тридцати одного года до самой своей смерти. Когда, через несколько недель после открытия госпиталя в Хайклире, Альмина устроила себе выходной день, чтобы поехать в Нью-Корт и вновь попросить у отца денег, Альфред затянул обычную песню: «Дорогая, только в прошлом месяце я дал тебе двадцать пять тысяч фунтов, и что ты сделала с ними? Я знаю, что все это пошло на благое дело, но прошу тебя быть осмотрительнее». Альмина успокоила Альфреда, прикарманила еще десять тысяч фунтов и вернулась в замок претворять свои планы в дело. Учитывая ход военных действий, ей потребуется все, что она сможет раздобыть.

22 октября лорд и леди Карнарвон поддержали массовый митинг в Ньюбери за вступление мужчин в армию. Настрой в стране был серьезный, и хотя набор в войска шел полным ходом, требовалось все больше и больше бойцов. К чете Карнарвонов на трибуне присоединился лорд Чарлз Бересфорд, адмирал и член парламента, великий герой военно-морского флота, никогда не появлявшийся на публике без своего бульдога. Лорд Карнарвон в качестве главного городского распорядителя Ньюбери открыл митинг и выразил надежду, что, хотя война и навязана Великобритании, она вскоре завершится, если народ будет держаться сплоченно. Затем лорд Бересфорд призвал толпу внести свой вклад в победу и подчеркнул, что любой парень, поступающий на воинскую службу сейчас, сможет выполнить гражданский долг и вернуться домой как раз к Рождеству. На ночь Бересфорд остановился в Хайклире – пока еще не все постели были заняты пациентами.

К этому моменту английские экспедиционные силы участвовали в первой битве под Ипром. Давление на Западном фронте возросло с тех пор, как русские потерпели сокрушительное поражение на Восточном фронте. Союзники удерживали линию обороны, но было уже совершенно ясно, что при наличии более миллиона человек с обеих сторон в окопах, избораздивших Бельгию и Северную Францию, эта война определенно не завершится к Рождеству.

До Карнарвонов дошла весть, что племянник Уинифрид, Бар Мейтлэнд убит снарядом. Его брат Дик, художник, юноша хрупкого здоровья, частенько страдавший зимой пневмонией, пошел добровольцем, чтобы занять место брата, и получил назначение в полк шотландских гвардейцев. Затем пришли новости, еще более близкие к дому. Двое молодых парней, ушедших добровольцами из поместья, Гарри Гаррет и Генри Иллот, погибли на военной службе в Индии и Франции соответственно. Оба были садовниками под началом Огастаса Блейка, который сменил Поупа в 1908 году, а семья Генри Иллота работала в Хайклире последние двадцать лет.

Потери оказались большими, намного больше, чем допускали ответственные стратеги. Как могла подтвердить Альмина, раненые и погибшие зачастую были опытными солдатами. Сливки профессиональных действующих сил союзников возвращались на родину жалкими осколками.

Похоже, Альмина отреагировала на этот ужас очень характерным для нее образом: использованием своих денег, целеустремленности и связей, чтобы сделать еще больше. Она решила, что Хайклиру требуются дополнительные высококвалифицированные специалисты, и потому к середине октября Роберт Джоунс неустанно оперировал в комнате «Арундел» мужчин с переломами костей.

Джоунс, позднее произведенный в рыцари в признание его заслуг, уже был опытным хирургом-ортопедом, выучившимся лечить переломы за годы работы к качестве главного хирурга на строительстве Манчестерского судоходного канала. Он задумал первую всестороннюю службу скорой помощи при несчастных случаях в мире и внедрил ее по всей протяженности канала, так что ему было не привыкать к лечению людей в состоянии стресса. По контрасту с условиями в пунктах помощи, организованных им на рабочих площадках, занавеси из дамаскина и ковры спальни «Арундел», должно быть, представлялись ему сюрреалистической декорацией. Пятидесятисемилетний Джоунс испытывал огромную ответственность за свою работу в тылу, учитывая, сколько его молодых коллег служили в полевых госпиталях, борясь с условиями, по сравнению с которыми тяготы судоходного канала казались воскресной прогулкой по садам Хайклира.

Две трети раненных в ходе Первой мировой войны (те, кто выжил, чтобы попасть в госпиталь) имели повреждения костей от шрапнели и огнестрельных ран. Работы для хирургов-ортопедов было невпроворот. (Ранения в брюшную полость в противоположность им считались слишком сложными для лечения, и подобным пострадавшим, таким как Обри Герберт, просто кололи морфин; в отличие от него большинство умирало.) Джоунс питал непоколебимую уверенность, что при лечении сложных переломов по особой методике под названием шина Томаса, разработанной его дядей Хью Томасом, процент смертности может быть снижен с восьмидесяти до двадцати. Сегодня нам кажется странным, что от сломанной ноги можно погибнуть, но такое часто случалось на полях битвы Первой мировой войны. Бедренная кость является самой длинной в теле, и прилегающие к ней мускулы соответственно весьма мощные. Когда ломается бедренная кость, мускулы сокращаются, проталкивая концы кости вглубь, вызывая дополнительные повреждения, опасную потерю крови, травму нерва и сильнейшую боль. Джоунс использовал растяжение, чтобы две сломанные части кости соединились и началось заживление. Это лечение оказалось потрясающе успешным и спасло бесчисленные жизни в Хайклире и во время всей войны. Пациенты, имевшие благоприятную возможность воспользоваться им, были так благодарны и столь осознавали нужды других, что часто возвращали свои шины в госпиталь Альмины, как только в них отпадала потребность.

Альбина и ее персонал дожили до декабря, и ни один раненый не умер при их уходе. Можно предположить, что некто в Саутгемптоне здраво решал, кого в первую очередь поручить их вниманию. Роберт Джоунс покинул Хайклир, проинструктировав леди Карнарвон и доктора Джонни, ассистировавших ему в ходе многочисленных операций, каким образом выполнять наиболее существенные приемы самостоятельно. Следующим выдающимся медиком, приехавшим в госпиталь, стал Гектор Макензи. Он был известным специалистом по хирургии грудной клетки, но, невзирая на все его усилия, один из прооперированных им пациентов по имени Томпсон скончался. Когда стало ясно, что тот не выздоровеет, Альмина отправила телеграмму его дочери и пригласила ее приехать в Хайклир. Агнес Томпсон позднее писала Альмине: «Я никогда не забуду нескольких дней в Хайклире и то, что я видела смерть отца и тот ласковый уход, который он получал из ваших рук. Надеюсь, вы чувствуете себя лучше… вы выглядели чрезвычайно болезненной».

Семья провела Рождество 1914 года в Хайклире. Альмина приложила все усилия, чтобы украсить дом и устроить праздник для каждого. В гостиной стояла обычная огромная елка, столы украсили красивыми зимними цветами и гирляндами зелени. По книгам посетителей видно, что дом был переполнен как ранеными солдатами, так и близкими друзьями семьи. Способные покинуть здание посетили службу в деревенской церкви вместе с домочадцами, начиная с сестер милосердия, которые не брали выходных на праздники, и заканчивая горничными и персоналом поместья. Работники кухни несколько дней готовили праздничный ужин. Заботы лорда Карнарвона по добыче достаточного количества продуктов для госпиталя становились все более обременительными, но в этот день не пристало быть прижимистым, и Стритфилд со своими лакеями подали пациентам в Северную библиотеку супы, затем жареного гуся, за которым последовал сливовый пудинг. Позднее лорд и леди Карнарвон присоединились к ним, совместно пригубив бренди перед камином.

На Западном фронте происходила странная встреча, событие, приобретшее просто мистическое звучание. Сначала немецкие и английские солдаты стали поздравлять друг друга через нейтральную полосу. Нерешительно, не веря самим себе, солдаты согласовали свое совершенно неофициальное перемирие на сутки. Невооруженные бойцы с обеих сторон перебрались через брустверы, чтобы подобрать убитых, встретившись в разделявшей их трясине из крови и грязи, пожали друг другу руки и договорились вместе похоронить своих павших товарищей. Кто-то предложил сыграть в футбол. Появилась провизия, и кислую капусту с сосисками обменяли на шоколад. Этой ночью, когда гости в Хайклире благодарили судьбу за то, что лежат в теплых постелях, до отвала набравшись бренди и пудинга, звуки песни «Тихая ночь», исполняемой на немецком и английском языках, поднялись из окопов. Почти на двадцать четыре часа на Западном фронте воцарился мир.

Это была крошечная передышка. Первая битва под Ипром в октябре-ноябре завершилась жалкими попытками английских экспедиционных сил собраться перед лицом потерь, сокрушающих боевой дух. В следующем, 1915 году, им было уготовано понести потери в еще большем масштабе.

Эрл Карнарвон пригласил в Хайклир нескольких друзей, включая верного Виктора Далипа Сингха, погостить неделю между Рождеством и Новым годом. В книге посетителей это отмечено печальной записью. «Встреча Нового года… самая удручающая и мучительная из-за ужасной войны».

В начале января в доме готовились к поступлению очередных пациентов. Большинство из двадцати мужчин, прибывших на лечение, были из 9-го Бхопальского пехотного полка и 8-го ружейного полка гуркхов, но не только. В письме к Уинифрид лорд Карнарвон описывает историю одного пациента, матроса, поступившего в первую неделю января. Его звали С.У. Сэкстон, и спасся он в высшей степени необычно. Матрос служил на корабле военно-морских сил Великобритании «Великолепный», находившемся на учениях, когда в первый день нового года его атаковала торпедой немецкая подводная лодка. После того как корабль затонул, Сэкстон мертвой хваткой вцепился в винт, невзирая на свои раны, огромные волны, грозившие его смыть, сильный ветер и град. Когда у него уже не было сил держаться за лопасти винта, инстинкт побудил его плыть к виднеющемуся вдали траулеру, но, доплыв до него, он был не в состоянии взобраться на судно. Матрос уже собирался сдаться и пойти ко дну, но тут огромная волна подняла его и забросила на палубу. Сэкстон прибыл в госпиталь Альмины с переломанными костями, шоком и последствиями переохлаждения – но ему выпало стать одним из тех, кому повезло. «Великолепный» оказался первым дредноутом, потопленным в той войне, и из семисот пятидесяти человек на борту спаслись только сто девяносто девять.

Сэкстон прошел лечение в Хайклире и вскоре был достаточно здоров, чтобы отправиться в один из домов отдыха, служивших подготовительными пунктами перед возвращением воинов к исполнению своих обязанностей. Многими такими домами управляли знакомые Альмины, а она предоставляла транспорт и следила, чтобы мужчин переводили со всеми их документами о лечении. Тротмэн, шофер эрла, отвозил их, укутанных в пледы и с запасом провизии, на станцию к поезду. Иногда Тротмэн вез их до места назначения. В некоторых случаях Альмина сопровождала пациента и затем получала письмо от благодарного родителя, даже не догадывавшегося, что леди, проводившая их мальчика до дома, была графиней, чей госпиталь помог ему восстановить здоровье.

К концу января 1915 года верховное командование приняло решение, что ни один выздоровевший офицер английских экспедиционных сил не подлежит возвращению на передовую с почти определенной перспективой гибели, но остается в Великобритании для обучения новобранцев новой армии Китченера, которых требовались сотни тысяч. Огромная часть этих людей, безусловно, направлялась навстречу своей собственной смерти в назначенный им судьбой срок. В этом году война распространилась на Италию, Балканы и Средний Восток, и столкновения повсюду только усугубились.

Тем временем, хотя Альмина и чувствовала, что нашла свое призвание в жизни, в Хайклире начала наблюдаться усталость. Ни у кого не было свободного времени с момента открытия госпиталя. Сестры милосердия валились с ног; персонал был на грани духовного надлома. Огромный размах работы, выполняемый ими, постепенно начал внушать им страх. Альмина трудилась с тех пор, как приняла решение открыть госпиталь в июле 1914 года, и была истощена как физически, так и эмоционально. Она решила, что всем им требуется перерыв. Замок закрыли на шесть недель, чтобы его можно было подготовить для приема большего числа пациентов в марте, Альмина же и Карнарвон отправились в Египет на отдых.

12
Герои войны

После шести месяцев ужасающих историй с Западного фронта и ухода за отчаявшимися пациентами привычный ритуал зимнего путешествия в Египет, должно быть, ощущался как возврат в быстро исчезающий мир. Путешествие в Северную Африку все еще было возможным, хотя и осложненным.

Они двигались по следам Обри, Мэри и Элси, которые независимо друг от друга совершили эти путешествия как раз перед Рождеством. Обри оправился от своих ран и был признан годным для армейской службы. За четыре месяца он прошел путь от объекта беззлобных насмешек, хитростью пробравшегося в зону боевых действий, поскольку армия сочла его непригодным для службы, до официально признанного годным для строевой (чья крайняя необходимость была освящена оттиском бюрократической печати). Отношение изменилось с тех пор, как война показала себя кровавым кошмаром. Теперь практически каждого на службе его королевского величества встречали с распростертыми объятиями.

Обри отправился в Египет по причине своей осведомленности в делах Среднего Востока и знания нескольких местных языков. Он отбыл почти без багажа, за исключением кое-какой наспех прихваченной одежды и пишущей машинки, и по прибытии обнаружил, что генерал сэр Джон Максвелл, командующий армией в Египте, все еще уверен, что турки не представляют какой-либо угрозы. Жизнь в Каире текла в основном как и прежде, с обычными развлечениями для зимних туристов и тем же беззаботно слоняющимся обществом чудаков и авантюристов. Обри встретился с Т.Э. Лоуренсом[43]43
  Лоуренс, Томас Эдуард (1888–1935) – востоковед-археолог и британский агент в Палестине, Сирии, Аравии и Египте, успешно содействовал освобождению арабов из-под турецкого ига с переводом их в сферу влияния Великобритании. Автор книги «Семь столпов мудрости».


[Закрыть] и поначалу чрезвычайно изумил его, однако позднее они стали друзьями. «Есть еще Обри Герберт, натуральное посмешище, но очень милое: он слишком близорук, чтобы читать или узнать кого-либо, однако хорошо владеет турецким, албанским, французским, итальянским, арабским и немецким». Сам же Обри описал человека, которому суждено было стать Лоуренсом Аравийским, как «странного гнома, полуневежу – с искрой гениальности».

Мать Обри, вдовствующая графиня Карнарвон, пересекла Средиземное море, чтобы быть около сына, но прибыла в Каир всего за несколько часов до его откомандирования в Дарданеллы. Она уже нашла там свою невестку Мэри и, решив, что может быть полезной, занялась организацией работы санитарных судов: как только кампания развернется, они будут базироваться в порту Александрия. Через четыре месяца до дюжины кораблей в сутки переправляли выживших в бойне в Галлиполи обратно в Великобританию.

Альмина и Карнарвон остановились в «Шепардс отель», как поступали уже более десяти лет, и Альмина сосредоточилась на восстановлении своего здоровья, чтобы набраться сил для возвращения к работе. Проблема заключалась в том, что Египет превращался из элитарного туристического направления в еще один театр военных действий. Целью данной кампании было использование объединенных морских и сухопутных военных сил для захвата столицы Турции Константинополя, дабы расчистить таким образом морской путь в Россию через Черное море. Это позволило бы обеспечить должное снабжение русских, сражавшихся на Восточном фронте, и снять некоторую напряженность с Западного фронта, находившегося в патовой ситуации. Молодой Уинстон Черчилль, тогда первый лорд Адмиралтейства, был одним из главных творцов этого плана.

Каир постепенно заполнялся тысячными отрядами добровольцев из Новой Зеландии и Австралии. Эти люди сформировали АНЗАК[44]44
  Австралийский и новозеландский армейский экспедиционный корпус.


[Закрыть], который в следующем году понес ошеломляющие потери в Дарданеллах. Альмина бродила по улицам, среди молодых людей, все еще полных оптимизма и целеустремленности, которые били через край у Обри и его друзей перед их отбытием в Северную Францию. Она знала, как выглядели эти парни по возвращении, с ногами, требующими ампутации и вконец расстроенными нервами. Наблюдать несчетное число раз одно и то же было невыносимо и заставило Альмину страстно желать возвращения в Хайклир, дабы приложить все усилия для оказания помощи.

К началу марта Хайклир претерпел реорганизацию. В отсутствие Альмины оставались только самые тяжелые пациенты, настолько плохие, что не подлежали транспортировке, с парой ухаживавших за ними сестер милосердия. Как только их отправили в лечебницы для выздоравливающих, весь персонал ушел в отпуск. Эта передышка длилась недолго. К апрелю силы союзников понесли огромные потери во Франции и на Средиземном море, а потому госпиталь был загружен больше, чем всегда.

На Западном фронте разворачивалась вторая битва при Ипре. Немцы начали крупное наступление в попытке прорваться через линии союзников и 22 апреля пустили в ход новое и особо чудовищное оружие. Газ. За артиллерийским обстрелом на позиции союзных войск выпустили сто шестьдесят восемь тонн газообразного хлора. Это было совершенно неожиданно и устрашающе. Пять тысяч французских солдат погибли в течение десяти минут после попадания газа в окопы. Еще десять тысяч человек ослепли и были изувечены при попытке спастись бегством. Все превратилось в хаос, когда немцы, оснащенные примитивными газовыми масками, начали наступление, захватывая на своем пути отчаявшихся французских солдат. Союзники были совершенно деморализованы, и за последующий месяц немцы продвинулись на три мили. Они повторили газовую атаку с теми же разрушительными результатами на английские экспедиционные силы. Смерть нашли сто тысяч человек, более двух третей из них – солдаты союзных сил, и еще тысячи были отправлены в Англию с целым букетом симптомов, патологических состояний.

На Средиземном море дела обстояли не лучше. Через трое суток после того, как немцы впервые использовали газ, английские, французские силы и АНЗАК прибыли к высоченным отвесным утесам Галлиполи и начали высаживаться на песчаный берег. У турок было много времени для размещения артиллерии на вершинах утесов и колючей проволоки на песчаном берегу для защиты пулеметных точек обстрела. Когда первые подразделения сошли с кораблей, турецкая армия открыла огонь. Солдаты союзников погибали сотнями, море стало красным от крови. Из первых двухсот солдат высадиться смогли только двадцать один человек. Тех, кому удалось подняться по берегу, встречали пулеметчики, испытывавшие недостаток в боеприпасах, но не в решимости. 57-я Оттоманская пехотная дивизия была стерта с лица земли; соединение потеряло всех своих людей, сражавшихся вооруженными лишь штыками. Их жертва обеспечила достаточно времени для прибытия подкрепления, и битва продолжилась.

Выжившие солдаты, вжавшись в узкие выступы утесов, наблюдали, как вокруг умирают их товарищи; медики с носилками прокладывали себе путь среди этого хаоса, выискивая раненых. Через несколько дней после высадки стало очевидно, что предвкушаемой быстрой победы ожидать не приходится. Кампания превратилась в жестокое бедствие с огромными потерями с обеих сторон. Корабли, на которых прибыли союзные силы, преобразовали в плавучие госпитали и морги.

Обри Герберт был там, продираясь через битву, прокладывая себе путь мимо окопов, заполненных людьми, старающимися сохранить разум в достаточной степени, чтобы сражаться, невзирая на кипящий вокруг ад. Обри пытался прорваться к турецким воинским начальникам для переговоров о перемирии, дабы похоронить павших. Через месяц после высадки в Галлиполи Обри вел переговоры с Мустафой Кемалем, позже прославившемся как Ататюрк, первый президент Турецкой Республики; Обри предложил себя в качестве заложника, пока турецкая армия вывезла с мыса три тысячи тел. Обри писал в своих письмах Элси в Александрию, что заросшие чабрецом овражки среди холмов за песчаным берегом пахли смертью.

Битва растянулась на месяцы, невзирая на страшные потери и полное отсутствие продвижения. Обри пережил лето на утесах, но в начале сентября тяжело заболел. Это неудивительно: условия в Галлиполи были всем печально известны. Палящее летнее солнце приводило к тому, что тела, устилающие местность, разлагались еще быстрее и вызывали больше заболеваний. Зимой свирепствовали холода, слякоть и штормы, которые размывали неглубокие могилы и уносили раздувшиеся трупы в окопы.

Обри вывезли морем в Александрию, где его встретила мать – координатор санитарных судов. Элси была счастлива его видеть, но, выяснив, что ему не угрожает неминуемая опасность, отправила в Каир для отдыха и продолжения службы. Обри поселился в «Шепардс отеле», теперь почти закрытом и полном призраков счастливых времен. Мэри присоединилась к нему, и супружеская пара провела несколько дней отдыха. Лихорадка прошла, но Обри не покидало беспокойство и чувство вины от пребывания в последних остатках роскоши, которые еще можно было найти в Египте. Немного оправившись, Обри возвратился в Галлиполи, но почти сразу вновь заболел, и его полностью списали в середине октября, изможденного и павшего духом. Дарданеллы разрушили душевное спокойствие Обри.

К этому времени союзникам пришлось осознать, что кампания провалилась. С октября начались призывы к эвакуации. В августе, несмотря на отсутствие прогресса, командование настаивало, чтобы прислали подкрепление. Одним из присланных был Дэвид Кэмпбелл, проделавший путь на бойню в Галлиполи со своей родины в Ирландии.

Кэмпбелл записался добровольцем в 6-й Королевский стрелковый полк, следуя призыву Китченера поступать на военную службу. После обучения в Дублине и затем в Бейсингстоке близ Хайклира его батальон отплыл в Александрию, а затем в Дарданеллы. Они и не представляли, куда направляются: пресса Великобритании в ту пору еще была полна призывов. Люди прибыли в Галлиполи 5 августа, в самое пекло, в разгаре лета. Запах тел, разлагающихся на берегу, чувствовался за полмили. Двумя сутками позже под снарядами, ложившимися вокруг, и с напряженными до предела нервами они двинулись по Лощине Мертвеца. В расщелинах между скал поблескивало ослепительное море, а на суше язычки огня показывали им, откуда вылетали снаряды.

Во время взятия высоты в Сувле Кэмпбелл был ранен в икру. Помогая ему перевязать рану, его сослуживец тоже получил пулю в ногу. Теперь Дэвид оказал ему помощь под непрерывным пулеметным огнем, а впереди они видели пшеничное поле, заваленное телами погибших солдат. Неудивительно, что еще одна пуля пронзила Дэвиду ногу. Истекающий кровью Дэвид лишился сознания. Придя в себя, он увидел, что помогавший ему человек мертв.

Он решил ползти обратно по пути, которым шел, и попал в поток других окровавленных солдат, но вскоре опять сомлел, слишком ослабев от потери крови, чтобы продолжить движение. И тут Дэвид почувствовал, что его поднимают и понял, что солдат-гуркх перекинул его через плечо и, перебегая от укрытия к укрытию, несет к пункту первой помощи. Потребовалось два часа, чтобы попасть туда, и Дэвида вновь ранили в ногу, но им удалось достичь цели. Гуркх уложил его и растворился в толпе, не обращая внимания на благодарность Дэвида за спасенную жизнь.

Дежурные санитары наложили повязки на его раны, но свободных носилок не осталось, так что Дэвид скакал на одной ноге, поддерживаемый двумя мужчинами, пока совсем не обессилел. Вконец изнуренного, его доставили в полевой госпиталь и, уложив на носилки, оставили на ночь, чтобы он попытался заснуть среди стонов раненых и умирающих.

Утром санитары начали перемещать выживших на эвакопункт. Чтобы попасть туда, приходилось пересекать песчаный берег под пулями снайперов, санитаров для переноски раненых становилось все меньше, и те оставались лежать, совершенно беспомощные, гадая, не станет ли новый выстрел последним звуком, который им суждено услышать. Солнце немилосердно палило, а питьевой воды не было. Дэвид решил, что единственное спасение – ползти к эвакопункту. Когда он добрался туда, его немедленно обработали. Медицинский персонал не перетруждался, поскольку лишь немногие пациенты ухитрялись добраться до них живыми. Санитарные суда были переполнены, но какой-то офицер умудрился конфисковать рыболовецкий траулер, и Дэвид оказался одним из раненых, погруженных на него, а на следующий день – на плавучий госпиталь британской армии. Его поместили в каюту вместе с тремя другими офицерами. Все трое за ночь скончались, и их места заняли другие.

Дэвид Кэмпбелл мог и не знать этого, но начальником порта, надзиравшим за прибытием его судна в Александрию, была Элси Карнарвон. Сэр Джон Максвелл, главнокомандующий Средиземноморскими экспедиционными силами, заметил своим штабистам, что она делает чрезвычайно важную работу, и в ее распоряжение предоставили моторный катер для встречи прибывающих судов, что облегчило задачу Элси.