Текст книги "Орден меченосцев. Противостояние немецких рыцарей и русских князей в Ливонии"

В других своих семи письмах и документах для Теодориха с 30 октября по 2 ноября 1213 года Иннокентий не указывал никаких фиксированных разграничений земельных долей в Эстонии. Помимо рекомендательных писем к епископам Мюнстера, Падерборна и Вердена и к верующим в Саксонии, было лишь подтверждение хиротонии эстонского епископа, который также был выведен из-под всякой архиепископской верховной власти и поставлен в подчинение непосредственно Риму. Прелаты Нижней Саксонии не должны отказывать ему в помощниках по его должности. Четыре месяца спустя, около 20 февраля 1214 года, посланник епископа Альберта – или даже сам епископ – пребывает в курии, чтобы также получить временное освобождение Рижской епархии от власти Бременской митрополии. При этой возможности он не преминул отомстить ордену, насколько это было возможно, за его дипломатические успехи в октябре. Однако единственная жалоба Альберта заключалась в том, что «орден сильно давил на новообращенных и не позволял хоронить жителей его страны где-либо, кроме церквей ордена». Это была отмена погребальной привилегии, предоставленной ордену четырьмя годами ранее.

И на этот раз не может не сложиться впечатление, что Иннокентий хотел способствовать раздроблению господства в Ливонии и взять бразды правления последующей интервенцией в свои руки.

Не без большой иронии судьбы все эти конфликтующие посольства, монахи и епископы из Риги и Эстонии отправились в Ригу весной 1214 года на одном и том же флоте[91]91
  Это следует из того факта, что Теодорих покидает Ливонию уже в 1215 г. Посланникам ордена тоже приходилось торопиться с мандатами 1213 г., чтобы отстаивать свои права в Риге, наконец, судоходство Ливонии обычно осуществляется только весной и осенью.


[Закрыть]. К сожалению, нам ничего не известно об их поведении в этой поездке.

В итоге вся дипломатическая война принесла мало ощутимых результатов. Орден и епископы столкнулись друг с другом, каждый настаивая на своем праве, и снова объединились перед лицом общей опасности от язычников извне. Изменился только территориальный статус, в 1214 году он сдвинулся еще дальше. Во-первых, меченосцы настаивали на выполнении своих поддержанных папой требований о владениях в Риге. Частично они прошли, ибо двенадцать лет спустя у них есть попечительские доли в городских храмах. Из этого видно, что Бернхард цур Липпе активно работал в их пользу.

Весной Альберт немедленно вернулся в Германию. После его отъезда местоблюститель Филипп Ратцебургский добился выдающихся успехов. К нему пришли старейшины северной трети Головы с просьбой принять их под покровительство Рижской церкви. Они хотели дать обычный процент по две лошади за переход из своей греческой веры в латинскую. Ранее Толова была союзной ордену областью. Как епископу удалось захватить северную треть, в которой располагались важные замки Беверин, Трикатен и, возможно, Сотекле, остается неясным, как и то, почему другие две трети страны одновременно перешли под власть ордена. Таким образом, орден потерял ключ к региону Сакала, но получил пограничные переходы в Угаунию на юге Головы и, видимо, одновременно в Адселе. Таким образом, вся ливонская государственная система получала неуклонный прирост новой внутренней военной силы и источника дохода, но вместе с тем вновь стали очевидны исходные позиции для надвигающейся войны.

Страна восстановилась за три года по обе стороны языческой границы. Доход позволил и ордену, и епископу построить новый каменный форт. Летом 1214 года Филипп построил крепость Фределанд недалеко от ливского замка Торейда, а орден в то же время или немного раньше построил новый каменный замок Венден на ключевой стратегической позиции, который вместе со старым Венденским замком на Ореховой горе образовали большой двойной комплекс[92]92
  Новый монастырский замок впервые упоминается в 1218 г. как уже существующий. В 1259 г. бывший брат меченосец Иоганн из Магдебурга утверждает, что он прожил в Вендене пять лет, прежде чем был заложен фундамент нового замка. Таким образом, начало строительства приходится на 1212 г. Название замка русскими Пертуев, в отличие от старого Венденского замка, указывает на то, что он был построен при магистре Бертольде (ум. в феврале 1217 г.). Военные 1215и 1216 гг. для строительства можно исключить как маловероятные. Согласно этому, замок был построен в 1213 или 1214 г. Северное крыло сегодняшнего замка с элементами романского стиля еще можно отнести ко времени Фольквина.


[Закрыть]. Обе крупные базы могли служить опорой в предстоящих боях. Вооруженные силы ордена, насчитывающие теперь максимум около 400 немецких рыцарей, кнехтов и арбалетчиков и примерно 1300 ливов и латышей, не считая местного контингента, были сосредоточены в четырех больших монастырских замках и нескольких меньших базах.

Войско епископа Альберта, не считая паломников, число которых колебалось от 500 до 1000 в год, можно оценить немногим более чем в 500 рыцарей и кнехтов и около 1600 ливов и латышей из ополчения. Благодаря паломникам и наемным войскам обоих государей (финансируемых из резервов или средств крестоносцев) общее количество немцев в хорошие времена могло достигать 3000 человек, как утверждает Генрих Латвийский. Но это включает и контингент торгового города Риги, который теперь потихоньку набрал силу и с 1211 года удвоился. Немецкая система укреплений имела свою цитадель в Риге, где и располагались основные силы постоянной армии. Отсюда две линии замков выдвигались по долинам рек, где также пролегали важнейшие военные и торговые пути. Замки Долей, Гольм, Икскюль, Ашераден и Кокенгаузен следовали друг за другом на Двине. На Гауе это был Зегевольд, напротив Фределанд и на крайнем севере Венден. Вокруг этого каменного оплота группировались знаменитые деревянные городища ливов и латышей, названия которых упоминались ранее.

Эстонцы также знали, что война снова разгорится. Флот эзельцев восполнил потери своих кораблей и экипажей. Раны южноэстонских угодий вряд ли еще полностью зажили. Замки были снова укреплены, готовилось новое оружие. Общий эстонский контингент, вероятно, снова может составлять примерно 6000–7000 человек.

Не сразу можно было ожидать, что другие державы вмешаются в предстоящую борьбу. Лунд и Дания в планах ордена не участвовали. Но уже вырисовывалась опасность сотрудничества между литовцами и русскими из Новгорода и Пскова. Антинемецкие настроения в Пскове не уменьшались с 1212 года. Изгнанный князь Владимир, тесть брата епископа Альберта, некоторое время пробыл в Ливонии, но уже летом 1213 года переселился в Россию, недовольный разногласиями с немцами по поводу управления его владениями. Представления русских о наместничестве сильно отличались от германских, дань с населения взималась в произвольных размерах в зависимости от нужд князя. Следующей зимой Владимир вернулся в Ливонию, но повторились те же доводы, так что после весны 1214 года князь снова покинул страну, произнеся угрозу.

Это произошло примерно в то время, когда Толова перешел с греческого на латинский Символ веры, что должно было возбудить враждебность к немцам и среди русского духовенства. К этому добавлялись давние претензии новгородцев на Эстонию, в которой они несколько раз временно правили. По всем этим причинам начиная с лета 1214 года едва ли кто в Ливонии мог сомневаться в том, что русские вмешаются.

Еще летом 1213 года тесть Всеволода Герцикского, литовский князь Даугеруте, заключил союз с Новгородом, но на обратном пути был перехвачен магистром Бертольдом и заключен в тюрьму в Вендене, где он после посещения друзей из Литвы покончил жизнь самоубийством. Наверняка все было важно для того, чтобы избежать войны на три фронта против скоординированных противников. Этой цели служили упомянутые ранее одновременные оборонительные бои против Литвы и Герцике.

В начале 1215 года, когда истек срок мира с эстонцами, на юге была выиграна военная передышка, а русских вооружений еще не было видно. Таким образом, у ливонцев был период полной свободы действий на севере. Их не оставляли без дела. Ни эстонцы, ни ливонцы не просили о продлении мира. Поэтому епископ Филипп созвал военный совет, на котором было решено снова атаковать. Единство между епископской партией и орденской партией после стольких судебных баталий поразительно, но какое соглашение было достигнуто, мы не знаем.

У устья Гауи была собрана большая армия, которая, по рассказу Генриха, насчитывала 3000 немцев и столько же ливов и латышей. Реальная сила будет чуть меньше. Два больших удара были произведены друг за другом. Один опустошил Вик, другой – Северную Сакалу, где замок Лембита, Леоле, был осажден и принужден сдаться огнем без помощи осадных машин. Смелый Лембит и его соратники приняли крещение, должны были предоставить заложников и прийти в Ригу. Схема двух атак показывает, что первоначальной целью был Леоле, где должен был базироваться Теодорих, в то время как операция против Сакалы служила пожеланиям ордена. Полного разделения сфер интересов еще не существовало, потому что епископские и орденские священники совершали крещение в Леоле вместе.

Эти две кампании могли отсрочить или спровоцировать следующую крупномасштабную эстонскую атаку. Это была прелюдия, когда примерно 19 апреля небольшой отряд эзельского флота в устье Гауи перехватил направлявшегося из Торейды в Ригу цистерцианского проповедника Фридриха из Альтцелле и жестоко замучил его до смерти. Затем, как только на Двине растаял лед и эзельский флот получил полную свободу передвижения, последовало генеральное наступление.

Общий план предусматривал, что эзельцы должны одновременно достичь устья Двины и Риги, а армия викских ливов – Метсеполе и сакаланско-уганская армия – Аутинэ. Фактически главная операция выпала на долю флота, в то время как две другие армии должны были лишь способствовать раздроблению ливонских сил. Судя по всему, североэстонские районы Вирланд и Ревель-Харью значительного контингента не предоставили. Так что сил с самого начала не хватило. В конце апреля или начале мая к устью Двины подошла армада эзельцев на гребных судах, парусниках и ряде деревянных струг. Пока небольшая эскадра продвигалась к Риге, производила всевозможные маневры и после высадки кратковременного десанта была окончательно разгромлена, экипажи главного флота под прикрытием отвлекающего движения засыпали камнями деревянные палаты и старые корабли и топили их в устье реки, чтобы остановить движение паломников. Хотя, конечно, затор не выдержал натиска двинских наводнений и позднейших морских штормов, весь процесс впечатляет, поскольку он иллюстрирует находчивость и усилия, до которых дошли эстонцы в отчаянной борьбе за языческую племенную свободу. Немедленная контратака рижан на воде и на суше в сочетании с двумя только что прибывшими кораблями с пилигримами перед Дюнамюнде разбила флот эзельцев на части. Вторжение видземских ливов в Метсеполе осталось ударом мимо цели, потому что население было предупреждено. Южные эсты, грабившие в излучине Гауи, добились, возможно, большего, чем все остальные, но лишь подогрели жажду мести латышей, когда, чтобы выбить деньги, «посадили латышского старейшину Талибальда Беверинского на огонь и жарили, как рыбу, пока он не испустил дух».

Теперь буря разразилась над Угаунией. Девятью армиями, которые постоянно следовали друг за другом, так что ливонское войско всегда действовало в сельской местности Эстонии, Бертольд Венденский и войска ордена, латышей и епископа подвергли сильно пострадавший регион невыносимому испытанию. Все замки были сожжены при первом нападении. Особенно жестоко за погибшего отца мстили сыновья Талибада. Летом, примерно в июне, сопротивление угаунийцев было сломлено, они покорились и пообещали принять крещение. Под впечатлением этого поражения сакальцы тоже сложили оружие. Летом епископские и орденские священники вместе двинулись на север и крестили подданных до линии Навваст – Эмбах.

Епископ Теодорих не мог дожидаться окончания этой борьбы. Уже в июне он вместе с епископом Филиппом вышел на борту одного из девяти паломнических кораблей, направившись на Великий Латеранский собор. Однако подчинение и крещение, видимо, не происходят до середины лета или начала осени. Даже теперь не было договорного раздела страны.

Новая ливонская армия на рубеже 1215–1216 годов напала на еще не разрушенный Вик, за девятидневную осаду разрушила замок Зонтагана и также привела к крещению этой части области. Во второй кампании в первый раз был поражен Эзель. Продолжись все с той же целеустремленностью, вскоре можно было предвидеть падение еще языческой Северной Эстонии. Эстонцы это поняли. Их просьба о помощи достигла князя Владимира Полоцкого. Но его армия, которая была подготовлена к весне 1216 года, так и не была отправлена в поход, потому что князь в споре о преемнике вынудил Полоцкое княжество выйти из восточнобалтийской силовой игры на ближайшие несколько лет.

Между тем в ноябре 1215 года епископы Риги и Эстонии пребывали в курии и добились исполнения трех важных желаний на великом Четвертом Латеранском соборе, что также укрепило их позиции по отношению к ордену. Оба оставались свободными от власти какой-либо метрополии, Ливония была теперь официально объявлена землей Пресвятой Богородицы, и паломничества для борьбы с язычниками по-прежнему разрешались. В частности, последняя милость, дарованная папой, несмотря на его опасения за Святую землю, была для Альберта ценным инструментом, позволяющим умерить желания ордена, поскольку войска пилигримов по-прежнему находились в единоличном распоряжении епископа, что на время их присутствия давало силам Альберта примерно двойное численное превосходство над армией ордена. Поэтому претензии на доли в завоеванных братьями меченосцами землях можно было предъявить в любое время. Альберту повезло меньше, когда в январе или марте 1216 года на обратном пути он говорил с победоносным королем Штауфеном в Агенау. Пока у Фридриха II были для него только утешения.

Когда в мае или июне 1216 года оба епископа вернулись в Ливонию, казалось, что активным эстонским противником на поле боя был только Эзель. После отражения усиленной коггами с епископскими орденскими экипажами новой блокады устья Двины островитяне со своим флотом вошли в Салис и опустошили землю вокруг озера Буртнек. Это мало помогло языческому делу. Ливонцы уже двигались к разделу всей Эстонии на сферы интересов, которые, вероятно, в зависимости от расклада сил сулили ордену только третью часть. Магистр Фольквин уже с новой силой нападал на Харью и опустошал сельскую местность от Лоала до границы Ревеле. Впервые ливонское знамя Марии появилось в непосредственной близости от Финского залива. Но в этот момент ситуация коренным образом изменилась и временно положила конец победоносному шествию латинских христиан. Приход русских заявил о себе.

Натиск с Востока

Вмешательство в борьбу эстонцев Великого княжества Новгородского имело болезненные последствия для ордена меченосцев. Если новая опасность поначалу вынуждала его идти на большие уступки своим епископским партнерам, то потом стало еще хуже, потому что все успехи долгих восьми лет были вновь потеряны. В военном отношении русское нападение поставило перед немцами и их ливонско-латышскими вспомогательными силами задачу борьбы с массовыми армиями, во много раз превышающими ливонский контингент. Российско-эстонская коалиция могла бы, если судить по численности, дать противнику подавляющее преимущество. На помощь ливонцам здесь пришли прежде всего технические трудности, которые возникали, в особенности для русских, из-за обширности местности и редкости заселения. Армия могла снабжаться либо из атакуемого района, либо из привезенного обоза. Оба вида снабжения были обычным явлением в войне на востоке Балтийского моря. Однако нельзя было до предела увеличить протяженность цепочки снабжения, не парализовав передвижения боевых частей.

С другой стороны, редкие поселения не позволяли большому количеству войск прокормиться за счет подвергшейся нападению страны в течение более чем нескольких недель, особенно если население было предупреждено и бежало в замки и лесные укрытия со скотом и запасами. Эти законы уже управляли движениями относительно небольших контингентов, которые мы видели до сих пор. Кампания длилась в среднем две-три недели. Если цель нападения не была достигнута и осажденный замок взять не удавалось, сражение приходилось прекращать. Для русских массовых армий такие ограничения должны были дать о себе знать еще отчетливее. Тем не менее они задействовались в составе более 10 000 человек. Это организационное достижение, выдающееся по тем временам. Кроме того, в случае более крупных контингентов расстояния для сбора и выдвижения русских войск в район боевых действий были несоразмерно велики. Это объясняет, почему в последующие семь лет Ливонию посетили только три такие большие армии. Однако в конечном счете судьба Ливонии зависела от ее замков, в которых можно было спрятать припасы, скот и имущество. Если русским не удастся взять замки, ливонская оборона, в конечном счете, останется победоносной. В этом заключалась перспектива победы немцев, ливов и латышей.

Поначалу русская интервенция очень помогла эстонцам. Однако уже было ясно, что это может означать только признание русского владычества над Эстонией вместо немецкого; нужно было выбирать между Восточной церковью и Западной церковью. Эстония как самостоятельная держава и была ликвидирована с 1216 года, окончательно этот факт предстояло доказать в ходе 1217 года.

Русская интервенция была открыта посольством из Пскова к угаунцам. Псков продолжил русский поход 1210 года и потребовал исполнения данного в то время обещания процентов и дани. Когда эта просьба осталась безрезультатной и вместо этого угаунцы обратились за помощью в Ригу, Владимир Мстиславич из Пскова выдвинулся со своей армией и сжег местность вокруг Оденпа. Ведший там дела немецкий купец Исфрид вынужден был в спешке бежать, потеряв свой товар, и принес донесение в Ригу.

Ливонцам пришлось защищать землю, которую они крестили. Оборонительные меры привели к внутреннему единству. В последующих переговорах с епископами Альбертом и Теодорихом ордену пришлось довольствоваться долей в одну треть христианизированных территорий Эстонии, что соответствовало усилиям каждого партнера. Вторая треть должна была достаться епископу Теодориху, а третья – епископу Альберту. Однако пока делились не области, а только доходы от них.

Отряд ордена и вассалов епископа бросился на помощь угаунцам и вместе с ними максимально укрепил замковую гору Оденпа. Состояния войны между немцами и русскими еще не было, но с немецкой стороны было сделано все, что могло привести к этому. Когда русские послы из Пскова прибыли в Толову, чтобы забрать свою обычную дань, немцы спокойно это позволили. Только когда русские подожгли латышские замки, магистр Бертольд понял, что война неизбежна. Он немедленно приказал схватить русских послов и посадить их в тюрьму в Вендене. Но он немедленно их отпустил при вмешательстве великого князя Новгородского. А 6 января угаунцы, идущие из Оденпа с немецкими вспомогательными войсками, вторглись на территорию Новгородского княжества. Этим немцы также объявили войну.

Таким образом, началась битва на два фронта на севере и востоке. В Риге было решено вести наступление до тех пор, пока не будет атакована русская армия. Войско, собранное после 6 января, прошло через Сакалу к Йервену и, шесть дней грабя их районы вокруг деревни Кареда, заставило Нервен подчиниться, взяв заложников и обещание крещения. Вместо десятины в качестве налога была установлена умеренная дань. Отряд быстрой кавалерии также вторгся в приграничный район соседнего Вирланда. Завоевание материковой части Эстонии было делом нескольких экспедиций и, несомненно, было бы достигнуто в течение года, но теперь Новгород переломил ситуацию.

Сразу после 8 февраля Новгород и Псков объединили свои силы. Посланники в эстонских районах призвали к участию в походе. Целью снова был Оденпа. Огромная осаждающая армия собралась перед сильно укрепленным замком. Кроме русских из Пскова и Новгорода, здесь были вспомогательные войска из других княжеств Киевской империи и эстонские отряды из вновь отпадавших от Риги районов Эзель, Харью и Сакала. Говорят, что общая численность составляла почти 20 000 человек, и это лишь немного преувеличено.

Трудность снабжения такой армии должна была с самого начала установить сжатые сроки для осады. Обмен градом стрел между осаждающими и гарнизоном привел к жертвам с обеих сторон. За семнадцать дней боев русским и эстонцам так и не удалось овладеть крутой замковой горой, несмотря на несколько массированных штурмов, предпринятых одновременно изо всех сил. Тем временем ливонцы собрали армию численностью около 3000 человек, которая, под предводительством магистров Фольквина и Бертольда, наконец пересекла угаунийскую границу. Ночным маршем они вышли в район Оденпа, утром атаковали и врезались в могучую осаждающую армию. Вряд ли ливонское руководство рассчитывало столкнуться с таким превосходством. Сразу было видно, что его не одолеть. В сложившихся обстоятельствах оставалось только два варианта: прорваться в крепость или обратиться в бегство. Конечно, прорыв был тактически более разумным ходом, поскольку бегство, вероятно, увеличило бы потери. Однако в долгосрочной перспективе он за себя отомстит.

Прорыв пришел с несколькими неудачами. Орден понес особенно тяжелую утрату. Во время подъема к замку пал магистр Бертольд, рядом с ним братья-рыцари Константин и Элиас и несколько епископов. Бертольд Венденский встретил свою смерть в бою перед тем самим Оденпа, бывшей целью многих его кампаний. Конец неутомимого военачальника символизирует окончание фазы войны, в которой эстонцы были единственными, с кем приходилось иметь дело. Никто не поставил этому смелому рыцарю более красивого памятника, чем сами его русские противники, назвавшие замок Венден, которым он командовал, Пертуев (Бертольдсбург).

Уже не будет установлено, помогли ли новгородцы прорваться немцам. Но теперь для них оказалось большим преимуществом иметь в окружении всю ливонскую армию. За короткое время припасы в Оденпа закончились быстрее, чем у осаждающих. Поскольку русские тоже страдали от нехваток, через три дня были начаты переговоры, которые привели к капитуляции ливов в обмен на свободный отъезд. Вместе с замком Оденпа немцы потеряли и Эстонию. Сакальцы уже начали свои прежние вторжения на территорию Латвии.

Капитуляция Оденпа произошла в первые дни марта. Дурным предзнаменованием было то, что новгородцы во время переговоров увезли переговорщика, брата епископа Альберта Теодориха, в Россию и отказались выдать его после неоднократных просьб епископа. Только через три года его имя снова появляется в Ливонии. Между тем в Новгороде уже было решено продолжать так благополучно начавшуюся борьбу, а потому и мир, заключенный в Оденпа, также не был подтвержден, хотя документ уже был составлен.

Это повышало риск совместного русско-эстонского нападения на Ливонию. Пострадал не только орден братьев меченосцев, но именно их планы потерпели самую серьезную неудачу. Надежда на независимую территорию грозила испариться.

Епископ Альберт отправился с весенним флотом в Германию для вербовки паломников.