Текст книги "Кровавый омут"

2

Дорога домой обошлась не так плохо, терпимо удалось сесть и выйти из машины, но подъем в квартиру по узкой лестнице даже с помощью Адриана был смертной мукой.

Наконец Илай осторожно уселся в шезлонг и, закрыв глаза, отдышался.

Приятно выйти из больницы, избавившись от трубок, хотя в животе до сих пор екает при воспоминании, как сестра Хорган вытаскивала нынче утром катетер. Приятно вернуться в квартиру, обставленную, в резком контрасте с забитым магазином внизу, в минималистском стиле: голые стены, голые деревянные полы, легкая светлая мебель. Шезлонг – вопиющее исключение. В доме необходимо хотя бы одно удобное сиденье.

– Вот, прими.

Илай открыл глаза. Перед ним стоял Адриан со стаканом воды и двумя таблетками перкоцета на огромной ладони.

– Ты добрый человек, Адриан. Спасибо. Как твоя нога?

Гигант согнул колено.

– Гораздо лучше. Голова болит адски. И до сих пор не помню вечер понедельника. Последнее, что помню, – как пообедал...

– Да-да, – перебил Илай, не желая больше этого слышать. – Врач говорит, возможно, никогда не вспомнишь. Ну и хорошо.

– Ничего хорошего, – возразил Адриан, обхватывая себя невероятно длинными руками, которые вполне могли сойтись на спине. – Я боюсь.

Даже невозможно представить, чтоб такой великан испугался. Впрочем, Адриан не разбойник с большой дороги, а дипломированный юрист, заместитель судьи Маркуса Уоррена в Верховном суде штата Нью-Йорк.

– Боишься, что он снова на нас нападет?

– Нет. Фактически, мне этого даже хочется. – Адриан стиснул огромные кулаки. – Расплатился бы за то, что со мной сотворил. Нет, боюсь, что не успеем вовремя провести церемонию, знаешь... до равноденствия.

– Успеем. Я ни одной не пропустил за двести шесть лет. И сейчас не намерен.

– А вдруг не успеем?

Кислота плеснулась в груди у Илая при мысли о подобной возможности.

– Для тебя последствия будут минимальными. Просто начнешь новый цикл.

– Но я уже пять лет потратил!

Посвящаемый должен непрерывно участвовать в двадцати девяти годичных циклах, после чего перестанет стареть и становится неуязвимым. Как только цепочка прервется, отсчет вновь ведется с нуля.

– И ничего больше не потеряешь, кроме пяти лет участия в церемонии. Ничего. Тогда как мне грозит катастрофа. На меня сразу обрушатся все болезни, страдания, старость, от чего церемония охраняет меня два последних столетия.

Смерть будет долгой, медленной, чрезвычайно мучительной. Удар стилетом покажется булавочным уколом.

– А кто будет вести церемонию, когда тебя не станет? – поинтересовался Адриан.

Илай покачал головой, чуть не спросив, думает ли он когда-нибудь о ком-нибудь, кроме себя, но придержал язык. Адриан ничем не отличается от других членов Круга. Не больше эгоист, чем я сам, признал он.

– Никто. – Раздражение неуместным вопросом облегчилось. – Разве что агрессор возьмет тебя в ученики.

– Не понял, – нахмурился Адриан.

Илай вздохнул. Об этом уже был разговор, а этот дурень ничего не помнит.

– По-моему, на нас напал адепт, знакомый с церемонией. Иначе никак не смог бы меня ранить.

– А, вспомнил.

– Однако, на мой взгляд, его цель – уничтожить наш Круг. У него имеется свой, и ему не нужны конкуренты.

– Тогда, пожалуй, я лучше с тобой здесь останусь, – поспешно заявил Адриан. – То есть пока ты совсем не поправишься.

Илай обдумал предложение, и оно ему понравилось. Безусловно, в течение нескольких дней ему потребуется определенная помощь – переодеться сумеет, а с готовкой и текущими делами охотно воспользуется услугами.

Впрочем, не следует проявлять чрезмерный энтузиазм. Адриан явно до полусмерти боится, как бы с Илаем чего не случилось до следующей церемонии. Ему даже полезно немножечко попотеть.

– Не стоит. Я привык жить один, едва ли вытерплю постоянного компаньона.

– Да я и на глаза попадаться не буду. Позволь остаться до конца недели. Мне только на следующей надо вернуться в суд, а пока тут займусь чем-нибудь...

Настоящая собачонка. Вернее, гигантский мастиф. Пора бросить косточку.

– Ну ладно. Несколько дней потерплю.

– Вот и отлично! Заеду домой, кое-что прихвачу и через час вернусь.

Он захромал к дверям.

– Стой, – окликнул его Илай. – Сначала принеси телефон.

– Пожалуйста. Ждешь звонка?

– Фредди позвонит, когда выяснит личность женщины, которую вчера вечером цитировали по телевизору. Я действительно с нетерпением жду звонка, – улыбнулся он. – Надеюсь, у нее был удачный день, ибо жизнь ее после этого превратится в кошмар.

– Не нравится мне этот Стросс, – заметил Адриан. – Вчера болтал о тебе всякую дребедень.

– Когда?

– Когда вез меня в коляске в палату. Говорит, у него появились сомнения, так ли ты стар, как утверждаешь.

– Правда? – Очень интересно.

– Говорит, покопался в архивах и выяснил, что родился ты в сороковых годах – точно не помню, – в семье итальянских иммигрантов.

– Он мне уже докладывал, я объяснил, что это было сделано для отвода глаз. Я специально разыскивал небогатые пары по фамилии Беллито, и одна, наконец, согласилась за соответствующее вознаграждение зарегистрировать меня как сына. Они уже умерли, не смогут подтвердить, так что придется верить мне на слово.

– Да я верю, – кивнул Адриан. – Ты меня неправильно понял, я лишь повторяю разговоры Стросса. Он говорит, невозможно проверить, действительно ли ты фантастически стар или попросту сумасшедший. Это снова его слова, не мои. А вчера вечером он сказал, что склоняется к последнему варианту после того, как тебя ранили.

– Правда? – переспросил Илай. – Неблагодарный. С Фредди, пожалуй, надо потолковать.

– Не говори, что я проболтался.

Илай окинул его взглядом. Для умного человека порой слишком наивен.

– Неужели ты не понимаешь, что он завел с тобой разговор, зная, что ты мне расскажешь. Желая, чтобы рассказал. Надеясь, что я рассею зародившиеся сомнения. Одного он не знает – мне на него плевать. Однако его связи в полиции полезны Кругу, поэтому придется поговорить и уладить дело.

– Сначала сил наберись хорошенько, – посоветовал Адриан.

Раньше было гораздо проще, думал Илай. Я не нуждался в Круге. Отлавливал раз в год агнца, совершал церемонию и шел своей дорогой. Теперь все осложнилось. Детективы вооружились такой техникой, что с каждым годом для похищения ребенка требуется все больше сил, связей, подготовки.

Круг нужен ему нисколько не меньше, чем он нужен Кругу. Только его члены не должны знать об этом.

Илай откровенно протяжно зевнул, протер глаза.

– Может быть, распущу Круг. Останусь один, как в самом начале.

Он прищурился сквозь пальцы, следя, произвело ли это замечание надлежащий эффект. Адриан пришел в полный ужас:

– Что ты, что ты, даже не думай! Я поговорю со всеми... Мы...

– Не надо. Я сам все улажу. Дам Кругу еще один шанс. Отправляйся теперь за вещами, а я пока кое-куда позвоню.

После его ухода Илай развалился в шезлонге, закрыл глаза.

...невозможно проверить, действительно ли ты фантастически стар или попросту сумасшедший...

Иногда он и сам не уверен.

Помнятся детские годы в Италии в восемнадцатом веке, помнится, как он прочел о церемонии на каменном своде Риомаджоре в Чинкве-Терре на Лигурийском побережье, долгая череда столетий, сотни принесенных в жертву детей, но воспоминания были смутными, словно все это ему приснилось. Хорошо бы припомнить побольше деталей.

А если Стросс прав? Вдруг он попросту сумасшедший убийца-маньяк, пытающийся повернуть часы вспять, постоянно рассказывая себе и другим сказки, в которые уже сам начал верить?

Нет! Илай хватил кулаком по подлокотнику. Что за мысли? Он не сумасшедший и не слабоумный. Дело в боли, в лекарствах... в ране...

Да, в ране. Вот откуда сомнения. Его вообще не должны были ранить. Для того и проводится церемония, гарантируя вечную жизнь и личную неприкосновенность. Не ограждает, конечно, адепта от любой царапины, но от ножевой раны... Лезвие стилета должно было скользнуть по коже.

Если удар наносит не другой адепт.

Илай нашел номер, который Стросс дал ему вчера вечером, нерешительно набрал. Агрессор по-прежнему «временно недоступен».

Он разъединился, кипя от злости. Надо ввести номер в повторный набор и без конца звонить. Когда-нибудь ответит, когда-нибудь они свяжутся, побеседуют. Он узнает агрессора, развяжет ему язык и покончит с ним.

3

Лайл, подавляя зевок, проводил предварительную процедуру с новой рыбкой. Не то чтоб ему надоело болтать с проводником в мире духов – Ифасен всегда рад пообщаться с древним мудрецом Огунфидитими, – но он просто смертельно устал. Словно всю ночь участвовал в триатлоне штангистов.

Тара Портмен, или кто она там такая, вчера вечером быстро угомонилась после представления с пишущим духом. Ни шума, ни крови, ни разбитых вещей. А сон все равно не шел. В ожидании грохота, кровопролития и прочих безобразий постель превратилась в утыканное гвоздями ложе пыток.

С другой стороны, Чарли выглядел нынче утром полным сил, абсолютно спокойным. Разумеется, благодаря Библии.

Впрочем, Лайл себя чувствовал плохо не только из-за усталости. Невозможно понять. Не столько плохо, сколько непривычно. Он стал каким-то... другим. Мир видится и воспринимается по-другому. Тени глубже, свет ярче, воздух наэлектризован, будто вот-вот произойдет что-то необычайно важное.

Он встряхнулся. Надо работать.

Отремонтировав комнату-канал, братья снова начали проводить сеансы, перекроив расписание. Лайл освободил дневные часы для свидания с Константином Кристадулу. Сегодня утром первым делом позвонил старику агенту, договорился о встрече в час дня. Оставил Джеку сообщение с указанием места и времени.

Встреча состоится попозже. А в данный момент он не очень доволен. Мельба Туми далеко не идеальная рыбка. Лайл проклинал себя, что в рассеянности как следует не проверил ее. Клиентка вообще нежелательная, а тем паче в начале дня.

Однако она заплатила за индивидуальный сеанс и теперь сидит напротив него в домашнем платье, соломенной шляпке с цветочками, с горящими надеждой глазами на черном лице.

Судя по анкетным данным, ей пятьдесят три года, на жизнь зарабатывает уборкой квартир. Нетипичная клиентка для Ифасена, безусловно, не из желанного слоя общества.

Лайл поморщился, представляя себе, сколько времени она копила деньги на частный сеанс. Указала в анкете, что пришла к нему как к черному. Не к афроамериканцу, а к черному.

Мельба Туми хочет узнать, жив или мертв ее муж Кларенс. Если мертв, ей хотелось бы с ним побеседовать.

Лайл изо всех сил избегал клиентов с запросами, которые не позволяют лавировать. С Мельбой дело обстоит как нельзя хуже. Жив или мертв, черное или белое, да или нет... Тут не выкрутишься.

Чтобы высказать более-менее обоснованное предположение, жив Кларенс или мертв, необходимо прочесть ее мысли, понять, что он собой представляет...

Зарабатывая сегодня на хлеб, придется попотеть хорошенько.

Лайл положил на стол два камня размером с картошку, сообщив рыбке, что они взяты с места рождения Огунфидитими. Поскольку Огунфидитими встречается с ней впервые, для прочного контакта надо крепко зажать их в руках. Которые к тому же останутся на виду у медиума.

Создавая соответствующее настроение – и убивая время, – Лайл разыграл представление с качающимся столом и стульями, потом перешел к делу.

Вытаращил в притворном трансе глаза, пристально наблюдая за женщиной. Лицо ее слегка расплывалось в слабом красном верхнем свете, но он ясно видел красноречивые телодвижения, взгляды, дрогнувшие губы, дернувшуюся щеку... Читается как букварь.

Сначала кое-что уточним. В анкете написано, что Кларенс исчез 2 июня. С того и начнем.

– Почему-то мне кажется... вы с ним не виделись... с начала июня...

– Второго! – воскликнула Мельба. – В последний раз видела Кларенса как раз 2 июня. Утром, как всегда, на работу ушел и больше не вернулся. С тех пор я его не видела и не слышала. – Она вытащила из кармана грязный носовой платок, промокнула глаза. – Господи боже, да у вас действительно дар.

А как же, мысленно подтвердил Лайл. Дар помнить то, что ты сказала и забыла.

– Держите, пожалуйста, камни в руках, Мельба, – напомнил он. – Иначе контакт ослабляется.

– Ох, простите. – Она вновь стиснула камни. Молодец, так и держи.

Нельзя допустить, чтобы она полезла в сумочку на полу рядом со стулом, которую в данный момент должен утащить Чарли, прокравшийся из командного пункта весь в черном с головы до пят.

– Я заявила в полицию, там сказали, что вряд ли найдут. Даже не заинтересовались.

– Они очень заняты, Мельба.

Чувствуя ее горе, Лайл устыдился. Он ей поможет не больше, чем копы.

Отвечай делом на дело...

Он прогнал эту мысль, приступая ко второй попытке. Первая предназначалась просто для разогрева, чтобы разбить лед, завоевать доверие. Дальше будет круче.

Женатый на уборщице в купленном на базаре наряде Кларенс вряд ли занимал руководящее положение в крупной корпорации. «Утром, как всегда, на работу ушел» – скорее всего, штатный рабочий, может быть, член профсоюза.

Испробуем такой вариант.

– Кем он работал?

– Электриком.

– Состоял в местном профсоюзе?

– Нет, – нахмурилась Мельба. – Никогда не входил ни в какой профсоюз.

Ух ты! Ладно, легко поправить.

– Но по-моему, очень хотел войти.

– Правда! Откуда вы знаете? Бедняга много раз пытался, а его так и не приняли. Без конца говорил, что член профсоюза гораздо больше зарабатывает.

Лайл понимающе кивнул:

– Так я и понял.

Прикинем... обиженный рабочий... наверно, любил опрокинуть пару рюмок после работы... Даже если не пил или бросил, искушение выпить быстро приходит или возвращается.

– Вижу какое-то темное заведение, чувствую запах дыма, слышу звон стаканов...

– Ужас! Это кабак Леона! Он ходил туда после работы, а когда возвращался домой, от него несло пивом! Порой являлся за полночь... и тогда мы скандалили...

Пьянство, обида – ничего конкретного.

– Я вынужден спросить, он вас не обижал?

Мельба отвела глаза.

– Нарочно никогда. Бил иногда, когда я его донимала упреками из-за позднего возвращения. Только он... никогда сам того не хотел... А теперь, – она всхлипнула, снова прижала платочек к глазам, – пускай лучше в поздно возвращался, чем совсем никогда...

– Контакт пропадает! – крикнул Лайл. – Крепче держите камни!

– Извиняюсь...

– Понятно, но вы должны держать их в руках.

– Бумажник у меня, – раздался в наушнике голос Чарли, вернувшегося в центр управления с сумочкой.

– Ее фото, какого-то жирного парня на официальной бумаге, детских нету.

– Я не вижу детей... – пробормотал Лайл, надеясь, что она сама закончит фразу, как практически все лопухи.

– А у нас их и нет. Бог весть, мы старались, да так и не получилось, – вздохнула она.

– Ну и больше почти ничего, – докладывал Чарли.

– Ключи, помада... гляди-ка, губная гармошка! Наверняка не ее – старика. Щас верну сумку на место.

Лайл в ожидании, укрепляя доверие, сделал несколько замечаний насчет проблем Кларенса с весом.

На мысленном портрете Кларенс нарисовался в виде недовольного безденежного пьяницы с дурным характером. Ответ на вопрос о том, жив он или мертв, склонялся к последнему. Может, ввязался в темное дело, чтобы быстро денег срубить, теперь кормит червей или рыб.

Он почувствовал толчок в ногу: Чарли принес сумку.

Лайл прокашлялся.

– Слышу музыку... Вроде губной гармошки...

– Точно! Кларенс любил играть на гармошке. Соседи сердились, – улыбнулась Мельба, – и правда, играл он ужасно. Но все равно играл.

– Звучит где-то близко...

– Да я ж ее с собой принесла, – охнула она. – Как вы догадались?

Пускай сама додумается.

– Пожалуй, если я возьму в руки предмет, принадлежавший искомому, контакт облегчится.

– Гармошка у меня в сумочке. – Мельба взглянула на камни в своих руках, потом на Лайла. – А можно?..

– Одну руку можно опустить.

– Неужели мы возьмем деньги с бедной женщины, брат? – спросил в наушнике Чарли. – Это не наша рыбка.

Лайл ничего не ответил, думая о том же с начала сеанса.

Мельба опустила правую руку, поставила сумочку на колени, вытащила, покопавшись, гармошку, положила на стол.

– Его любимая.

Лайл потянулся к гармошке и замер, чувствуя что-то неладное. Почему? Почему он не может до нее дотронуться?

Пролетело несколько неловких секунд. Мельба вопросительно хмурилась. Лайл выпятил челюсть, схватил гармошку...

...и вскрикнул – комната перевернулась, исчезла, он очутился совсем в другом месте, в апартаментах отеля «Белладжио» в Вегасе, глядя на толстяка, известного ему как Кларенс Туми, храпевшего рядом со снятой на ночь блондинкой. Лайл все сразу понял – выигрыш в лотерею полумиллиона долларов, который Кларенс утаил от жены, решение безвозвратно бежать из дома...

Где-то вдали Мельба крикнула:

– В чем дело?

– Ты чего, Лайл? – гаркнул в ухо Чарли.

Губная гармошка в руках... Он один за другим разжал пальцы, уронил ее на стол, вдруг вернулся в комнату-канал, глядя в вытаращенные глаза Мельбы, зажавшей рот руками.

– Лайл! Отвечай! Все в порядке? – кричал Чарли.

– Все в полном порядке, – заверил он одновременно Мельбу и брата.

Ни о каком порядке речи быть не может.

Что это с ним только что было? Он действительно видел Кларенса Туми? Картина казалась абсолютно реальной, хотя... быть такого не может.

До сих пор не бывало ничего подобного. Не знаешь, что и думать...

– Ифасен, что случилось? – выдавила Мельба. – Вы что-то видели? Кларенса?

Что ответить? Даже если поверить, будто это правда, – чему он совершенно не верит, – как сказать женщине, что ее муж спит в Вегасе с уличной девкой?

– Пока точно не знаю. – Лучше не придумаешь. Лайл откинулся от стола. – Боюсь, придется прервать сеанс. Я... неважно себя чувствую. – Тоже правда. Самочувствие адское.

– Нет, пожалуйста, – охнула Мельба.

– Простите. Я верну вам деньги.

– Молоток, старик, – одобрил в ухе Чарли.

– Не надо мне денег! – воскликнула Мельба. – Мне нужен Кларенс! Где его искать?

– Лотерея, – пробормотал Лайл.

– Какая лотерея? Ничего не пойму...

– Я тоже, но так сказал мудрейший. Обратитесь в лотерейное управление штата Нью-Йорк, наведите там справки о Кларенсе. Больше ничего не могу сказать.

Если она это сделает и видение подтвердится – большой вопрос, – узнает о крупном выигрыше, наймет сыщика, тот его выследит, возможно, получит остатки...

Хотела найти мужа, а успех принесет только лишнюю боль.

Явился Чарли, удивленно глядя на брата. На языке наверняка вертится масса вопросов, которые он не осмеливался задать при Мельбе.

– Кехинде проводит вас и вернет деньги, – сказал Лайл. – Помните мой совет насчет лотереи. Сегодня же свяжитесь.

Мельба огорченно смотрела на него.

– Ничего не пойму, но вы все же старались помочь. В отличие от полиции. – Она протянула руку. – Спасибо.

Лайл ответил рукопожатием и чуть не охнул, охваченный целым вихрем эмоций – недолгая злоба, тоска, одиночество года полтора, не больше двух, – а затем темнота, жадная темнота, поглощает Мельбу и все вокруг.

Он быстро выпустил ее руку, словно получив удар током. Неужели это ее ждет? Неужели ей остается меньше двух лет?

– До свидания, – пробормотал Лайл и вышел.

Чарли повел ее в приемную, бросив через плечо на него странный взгляд.

– Ифасен сегодня сам не свой, – объяснил он клиентке.

Совершенно верно, мысленно согласился Лайл, чувствуя медленно проползавшие по спине мурашки. Если сам не свой, то чей, черт возьми?

4

Джек убьет меня, если узнает.

Джиа в нерешительности стояла перед облупленной дверью квартиры. Вопреки рассудку, вернулась на сайт пропавших детей, настучала домашний номер со странички Тары Портмен. Спросила ответившего мужчину, не родственник ли он девочке, – оказалось, отец, – представилась свободной журналисткой, сотрудничающей в разных газетах. Задумала цикл статей о детях, исчезнувших лет десять назад, не сможет ли он уделить ей несколько минут...

– Конечно, почему бы и нет, – последовал лаконичный ответ. – Пожалуйста, забегайте в любой момент, я почти всегда дома.

И вот она стоит на раскаленной площадке третьего этажа многоквартирного дома на дальних Западных Сороковых, боясь сделать следующий шаг. Надела строгий синий деловой костюм, в котором обычно встречается с менеджерами, сунула в сумочку блокнот и магнитофон.

Надо было спросить насчет миссис Портмен: жива ли она, дома ли, женаты ли они до сих пор...

Может быть, стоит учесть, что Тара ищет мать, не упоминая отца. Не намекает ли это на их отношения, не подтверждает ли предположение Джека о причастности отца к исчезновению дочки?

Однако мысль о том, что призрак Тары Портмен явился одной только ей, зудит в голове, словно пойманная оса. Она не будет знать покоя, пока не выяснит, что нужно Таре Портмен. Кажется, девочке нужна мать.

– Ну, я уже далеко зашла, – пробормотала Джиа, – не стану останавливаться.

И постучала.

Через минуту дверь открыл мужчина лет сорока пяти. С небритой скуластой физиономии смотрят голубые глаза Тары, крупная фигура втиснута в обтрепанную футболку, пожелтевшую под мышками, испещренную спереди пятнами от пролитого кофе. Босые ноги в шортах, длинные светлые волосы торчат во все стороны.

– Что вам нужно?

Джиа сдержала стремление убежать.

– Я... та самая журналистка, которая с вами связывалась по электронной почте.

– А, да-да. – Он протянул руку. – Джо Портмен. Входите.

Шагнув в крошечную квартирку, она постаралась не выдать реакцию на ударивший в нос запах кислого застарелого пота, объедков, готовки. Джо Портмен суетливо выключал телевизор, подбирал с пола, с продавленного дивана разбросанную одежду, комком запихивая в шкаф.

– Извините. Не ждал вас так скоро. Кофе?

– Нет, спасибо, я только что пила.

Он сел на диван, указав ей на стул у телевизора.

– Знаете, до чего странная вещь... Сижу вечером, смотрю игру «Янкис» и вдруг вспомнил о Таре!

Джиа осторожно уселась.

– Вы не часто ее вспоминаете?

Мужчина пожал плечами:

– Слишком долго только о ней и думал. Видите, до чего это меня довело. Больше стараюсь не думать. Врач в клинике говорит: что было, то прошло, надо жить. Я живу. Только медленно привыкаю. С трудом.

– Когда именно вспомнили Тару? – поинтересовалась Джиа, осененная неожиданной мыслью.

– Собственно, даже не вспомнил. На секунду, на долю секунды почуял, что она здесь, в этой комнате. Потом это чувство развеялось.

– И когда это было?

Портмен поднял глаза к потолку:

– Дайте сообразить... «Янкис» играли в Окленде, значит, в пятницу вечером.

– Поздно?

– Довольно поздно. По-моему, часов в одиннадцать. А что?

– Просто интересуюсь. – Она подавила ледяную дрожь.

Джо Портмен почуял присутствие дочери в момент землетрясения под Менелай-Мэнор.

– В том-то и дело, что в пятницу вечером мне это почудилось, а сегодня утром вы говорите, что собираетесь писать о Таре... Неужели синхронное совпадение?

От типа вроде этого самого Портмена не ожидаешь таких выражений.

– В жизни случаются странные вещи, – сентенциозно заметила Джиа.

– Правда. – Он со вздохом взглянул на нее. – Ну, милая газетчица, что вы хотите от меня услышать?

– Может, начнем с самого происшествия?

– С исчезновения? Исчерпывающие подробности найдете в старых газетах.

– Лучше бы от вас услышать.

Джо Портмен прищурился, ленивый голос зазвучал резче:

– Вы действительно журналистка? Не из полиции?

– Упаси боже. А что?

Он откинулся на спинку дивана, глядя на свои руки, сложенные на колене.

– Одно время я был подозреваемым. Вместе с Дот.

– С вашей женой?

– С бывшей... Дороти. Копы бегали с пустыми руками, газеты без конца талдычили о сатанинских культах, ритуальных жертвоприношениях... Возникли подозрения, не связаны ли мы как-нибудь с этим гнусным lерьмом. Выяснилось, слава богу, что нет, иначе нам предъявили бы обвинение. Было бы еще хуже, если можно такое представить.

– Что же произошло с Тарой?

– Кратко могу повторить, – вздохнул Портмен. – Записывать не будете?

Какая глупая промашка! Джиа поспешно полезла в сумочку за портативным магнитофоном.

– Разрешите?

– Пожалуйста. Мы жили в бруклинском районе Кенсингтон, знаете?

– Нет. Я выросла не в Нью-Йорке.

– Звучит как бы шикарно, а на самом деле простой старый квартал для среднего класса, ничего особенного. Я служил в корпорации «Чейз» здесь, в центре. Дот работала секретарем школьного совета Двадцатого округа. Вполне прилично. В Кенсингтоне нам нравилось – рядом Проспект-парк, Гринвудское кладбище... Верьте не верьте, мы его очень любили. Необычайно красивое место. – Он снова перевел взгляд на собственные руки. – Может быть, если бы поселились в другом квартале, Тара осталась бы с нами.

– Почему?

– Когда дочке исполнилось восемь лет, мы повезли ее посмотреть лошадей в Кенсингтонских конюшнях у парадного плаца. Она один раз проехалась и мигом неудержимо влюбилась в верховую езду, поэтому мы записали ее на уроки. Тара была прирожденной наездницей, целый год занималась три раза в неделю, днем по вторникам и четвергам и утром по субботам. По четвергам немножечко дожидалась, пока Дот приедет за ней. Ей было строго-настрого велено оставаться в конюшнях, ни при каких обстоятельствах не выходить. Целый год так и было. А однажды в четверг Дот приехала – точно вовремя, обратите внимание, – Тары нет... – Голос прервался. – С тех пор мы ее больше не видели и ничего не слышали.

– Ни свидетелей, ни следов?

– Ни единого. Впрочем, стало известно, что дочь нас не слушалась. По словам служителей конюшен, по четвергам на несколько минут выбегала за большим пряником, которыми с тележек торгуют разносчики. Копы отыскали запомнившего ее лоточника.

Он рассказал, что Тара каждый четверг прибегала в костюме для верховой езды и в тот день ничего необычного не было. Купила пряник и пошла обратно к конюшне. Так и не дошла... – Джо Портмен ущипнул себя за ногу. – Если в она нас послушалась...

– Как она выглядела? – спросила Джиа. – Что любила, кроме лошадей?

– Хотите знать? – Он сорвался с дивана. – Пожалуйста. Сейчас сами увидите.

Поманил ее за собой к черному сундуку с медными накладками, пододвинул его ближе к окну, поднял крышку.

– Вот. Идите взгляните. Это все, что осталось от моей девочки.

Джиа наклонилась, взглянула, но ни до чего не дотронулась, словно боясь совершить насилие, святотатство. Увидев пачку фотографий, заставила себя взять, перебрать снимки Тары в разном возрасте. Красавица, даже в младенчестве. Остановилась на фотографии девочки верхом на крупной гнедой кобыле.

– Ронда, ее любимица, – пояснил Портмен, глядя через плечо.

Она разглядывала костюм: кофточка в красно-белую клетку, бриджи, сапоги... Точно так был одет призрак в Менелай-Мэнор.

– Она... часто носила этот костюм?

– В нем исчезла. В холода надевала спортивную куртку и кепку, вроде какой-нибудь англичанки, богатой наследницы. Без памяти любила эту лошадь. Верите ли, пироги ей пекла, большие, пышные, зернистые. Лошади нравилось... Необыкновенный ребенок!

Джиа взглянула в мужское задумчивое горестное лицо, удостоверившись, что отец не может быть виновен в пропаже дочери.

Одна из следующих фотографий запечатлела Тару рядом с подтянутым аккуратным красивым мужчиной лет тридцати. У обоих одинаковые голубые глаза и светлые волосы. Она с изумлением сообразила, кто это.

– Это действительно я в свое время... Потом меня стали пичкать лекарствами... – Джо шлепнул себя по животу. – Не найдется антидепрессанта, которого я не испробовал. В них куча углеводов. К тому же физическая нагрузка для меня сводится к беготне по квартире. – Он развел руками. – Дистанция небольшая, как видите.

– Вы работали в «Чейз»?

– Верно. Занимал не крупную, но солидную должность. Зарабатывал приличные деньги. Собирался получить степень магистра делового администрирования, да... не вышло.

На другом снимке вместе с Тарой позировала стройная привлекательная брюнетка.

– Дороти, – пояснил Портмен.

Мать...

– Она пережила исчезновение Тары тяжелее, чем я, если это возможно. Они были ближайшими подружками. Всегда все делали вместе. Дот так и не оправилась.

– Где она сейчас? – почти со страхом спросила Джиа.

– В лечебнице... на аппаратах и трубках.

– Ох, нет!

Портмен как бы переключился на автопилот, взгляд стал рассеянным, голос звучал механически.

– Автомобильная катастрофа. В девяносто третьем году, в пятую годовщину исчезновения Тары, она врезалась в опору моста на лонг-айлендском шоссе. Неизлечимая травма мозга. Поскольку ехала с большой скоростью, страховая компания настаивала на попытке самоубийства. Мы доказывали, что произошел несчастный случай. Сошлись где-то на середине, но компенсация близко даже не покрывает расходы.

– Как считаете, что это было?

– Что было – не знаю, что думаю – останется между нами с Дот. В любом случае я не мог полностью оплатить необходимое лечение и уход и не мог продать дом, потому что должен был думать о Джимми, которого с тех пор растил один.

– Это ваш сын?

– Вот его фотография.

На очередном снимке Тара стояла с темноволосым мальчишкой с щербатой улыбкой.

– Он выглядит младше...

– На два года. На этой фотографии ему пять.

– А сейчас он где?

– В исправительной колонии. Виски, крэк, героин – всего не перечесть. – Джо тряхнул головой. – Это наша вина, не его.

– Почему?

– Джимми было шесть с половиной, когда Тара пропала. Мы о нем совсем забыли. Только о ней и думали.

– Естественно... понятно.

– Для шестилетнего мальчика – нет. И для семилетнего. Потом восемь, девять, десять, и вся семейная жизнь заключается в бесконечном оплакивании сестры. А в одиннадцать он лишился матери. Наверняка слышал толки о самоубийстве. Для него это значило, что мать его бросила, тоска по умершей дочери пересилила любовь к живому сыну. Он по молодости не понял, что она, может быть, не замышляла покончить с собой, просто пережила худший день в своей жизни, и какой-то безумный импульс взял верх.

На горле у него запрыгал кадык, он опустил глаза. Джиа не знала, что сказать, кроме: «Ох ты бедняга, и несчастный мальчик...» Но это прозвучало бы снисходительно, поэтому она ждала в тяжелом молчании.

Наконец Джо Портмен шмыгнул носом и продолжал:

– Знаете, надежда в конце концов умирает. Когда минуло пять лет, а Тара не нашлась, нам пришлось признать... худшее. Может быть, если в я был с ней рядом в тот день, Дот пережила бы его и осталась бы с нами. Но жизнь показалась ей слишком черной – на час, на минуту, и этого оказалось достаточно. Теперь у Джимми нет матери, а отец по-прежнему не обращает на него внимания, обеспечивая все, что ей необходимо. – Портмен растер лицо. – Его впервые арестовали в тринадцать лет за торговлю марихуаной, дальше жизнь под откос покатилась.

У Джиа сильней сжалось сердце. Какие страдания выпали ему и его семье... Неудивительно, что он сидит на лекарствах.

– Потом пришлось с Дот развестись.

– Почему?

– Чтобы дом уберечь. Я тогда еще надеялся спасти Джимми. После развода она осталась без средств, ее поместили в благотворительную лечебницу, оплачивая лечение. По иронии судьбы, через два года необходимость в разводе отпала.