Текст книги "Роковая любовь"

– Не ищи для него извинений,– сказала она нежно,– подумай лучше о Викторе.

Вопреки тому, что думали другие, Бланш в первую очередь заботилась о собственных сыновьях. А Нильс для нее был всего лишь непрошеным чужаком, которого она всегда ненавидела.

5

Виктор не хотел больше видеть Лору – ему вполне хватило той сцены на вокзале. Безразличие бывшей жены обожгло его льдом. Как следствие, в конце пасхальных каникул он взял Тома билет на самолет и поручил сына одной из бортпроводниц.

Ему тяжело было расставаться с Тома, после того как он ежедневно заботился о нем в течение двух недель. Если каждое расставание будет таким же болезненным, он никогда не перестанет страдать. Единственным утешением было то, что Тома почти не вспоминал Нильса.

Чтобы проводить больше времени с сыном, Виктор работал в офисе все две недели лишь до полудня, и на его письменном столе накопились бумаги. Во вторник утром он просмотрел свое расписание и обнаружил, что в одиннадцать к нему придет Жан Вильнёв, а в час дня надо будет заключить сделку Дьёдонне – Клозель. Его секретарша сообщила, что Виржини дважды пыталась связаться с ним, но говорить с клерком отказалась. Он тут же перезвонил ей, уверенный, что ее беспокоит проблема с деньгами.

Виржини оказалась дома, в ее голосе послышалось облегчение, когда она услышала, кто ей звонит. Вопреки ожиданию, она начала с извинения.

– Я сожалею, что так разговаривала с вами в прошлый раз. Я, наоборот, должна поблагодарить вас, и это правда.

– Неважно,– сказал он суховато.

– Нет, это очень важно, потому что мы договорились с Сесиль Массабо, и в конце месяца я уже представлю ей чертежи.

– Очень рад, что оказался вам полезным. В самом деле... Вы желали еще что-нибудь? – На этот раз он был сама вежливость.

– Да. По поводу ваших... э-э... нотариальных сборов,– услышал он ее вздох.

– Я полагаю, нотариальная контора выслала вам счет.

– Я только на сумму посмотрела. Должна-ли я буду заплатить вам сегодня же?

Ее голос так дрожал от смятения, что Виктор почувствовал волнение.

– Сумма сборов выплачивается в момент подписания акта, таков закон. Я не имею права предоставить вам кредит, даже и за гонорар нотариальной конторы. Если говорить точнее, то это наше жалованье, что и записано в декрете. Но главное, вы должны оплатить налог, взимаемый при переходе права собственности другому лицу, который поступает в налоговые органы.

Он остановился и выждал несколько секунд, однако, Виржини словно в рот воды набрала.

– У вас проблемы?

– Ну, в общем... Нет, я думаю, будет все в порядке. А вы сразу инкассируете чеки?

– Чек на сумму покупки да, потому что мы передадим его мадам Дьёдонне. Что же касается другого, то администрация, а я знаю, что они вечно не торопятся, может подождать недельки две-три, если я «забуду» его в ящике моего письменного стола.

– Это противозаконно?

– Нет, но это нерентабельно для нашей конторы.

Он рассмеялся, чтобы не смутить Виржини еще больше. Он никогда не делал подобных послаблений клиентам и подумал, что бы сказал Максим о его манере вести дела.

– Вы выручаете меня во второй раз! Не знаю, сумею ли я отблагодарить вас,– сказала она еле слышно.

– А я вам напоминаю – рассчитывайте на меня,– пошутил он.

Пригласить ее на ужин – это походило бы на шантаж, и он отказался от этой затеи, хотя и очень хотел этого. Вешая трубку, он вдруг ощутил себя гораздо лучше, чем час назад. Может, это выглядело ребячеством, но он был доволен тем, что помог Виржини. А Лора не преминула бы сказать: «Твоя невыносимая манера всем покровительствовать!» Тем не менее, соседка нравилась ему, и он хотел быть с ней добрым, хотя пару недель назад он думал совсем по-другому.

Погрузившись в работу, Виктор совсем забыл о Жане Вильнёве, когда секретарша доложила о его приходе. Он принял его весьма галантно, но соблюдая дистанцию. Ему было любопытно узнать, что привело его на этот раз. Дело было еще далеко от завершения, и Виктор не мог сообщить Жану ничего нового.

– Знаю, знаю,– вздохнул Вильнёв, усаживаясь,– всему свое время... Но я нуждаюсь в деньгах, а вы дали мне понять, что сможете их разблокировать...

– Совершенно верно,– согласился Виктор,– но и здесь вам надо проявить терпение.

– А почему? Есть какая-то проблема?

– Нет, никакой. А на какую проблему вы, собственно, намекаете?

Вильнёв нервно заерзал в кресле. С самой первой встречи он чувствовал со стороны Виктора какую-то настороженность и опасался его. Может быть, ему больше повезет со старшим, Максимом, который казался более снисходительным, но он не мог выбирать между ними двумя. Во всяком случае, вся контора Казаль стояла на ушах из-за этой истории с потерянным завещанием, и ему следовало быть осторожным.

Он выдержал уничижительный взгляд Виктора, спрашивая себя, на кого же похож третий сын – тот, который не от Бланш.

– Какой суммой вы хотели бы располагать?

Условное наклонение он употребил умышленно, тон был высокомерным, и Вильнёв ответил тем же.

– Максимальной, которую можно выдать сразу же. Я не придаю большого значения тому, что средства поступают к вам очень медленно, даже если это традиция!

Если он не может завоевать симпатию Виктора, то, по крайней мере, даст понять этому жалкому нотариусу, что ему не удастся произвести на него впечатление. Пусть он не воображает, что выиграет что-то, если будет тянуть резину! Но, во всяком случае, приманить его не помешает, и Вильнёв думал об этом не одну неделю. Обосновавшись в доме своего дяди, который находился в десяти километрах от Сарлата на берегу Дордони, он катался как сыр в масле, однако все еще побаивался какого-нибудь незначительного инцидента, способного заблокировать всю процедуру наследства. В один из дней его осенила гениальная мысль. Чтобы усыпить бдительность братьев, он уже сообщил им о том, что готов доверить управление наследством конторе Казаль, но этого было недостаточно. В качестве приманки он решил предложить инвестировать часть денег в киноиндустрию. Он надеялся, что это не оставит их равнодушными. Из того, что он разузнал о семье, когда вернулся в эти края, его зацепила фраза, что младший, Нильс, уехал делать карьеру в Париж, где прозябал в безвестности в надежде снять гениальный фильм.

Улыбаясь, сам того не желая, он начал свою хорошо продуманную речь. Добавив в слова заранее отрепетированную долю неуверенности, он объявил, что является страстным киноманом и вдохновлен некоторыми успешными, с его точки зрения, проектами. Столь рискованное, но бесконечно увлекательное помещение капитала всегда манило его, и теперь, когда он богат – или будет таковым в ближайшем будущем,– он готов поучаствовать в финансировании стоящего фильма. Разумеется, ему неведомо, как за это взяться, и он рассчитывает на помощь нотариуса, чтобы устроить все.

Однако его сообщение не имело ожидаемого успеха. Вместо того чтобы заглотить наживку, Виктор Казаль сидел с каменным лицом и смотрел на него без всякого любопытства.

– С одной стороны, это выходит за рамки компетентности нотариальной конторы,– наконец проронил он ледяным голосом.– А с другой стороны, это преждевременно.

– Но почему же? Надеюсь, чтобы завершить все формальности, не понадобится ста лет? А когда придут деньги, дискутировать будет некогда, надо заранее знать, куда их вкладывать. Я слышал, что у вас в семье кто-то связан с кино? Должно быть, вы имеете точные сведения...

Увидев, как вдруг исказилось лицо Виктора, Вильнёв спросил себя, не допустил ли он только что непоправимую оплошность.

Лора никогда не сделала бы этого, но сейчас она не могла устоять, чтобы не вскрыть письмо, адресованное Нильсу из банка. Нильсу пришло уже несколько писем, но только одно было перечеркнуто красным штампом «срочное», что в какой-то мере оправдывало ее нескромность. Текущий счет Нильса был с крупной задолженностью. Судя по ажио, она появилась уже давно. В сопроводительной записке требовалось погасить ее в кратчайшие сроки. В противном случае Нильсу грозил запрет пользоваться чековой книжкой и кредитными карточками. Нильс, конечно же, говорил ей о финансовых проблемах, но никаких цифр не называл. У нее самой на счете почти ничего не было.

Как же так получилось, что к пятнадцатому числу она оказалась на нуле? Просматривая корешки чековой книжки, Лора вспомнила, что заплатила гонорар своему адвокату за развод, бакалейщику за доставку продуктов на дом, выдала деньги няне, которая сидела вечерами с Тома, пока она была на работе, и даже оплатила счета за электричество.

Лора удивленно осмотрелась, словно впервые увидела квартиру, в которой прожила уже несколько месяцев. А вдруг они, в конце концов, окажутся на улице? Эта мысль показалась настолько дикой, что даже вызвала у нее горькую усмешку. Нет, Нильс скоро получит свой гонорар за фильм, и выселение будет отсрочено.

Вложив банковскую выписку в конверт, Лора взглянула на свои руки. Она носила очень дорогое кольцо – сколько, интересно, за него дадут, если она решит продать его? Ношеные драгоценности скупали в лучшем случае за полцены. К счастью, Виктор дарил ей много украшений, и она готова пожертвовать некоторыми.

Ей стало не по себе, когда она вспомнила о Викторе. Тома вернулся из Сарлата в отличной форме, в восторге от Рока, описывая его в мельчайших подробностях. Лора знала это поместье, и оно казалось ей невозможным для жизни. Почему Виктора посетила эта сумасбродная идея поселиться там? Исходя из его привычек, решение было скорее неожиданным, но знала ли она настолько хорошо своего мужа? Все то время, что они жили вместе, Виктор всегда отдавал предпочтение вкусам Лоры, не спеша выражать собственные пристрастия. Мачо, возможно, но очень внимательный к женщине. А Нильс, кажется, никогда не знал, чего бы ей хотелось. Интересовал ли его кто-нибудь, кроме самого себя? Пожалуй, да – семейка Казаль, которой ему, судя по всему, так не хватало.

– Но только не мне! – произнесла она вслух.

Кого она хотела убедить? Конечно, она безумно скучала в компании родителей Виктора, Максима и этой недотроги Кати, но, во всяком случае, она не могла утверждать, что скучала в объятиях мужа.

Продолжай в том же духе, и ты об этом пожалеешь, честное слово!

В конце концов она влюбилась в Нильса, того самого Нильса, который помог ей вновь обрести Париж. Нильс возбуждал се хрупкостью вечного подростка, и он заставлял ее мечтать.

О чем? О будущем?

Она не могла, как Нильс, думать только о себе, у нее да руках был Тома.

– Господи, и зачем только я впуталась в эту авантюру...

Впервые она назвала вещи своими именами и вдруг почувствовала глухой страх, который подавляла многие месяцы. Возможно, Нильс был ошибкой... Или только средством. Если бы повернуть все назад...

За окном была ясная погода, но квартира была расположена так, что освещения явно недоставало, и Лора не видела солнца. Тома еще спал, благо этим утром не надо было идти в школу. Как только он проснется, они пойдут завтракать в «Макдоналдс» или «Квик», а потом с ним надо будет чем-то заняться. Энди был недоволен, что она отпрашивалась уже третью среду подряд, с тех пор как Нильс уехал на съемки.

Пройдя через застекленные двери гостиной, Лора вышла на крохотный балкончик и подняла голову, чтобы посмотреть на небо. Погода и вправду была великолепной. Что бы она делала в такой день год назад, когда жила в Сарлате?

У нее не было желания подробно останавливаться на этом вопросе, и она позвонила Нильсу на мобильный, чтобы просто услышать его голос.

– Если вы желаете, я сделаю проект за несколько дней,– уверила Виржини.– Архитекторы почти не беспокоятся о творческом подходе, но здесь трудно не ощутить вдохновение! Например, я вам советую сломать некоторые стены, может быть, даже этажные перекрытия, и вы не узнаете собственный дом. Но в некотором роде, будет жаль, потому что пропорции дома совершенны как снаружи, так и изнутри...

Не переставая говорить, она следовала за Виктором, желая осмотреть все помещения.

– Разумеется, размер комнат должен соответствовать их назначению, но нынешние потребности совсем не такие, как были в прошлом веке. Взять, например, мансарду. Вы можете устроить здесь игровую, или сделать одну-две независимые квартирки. А внизу я предлагаю объединить кухню с гладильной и сделать нечто в американском стиле. Честно говоря, это совсем небольшие переделки...

– В американском стиле? – повторил он иронично.– Здесь? Но мы же в Перигоре...

Виржини рассмеялась, и он был признателен ей за этот взрыв веселости. По крайней мере, с ней он мог проявлять свою любовь к родному краю, не чувствуя себя провинциалом, в то время как Лора часто награждала его этим эпитетом.

– Вы правы,– серьезно согласилась она.– Дордонь – волшебное место.

– Лучше Тулузы?

– Более дикое, более разнообразное. Послушайте, объясните-ка мне, почему говорят черный, белый, зеленый Перигор?

– Белый из-за пшеницы, известковых почв или из-за знаменитых белых коров из Риберака. Зеленый из-за сельскохозяйственных культур и регионального парка. Черный из-за темнолиственных дубов, орешника и трюфелей.

– Попробую запомнить. Я ведь тоже теперь местная жительница! Буду рассчитывать на вас, чтобы вы показали мне самые интересные места и связанные с ними легенды.

– А вам не интересно взглянуть на список хороших ресторанов?

Они вернулись на первый этаж, в слишком просторный холл при входе, который не служил ни для чего, но его впечатляющее пространство составляло одно из очарований дома.

Виржини посмотрела на внутренние ставни, а потом на темно-красные плитки пола.

– Чудо...– вздохнула она завистливо.– Вы здесь должны очень хорошо себя чувствовать, да?

– Даже не знаю. Рок принадлежит семье очень давно, я никогда себя об этом не спрашивал.

Ответ мог показаться уклончивым, но Виктору не хотелось откровенничать о том, что ему в доме его детства иногда бывало не по себе.

– Поужинаем? – предложил он.

Вот уже несколько дней после продажи он сопротивлялся искушению пригласить ее, надеясь, что она не сочтет себя обязанной.

– Я полагаю, речь идет о холодном ужине? – насмешливо осведомилась Виржини.– Что-то я не заметила в кухне больших приготовлений!

– О нет, я отвезу вас в Пюи-Робер в Монтиньяке, это гораздо лучше для нас обоих, а то ведь повар из меня никакой.

Лицо Виржини выражало противоречивые чувства, и он отгадал, что она разочарована. А ведь он позаботился о том, чтобы выбрать одно из лучших мест в округе. Может быть, она опасалась, что в ресторанах ужин слишком затягивается, или же она не хотела, чтобы он таким образом сделал намек на продолжение их отношений? Чтобы обольстить ее, надо придумать что-то другое, а не вкусный ужин.

– Если вы предпочитаете остаться здесь, то у меня есть несколько банок сардин и пачка спагетти...

– Конечно, нет. Только давайте поедем на вашей машине, а то моя что-то стала уставать.

Виржини приехала в Рок на своем маленьком «опеле», который дважды заглох на пути, и она не была уверена, сумеет ли завести машину, чтобы уехать домой. К счастью, Сесиль Массабо выплатила ей аванс, и «опель» имел право на осмотр прямо с завтрашнего дня.

Улыбаясь, она уселась в «ровер» Виктора. Отчего бы не воспользоваться представившимся случаем? Всплеск разочарования прошел, и она не может вечно отказываться от радостей жизни из-за Пьера. Тот тоже любил большие рестораны, хотя и не был тонким гурманом – скорее ходил туда из чистого снобизма, не отказывая себе в удовольствии показаться в модном заведении. А вот ей совершенно необходимо перестать сравнивать всех мужчин с Пьером.

Виржини бросила взгляд на Виктора, который молча вел машину. Был ли он раздосадован отсутствием у нее воодушевления? Она не была так наивна, чтобы поверить, что Виктор пригласил ее без причины, чисто по-дружески. Очевидно, что он сильно переживал из-за развода и, разумеется, искал утешения, которое она совершенно не собиралась ему предоставлять, о чем сказала уже весьма определенно.

Тем не менее, когда они уже сидели за столиком, а перед ними были хрустящие ломтики картофеля и фуа-гра, она вдруг почувствовала, что настроение у нее поднимается. Она нашла работу – благодаря соседу; она стала домовладелицей – с его помощью; еще и ужин в великолепном замке XIX века, и этот ужин вовсе не был тяжелой повинностью.

– Задняя часть кролика с бривской горчицей,– торжественно объявил метрдотель.

Два официанта поставили перед ними тарелки, накрытые серебряными колпаками, колпаки они сняли одновременно.

Метрдотель наклонился и что-то зашептал на ухо Виктору. Виржини увидела, как тот повернулся и удивленно глянул вглубь зала.

– Что-то не так? – спросила она вполголоса.

– К счастью, нет... Посмотрите на столик слева от окна.

– На эту пару?

– Да, это мой отец...

– Хотите поздороваться с родителями?

– ...но с ним, это не моя мать.

– А... А он знает, что вы здесь?

– Метрдотель ведет работу в обоих направлениях, он знает большинство людей в округе.

– Если хотите, можем уйти...

– Вовсе нет! Я в курсе уже давно. Просто думал, что он будет поскромнее, ведь замок всего в двадцати пяти километрах от Сарлата.

– Но что значит расстояние? Изменять – это все равно изменять, там или здесь.

Виржини высказалась слишком категорично, словно хотела преподать Виктору урок морали. Чтобы загладить впечатление, она добавила более сдержанно:

– Скажите честно, Виктор, неужели вам было бы приятно, если бы ваша жена вам...

Она осеклась, но исправлять оплошность было поздно.

– Простите,– пробормотала она.

– Ничего. Ведь, по сути, вы правы, супружескую неверность надо бы осудить. Но это мой отец, и я его очень люблю...

Он не закончил фразу и бессильно махнул рукой. Виржини вдруг поняла, какой он трогательный, совсем не такой, каким она себе его представляла.

– Вы на него похожи, у вас тот же взгляд,– сказала она с улыбкой.

– Спасибо, что заметили, буду расценивать это как комплимент.

Его реакция была быстрой, и ей захотелось рассмеяться. Она была уверена, что он воспользуется возможностью очаровать ее еще больше, но сосед лишь спросил ее, хочет ли она десерт.

Они вернулись в Рок через два часа. Виктор стоически сопротивлялся желанию предложить ей выпить еще стаканчик, а она без особого труда завела свой «опель».

Виктор понял, что, как бы ни закончился этот вечер, он не будет разочарован. Он будет ждать сколь угодно долго, чтобы понравиться ей. Возможно, этого не случится вовсе, но такая женщина стоит гораздо больше, чем приключение на одну ночь. После отъезда Лоры его редкие попытки завоевать женщин были обесценены слишком легкими победами, которые приносили ему лишь горькое удовольствие без завтрашнего дня. Сейчас же ему хотелось не только желать, но полюбить снова.

Войдя в дом, Виктор сразу почувствовал: что-то не так. Он медленно обвел взглядом просторный холл, но ничего подозрительного не обнаружил. Затем немного постоял, прислушиваясь. Какая-то деталь подсознательно насторожила его, но какая именно? Отступив на шаг, он нащупал выключатель и погасил свет.

Виктор ожидал, что окажется в темноте, однако откуда-то лился неясный свет, но он не мог определить его источник. Весьма обеспокоенный, он направился к лестнице и остановился на нижних ступеньках, задрав голову кверху.

На втором этаже галерея не была освещена. Впрочем, ничто в доме не должно было быть освещено. Когда он показывал дом Виржини, день был в разгаре, и зажигать освещение не было необходимости, в этом он был твердо уверен.

Отданный отцом револьвер вместе с зарядами лежал у него в комнате в прикроватном столике. Виктор стал медленно подниматься по лестнице, стараясь двигаться бесшумно. Во всяком случае, если в доме и был вор, бродяга или кто-то еще, он, Виктор, давно уже обозначил свое присутствие.

У входа на галерею он вновь остановился, с бьющимся сердцем вглядываясь во тьму. Свет исходил с лестницы третьего этажа. Большая тяжелая дверь, ведущая на лестницу, была приоткрыта.

Виктор поколебался секунду, но все же сперва решил зайти в свою спальню и взять револьвер. Как только тяжесть металла легла в ладонь, он почувствовал огромное облегчение и мысленно поблагодарил отца, что тот дал ему оружие, а главное, научил его пользоваться им.

Вернувшись на галерею, он подошел к приоткрытой двери и свободной рукой толкнул ее, чтобы дойти до лестницы, ведущей на третий этаж.

Оказавшись в коридоре, куда выходили мансарды, он глубоко вздохнул и начал открывать двери одну за другой. Везде он включал верхний свет и, не входя внутрь, бегло осматривал комнаты. Дойдя до последней, он ощутил какой-то необычный запах, но при этом как будто знакомый ему. Однако аромат был едва заметным, и он спросил себя, не померещилось ли ему.

Именно здесь во время осмотра дома они с Максимом нашли изрезанный платок. Одно из открытий, из-за которых он чувствовал нервозность, да и события сегодняшнего вечера отнюдь не успокоили его...

Он озадаченно застыл на пороге, пытаясь припомнить движения, сделанные в компании Виржини. «Вы можете устроить здесь игровую, или сделать одну-две независимые квартирки». В этот момент они спускались, и он уже не сомневался, что закрыл дверь на лестницу. Значит, с тех пор кто-то открыл ее и включил свет.

Шаг за шагом, Виктор поднялся на чердак. При входе он повернул старинный фарфоровый выключатель, но две слабые лампочки едва освещали помещение. Судя по всему, чердак был пуст, и у него вырвался вздох облегчения.

Он заставил себя смело войти и пожалел лишь о том, что не взял фонарика осветить темные углы.

Когда Виктор дошел до конца стоящих в ряд сундуков, он остановился как вкопанный. Не веря своим глазам, он увидел, что поднята крышка большой корзины. Подвенечное платье матери, лежавшее внутри, было все скомкано, а прочие предметы валялись как попало. Виктор резко обернулся и обвел глазами помещение. Он же не был сумасшедшим – они с Максимом вовсе не бросали вещи в таком виде!

В судорожно сжатой руке скользнула рукоятка револьвера, он почувствовал, как весь покрылся испариной. Ценой неимоверного усилия воли он заставил себя обойти весь чердак. Если бы он этого не сделал, то не смог бы заснуть. Он заглянул даже за кресло-качалку и зеркало на ножках, приподнял тяжелые крышки сундуков, прошел под толстыми несущими балками, которые поддерживали остов крыши.

– Так, хватит паниковать, ты здесь один...

Звук собственного голоса показался ему плоским и без тембра, он даже улыбнулся этому. Совершенно очевидно, ему было страшно почти так же, как и в восьмилетнем возрасте. Ясно, что незваный гость проник в Рок, пока он ужинал в Монтиньяке. Скорее всего, ушел он уже давно, но все-же стоило убедиться, что теперь в доме никого нет...

Виктор спустился на второй этаж, погасил свет на лестнице, закрыл дверь и повернул ключ в замке. Затем он обошел все комнаты, открывая двери шкафов, спустился на первый этаж, тщательно осмотрел там все помещения.

Очень хорошо, в доме он один, и можно убрать револьвер. Неужели придется устраивать этот цирк каждый раз, возвращаясь домой? Его загадочный посетитель, несомненно, услышал хозяина и поспешил ретироваться.

Для очистки совести Виктор пошел посмотреть на дверь в кухне, которая выходила во двор. Она была открыта, хотя он был уверен, что запирал ее на ключ.

Доведенный до изнеможения, он щедро плеснул себе виски и рухнул на табурет. Во всяком случае, он не был ограблен в прямом смысле слова, потому что ничего не пропало. Вор унес бы в первую очередь дорогие вещи: хотя бы портативный компьютер или видеомагнитофон последней модели, купленный в прошлом месяце для Тома. Тот, кто проник в Рок, искал что-то ценное. Но что такого ценного он мог найти на чердаке?

Телефонный звонок прозвенел так неожиданно, что он чуть не выронил стакан, бросившись к аппарату.

– Виктор? Полагаю, я вас не потревожила? Я увидела, что у вас все окна сияют.

Насмешливый голос Виржини сразу прогнал все его страхи.

– Я хотела поблагодарить вас,– сказала она.– Это был чудесный вечер.

– Тогда не откажите уделить мне и другой? Но ведь из вашего дома не виден Рок, как вы умудрились...

– Моя машина отдала Богу душу на полдороге, и остальной путь я проделала пешком.

– Вы должны были мне позвонить!

– Нет, я очень люблю ходить пешком, даже по ночам. И ваш спектакль вполне удался, мне было не так одиноко, иллюминация была шикарная!

Виктор услышал, как она рассмеялась, а потом повесила трубку, даже не давая ему возможности объяснить. Впрочем, что бы он ей сказал? Что гонялся за фантомом грабителя?

В два глотка он осушил свой стакан и поставил его в раковину. Неужели у него наступало состояние влюбленности? Но если вспомнить, какую боль он испытал во время встречи с Лорой на вокзале, то в это верится с трудом. А можно ли любить двух женщин сразу? Конец и начало, почему бы и нет?

Он взял со стола револьвер и поставил его на предохранитель. Завтра, при дневном свете, он попытается понять, что произошло, а сейчас он слишком устал, чтобы думать о чем-то другом, кроме постели.

Обхватив голову руками, Нильс продолжал плакать, как мальчишка. Алкоголь в этом очень помогал, и он намеренно увеличил дозу, что случалось с ним в последнее время все чаще.

По устоявшейся традиции съемки заканчивались большой вечеринкой, которую устраивал продюсер. Завтра утром вся съемочная группа вернется самолетом в Париж. Следовательно, эту ночь Нильс проведет один, а потом ему предстоит встретиться с Лорой, и у него больше не будет возможности улизнуть.

Фильм получился, на его взгляд, ни хорошим, ни плохим, но поскольку он уложился в срок, возможно, к нему обратятся еще раз. Его надежда на новую работу на самом деле ставила крест на большой мечте о настоящем кино. Наверное, к тридцати трем годам следовало немного повзрослеть! Его жизнь пошла не по той дороге, однако поворот все еще казался ему возможным. Но с десяти лет – а в действительности всегда – ему никогда ничего не удалось довести до конца, даже собственное лечение! И самое плохое, что он сделал, касалось Лоры, Тома и Виктора. Чтобы избавиться от чувства вины, он готов был снова обратиться к своему психиатру. Покончить за один раз со своими болезнями, научиться противостоять всем этим напастям, прятавшимся в глубине сознания, не чувствовать бесконечных угрызений совести...

Водки в бутылке оставалось на дне, и он допил ее прямо из горлышка. Первые рюмки приглушили боль, затем наступило некое просветление, но сейчас он чувствовал, что пора отправляться спать. А что еще оставалось делать в три часа ночи плаксивому алкоголику? Бродить по коридорам отеля? В любом случае, бар уже закрыт.

Ни отец, ни Бланш не сочли нужным ответить на его длинное письмо, написанное три недели назад. В письме он признавал свою неправоту. То, что Бланш на него дулась – после стольких лет чрезмерной нежности,– не слишком расстраивало его, но молчание отца задело очень сильно. Он, который так долго был любимым сыном, неожиданно стал парией. Разумеется, это была только его вина, но так ему и надо!

Нильса затошнило, он встал и нетвердо направился в ванную. Сотрясаемый спазмами, он плакал, склонившись над унитазом.

Марсьяль мерил комнату шагами то вдоль, то поперек, как он всегда делал, будучи не в настроении. С какой бы стороны он ни пытался подступиться к проблеме, решения он не находил. Во-первых, ему было шестьдесят четыре – этой цифры вполне достаточно, чтобы взглянуть в глаза неприятной правде: он далеко не молод. Что бы его любовница ни говорила или ни делала, он слишком стар, чтобы делать глупости. К тому же он торжественно поклялся Бланш, что никогда больше не уйдет. Даже если этой клятве уже тридцать лет, ничто и никогда не сможет его освободить. В первые годы у него и желания не было. С одной стороны, он не переставал оплакивать Анеке, а с другой – его необычайно радовало, что Бланш вела себя по отношению к Нильсу как настоящая мать. Она выполняла свою роль выше всяческих ожиданий, и он не мог не выполнить свою.

Конечно, искушение было всегда. Поскольку он не клялся быть верным, а только оставаться с Бланш, он всегда ей изменял без малейшего угрызения совести. Сначала, чтобы забыть Анеке, потом из удовольствия и, наконец, уже по привычке, сохраняя вкус к обольщению и отказываясь стареть.

С Жюли он встретился случайно, просто потому, что в то воскресенье выпало ее дежурство, а он был прикован к кровати: у него был грипп и температура под сорок. Через две недели он отказался от терапевта, у которого лечился двадцать лет, и перешел к той, которая работала в десяти километрах от Сарлата, в Карсаке. Если уж Жюли понравилась ему с первого взгляда, то завоевать ее было делом чести...

И вот нате вам, она его любит и собирается уйти от мужа. Что за безумие! Даже пятнадцать лет назад он бы не рискнул уйти, а тут еще Бланш! Эту связь, тяготившую его, как вериги (сначала он разорвал ее, а потом сам же, унижаясь, восстановил), невозможно было взять и отбросить просто так.

Но как устоять перед тем, что предлагала Жюли? Марсьяль знал по собственному опыту, что многие из женщин уступали ему, потому что были одиноки, или от безделья, или от недостатка привязанности. Но случай с Жюли был совершенно особым. Она обожала свою работу, у нее было двое взрослых детей и очаровательный муж.

«Что она во мне нашла? Я ей смешон? Я придаю ей уверенности? Она, наоборот, должна беспокоиться, ведь совсем скоро я стану стариком!»

Разумеется, он так не думал, но, тем не менее, надо было найти какую-то причину, чтобы отказаться от последнего шанса. Другого такого не будет, ведь Жюли – это чудо. Чудо, из-за которого он потерял всякую осторожность, хотя всегда стремился соблюсти приличия. Эпизод в ресторане Пюи-Робер, когда он ужинал в нескольких столиках от сына, здорово его отрезвил. Виктор был еще в том возрасте, когда можно начать все заново, но к нему это никак не относилось! Какой пример он, Марсьяль, подавал своим сыновьям, и что они думали об отце? Нильс, допустивший адюльтер,– это чудовище, а он разве нет? Как будут реагировать мальчики, если он уйдет от их матери во второй раз?

До сих пор их связывало нечто вроде мужской солидарности, которая всегда прощает удовольствие, но при том, что он не выставлялся напоказ. Жюли же, наоборот, не хотела ничего скрывать. Прижав его к стенке, она вскоре заставит сделать выбор.

– Боже мой...– пробормотал он подавленно. Где найти смелость приговорить себя самого?

Найти удовлетворение в том, что сдержал слово? Жизнь бок-о-бок с Бланш изводила его скукой, особенно после того, как он передал дело старшим сыновьям. Манера, с которой Бланш каждый вечер смотрела на него через зеркало на туалетном столике, думая, что он ничего не замечает, вызывала у него зубовный скрежет.