Текст книги "Бледна как смерть"

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Наташа доехала до набережной на метро. Она шла вдоль Миллбэнк и увидела Адама задолго до того, как он ее заметил. Казалось, что с того момента, когда он поцеловал ее, прошло несколько минут... или несколько недель.

Он смотрел на огороженную заборчиком лестницу, спускавшуюся к Темзе. Так же, как во время их второй встречи, в Оксфорде. Трудно было поверить, что это одна и та же река. Вода приобрела стальной цвет и слабый солнечный свет не мог проникнуть в ее глубину. На противоположном берегу в окнах каменных джунглей и домов-башен изредка отражались эклектические блики.

Для января день выдался на удивление теплым, как это иногда бывало в Лондоне. Люди прогуливались вдоль набережной, совсем как весной.

Когда Наташа была маленькой, Стивен рассказывал ей, что большие города создают свой собственный микроклимат, и, если отъехать от такого города на несколько миль, даже просто в пригород, погода будет совершенно иной. Легко свыкнуться с тем, что дома и улицы созданы руками человека, но мысль о том, что, будучи раз построенными, они начинают управлять природой, придавало окружающей действительности зловещий колорит.

Лучше она будет просто наблюдателем. Она взяла с собой в поезд «Сны прерафаэлитов», намереваясь более тщательно изучить книгу. Постепенно мировоззрение Россетти, Морриса и компании пробуждало в ней интерес: они с недоверием относились к современному им миру, видели разрушительную враждебную сущность в городах, механизмах и фабриках, хотели оторваться от реальности, уходя в мир средневекового рыцарства и таинственных мистических религий. Она сама часто задумывалась над этим. Невозможно изучать историю, стоять одной ногой в прошлом, если часть твоей души не стремится вернуться обратно. При условии, что рядом будут спортивная машина, компьютер, МР3-плейер и, конечно, мобильный телефон.

Она подошла к Адаму сзади, остановилась, почти прикоснувшись к нему. Вода двигалась далеко внизу, то приближаясь, то отдаляясь. По реке плыла единственная маленькая лодка, медленно подкрадываясь к Лондонскому мосту. Стук ее двигателя разрезал воздух.

Адам повернулся к ней, обнял ее за талию, поцеловал. Потрясение, которое она испытала, было сродни удару током, результатом которого стало легкое головокружение и потеря ориентации в пространстве.

– Я опоздала?

Он покачал головой.

– Это я пришел раньше. Не хотел заставлять тебя ждать.

Он завороженно смотрел на нее. Видя выражение его лица в тот момент, легко было представить себе, что Наташа – единственная женщина, которой он восхищается. Но она своими глазами наблюдала те же картины в студии, с Энджи и Дианой. Он был одним из тех мужчин, кто в совершенстве владеет искусством заставлять женщину думать, что она – единственная и неповторимая во всем мире. Должно быть, полезное качество для фотографа. Именно тот мужской тип, без которого она могла в жизни обойтись.

Время от времени надо бы напоминать себе об этом.

Они направились к галерее Тейт.

– Ты так и не сказала, почему не носишь часы.

Она была удивлена тем, что он помнит о такой мелочи.

– Говорят, в моем теле слишком большой статический заряд.

– Я могу в это поверить. А как ты это поняла?

– Стрелки сходят с ума.

– Правда?

– В детстве я думала, что это просто мои фантазии.

– В том возрасте хочется быть похожим на сверстников. Когда становишься взрослым, отличаться от других – это хорошо.

– Временами. Но иногда нет.

Несколько компаний молодых людей сидели на ступеньках галереи, постукивая банками кока-колы, поглощая хот-доги, купленные в палатке напротив.

Адам обнял Наташу за плечи, направляя ее к одному из длинных белых коридоров, разбегавшихся от центра галереи, подобно паутине.

Она точно знала, куда они идут. Без сомнения, Адам хотел показать ей картины, вдохновившие его на создание фотографий. Она бы с удовольствием на них посмотрела, но только не сегодня.

Она увидела «Офелию» сразу, как только они вошли в длинную узкую галерею. Картина висела на уровне глаз справа, на бледно-голубом фоне стены.

«Беата Беатрикс» находилась в дальнем углу. Наташа прошла вперед и остановилась перед ней.

Картину окружало сияние, подобное тому, которое создавал нечеткий фокус фотографий Адама – как будто свет проходил через холст, словно сквозь матовое стекло, заставляя светиться концы рыжих волос Лиззи. Глаза Лиззи, или, скорее, Беатриче, были закрыты, лицо запрокинуто, выражая капитуляцию, руки лежали на коленях ладонями вверх, чтобы принять белые маки. Наташа внимательно рассматривала прикрытые набрякшими веками глаза, бледную кожу. Создавалось впечатление полного покоя, хотя женщина на картине изображена сидя. Можно было легко представить, как Россетти поднимает из гроба мертвое тело жены, усаживает ее, наклоняет голову, придает ее безвольным рукам именно это положение.

– В руках она должна держать неувядающие лилии, а не маки, – прошептал Адам ей на ухо, отчего она вздрогнула.

– Почему это?

– «Моя печаль следует за тобой в могилу».

Наташа вопросительно посмотрела на него.

– Язык цветов. Бетани хорошо в этом разбиралась.

Она повернулась к картине, но все мысли ее сосредоточились на других цветах. Букет в Хайгейте. Свежесрезанные маки.

Потом неожиданно она вспомнила о букете, который, по словам Адама, стоял в банке возле дневника в то утро, когда Бетани ушла.

– Какие цветы она оставила тебе?

Она старалась не выдать волнения.

– Фиолетовые, с какой-то травкой и листьями, очень красиво. Составлять цветочные композиции – ее работа.

– Но что это были за цветы, ты не знаешь?

– Я не очень хорошо в этом разбираюсь. Может, узумбарские фиалки.

Он вопросительно посмотрел на нее.

– Я просто так спросила.

Он кивком показал на картину.

– В ней действительно есть что-то тревожное, ты заметила? Она должна была молиться или всматриваться в небеса... Взгляни на этот фаллический символ, указывающий на ее лицо.

Наташа заметила то, чего раньше не разглядела, – солнечные часы на заднем плане имели неправдоподобно непристойный вид.

Она прошла по залу, остановившись возле семейства, обсуждавшего «Офелию».

– Лиззи пришлось лежать в ванне с водой, пока художник ее рисовал. – Мамаша говорила тихо, будто рассказывала сказку на ночь. – Снизу ставили свечи, чтобы вода не остывала, но рисовать приходилось так долго, что все они выгорали и вода становилась такой холодной, что в конце концов бедная девушка заболела пневмонией. Ее отец был очень расстроен и подал на художника в суд.

– И сколько он получил? – спросил маленький мальчик так весело, что Наташа улыбнулась.

– Не знаю точно. Скорее всего, не больше, чем ты смог накопить, складывая карманные деньги. Это было очень давно.

– Почему же она не сказала, что замерзла? – спросила девочка.

– Она не хотела испортить картину.

Наташе раньше никогда не приходило в голову, что картины могут быть более правдоподобными, чем фотографии.

Она оглянулась на Адама, смотревшего на нее из центра зала, и осознала, насколько блестяще он воспроизвел все детали картины в своей фотографии. Платье Бетани запросто могло сойти за то, которое было надето на Лиззи, и Адаму удалось превосходно воссоздать обстановку, вплоть до стеблей камыша, пробивающегося из воды, и ветки дерева, свешивающейся к реке. Можно было вообразить, что он пришел и сел на тот же берег через несколько минут после того, как оттуда ушел Джон Эверетт Миллес.

Бетани, должно быть, стояла на этом же месте, на котором стоит сейчас Наташа, изучая картину, вглядываясь в глаза Лиззи. Похоже, Бет была талантливой актрисой. На фотографиях Адама ей удалось отразить на своем лице то же безысходное страдание.

Или, что более верно, ей даже не пришлось притворяться.

На табличке возле картины можно было прочесть множество названий трав и цветов, с пояснениями, почему Миллес так много внимания уделил выбору растений и что символизирует каждое из них. Так, ива – покинутая возлюбленная; крапива, разросшаяся меж ее ветвей, – боль; ромашки около правой руки Офелии – невинность; анютины глазки, плавающие поверх платья, – неразделенная любовь.

Цепочка фиалок вокруг шеи – смерть в молодом возрасте.

Обычные фиалки, а не узумбарские. Но, может, зимой, нельзя достать ничего, кроме этих комнатных цветов?

Бетани и Адам приходили сюда вместе. Наташа почти ощущала ее присутствие, как будто она стояла между ними. Она была почти уверена, что если повернется, то увидит ее.

Лиззи. Элизабет. Бет. Бетани.

Почему раньше не обратила на это внимания? Может, Бетани вовсе не было ее настоящим именем?

– Ты видишь, они повесили эти картины рядом. – Адам кивнул в сторону картины, висящей над «Офелией».

На полотне был изображен изящный юноша, распростершийся на узком потертом диване, его голова и руки свесились к полу. Он был одет в белую рубашку с оборками и красивые синие шелковые бриджи, что придавало всей картине нездоровый, зловещий серо-голубой оттенок. Рыжие волосы обрамляли его тусклое лицо.

Наташа узнала картину по книге, которая была у нее дома, но все равно подошла и прочитала описание.

«Четтертон», Генри Уоллис.

Томас Четтертон был поэтом, чьи фиктивные средневековые истории, переписанные поддельным почерком на старинном пергаменте, депрессивная жизнь и самоубийство в юном возрасте, увлекали художников и писателей девятнадцатого века. Уордворт называл его «неутомимой душой, измученной собственной гордыней».

Если Бетани была здесь, она должна была увидеть и прочесть это, и наверняка ее поразили эти два завораживающих прекрасных образа самоубийства...

– Видишь, насколько очаровательна смерть в молодом возрасте, – сказал Адам тихо. – Россетти был одержим идеей земной любви, прерванной ранней смертью, поклоняясь своей возлюбленной, которая на небесах. Как Данте поклонялся Беатриче.

О чем он говорит? Неужели и ему пришла в голову эта мысль?

– Фантазии Россетти воплотились в жизнь. Я часто думаю, не превзошли ли они его ожиданий.

Она остановилась.

Он с силой схватил ее за руку, его пальцы до боли сжали ей запястье.

– Я кое-что хотел тебе сказать.

– Отпусти меня. Мне больно.

Он отпустил ее руку. Наташа отошла и села на скамейку, потрясенная, старясь сохранять дистанцию, глядя прямо перед собой.

Именно в этот момент она заметила небольшую акварель, висящую слева от «Офелии». Это был рисунок Тернера, изображавший Мост Вздохов в Венеции.

Джейк Ромилли снял Бетани в Оксфорде, под мостом с таким же названием. Возможно, эта идея появилась у него здесь. Возможно, они все вместе приходили сюда. Бетани, Адам, Джейк Ромилли.

Должно быть, Адам проследил ее взгляд.

– Мост Ватерлоо иногда называют Мостом Вздохов, потому что на нем совершается много самоубийств.

Она посмотрела на него. Потом вспомнила разговор, который только что состоялся между ними. Адам указал на возможную причину соседства этих трех картин, объяснил, почему прелестная акварель, изображавшая мост, висит возле картин, на которых нарисованы убившие себя люди.

Но она не могла отделаться от мысли, что Адам знает об оставленной Бетани записке. Он знает обо всем.

Все это было ловушкой, своего рода уловкой. Он играл с ней, играл жестко и отвратительно, и она никак не могла понять зачем.

До нее донесся голос Адама:

– Когда я пришел сюда с Бетани, она кое-что сказала мне.

Дело в том, что прерафаэлиты считали, будто дьявол имеет женскую природу. Красивая женщина разрушает и уничтожает мужчин, которые любят ее. Бетани тогда сказала:

«Именно это происходит у меня с тобой. И я ничего не могу с собой поделать. У меня больное сердце».

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

– Давай уйдем отсюда. – Следуя указателям, Наташа спустилась в цокольный этаж, где должны были находиться кафе и ресторан. Она выбрала кафе, надеясь, что здесь их обслужат быстрее. Они с Адамом заказали по бутылке пива, которые получили сразу же.

Адам открыл крышки.

– Как ты думаешь, что она имела в виду?

Она посмотрела на него.

– Понятия не имею.

Но при этом думала об ореоле тайны, которым себя окружала Бетани, о ее внезапном уходе. Что же все-таки она скрывала...? По всему выходило, что она не доверяла Адаму, но, быть может, если за исчезновением Бетани стоит какая-то тайна или преступление, кроме него в этом замешан еще кто-то? Если, конечно, он не настолько умен и это не было еще одной ложью, еще одним ходом в игре.

– А ты уверен, что ее уход не был шуткой?

Он отклеил от бутылки уголок влажной этикетки очень осторожно, как люди обычно снимают ценники с подарков, – так, чтобы не осталось липкого пятнышка.

– Давай поговорим о чем-нибудь другом. Я просто хотел, чтобы ты это знала, вот и все.

– Было бы лучше, если бы ты сказал об этом раньше.

– Ну, не сказал.

– Есть что-нибудь еще?

– Нет.

Вопреки здравому смыслу, ее расцветшее буйным цветом недоверие и подозрение по отношению к нему сжалось до размера маленького росточка. Но у этого ростка, как и у любой сорной травы, были разветвленные корни, которые нелегко уничтожить полностью.

На столе лежала ее сумка, из которой выглядывал уголок книги. Адам прочитал название на обложке:

– «Сны прерафаэлитов». Ты всегда глубоко погружаешься в свои исследования?

– Я интересовалась прерафаэлитами, когда была подростком.

– Тогда эта работа тебе по сердцу.

Он по-прежнему смотрел прямо ей в глаза. Глаза Маркуса были темными, как у Стивена. Наташе никогда не нравились синие глаза, они казались ей холодными, ледяными. Но в глазах Адама не было ни капли холода. Они были изменчивы, как вода, которая меняет свой цвет в зависимости от цвета неба: голубые, синие, серые, зеленые или черные ночью.

Она слишком быстро выпила пиво, почувствовала, что алкоголь поступил в кровь, легко затуманил рассудок. Она отвела взгляд. Роковая притягательность опасности. Она полагала, что достаточно благоразумна, чтобы не попасться на эту удочку.

– Есть еще кое-что, – сказал он и достал из кармана куртки сложенный коричневый конверт. – Его принесли для Бетани в мою квартиру сегодня утром.

В прозрачном адресном окошке виднелся логотип Центра семейных архивов. Внутри была копия свидетельства о смерти мужчины по имени Гарольд Лейбурн, из Дорчестера в Дорсете, умершего в январе 1921 года в возрасте тридцати лет.

После всего произошедшего Наташа не могла связать воедино все нити, обнаружить взаимосвязь. Напрашивался вывод: Бетани начала самостоятельно исследовать свою родословную, а этот Гарольд Лейбурн был одним из ее предков. Он мог быть ее пра-прадедом. Как раз три поколения в прошлое.

– Я попытаюсь разыскать живых потомков этого господина, – сказала Наташа машинально. – На это потребуется время. Почему, черт побери, эта бумага не пришла раньше?

Ее удивило, что Адам никак не отреагировал на ее реплику. Она оторвала взгляд от свидетельства, чтобы посмотреть на него.

– Я много об этом думал, – сказал он. – Может, мне следует просто отпустить ее?

– Нет. Теперь мы не должны отказываться от поисков.

Адам играл с бумажным цветком, стоящим в металлической вазе на столе прямо перед ним. Красная роза.

– Единственный символ языка цветов, который понимают все, – сказал он. – Однако что он означает для большинства людей – любовь или лейбористскую партию?

– Какая депрессивная мысль!

В букете, который Бетани оставила Адаму, не было роз, а ведь, работая флористом в цветочном магазине, она имела доступ к любым цветам.

«Многие люди приносят цветы», – сказал гид в Хайгейте.

Где они их берут?

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Наташа встретилась со Стивеном на Чансери-Лейн, в темной таверне с полом, посыпанным опилками. Он сидел за столиком с тремя коллегами из археологической группы, с которой он планировал вернуться в Италию. Судя по батарее пустых стаканов, выставленных вокруг них, а также громким голосам компания засела за выпивку сразу после полудня.

Стивен, крепкий, похожий на скалу, встал, чтобы поцеловать ее. Он представил Наташу своим коллегам, большинство которых она не раз встречала раньше в подобной обстановке.

– Водка и тоник? – спросил Стивен, пододвигая еще один стул. – Мой раунд.

Он вернулся с двойной порцией.

– Тебе необходимо наверстать упущенное.

– Судя по всему, ты получил финансирование? – прокричала Наташа, пытаясь перекрыть шум.

Стивен поднял свой стакан, отхлебнул половину.

– Только самую малость, жалкую часть суммы, которую мы просили. Однако на первое время хватит.

– Когда ты возвращаешься?

– Как можно быстрее, да, приятель? – один из компаньонов Стивена, Фредди, подмигнул ей.

– Ты забыл сказать мне о чем-то? – спросила Наташа.

– Скорее, о ком-то.

– Спасибо, Фредди, – сказал Стивен.

– Больше ничего не говори. – Наташа подмигнула в ответ Фредди, чтобы он ни на секунду не подумал, что это как-то ее задевает. Считается, что детям не нравится слушать о сексуальных подвигах своих родителей, но Наташа давно к этому привыкла и не испытывала ни малейшего чувства, похожего не негодование. И это ее немного беспокоило... Где была ее совесть? Но она знала – ни одно из увлечений Стивена не было серьезным. Он был как моряк – новая девушка в новых руинах.

– Что ты делаешь сегодня вечером? – спросила его Наташа.

– Принимаю любые предложения. Все зависит от того, кто спрашивает.

– Я. Мне нужна постель на ночь, если у тебя найдется свободная.

– Мы остановились в дешевой гостинице на Пикадилли. Уверен, что там найдется стул, – ответил Стивен.

– Как галантно, – прокомментировал Фредди.

– Для меня, идиот, – парировал Стивен.

Гостиничная комната была маленькой и пыльной, неоновые огни снаружи не давали забыть о том, что за занавесками – район Сохо. Единственная кровать была довольно удобной, с хрустящей свежей постелью, которая была так тщательно подоткнута со всех сторон, что возникало ощущение, будто ты в смирительной рубашке.

– Тебе удобно? – спросил Стивен.

– Спасибо, все хорошо.

И это было почти правдой.

Было еще темно, счетчик насчитал уже семнадцать фунтов. Ароматизатор с запахом хвои свешивался с потолка такси, и этот запах в сочетании с легким похмельем заставлял Наташу чувствовать себя больной. Она купила пирожное, но не могла на него смотреть. Путешествие в Хайгейт казалось бесконечным. Сначала они ползли по Пикадилли, увлекаемые утренним потоком автомобилей, и набрали скорость, только обогнув Риджент-Парк, по пути в Кэмпден. Хэмпстед, со своими пустырями, расположенными по обе стороны дороги, был намного спокойнее и казался почти пустынным.

Уже восемнадцать фунтов. Но теперь они, по крайней мере, двигались. Первое время, приезжая по делам в Лондон, Наташа не переставала удивляться: люди постоянно находятся под гнетом времени и расстояний, и при этом можно запросто увязнуть в автомобильной пробке, наблюдая, как счетчик отщелкивает фунты.

С тех пор как Наташа стала независимым исследователем, эта проблема волновала ее. В Геральдической палате она выполняла исследования в рамках контрактов: чиновники палаты контактировали с клиентами, занимались счетами, собирали комиссионные. Аналогичная система действовала в «Поколениях». Наташа выработала свою собственную систему и ненавидела получать деньги от клиентов, если считала, что сделала работу недостаточно хорошо.

У Адама было единственное требование – найти Бетани, и пока это ей не удалось. И теперь она сидит и смотрит, как улетают восемнадцать, нет, двадцать фунтов стерлингов, хватаясь за соломинку и, возможно пытаясь загладить свою вину (свое увлечение Адамом), удваивает усилия, чтобы найти его подругу.

Она надеялась, что у нее найдется достаточно мелочи и что водитель примет чек, если, конечно, чековая книжка у нее с собой. Она открыла сумочку, пошарила внутри. Освещение в салоне было скудным, поэтому она ничего не нашла. Свэйн-Лэйн была похожа на деревенскую дорогу, мрачную, темную и извилистую, освещенную парой уличных фонарей. Ни домов, ни магазинов, ни машин. Только кладбище тянется по обе стороны.

– Длинный путь, чтобы приобрести букет цветов, – пошутил водитель на сочном кокни.

Он протянул назад руку, открыл разделительное стекло, звуки музыки кантри проникли в салон.

– Вас не пустят на территорию. Слишком рано, – проговорил он, не оборачиваясь, внимательно глядя на дорогу.

Он говорил о кладбище, предполагая, что его ранний пассажир хочет положить цветы на могилу.

– Вы не знаете, который час?

Он глянул на часы:

– Около восьми.

Это было сказано с ноткой предупреждения, на тот случай, если бы она настаивала на том, чтобы приехать сюда быстро.

– Это здесь? – спросил он через некоторое время, бросив на нее взгляд в зеркало заднего вида.

Наташа увидела расписанную красками вывеску. «Цветочный магазин Хайгейт».

– Да, большое спасибо.

Витрина магазина была выполнена в виде эркера, как в старинных кондитерских, заполненного корзинами и вазами с цветами. В помещении горел свет, но табличка на двери была перевернута в сторону «Закрыто».

Не обнаружив на двери звонка или дверного молотка, Наташа тихонько постучала костяшками пальцев в стекло круглого окошка. Осмотрела выставку в витрине эркера. Необычный магазин. Вместо ярких желтых, красных и синих цветов приглушенные цветовые гаммы, сделанные со вкусом выставочные гирлянды и букеты. Все указывало на близость кладбища. Цветы для могил и похорон вместо цветов для возлюбленных и свадебных букетов.

Дверь открыла колоритная женщина, которая выглядела немногим старше сорока. Высокая, широкоплечая, с длинными, ярко выкрашенными хной волосами, она была одета в широкую юбку всех цветов радуги, на руках и в ушах позвякивали серебряные кольца.

– Извините, что побеспокоила вас. Не могли бы вы уделить мне пару минут? – обратилась к ней Наташа. – Я кое-кого разыскиваю.

– Все мы кого-то ищем, – улыбнулась женщина.

Она посторонилась, пропуская Наташу внутрь. Дверь позади нее закрылась под нежный перезвон колокольчиков. В магазине витали пьянящие ароматы летнего сада.

На деревянном прилавке стоял маленький стеклянный кувшинчик с букетиками фиалок.

Наташа представилась, женщина протянула ей руку.

– Рози, – сказала она. – Созвучно ассортименту, но это мое настоящее имя.

Который раз она это говорила?

– Чем могу быть полезна?

Наташа протянула ей фотографию Бетани.

– Мне хотелось бы выяснить, работала ли здесь эта девушка?

Рози посмотрела на фотографию, потом на Наташу, и выражение ее лица неожиданно стало настороженным.

– Вы из полиции?

Это было сказано скорее утвердительно, чем вопросительно. Наташу не удивляло, что ее расспросы воспринимаются именно так.

– Нет, нет. Я – специалист по генеалогии.

– Понимаю, извините. – Рози еще раз посмотрела на фотографию. – Бетани ушла месяц назад, или около того.

Наташа ощутила, что ее губы растянулись в широкой улыбке. Рози улыбалась в ответ, и Наташа поняла, что ее реакция должна была создать у Рози впечатление, будто Бетани – ее давно потерянная родственница. Может, именно поэтому на смену улыбке пришло тревожно-неодобрительное выражение, когда Наташа задала следующий вопрос:

– Вы не могли бы назвать ее полное имя?

– Маршалл. Бетани Маршалл.

Значит, Бетани лгала и своей сотруднице.

– Вы не знаете, где она живет?

Женщина теперь смотрела явно настороженно.

– Я не уверена...

– Конечно, неправильно давать адрес сотрудника каждому, кто об этом попросит. Я знаю.

Рози улыбнулась, обезоруженная.

– Да, это так.

Наташа до конца не понимала, почему тревоги человека, высказанные вслух, оказывают такое благотворное воздействие. Но Рози уже нагнулась к полке под прилавком и достала толстую черную книгу, похожую на гроссбух.

– Я сделаю вот что. Ее данные должны быть записаны в расчетной книге. Мы платим работникам раз в неделю, чеком, или, как в случае Бетани, наличными; она сказала, что у нее нет банковского счета. Здесь должен быть записан номер телефона. Я позвоню и спрошу у нее, не возражает ли она, чтобы я дала вам ее адрес. Сейчас. – Рози что-то записала на листке блокнота. – Конечно, прошло около месяца с тех пор, как она уволилась. Она могла переехать. Телефон в задней комнате. Я мигом.

Она закрыла книгу, положила обратно.

Удивляясь тому, что Рози не взяла ее с собой, Наташа перегнулась через прилавок, достала книгу и положила ее перед собой. Пролистала записи на четыре, потом на пять недель назад. «Бетани Маршалл, 14 Четмэн Плейс, Лондон, Е17».

Она быстро вернула гроссбух на место. Абсурдность ситуации вызвала у нее улыбку.

Послышались шаги Рози.

– К сожалению, безрезультатно.

Сюрприз, сюрприз!

– Спасибо за то, что попробовали.

Бетани назвалась вымышленным именем. Неудивительно, что и адрес она дала неправильный. Это было так же очевидно, как и фамилия, которую она выбрала. Она частично перевоплотилась в личность автора дневника, а что касается адреса – она назвала квартиру, в которой Россетти и Лиззи жили во время своего короткого злополучного брака, квартиру, в которой Лиззи умерла, квартиру, где Россетти положил книгу со стихами в ее гроб. Четмэн Плейс, Блэкфраерс.

– Не понимаю, почему она ушла из магазина, – сказала Рози. – Она работала всего два месяца, по шесть часов в день. Просто однажды пришла после обеда и попросила взять ее на работу. Так получилось, что мне не хватало пары рук, поэтому я сразу ее взяла. Потом однажды вечером она сказала, что больше не придет. Так-то вот. Хотя, надо сказать, ей приходилось преодолевать большое расстояние, чтобы приезжать сюда по утрам.

– Вы ее хорошо знали?

– Я бы не сказала. Я здесь не часто бываю. Бетани казалась достаточно милой девушкой. Немного странной и мечтательной. Но она очень ловко обращалась с цветами. Насколько я знаю, у нее не было специальной подготовки, однако имелся настоящий талант художника, врожденная способность к составлению цветочных композиций. Кэтрин, моя ассистентка, должно быть, знает ее лучше. Она работает в магазине каждый день.

– Могу ли я поговорить с ней?

– Она будет в понедельник.

– Не могли бы вы дать ее координаты, чтобы я могла с ней встретиться раньше?

– Она взяла отпуск на несколько дней. Поэтому сегодня я здесь.

В голосе Рози появилась нотка нетерпения.

– Кажется, она сказала, что собирается уехать на выходные, но я полагаю, что мы можем позвонить ей домой – проверить, а вдруг она еще в городе?

Не дожидаясь ответа, она снова исчезла.

Наташа глубоко вздохнула.

Через минуту Рози вернулась, отрицательно качая головой.

– К сожалению, безуспешно. Включился автоответчик. Я оставила сообщение. Все, что я могу сделать, – оставить ей ваш номер телефона.

– Большое спасибо, вы бы мне очень помогли, – Наташа дала Рози визитную карточку, еще раз поблагодарила и повернулась, чтобы уйти. Потом, повинуясь импульсу, попросила букет фиалок.

– Полагаю, вы знаете ее бойфренда, – сказала Рози, как будто эта мысль только что пришла ей в голову. – Не сказать, чтобы я слишком совала нос в ее дела, но этот – довольно наглый и хитрый тип. Обычно приезжал и забирал ее после работы. Он заходил сюда пару раз после того, как она уволилась, спрашивал, нет ли новостей.