Текст книги "Орден меченосцев. Противостояние немецких рыцарей и русских князей в Ливонии"

Битва при Феллине

Вопреки ожиданиям, после марта 1217 года у ливонцев наступила пауза более чем на четыре месяца. Несмотря на просьбы эстонцев, русская военная помощь была задержана, потому что великий князь Новгородский Мстислав Мстиславич собирался вступить в бой против венгерского короля, а его преемник князь Смоленский Святослав Мстиславич прибыл в Новгород только 11 августа.

Остается выяснить, бездействовали ли тем временем немцы, надеясь на неподтвержденный мир Оденпа. Молчание Генриха Латвийского ничего не значит, поскольку его рассказ далеко не всегда полон. Вместе с тем поразительно, что уга-унский контингент больше не появляется на поле боя ни в одном из более поздних сражений, в отличие от других регионов. Вернул ли орден единолично Угаунию летом 1217 года? Не зная о реконкисте, Генрих с 1219 года причисляет регион к областям, управляемым германцами, и вскоре после этого она становится неоспоримым единственным владением братьев меченосцев.

Кажется, в 1217 году рыцарям ордена было дано время для особой активности, потому что оба епископа, Альберт и Теодорих, находились за пределами страны. Вместо этого прибыл аббат Бернхард цур Липпе с небольшой толпой паломников во главе с графом Альбертом фон Орламюнде. Граф Альберт был племянником датского короля, отдавшего ему в 1202 году Гольштейна. Нет оснований предполагать, что граф прибыл в Ливонию на призыв Бернхарда цур Липпе, поскольку он уже подготовил свой поход в 1216 году, когда в Ливонии находились епископы Альберт и Теодорих[93]93
  Уже 29 декабря 1215 г. Иннокентий III обещал верующим Дании за поход в Ливонию такую же индульгенцию, как и за поход в Святую землю. Поход короля Вальдемара в Ливонию готовился не позднее 1216 г., потому что Гонорию уже было известно об этом плане 25 января 1217 г. До 1216 г. датские войска (включая графа Альберта фон Гольштейна) все еще были связаны боевыми действиями против Оттона IV и его приверженцев на Нижней Эльбе, поэтому невозможно было думать об интервенции по ту сторону Балтийского моря.


[Закрыть]. Поскольку Бернхард, по-видимому, тайно желал своего собственного епископского престола в Леале, игнорируя притязания на него Теодориха, куда бы ни направлялась военная кампания с участием Альберта фон Орламюнде и ордена в конце 1217 года, нельзя исключать, что здесь тайно согласовывались интересы меченосцев, Бернхарда цур Липпе и Дании. Все это сводилось бы к некоему новому изданию планов ордена от 1213 года, в котором Бернхард также принимал участие в качестве помощника. Кампания графа Альберта против Эзеля, старой датской области интересов, запланированная на тот же 1217 год, делает эти тенденции еще более очевидными.

Между тем эстонцы все лето ждали обещания помощи от русских. В августе она наконец пришла. Как только с новым новгородским князем было организовано совместное наступление на Ливонию, эстонцы к концу месяца начали мобилизацию своего войска. Были задействованы все регионы, за исключением Эзеля и Угаунии. Активные островитяне не появлялись, потому что летом они действовали только флотом, а зимой высылали кавалерийские войска, как только замерзал Моонзундский пролив. Однако весьма вероятно, что запланированное эстонское наступление должно было сопровождаться наступлением на Двину.

Развертывание эстонской армии произошло южнее Навваста, вероятно, у деревни Лембита, который также принял на себя командование армией. Смелые авантюры прежних лет сделали эстонского народного героя как нельзя более подходящим для этой должности. Количество собравшихся обычно не могло превышать 5000 человек; если не были предприняты чрезвычайные усилия в связи с предстоящим решением, цифра Генриха в 6000 эстонцев, таким образом, несколько округлена в большую сторону. Эстонцы, несомненно, полностью осознавали важность предстоящей борьбы. Это была самая многочисленная эстонская армия, которая была собрана с момента появления ордена, и если на этот раз они возьмут верх над немцами и выбьют их из страны с помощью русских, то впоследствии от русского правления, как это часто бывало в прошлом, снова удастся отделаться. Пятнадцать дней эстонцы стояли лагерем южнее Навваста (Пала) и ждали русских войск. Новгородская армия осталась в стороне.

Однако в Риге известие о надвигающейся опасности вызвало ответные меры. Требовалась расторопность, если кто-то хотел не дать противникам объединиться и победить их поодиночке. Была создана элитная армия численностью около 3000 человек; очевидно, из-за нехватки времени и из-за русской угрозы Ливония не могла быть лишена всех своих войск. Среди ее выдающихся военачальников были граф Альберт фон Гольштейн, престарелый Бернхард цур Липпе, ливонский старейшина Каупо и, как представитель епископа, настоятель кафедрального собора Иоганн Рижский. Как обычно, военное руководство находилось в руках магистра Фольквина. Половина армии состояла из немцев, половина из ливов и латышей. Недолго думая, был предпринят марш для обнаружения эстонского контингента. Если бы план провалился, Ливонию ждали сильнейшие опустошения. Была уже середина сентября. Недалеко от границы Сакалы войско вновь расположилось лагерем и, как обычно, открыло поход военным советом и молитвой.

Высланные вперед быстрые разведывательные дозоры (wartleute) собрали сведения о силе противника в эстонских деревнях и доложили, что противник уже приближается. Вскоре после перехода границы магистр Фольквин разделил армию на три колонны, из которых более крупная немецкая колонна наступала в середине, ливонская – справа, а латышская – слева.

В результате быстрое развертывание в бою было возможно в любое время. В таком порядке войска, действуя осторожно, к вечеру 20 сентября достигли замка Феллин, возле которого разбили лагерь. Рано утром отслужили мессу, затем марш продолжился.

Из Феллина три пути вели к Наввасту, один через Аукси, средний через Пиллусфер (Пилиствере), Сургифер и Келлист, левый через Вастемуа. Так как эстонская армия должна была находиться у села Лембита, целесообразно было наступать по средней линии: через Пиллусфер, а разведчики могли исследовать и другие пути и информировать главные силы о передвижениях противника. Таким образом, можно было в любой момент повернуть влево или вправо и столкнуться с эстонцами, которые могли двигаться другим путем. Вскоре стало известно, что эстонцы начали продвигаться западным путем к Вастемуа. Христианская армия, которая, возможно, уже была севернее Пиллусфера, немедленно повернула, чтобы последовать за противником на запад. Но и эстонцы тоже хотели воевать, как показывает их нападение на ливов. Так, 21 сентября между двумя главными дорогами и между нынешними городами Вастемуа и Пилиствере, в районе того, что впоследствии стало часовней Святого Креста, произошло встречное сражение[94]94
  Из этого определения места и местности следует, что ливонцы могли выдвинуться к месту сражения только с востока, поскольку только там проходимые леса. Из этого положения проистекает путь подхода эстонцев и ливов, указанный выше.


[Закрыть]. Когда ливонцы подошли к опушке леса западнее Пиллусфера, основная часть эстонской армии уже выходила из леса им навстречу. Обе армии были разделены на три бойни. На правом эстонском крыле стояли сакальцы под личным руководством Лембита, эстонский центр был сильнее флангов, он формировался, как и левое крыло, из ополчений Вика, Ревеля, Харью, Вирланда и Йервена. К сожалению, более точных сообщений о распределении отдельных подразделений нет. Тем не менее можно предположить, что и у эстонцев средняя группировка составляла около половины всего войска и в глубину была больше, чем в ширину, а два фланга состояли из четырех группировок примерно по 1200–1500 человек в каждой[95]95
  Генрих Латвийский говорит о формировании самой многочисленной эстонской группировки в центре, это также был обычный боевой порядок ливонской стороны, не только на Феллине. Он различает три рядом стоящие группировки (turmae) по 20 человек глубиной, но средняя группировка еще на 20 человек глубже. Впереди они сходят на клин, в первой шеренге – двое, во второй – четверо, в третьей – восемь человек и т. д. Клин следует рассматривать просто как боевой порядок в период сближения, в случае столкновения он распадается на смешанный бой, в который вступают и рыцари, и пехотинцы.


[Закрыть]. По крайней мере, большая часть эстонцев сражалась верхом.

Аналогичное распределение сил – как показано – существовало на стороне Ливонии. Подразделение немецкого центра не очень очевидное. Либо клин формировался глубиной колонн, причем рыцари стояли впереди, в первой шеренге – двое, во второй – трое и так далее[96]96
  Такое расположение рекомендуется в военных уставах XIII в. Использование клина в битве рыцарей отчетливо засвидетельствовано в конце Средневековья в битве при Пилленройте, но исследования общего распространения этой формы атаки до сих пор расходятся во мнениях.


[Закрыть]. В этом случае за стоящим впереди рыцарским клином шли бы кнехты в средних по тяжести доспехах, а затем в глубине – пехота. Однако тамплиерский устав говорит о боевом порядке группировками, при котором кнехты, державшие копья для рыцарей, стояли перед группой рыцарей, каждый кнехт, естественно, со своим рыцарем, в то время как невооруженные слуги с лошадьми на марше строились в тылу. Такое построение группировками, на что указывает и деление на пилигримов, отдельные группы братьев-рыцарей по конвентам и епископам, каждая группа под своим знаменем[97]97
  У братьев ордена меченосцев было свое знамя, а также было большее знамя Девы Марии всего войска, которое несли пилигримы. Но даже во времена братьев меченосцев у каждого конвента был свой флаг, чего требовала природа дела, поскольку конвенту часто приходилось воевать отдельно, и знамя было необходимо как средство управления войсками.


[Закрыть], привело бы к смешанному строю рыцарей и пехоты с несколько меньшей глубиной и соответственно большей шириной спереди.

По рассказу Генриха было принято решение в пользу второго типа немецкого построения у Феллина, поскольку указано разделение на несколько последовательных немецких линий боевого порядка. Ливы и латыши, по-видимому, образовали четыре группировки, подобно противостоящим эстонцам, только эти ливонские фланговые группировки были меньше, чем эстонские, примерно 700–800 против 1200–1500 человек, что вытекает из разницы общей численности армий.

Несмотря на численное отставание, ливонцы были как минимум равны противнику по силе воздействия за счет рыцарского центра. Их боевой дух, возможно, поддерживала вера в чудотворный крест, который аббат Бернхард мог нести с собой в ту великую кампанию. На этот раз мы ничего не слышим об использовании арбалетчиков и лучников, которые обычно открывали бой. Во всем было явно слишком много импровизации, армии были уже слишком близко друг к другу. Неторопливым шагом, как это было принято в рыцарской тактике высокого Средневековья, смешанный боевой немецкий центр под командованием Фольквина двинулся вперед на эстонский центр и с первого же удара сломил его. Рыцари и пехотинцы обратили в бегство осколки великой эстонской колонны. Между тем между латышами и несколько превосходившими их сакальцами завязалась ожесточенная битва, которую обе стороны вели с большим мужеством. Но гибель эстонского центра, в конце концов, повлекла за собой победу и здесь. Столкнувшись с угрозами с фланга и тыла, сакальцы отказались от своего дела и бежали, а сам Лембит вместе со старейшинами Воттеле и Манивальде погиб, как и многие другие. На другом крыле все выглядело гораздо серьезнее. Ливы не выдержали града эстонских копий и, как только началось сражение, уклонились влево, свалились на наступавших там немцев и вместе с ними преследовали прорванный эстонский центр. Однако, прежде чем угрожать немцам во фланге, правая эстонская фаланга наткнулась на стоявшую позади линию немецкого боевого порядка, также была разбита и отказалась от борьбы. Бегство эстонцев теперь было общим. В лесах и болотах искала укрытия разбитая рать, за ней следовали ливонцы и рубили многочисленных противников. «Рифмованная хроника» общие потери эстонцев называет как 1400 человек, Генрих говорит о 1000 погибших в лесах эстонцев и о 2000 захваченных лошадях. Была потеряна почти треть армии, от дальнейшего уничтожения ее спасли леса. Естественно, потери с ливонской стороны были меньше, самой тяжелой утратой была смерть верного Каупо, который своей твердой верой в христианство всегда был самым наглядным примером внутренних успехов германской ливонской миссии. Битва при Феллине была первым крупным полевым сражением, в котором братья меченосцы сражались без осадных операций и набегов. В истории эстонского народа это означало окончательное прощание с языческой героической эпохой. С этого момента спор шел только о том, какая сила должна взять верх в окончательной христианизации – католическая или православная церковь.

Для ордена меченосцев встал вопрос, удастся ли ему достичь своей цели создания автономного государства христианского ордена под властью папы и императора.

Уже 22 сентября ливонцы начали пользоваться плодами своей победы. После того как добыча была собрана и распределена, войско без промедления двинулось к Наввасту, где ливы и латыши три дня грабили окрестности. Этот и второй поход на Ханель на Вике выявил последствия битвы при Феллине: Сакала, весь Вик и Нервен снова перешли под христианское правление. Таким образом, почти половина Эстонии была завоевана, и поражение при Оденпа снова было компенсировано еще до конца февраля 1218 года. Грабительский поход эзельцев на Метсеполе и Лоддигер ничего не мог изменить, потому что островитяне оставались движущей силой несломленного эстонского сопротивления.

Теперь мы должны снова обратить внимание на конфронтацию с русскими. Одной из важнейших целей операции Феллина было разделение эстонцев и русских, и этот план также увенчался полным успехом. Медлительность русской военной помощи способствовала успеху Ливонии, но это не означало, что Новгород бездействовал. Когда весной 1218 года (самое позднее в мае) граф Альберт Гольштейн уехал вместе с аббатом Бернхардом и паломниками, Рига уже давно была готова к нападению русских.

Две следующие кампании пришлись на лето и зиму 1218 года, но настолько логично следуют за победой Феллина и так мало влияют на политические усилия провинциальных епископов, оставшихся в Германии, что их все же необходимо рассматривать в связи с великой битвой.

Епископ Альберт в тот год также не прибыл в Ливонию и послал лишь небольшую группу паломников во главе с вендским князем Генрихом Борвином[98]98
  Замещал Альберта настоятель собора Хальберштадта Бурхард фон Шладен.


[Закрыть], так что основное бремя, как и в 1217 году, предстояло нести ордену меченосцев, но одновременно у него были свободнее руки.

После 15 августа ливонская армия двинулась на север, чтобы атаковать Ревель и Харью, последние непокоренные части материковой Эстонии, за исключением Вирланда. Дошли только до Феллина. Высланные дальше разведывательные группы перехватили в Эзеле и Сакале русских посланников, которые должны были набрать из этих районов вспомогательные контингенты.

Массовая русская армия – Генрих оценивает ее в 16 000 человек – уже перешла границу Угаунии. В течение двух лет этот огромный контингент был стянут со всех концов России. К битве при Феллине он на год опоздал, но Ливонии грозила серьезная опасность. Магистр Фольквин немедленно начал обратный марш, на следующий день повернул на восток и поспешил в Пуйде (Пуидисе) навстречу русским. Нескончаемой колонне русских войск потребовался целый день, чтобы перейти Эмбах, но их рассредоточенный маршевый порядок предоставил магистру желанную возможность вступить с ними в бой, хотя ливонская армия определенно насчитывала менее 3000 человек. Одних только германских рыцарей было 200 человек, что, конечно, не включает кнехтов, оруженосцев и лучников, их число во много раз больше. Русская разведка работала плохо, поэтому ливонцам удалось привести свою армию в боевой порядок: немцы, как обычно, в центре, латышская и ливонская пехота на флангах, и внезапно обрушиться на вражеский авангард. Русские бросили три знамени, в том числе и великого князя Новгородского. Преследование беглецов остановилось лишь у небольшой речки – вероятно, Эмель, за которой укрепились новгородский князь Всеволод Мстиславич и псковский князь Владимир. Перед выстроившимися русскими массами ливонско-латышские войска струсили, обратились в бегство, и к ним присоединилось около половины немцев, но остальным удалось перейти реку вброд в тактике, казавшейся вполне дисциплинированной для индивидуального рыцарского боя по защите реки. Небольшой отряд русских был пропущен и уничтожен в контратаке. Обход теснины был отражен вассалом епископа Теодорихом и его войсками. Затянувшийся бой продолжался до вечера, вызывая изумление бежавших местных войск, уверовавших в чудо. Ближе к закату русские отошли в лагерь, а немцы смогли беспрепятственно отступить, с пением пошли обратно своей дорогой.

Битва на Эмеле не помешала русским массам растечься по Ливонии в течение следующих нескольких дней, но позволила выиграть время и доказала эффективность ливонского ведения войны при умелом использовании местности. Совершенно необычный для рыцарского войска упорядоченный характер тактических движений позволяет предположить, что существенную роль сыграло ядро ордена, более светского рыцарства дисциплинированное положениями своего устава[99]99
  Рыцарский бой – это бой один на один, даже боевой порядок служит лишь для приведения к противнику сомкнутых масс и сразу же растворяется при ударе. Однако рыцарские ордена также стремились к более дисциплинированной сплоченности в бою. Множественные, относительно закрытые тактические атаки и отступления немецких рыцарей на Эмеле очень убедительно свидетельствуют о том, что они были в первую очередь братьями по мечу.


[Закрыть]¹.

Целью атаки русских должно было стать взятие хотя бы одного замка, только тогда можно было ожидать основательного эффекта. Массовая армия двинулась через три дня после сражения на Эмеле. От Имеры через Ореллен (Уреле) до Брасле русские сжигали церкви, деревни и посевы на полях[100]100
  Больше всего пострадал епископский район.


[Закрыть]. Русский отряд под командованием сына Владимира Ярослава на день окружил Венден, но затем соединился с основной армией через Гаую. Русские разведчики продвинулись до Инзема (Иммекюля) и там вступили в контакт с разведчиками ливонской вспомогательной армии, прибывшей тем временем в Торейду из Риги. Перед этой армией русские уклонились за Гаую и попытались взять охраняемый малочисленным гарнизоном замок Венден на Ореховой горе, но потерпели неудачу, потому что вмешались арбалетчики из нового монастырского замка ордена[101]101
  Магистру нового каменного замка Бертольду (Пертуеву) впервые пришлось отбивать атаку.


[Закрыть]. Обескураженная тяжелыми потерями, новгородская армия на второй день осады начала окончательный отход через Трикатен. Также на более длительную кампанию, вероятно, не хватило припасов. Несмотря на значительный материальный ущерб, Ливония не пострадала ни в одном критическом месте. Характер формирования и снабжения подобных крупных русских армий был таков, что атака не могла быть повторена немедленно. Посланцы из Пскова уже прибыли и вели переговоры о мирном соглашении. Латышские рейдеры нанесли ответный удар на территории Руси.

Правда, после окончания сезона осенней распутицы, вероятно в январе, лихой литовский марш прогремел по Земгале и замершему проливу между Курляндией и Эзелем, наводя своим опустошением ужас на остров, Вик, Нервен, Нурмегунде и Сакалу, а также прошел по латышской и ливской области до Ремина. Но орденские силы Ашерадена нанесли стремительному войску сокрушительный удар южнее Ленневардена после того, как преодолели более 700 км и отбили у него его добычу[102]102
  Несомненно, это было самым смелым предприятием армии во времена братьев меченосцев, но результат показывает, что у таких далекоидущих целей было слишком мало шансов на успех.


[Закрыть].

Магистр Фольквин воспользовался обретенной свободой действий и предпринял новый удар на север. После необходимого восстановления страны, примерно 20 февраля, в Салисе был собран контингент. При сильном морозе и ледяном северном ветре, приведшем к сильным обморожениям у многих участников шествия, западная часть ревельского района с Лайтцем (Ладисе) и Кульной (Кулдале) была опустошена со стороны Вика. Обратный марш вел по льду моря. Особенно изнурительными тяготы этого рейда, запечатлевшиеся в памяти участвовавшего летописца как expeditio frigida (холодный военный поход), должны были быть для рыцарей в тяжелой броне и кнехтов. Битва при Феллине и последующая оборона от русских, в которой Фольквин и орден имели явное лидерство в стране, укрепили мощь Ливонии до такой степени, что в 1219 году можно было ожидать мира. После угрозы Оденпа двумя годами ранее ситуация наконец изменилась. Впервые удалось выйти к Финскому заливу, неизбежным было наступление на Нарву, русские пока были устранены. Все эти успехи были достигнуты при относительно небольшой поддержке паломников. Только вопрос о церковной и государственной организации завоеванного еще ждал ответа. На своей доле в Эстонии братья меченосцы, безусловно, предпочли бы епископа, назначенного Лундом. Надеялись ли они на аббата Бернхарда цур Липпе, который весной 1218 года вместе с графом Альбертом фон Гольштейном примчался в Любек? Похоже, что, кроме Бернхарда, у ордена за последние два года не было собственных посланников в Германии или Дании. В противном случае вряд ли их удивила неожиданность весны 1219 года. С началом весеннего судоходства поднялся занавес, открыв братьям меченосцам произошедшую на Западе за последние два года смену власти.

Высадка короля Вальдемара

Традиционные датские усилия по обращению Эстонии в христианство никогда полностью не прекращались в течение тех десятилетий, когда христианское государство возникло на Двине в восточной части Балтийского моря. Несмотря на то что морская экспедиция 1206 года против Эзеля потерпела неудачу, король Вальдемар предпринял хорошо подготовленный военный поход в Пруссию в 1210 году. Хотя в последующие годы начиная с 1211 года ему приходилось защищать свои завоевания к северу от Эльбы от нападений северогерманских князей и потому он был не в состоянии проводить активную восточную политику, как минимум, датская церковь сохранила свою связь с Ливонией, особенно в 1213 году, когда она пыталась задействовать орден меченосцев в Южной Эстонии. Даже во время войны, которую Вальдемару II пришлось с 1214 года вести против своего врага, претендовавшего на Бременскую архиепископию, Вальдемара фон Шлезвига, и его союзников, главным образом Вельфов, с 1215 года готовились новые планы относительно Ливонии. Как только владычество Дании на Северной Эльбе в 1217 году стало казаться прочным, граф Альберт Гольштейн бросился на Двину в свой крестовый поход. В том же году Вальдемар Бременский также попал в плен к своим противникам. Едва король Вальдемар Победитель передохнул на Эльбе, как тут же вернулся к своим планам относительно Эстонии. Ему, должно быть, казалось, что надо поспешить, поскольку датчане, несомненно, были хорошо осведомлены о ходе миссионерской войны в Эстонии. Примерно в это же время, весной 1218 года, граф Альберт вернулся в Гольштейн и смог сообщить своему королевскому дяде и сюзерену, что ливонское владычество начало распространяться до берегов Финского залива и проникло в давнишнюю датскую сферу влияния.

Король Вальдемар сразу же включился в балтийскую политику. Вероятно, по наущению графа Гольштейна епископы Альберт Рижский и Теодорих Эстонский вместе с аббатом Бернхардом из Дюнамюнде предстали 24 июня 1218 года на блестящем сейме в Шлезвиге перед королем и магнатами Датского королевства. Генрих Латвийский называет единственной причиной их прихода мольбу о помощи от короля, который должен был вмешаться в пользу ливонцев ввиду эстонско-русских связей. Однако сам по себе этот мотив не является удовлетворительным. Епископы, должно быть, знали от Бернхарда, насколько военная ситуация в Ливонии стабилизировалась после великой битвы. Даже если бы ливонцы желали королевской армии, повода для откровенной мольбы не было. Вместе с тем последовавшие за этим споры показывают, что король преследовал собственные цели и наверняка желал, чтобы епископ Альберт посетил его. Прямых документов о ходе и результатах переговоров в Шлезвиге нет. Только из того, что последовало за этим, можно сделать вывод о том, какое значение должен был иметь рейхстаг для Ливонии.

Не вызывает сомнений то, что между концепцией короля и рижского епископа не было единства. Альберт ни в коем случае не хотел отказываться от своих эстонских приобретений, а король с древних времен считал всю Эстонию сферой датского влияния. Вальдемар, вероятно, мог сослаться на общее обещание, которое епископ дал в 1199 году в самом начале своих предприятий. В нем говорилось, что он не собирался идти в Эстонию и что он уважает интересы Дании там. Однако за это время условия изменились. Действия меченосцев побудили Альберта использовать большие ресурсы в эстонской войне, из которой, как показало будущее, он вывел недвусмысленные претензии на доли в завоеванных территориях. Мы не знаем, был ли король уже в союзе со своим сторонником, архиепископом Герхардом I Бременским, в 1217 году, когда он начал заметно затруднять рижанам вербовку крестоносцев в районе Бремена. Не вызывает сомнений то, что Вальдемар угрожал тем же уже в следующем, 1219 году. Таким образом, он, возможно, проявил всю свою власть в Шлезвиге и играл блокировкой Любека для движения паломников, как это произошло позже. Но даже если бы такого резкого напряжения еще не возникло, епископу, бесспорно, пришлось уступить монаршей воле. По крайней мере, он вынужден был согласиться с двусмысленной формулировкой, по которой вся Эстония должна принадлежать королю, поскольку он может завоевать ее собственной армией. В этом смысле Вальдемар позволил немедленно вступить в силу папской привилегии от 9 октября, которая обещала, что Вальдемару будет позволено присоединить земли, которые он сможет отвоевать у язычников за счет своих средств и усилий, к своему королевству и его церквям. Епископ Альберт впоследствии никогда не оспаривал свою уступку, так что в самом общем виде «дар Эстонии королю Дании», безусловно, содержал долю правды[103]103
  В 1226 г. орден предъявил иск епископу о возмещении ущерба из-за самовольного без его отказа дарения Эстонии королю Вальдемару.


[Закрыть]. Тем не менее Альберт уже был полон решимости претендовать на как можно большую часть Эстонии; это также вытекает из его последующего поведения.

Король добился в Шлезвиге второго успеха. Ему удалось привлечь на свою сторону епископа Теодориха. Остается только догадываться, что подвигло основателя братьев меча на этот шаг. Теодорих никогда не мог по-настоящему насладиться своим епископством. Дважды, в 1212 и 1216 годах, он тщетно пытался закрепиться в своей епархии. В первый раз он поссорился со своим орденом и потерял Сакалу. Во второй раз все надежды разрушило русское вторжение в Оденпа.

В 1217 году, как и в 1213 году, Теодориху приходилось зарабатывать на жизнь в качестве беспокойно странствующего викарного епископа, на этот раз в Льежской епархии. Теперь он надеялся, что власть короля наконец навсегда приведет его в собственный приход.

Теодорих также знал времена расцвета нордической миссии. Никогда нельзя с уверенностью сказать, хотел ли он также работать для датско-ливонского баланса в служении общему христианскому делу, оставаясь с Вальдемаром. В любом случае эти события оставались скрытыми от ордена меченосцев до весны 1219 года, как и контрподготовки епископа Альберта.

Целью Альберта уже было архиепископство, которое он готовился приобрести, учредив новую епархию в Ливонии. Удаление Теодориха из сферы его влияния, должно быть, причинило ему еще большую боль. После дня Шлезвига он переманил на свое место аббата Бернхарда, создав для него епархию Селонии. В то же время Бернхард был отстранен от участия в ордене. Тогда же Альберт заручился благосклонностью епископа Отто фон Утрехта, сына Бернхарда, и непреднамеренно подготовил почву для нового успеха, потому что, когда в конце лета 1219 года умер союзник короля Вальдемара Герхард I Бременский, не только раздражающее давление на ливонское паломничество ушло, но с Герхардом II архиепископское место занял другой сын Бернхарда цур Липпе, что имело эффект против короля и для Альберта. В это время архиепископ Магдебургский также пытался получить влияние в Восточной Балтии. Однако намерения Магдебурга в отношении пустошей за Ливонией не совсем прозрачны.

Планы архиепископии были обозначены уже в 1217 году и завершились в 1221 году, как кажется, без сколько-нибудь ощутимого успеха[104]104
  Неясно, какие страны имелись в виду «вокруг Ливонии». Епископ Альберт, кажется, не обращался с просьбой, поскольку архиепископ Магдебургский также должен был править всеми архиепископами и епископами в этих странах. Против конкуренции с Данией говорит также дата 1217 г.


[Закрыть]. Тем не менее до весны 1219 года епископ Риги также выиграл у герцога Альбрехта I Саксонского крестовый поход. Этот Асканий был маршалом Германской империи и был тесно связан с семьей Гогенштауфенов после смерти Оттона IV. Поскольку он воевал на стороне немцев в Ливонии, а затем предъявил претензии на Северную Эльбу, можно предположить, что епископ Альберт задумал его как своего рода противовес экспедиции Вальдемара.

Итогом всех этих приготовлений стали два крупных военных похода в Ливонию, начавшиеся весной 1219 года. На юге флот паломников епископа Альберта направился в Ригу. На севере примерно в начале июня высадился король Вальдемар с армией, состоящей из датчан, германцев и славян, где также присутствовали архиепископ Андреас Лундский, епископы Эстонии, Шлезвига и Роскилле и князь Вислав Рюгенский, которые разбили лагерь на месте эстонского городища Линданиса (Ревеля).

Войска короля Вальдемара, безусловно, были самой важной объединенной силой на ливонской земле в момент их высадки. Даже если утверждение в «Риенских анналах» о том, что королевский флот насчитывал 1500 драккаров, принадлежит к области басен, сухопутная армия тем не менее имела в своем распоряжении несколько тысяч человек. Согласно подсчету налога лейданг, Вальдемар, безусловно, мог содержать добрых 5000 человек плюс помощников-вассалов, таких как князь Рюгенский.

Но вряд ли король лишил всю Данию своих сил, и ход операции показывает, что эстонской мобилизации Харью и Ревеля – максимум с небольшими подкреплениями – оказалось достаточно, чтобы временно поставить королевские силы в критическое положение. Эти эстонцы едва ли могли выставить более 1000 человек, а с огромными усилиями – возможно, 2000 человек. Согласно этому, численность королевской экспедиционной армии следует исчислять не менее чем в 1000, самое большее в 3000 бойцов. Во всяком случае, для такой силы было достаточно 100 кораблей, флота, безусловно, уникального в то время в восточнобалтийских водах. Особое впечатление от этой армады осталось даже тогда, когда, что весьма вероятно, любекские когги приняли участие и вызвали сокращение числа кораблей из-за своего большого трюма[105]105
  Генрих Латвийский упоминает четыре когга у Ревеля, присланные в помощь датскому гарнизону.


[Закрыть].

Следует кратко упомянуть об успехах высадки, потому что они также оказали долговременное влияние на дальнейшую судьбу ордена меченосцев. Король приказал снести эстонское городище и построить новый каменный замок. Деревенские старейшины притворялись мирными и крестились, тем временем тихо собирая войско. Через три дня, вечером 15 июня 1219 года, эстонский отряд Харью и Ревеля неожиданно ворвался в датский лагерь в пяти точках и обратил христиан в бегство, но венденский князь Вислав, стоявший в боковой долине, спас дело короля фланговой атакой, остановил и снова увлек вперед бегущих и, наконец, одержал блестящую победу[106]106
  Генрих Латвийский определенно переоценивает потери эстонцев в 1000 человек убитыми, поскольку вся эстонская армия вряд ли была намного больше.


[Закрыть]. Но с датской стороны была и крупная потеря. Войдя в лагерь, эстонцы, разыскивая короля, наткнулись в шатре на епископа Эстонского. Здесь Теодорих получил смертельную рану.

Так закончилась полная лишений жизнь бывшего миссионера из Торейды, основавшего орден меченосцев. Его третья попытка занять должность в своей епархии также не увенчалась успехом. Позднейшее предание сообщало, что в момент опасности епископ в королевском шатре возложил на себя пурпур Вальдемара, чтобы спасти правителя ценой собственной жизни.

Смерть Теодориха подняла вопрос о том, кто был уполномочен взять на себя духовное руководство эстонской церковью, Лунд или Рига. Оба могли отстаивать формальные права, и, как это часто бывает, решения должны были приниматься средствами власти. Датчане назначили капеллана Теодориха Весселина «епископом Ревеля». В этом выражался тот факт, что они сами не были вполне уверены в своих претензиях на всю Эстонию. Епископ Альберт, однако, поспешно отправил гонцов к своему брату Герману в Бремен через Пруссию по суше, не контролируемую Данией, назначив его новым епископом Леаля и предложив рукоположить его в Магдебурге, что он и сделал. В Риге также было объявлено, что претензии на всю Эстонию не поддерживают.

Король Вальдемар начал возвращение домой до сентября 1525 года. Сильный датский гарнизон в течение года подавлял сопротивление эстонцев из Ревеля, пока они не крестились.

Все это создало новую ситуацию для братьев меченосцев. Внезапно они оказались зажатыми между соперничающими силами, королем Вальдемаром и епископом Альбертом. В момент, когда каждый смотрел только на собственные интересы, было неизбежно, что орден будет действовать в соответствии со своими интересами.