Текст книги "Орден меченосцев. Противостояние немецких рыцарей и русских князей в Ливонии"

Когда летом 1209 года Фольквин вступил в должность, его ждала политическая и дипломатическая задача, а именно упоминавшийся вначале спор с рижским епископом.

Между Торейдой и Йервеном: первая схватка за Эстонию (1209–1212)

Неизвестно, магистр Фольквин или епископ Альберт первым решил вынести спорные внутренние вопросы Ливонии на рассмотрение Римской курии. Благодаря наделению леном князя Герцике в присутствии Фольквина Альберт получил юридический титул, который обеспечил ему главенствующее положение в Латгалии и даже предоставил ему право на Аутинэ, что было так важно для ордена. Так что инициатива поездки в Рим, должно быть, исходила от братьев меченосцев. В конце концов, решающим является только то, что обе стороны приготовились обратиться к папе Иннокентию.

Еще до того, как это произошло, после окончания перемирия магистр Бертольд из Вендена ближе к концу 1209 года возобновил войну против юго-востока яростной грабительской экспедицией в Угаунию. В его войска снова входили латыши из Аутинэ и старейшина латышей из Сотекле, Руссин, с которым у Бертольда теперь была личная дружба, укрепившаяся благодаря многим совместным предприятиям.

Действие ордена сразу же вызвало негодование у торейдских ливов и их сеньора-епископа. Ливов не волновал дальнейший конфликт с их эстонскими единоплеменниками, но епископу оставалось несколько месяцев до отъезда, лишавшего страну паломников и восстанавливающего преимущество ордена. Кто мог предвидеть, что может произойти в 1210 году? В 1208 году в краткой прелюдии к битве эстонцы показали себя храбрыми противниками, к которым нужно было относиться очень серьезно. Поэтому казалось целесообразным перед отъездом все исправить и лишить орден какой-либо поддержки со стороны епископских войск. Без промедления Альберт снова отправил своего священника Алебранда в Уга-унию и заключил мир для своей страны к западу от Койвы (Гауи), включая латышей Имеры. К этому времени он уже заключил союз с Псковом, который укрепился браком брата Альберта, Теодориха Буксгевдена, с дочерью князя Владимира Мстиславича. В связи с этим Новгород и Псков около 1 марта напали на Угаунию и в восьмидневной осаде заставили данников Оденпа подчиниться, но, не претендуя на постоянные земельные приобретения, Альберт мог надеяться доставить неприятности ордену. Около 18 апреля 1210 года он поднялся на борт паломнического флота – очевидно, вместе с магистром Фольквином – и отправился в путь через Готланд в Рим. Позже выяснилось, что он вел дипломатические и военные приготовления к этой поездке, чтобы опередить орден и в Эстонии.

По состоянию на июль новостей о поведении ордена не поступало. О том, что магистр Бертольд не оробел, свидетельствует рассказ об очередном армейском походе в привычную Угаунию, который он совершил до 13 июля. Военная цель, которую, видимо, преследовали братья меченосцы, заключалась в достижении ощутимых успехов в этом регионе, ибо он снова и снова ощущал на себе воздействие силы ордена. Возможно, Бертольд и Венно согласились на перемирие 1208 года, только чтобы сорвать участие в 1209 году епископа с его паломниками в ожидаемой эстонской прибыли. С 1205 года сложилась ситуация, при которой епископ Альберт приводил в Ливонию большое войско паломников каждые два года. Промежуточные годы были для корабля епископской власти подошвой волны, которую орден мог эксплуатировать. Однако на этот раз надежды братьев меченосцев не оправдались. Альберт верно предвидел, что для борьбы против могучей Эстонии сил одного ордена недостаточно. Кроме того, в результате еще одной опасности Ливония едва не оказалась на краю гибели.

Среди ливов еще существовала активная партия языческой реакции, ненавидевшая и христианство, и немцев. Она надеялась на коалицию всех противников Риги, имевшую наилучшие шансы на успех ввиду наличествующей рассеянности немецких сил. Рига была всего лишь небольшим городком с населением не более 1000 человек, слабо укрепленным и защищенным. Силы, стоявшие там, состояли всего из немногих горожан, слуг епископа, небольшой толпы паломников из прошлогодней армии и небольших частей орденских войск, которые еще не сильно увеличились. Лучшие отряды меченосцев с их ливонско-латышскими вспомогательными силами в июле находились в Угаунии.

Посланники недовольной группы ливов из епископства на Адии вступили в перспективные переговоры с куршами, чей флот только что в политически неразумном акте, совершенном против воли Альберта, перед Висбю атаковали возвращающиеся крестоносцы. С другой стороны, репутация ливов среди русских и земгалов была скверной. Курши решили воспользоваться моментом, когда два когга с оставшимися паломниками были готовы покинуть Дюнамюнде, и тем самым оборона Риги была еще больше ослаблена. 13 июля куршская армия превосходящими силами напала на город. В продолжавшемся целый день бою удар с трудом удалось отбить, во что ценный вклад внес отряд ордена. Курши понесли большие потери и заключили мир, но город Рига, важнейший из восьми немецких плацдармов в стране, едва не оказался захвачен. Обороняться на стене пришлось даже женщинам и священнослужителям. Почти одновременная литовская атака на Кокенгаузен провалилась.

Как ни велика была опасность, она также имела свои преимущества для дела церкви. Она привела немцев в чувство и объединила их силы. Сразу после куршской осады между орденом и представителями епископа начались переговоры о совместных действиях, несмотря на указание Альберта.

Мы знаем только результат. После оборонительного успеха Риги Бертольд из Вендена при поддержке епископских войск двинулся обратно в Угаунию, внезапным нападением завоевал Оденпа и во второй раз сжег замок.

После сосредоточения ливонских сил эстонская война вступила в новый этап. Похоже, ордену пришлось пойти на уступки епископским за их помощь. В противном случае непонятно распространение войны на прибрежные территории реки Вик в Северной Эстонии, которые в предыдущие боевые действия сами по себе существенно не вмешивались. Поскольку орден хотел завоевать для себя Угаунию, даже Сакалу, он, вероятно, обещал епископским компенсацию в Вике, которую он позже демонстративно признал. С этим расширением поля битвы в то время, когда ни Угауния, ни Сакала не были фактически побеждены, для ливонцев возникло новое бремя. Его существенно не смягчал союз епископа Альберта с русским Псковом, теперь он даже приносил пользу ордену.

Потому что теперь от апатии очнулись все ранее незадействованные эстонские территории. Руководящая эстонская прослойка «старейшин» понимала, что здесь разгорелась борьба, затронувшая всю страну и неразрывно связанная альтернативными религиозными и политическими вопросами. В более ранних переговорах принятие крещения уже было предложено угаунцам. Весь опыт свидетельствовал, что это означало если не потерю личной свободы, то подчинение главенству Рижской церкви, утрату традиционных языческих обычаев и племенной независимости от внешнего мира. Эта взаимозависимость была неизбежна для обеих сторон и поэтому придавала борьбе, разразившейся теперь в полном ожесточении, поистине трагический характер. После всего своего опыта церковно-германская сторона считала, что прочный мир может быть достигнут только в случае ликвидации язычества. Ливонские события научили нас тому, что долгосрочный успех может быть достигнут только благодаря постоянной власти западных рыцарей в стране. Понятно, однако, что эстонцы должны были отвергнуть отказ от своей племенной независимости как неразумный, с другой стороны, на значительное увеличение числа добровольных обращений в христианство надеяться не приходилось. Люди жили в Эстонии с уверенностью, что они, как и русские до них, теперь смогут дать отпор немцам решительным сопротивлением. Результатом стал клятвенный военный союз между слабо связанными государственными узами эстонскими областями. Племенные пружины войны за веру и свободу ожесточили методы борьбы до свирепости, превзошедшей даже жестокость традиционных правил ведения восточнобалтийской войны.

Эстонцы с юга пошли в контрнаступление, вторглись в страну, окружили Венден и осаждали замок в течение четырех дней. Авангард спешащей на помощь ливонской армии, преследовавший груженных добычей эстонцев из-за вводящих в заблуждение донесений разведчиков, попал в засаду превосходящих эстонских сил на Имере. Несмотря на отважный бой под предводительством монаха Арнольда, вновь возглавившего атаку, небольшая группа потерпела поражение, среди погибших был и лив Бертольд, сын знаменитого Каупо. Из четырнадцати пленных эстонцы одних сожгли, другим перед смертью вколотили в спины окровавленные кресты, жуткую имитацию красного паломнического креста.

Немцы уже заранее решили прикрыть свои тылы, заключив мир с еще неприятельским Полоцком. Если орден знал, как использовать силы епископа для своих собственных военных целей, теперь он также добился дипломатического успеха. Вместо раненного в Вендене вассала епископа Рудольфа из Иерихо в Полоцк отправился монах Арнольд и добился уже упомянутого опосредованного мира, который первоначально обещал князю Владимиру его ливскую дань, но подтвердил немецкое правление на Двине. Свободная торговля на Двине была вновь открыта для купцов, что открыло Риге путь к процветанию как торгового города. В то же время это укрепило союз интересов между немецкими международными торговцами и меченосцами.

Теперь немецко-ливонское наступление на север могло беспрепятственно развиваться. Как только приблизилось Рождество и наступили морозы, из Риги раздался всеобщий военный призыв. На помощь ливонцам пришел очень большой русский отряд из Пскова. Вдоль моря армия двинулась в Зонтагану совершенно внезапно. Как о тактической особенности этой экспедиции сообщается о том, что быстрые конные войска вывели из войны эстонских разведчиков, одновременно с ними достигнув непредупрежденных деревень. Результаты были разрушительными: только три замка были захвачены и сожжены, а трофеи огромны. Через несколько дней ливонцы беспрепятственно вернулись на свою территорию. Ответная атака викских эстонцев на ливонский район Метсеполе также нанесла потери ливонской стороне, но не смогла помешать важнейшей части разработанного орденом общего германского плана, а именно нанести решающий удар по центру Сакалы, главному замку Феллин. Еще до прихода Альберта весной братья меченосцы хотели сломить ослабленную вторгающимися ударами волю жителей Южной Эстонии к сопротивлению и обеспечить соблюдение первого договора о подчинении.

До 25 марта 1211 года ливонская армия наступала на Сакалу и со всех сторон окружила Феллин. Легкие отряды ливов и латышей бродили по окрестностям, чтобы снабжать осаждающую армию припасами. Первая атака на хорошо защищенные ворота замка закончилась для немцев потерями, несколько рыцарей пало, доспехи были захвачены эстонцами. Гарнизон замка отклонил предложение о сдаче при условии крещения. Приметой ветхозаветной суровости этих событий является то, что латышский старейшина Руссин на глазах у осажденных зарубил пленных эстонцев, освобождение которых было обещано в случае капитуляции. Под насмешки эстонцев началась очередная осадная атака. Град стрел лучников прижал эстонских защитников к валу и нанес потери, ливы и латыши нанесли бревен и заполнили ров снизу доверху, а сверху надвинули осадную башню[85]85
  Это оружие, также называемое в «Рифмованной хронике» «êbenhôe», представляет собой осадное орудие, завезенное в Ливонию крестоносцами.


[Закрыть]. Латыши взошли на нее с балистариями, многих на валу перебили стрелами или копьями и многих ранили. Великий бой длился пять дней. Эстонцы пытались поджечь первый ряд бревен, двинув из замка в санях большой огонь, но ливы и латыши погасили его, засыпав льдом и снегом, стрелы и камни защитников также стоили жизни многим осаждающим, в том числе испытанному в боях брату Арнольду. Тем временем немцы собрали небольшую осадную машину. Днем и ночью они метали камни, проламывая укрепления, в замке они перебили бесчисленное множество людей и скота, так как эстонцы, никогда не видавшие ничего подобного, не укрепили своих жилищ против таких ударов. Сверх бревен, сложенных костром, ливы и латыши навалили сухих бревен вплоть до забора из досок. Наконец, на пятый день епископский вассал Эйлард из Долэн взобрался наверх, а вслед за ним тевтоны в доспехах. Доски они разобрали, но внутри оказалось другое укрепление, которого они разломать не могли. Осажденные сбежались наверх, стали бросать камни и бревна и отразили немцев, но они, сойдя вниз, подложили огонь и подожгли замок. Эстонцы стали разбирать и растаскивать горящие доски и бревна укреплений, а когда пожар кончился, на другой день все восстановили и вновь укрепились, готовые к обороне. Тем не менее борьба обессилила защитников, большинство выживших были ранены и страдали от нехватки воды. На шестой день Феллин капитулировал при условии крещения, что также означало признание ливонского сюзеренитета. В то время как старейшины предоставляли заложников, священники окропляли людей и здания святой водой и обучали эстонцев христианской доктрине; крещение из-за предшествующего кровопролития было отложено на будущее. Затем армия вышла из Сакалы.

Вся эта процедура и осада Феллина стали образцом дальнейшего характера войны для Эстонии. К побежденным относятся мягко, как и в Ливонии, они сохраняют свою свободу, свой социальный статус, свою наследственную собственность. Под защитой оружия начинается настоящая безмолвная духовная деятельность христианских миссионеров, воспитательная работа, которая потребовала труда поколений.

Однако первое завоевание Феллина не принесло того оглушительного успеха, на который орден надеялся до прибытия епископа. Посланные в Эстонию около 3 апреля переговорщики, которые должны были предложить более общий мир и в то же время исследовать планы противника, сообщили о подготовке эстонского контрнаступления. Бертольду из Вендена и его семье было мало пользы от того, что они снова предприняли армейский поход, на этот раз в пограничный район Сакала. Инициатива теперь перешла к превосходящему эстонскому контингенту, который начал крупное наступление на Ливонию.

Последовавшие за этим боевые действия выявили общий эстонский план, по существу сходный с предшествовавшим ему ливонским планом. Цепочка изнурительных рейдов должна подготовить главный удар по ключевой оборонительной точке, центральному замку.

Командование эстонской армии назначило своим отдельным региональным контингентам разные районы боевых действий. Впервые среди эстонских старейшин появляется человек, сыгравший важную роль в заключительных сражениях этого периода войны, а впоследствии также грозный противник ордена, как и вообще ливонцев, Лембита из Леолэ. Эстонцам нужно было спешить, потому что теперь немецкая армия паломников могла прибывать по морю в Двину каждый день. Еще в апреле или начале мая[86]86
  Дата определяется 3 апреля и последующим прибытием Альберта, который уже примерно в мае выдает документ для уезжающих купцов.


[Закрыть] шесть отрядов эстонской армии вторглись в епископство к западу от Гауи и в латгальское пограничье. Две последовательные группы из Сакалы опустошили страну от озера Буртнек к югу от Папендорфа. Три армии из Вика точно так же, следуя одна за другой, разграбили Метсеполе и приход Лоддигер (Ледегор). Флотилия военных кораблей Эзеля врезалась в Аа и разрушила поселение вокруг Куббеселе, резиденции Каупо недалеко от Торейды. Общая численность этих армий, составлявшая около 3000 человек, давала лишь предчувствие того, что должно было произойти.

Эстонскому предприятию было выгодно, чтобы маленькую немецкую силу в Риге парализовал страх предательства. Генрих Латвийский лишь намекнул и не назвал подозреваемых. Это оставляет пространство для любых догадок, были ли это немцы, ливы или латыши. Однако после первой части их нападений для эстонцев стало фатальным прибытие в Ригу епископа Альберта с епископами Исо Верденским, Бернхардом Падерборнским и Филиппом Ратцебургским, активным цистерцианцем Бернхардом цур Липпе и очень важной группой паломников. Магистр Фольквин также был на борту этого флота. Перед этой епископской армией орден отступил в ранг второй ливонской силы; его руководящая роль на данном отрезке эстонской войны закончилась.

Снова в Ливонии бушевала сакальская толпа, которая сожгла церковь на Брасле и опустошила приход. Даже небольшая контратака ливов на Южную Сакалу, в результате которой были сожжены два приграничных замка, предвещала новый поворотный момент. Тем не менее план войны в Эстонии остался неизменным. Основные силы состояли из контингента Эзеля, Ревеля и Вика (Поморья), а также районов, граничащих с Виком. Кажется, к ним присоединились только отборные отряды из Южной и Восточной Эстонии. В целом силы можно оценить как минимум в 3000–4000 человек. Генрих Латвийский туманно говорит о «многих тысячах всадников и нескольких тысячах, прибывших на кораблях». Взаимодействие эстонской сухопутной и морской силы было превосходным, перед замком Торейды двигалась армия кавалерии и пехоты и окружала их с целью либо уничтожить ливов, либо заставить их вместе идти на Ригу.

До прибытия немецких паломников это предприятие могло стать очень опасным. Но теперь в его исходе вряд ли можно было сомневаться. В то время как немецко-ливонский гарнизон деревянного замка вел перестрелку с противником и незащищенные эстонцы несли потери, отряд ордена из Сегеволда, находившийся в поле зрения по другую сторону Гауи, доложил о передвижениях противника в Ригу. Эстонские рейдерские отряды все еще грабили местность, чтобы прокормить осаждающих, когда епископ Альберт в Риге призвал к кампании по оказанию помощи. Христианская кавалерия и пехота форсировали Гаую и ночным маршем подошли очень близко к осаждающим. Здесь армия, численность которой, вероятно, была несколько больше, чем у эстонцев, разделилась. Всадникам был назначен путь направо, а пехота наступала налево по большому пути севернее Куббеселе в направлении Венкуля. Разделение на две группы армий, по-видимому, предназначалось для более быстрого развертывания битвы, и из Зегевольда им также сообщили, что эстонцы тоже сформировали два основных района обороны перед замком.

Лагерь эстонцев, как следует из рассказа Генриха, располагался в поле к западу от замка Торейда, между ним и Форелевым ручьем, прикрывавшим его с запада. Между лагерем и ручьем, на некотором расстоянии от русла ручья, эстонцы устроили полевой окоп. Можно предположить, что он предназначался для защиты от неожиданностей. Флот эзельцев стоял на берегу реки Гауя напротив замка Торейда.

Когда наступило утро, христианская армия была готова к атаке на высотах над Форелевым ручьем и перед их глазами стоял эстонский лагерь за долиной. Под грохот барабанов, резкий звук дудок и боевые крики ливонцы двинулись вниз по склону и перешли Форелевый ручей. Они закрепились на противоположном берегу и сплотились, когда удивленные противники взялись за оружие, перепрыгнули через заборы и объединились для контратаки. Войска сошлись между лагерем и течением реки. Град копий эстонцев был отражен ливонцами, после чего началась рукопашная. Атака пехоты открыла путь рыцарям через дно долины, теперь они атаковали доблестно сражавшихся эстонцев одним ударом и сломили их сплоченность с первой попытки. Дорога и поле вскоре были покрыты убитыми и ранеными эстонцами, вылазка гарнизона Торейды нанесла удар в тыл бегущим и завершила уничтожение. Немногим эстонцам из этого отряда удалось спастись. Некоторые бежали вниз по замковой горе другой дорогой к Гауе и, понеся большие потери, соединились со второй, еще непобежденной группой, занявшей позицию на холме между Торейдой и рекой Гауя. Когда эстонцев преследовали, они продолжали отбиваться, некоторые рыцари были ранены, а брат меченосец Эверхард убит. Рыцари и арбалетчики двинулись на последнюю эстонскую позицию, а пехота начала захватывать добычу. Борьбу против позиции на холме надо представить так, что рыцари не давали противнику уйти, а стрелы арбалетчиков врезались в безоружную толпу эстонцев и наносили тяжелые потери[87]87
  Ситуация – атака рыцарей и арбалетчиков на неприятеля, засевшего на холме, – не допускает иного истолкования, потому что эзелийцы успели капитулировать всем корпусом. Это было бы невозможно во время стычки с уже продвигающимися вперед рыцарями. Этой массированной лобовой атаки также удалось избежать благодаря положению эстонцев высоко на холме.


[Закрыть].

В бедственном положении эстонцы сложили оружие под условием крещения, но под прикрытием этой хитрости ночью бежали на лодках и пытались добраться до моря. Однако арбалетчики на обоих берегах препятствовали маневру. Наконец старый военачальник Генриха Льва Бернхард цур Липпе построил укрепленный мост через реку ниже Торейды, с которого спускавшиеся военные корабли сдерживали таким шквалом копий и дротиков, что на следующую ночь эзельцы бросили корабли и продолжили бег по суше. Цифра в 300 пиратских кораблей, о которых Генрих сообщает как о добыче, преувеличена по крайней мере в три раза, поскольку большой пиратский корабль имел экипаж из 30 человек, меньшие вряд ли мыслимы с менее чем десятью моряками, а контингент эзельцев мог насчитывать немногим более 1000 человек. С другой стороны, подробности о почти 2000 погибших эстонцах и стольких же захваченных лошадях вызывают доверие.

Битва при Торейде была крупной оборонительной победой ливонцев. Они еще раз доказали явное тактическое превосходство рыцарских войск над крестьянской армией в открытом поле и отбросили эстонцев к обороне в последний год боев на этом этапе войны. В то же время битва означала победу и рижского епископа. Орден, безусловно, сыграл в ней достойную роль, но теперь он снова стал второй силой в ливонском раскладе. Вскоре это должно стать очевидным и на политическом уровне.

20 октября 1210 года, после предварительных переговоров, папа Иннокентий III огласил в двух документах в Латеране свое третейское решение по взаимным претензиям епископа Рижского Альберта и магистра Фольквина. Папское решение давало ордену право на треть всех завоеваний Ливонии и Латгалии (имелась в виду Ливония и Латгалия без Восточной Латгалии). В этой стране меченосцы оставались в зависимости от епископа, что по форме напоминало вассалитет, но не создавало вполне действительных феодальных отношений, ибо орден не был обязан епископу какой-либо светской повинностью, кроме национальной обороны.

Национальная оборона также явно подразумевалась только против язычников. Кроме того, правящий магистр (не провинциальные магистры и отдельные лица, братья) был обязан приносить обет послушания епископу. Тем самым папа решил важный вопрос в пользу ордена. Содержание этого обета послушания не объяснялось; оставалось открытым, имелись в виду только чисто духовные вопросы или также вопросы светского и внешнеполитического характера. Орден должен был платить только четверть десятины епископу в виде церковных сборов, но лишь с крестьян страны, все другие повинности, такие как примитиен, облационен и кафедратикум, были сняты[88]88
  Примитиен (первые плоды урожая) и облационен (пожертвования на церковную службу) – здесь, очевидно, подразумеваются повинности, на которые епископ обычно имеет право по церковному закону, например четверть десятины, а кафедратикум – сбор с отправленным судьей, первоначально символизировавший признание епископского сюзеренитета; первые плоды урожая, пожертвования на церковную службу и сбор с отправленным судьей были либо очень скромными пожертвованиями, либо их сумма оставлялась на усмотрение жертвователей. Своим указом папа ослабил, насколько это было возможно, даже узы церковной зависимости ордена от епископа.


[Закрыть]. В своей области братья меченосцы имели все мирские права, а также право патронажа с предложением назначаемых клириков, которых епископ должен был без промедлений утвердить. Кроме того, папский вердикт также устанавливает четко определенные ограничения на требования епископа на содержание во время его духовных визитов в земли ордена. Важно отметить, что папа приказал епископу не мешать братьям меченосцам в будущих приобретениях за пределами Ливонии и Латгалии, там орден должен прийти к соглашению об урегулировании с провинциальными епископами или следовать решениям апостольского престола. Таким образом, Рижская епархия была ограничена Ливонией и Леттией (Ливонией и Латгалией без Восточной Латгалии) в размере 1210 года. Все желающие должны иметь возможность быть похороненными на кладбищах братьев меченосцев при условии уплаты положенных взносов в приходскую церковь усопшего. Это было важное положение, поскольку оно могло увеличить доход ордена от средств его последователей. Тамплиеры и госпитальеры также расширили сферу своего влияния с помощью этого положения и начали повсеместно урезать права белого ордена.

Примечательно, что копия для епископа также содержит указание, что братья меченосцы должны жить по тамплиерскому уставу, но ясно показывать ношением другого знака на своих одеяниях, что они не подчиняются ордену тамплиеров. Это положение, по существу, требуется в арбитражном акте только в том случае, если одна из двух сторон была в нем заинтересована. По положению дел это мог быть только епископ.

Есть свидетельства того, что братья меченосцы носили отличительные знаки своего ордена до 1210 года. Следовательно, можно предположить, что епископ Альберт или Иннокентий хотел предотвратить любую мыслимую связь между братьями меченосцами и тамплиерами. Причина очевидна: Ливонскому ордену ни в коем случае нельзя просто позволять претендовать на гораздо более далекоидущие привилегии тамплиеров. Столкновение, которое Иннокентий имел с тамплиерами в 1208 году, возможно, подсказало ему не позволять ордену меченосцев стать слишком могущественным.

Арбитраж имел неоспоримые преимущества. Он внес порядок в клубок противоречивых притязаний епископа и ордена. Между ними установились правоотношения, подтвержденные папством, которые, по существу, сохранились. Однако, как и всякий компромисс, он тоже вызвал смесь удовлетворения и разочарования у всех участников.

Орден, несомненно, достиг многих, но не всех своих целей. В его распоряжении теперь также был юридический документ, обосновывающий его права в районе Двины, у него были развязаны руки для эстонской политики, была перспектива позже приобрести независимое владение за пределами Рижской епархии. Но меченосцам также пришлось смириться с тем, что Латгалия, которую они первыми приобщили к вере, вошла в состав Рижской епархии. Полное правовое отделение от епископа, которое орден, безусловно, предпочел бы, достигнуто не было, и, возможно, Фольквин не предложил его папе на данной стадии развития. Позже этому не суждено было произойти. Так что в 1210 году орден был еще в цепях. Это были трагические цепи, связавшие его с волей епископа Альберта и в то же время даровавшие ордену внутреннюю автономию, свободный выбор магистра, собственную юрисдикцию и суверенитет. Это половинчатое решение должно было спровоцировать дальнейшие конфликты с епископом Альбертом. То, что папа Иннокентий хотел сознательно способствовать разделению властей, было результатом предыдущего процесса отделения Рижской церкви от Бременского епископства и питаемого Иннокентием III недоверия к Альберту, не лишенного, впрочем, оснований, ибо временами тот склонялся к Штауфену.

Отдача Альберту четверти десятины точно не доставила братьям меченосцам удовольствия. Они пытались от нее как можно скорее избавиться. Тем не менее орден добился неоспоримого прогресса. Прежде всего, расширение его территории должно было вскоре усилить его постоянную армию.

Епископу Альберту пришлось еще хуже. Зависимость ордена теперь давалась папской властью только через обет послушания магистра, сомнительность которого в политической практике в Ливонии знали все. Рижская епархия была ограничена, а ее полномочия урезаны, епископа мало утешало то, что была пресечена возможность ордена искать поддержку у могущественных тамплиеров. Альберт счел решение папы неправильным и вскоре доказал это, попытавшись его обойти и даже действовать ему наперекор.

Он прекрасно понимал, что вся борьба за власть с орденом теперь будет разыгрываться на эстонской земле. Если орден создаст здесь для себя независимую территорию, то он в конечном счете станет господствующим и в Рижской епархии. Епископ уже был полон решимости в меру своих возможностей этому противодействовать. Его целью была новая епархия Эстонии, которая должна будет сковать братьев меченосцев государственными цепями еще и здесь. Для этого он получил от Иннокентия доверенность на назначение новых епископов в языческой земле, которую предстояло завоевать в будущем.

С этим пергаментом он путешествовал по Северной Германии с декабря, завербовал трех епископов, необходимых для создания новой епархии, и собрал ту большую армию паломников, которые после их прибытия в Ливонию решили исход битвы при Торейде.

Альберту не составило труда подобрать подходящего человека для вновь задуманной Эстонской епархии. Он выбрал основателя ордена Теодориха из Торейды, что должно было особенно сильно ударить по ордену. Это мероприятие епископ заранее подготовил. Необходимо было получить одобрение цистерцианского ордена и найти нового аббата для Дюнамюнде. Цистерцианцы выбрали Бернхарда цур Липпе, который подготовился к этой задаче в Мариенфельде. Возможно, сыграло свою роль заступничество Альберта, во всяком случае, этот почти семидесятилетний монах тоже должен чувствовать себя обязанным рижскому епископу за окончательное исполнение своего давнего желания.

После битвы при Торейде братья меченосцы внезапно оказались в проигрыше как в военном, так и в политическом плане, несмотря на папский фавор. Сразу же после своего прибытия весной 1211 года Альберт также завоевал расположение немецких международных торговцев раннего Ганзейского союза благодаря обширным торговым привилегиям. Сразу после этого четыре присутствовавших князя церкви рукоположили Теодориха в епископа Эстонского.

Орден немедленно попытался парировать удар, направив до осени в Рим посланника, который должен был добиться от папы учреждения особого епископства для территорий, завоеванных орденом. Однако 25 января 1212 года папа Иннокентий отклонил эту просьбу. Одновременная атака на ссыльного императора Оттона IV, чья власть в то время еще не была сломлена, принесла лишь имперское подтверждение владения территорией ордена, но при условии соблюдения всех соглашений с епископами Риги и Эстонии.

Тем временем епископ Альберт мог быть доволен своими успехами в Ливонии. Все прошло, как хотелось. Епископ Теодорих немедленно вступил в спор с орденом, потому что потребовал от Феллина заложников, которых орден привез из своей зимней кампании. Братья были не в настроении так легко отказываться от плодов своих жертв, переговоры явно затягивались; сначала орден должен был настаивать на передаче ему обещанной папой трети на Двине. Таким образом, около мая 1211 года Ливония впервые была разделена, что было провозглашено четырьмя епископами – Рижским, Падерборнским, Верденским и Ратцебургским. Ордену в придачу к его прежним владениям досталась вся замковая территория Ашерадена, а также треть Латвии (Леттия, значит, опять Западная Латгалия), княжество Кокенгаузен, замковый район Гольм с третью замка, треть рыбной плотины на острове Дален и обещанная в соответствии с договором замена двум построенным им и потерянным деревням в районе замка Ремин. За треть розданного в лен острова Дален Альберт обещал компенсацию, за феодальные владения ниже этого острова – город Рига молчаливо включался без упоминания – снова было обещание на будущее.