Текст книги "Орден меченосцев. Противостояние немецких рыцарей и русских князей в Ливонии"

Под влиянием всех этих событий между Ригой и Полоцком в 1210 году был заключен и в 1212 году окончательно закреплен мир. В первом договоре ливонцы обещали князю Владимиру старую ливонскую дань, которую он получал во время своего владычества до 1200 года, но в 1212 году Полоцку пришлось отказаться и от нее. Эти события будут упомянуты снова в другом контексте, на данный момент важно только то, что епископы Альберт и Владимир теперь обменялись рукопожатиями против общего врага, литовцев, благодаря чему первоначально была установлена единая оборона против юга.

Братья меченосцы почти всегда задействовали свои силы во всех этих сражениях на юге, но, как будет показано, к этому их побуждали скорее тактические соображения, а именно защита своих притязаний и обеспечение прикрытия с тыла. Нерешительность епископа в вопросе об урегулировании собственности в долине Двины в 1207 и 1208 годах подтолкнула самоуверенный орден к самостоятельным решениям. В любом случае его опыт литовской борьбы должен был укрепить его уверенность в том, что к югу от Двины для него пока многообещающих задач нет. Братья меченосцы уже давно переключились на проведение собственной политики, казалось обещавшей им независимость, на которую они надеялись. Первая удачная возможность представилась уже в 1207 году. Это привело к союзу с латгалами и быстрому росту могущества ордена.

Союз с латгалами и смерть магистра Венно

Когда зимой 1206/07 года сфера немецкого влияния подошла к границам области, именуемой Толова близ Вендена, латгалы встретили пришельцев с большими надеждами. Архиепископ Лундский Андреас, покинувший Ливонию в апреле 1207 года, смог в том же году сообщить папе, что «не только вся Ливония была обращена в Христову веру», но и «соседние народы также в значительной степени были подготовлены к крещению». Это могло относиться только к латышам. И действительно, уже 31 января 1208 года в Риме известно, что в Ливонии обращены «идумеи и венеды почти с половиной латышей». Чтобы стать известным в Италии, это должно было произойти к осени 1207 года.

Причины этого легко понять. Русская дань, не уменьшаясь, ложилась на латгалов, не вознаграждая их, однако, должным образом за помощь против враждебных ливов и эстонцев. Поэтому поражение, нанесенное ливам крестоносцами, воспринималось как облегчение. Еще в 1200 году караван немецких купцов, ехавший через Толову и Адсель в Псков, был разграблен эстонским набегом на территории Латгалии. Жалобы немцев на высокие потери – около 900 марок серебром – эстонцы проигнорировали. Это установило первую связь немецко-латышских интересов.

Многие латыши «надеялись на освобождение и защиту немцами», с тех пор как Ливония находилась под властью епископа и ордена.

Таким образом, создание летом 1207 года магистром Венно базы Венден означало программу. Сам по себе Венден был крошечной областью, вынесенной далеко вперед и изолированной от фактической территории ордена. Размещать здесь весь монастырь с третью силы ордена имело смысл только в том случае, если орден надеялся оказать благоприятное влияние на окружающие районы. Замок на Ореховой горе с трех сторон окружали латгальские поселения. Он был близок к важным латышским районным центрам Аутинэ, Беверин, Трикатуэ и Сотеклэ, и казалось, что ему прежде всех других центров германского владычества суждено установить быстрые отношения с Северной Латвией и наблюдать за восточными подступами к Ливонии.

Орден распознал благоприятную ситуацию быстрее, чем епископ Альберт. В то время как Альберт держал братьев меченосцев подальше от долины Двины и отвергал жесткое регулирование будущих территориальных приобретений неприкрытыми отговорками, теперь орден был полон решимости изменить ситуацию. Никакие юридические оковы не мешали ему добиваться собственных территориальных завоеваний на новых землях. Он мог действовать, не обращая особого внимания на епископа.

Братья меченосцы пробыли в Вендене всего полгода, когда русские псковитяне начали с тревогой поглядывать на свою дань с Толовы. Они опасались, что проповедями, обещаниями помощи и крещения немцы могут приобрести здесь влияние. Другого объяснения тому факту, что Псков решил именно теперь, как никогда прежде, окрестить местное население, которое подчинял десятилетиями и чье язычество до сих пор ему никак не мешало, не было. Видимо, миссия ордена уже закрепилась в Аутинэ, поскольку летом 1208 года Варидот, старший из правивших там латышей, появился в союзе с провинциальным магистром Вендена[84]84
  До этого Аутинэ принадлежал владениям Герцикского княжества; в 1209 г. князь уступил свои права епископу Альберту.


[Закрыть].

Аутинэ установил территориальную связь между орденской Ливонией и Венденом, это был ближайший к Вендену латышский замок, поэтому понятно, что только по стратегическим причинам братья меченосцы начали миссию именно здесь. В 1213 году, после временных ссор с епископом Альбертом, о которых речь пойдет далее, замковый район окончательно перешел в собственность ордена.

Епископ Альберт ни в коем случае не желал смотреть, как рыцари бездействуют. В то время как его основное внимание было сосредоточено на литовцах, он отправил священника Алебранда в южноэстонскую область Угаунию для ведения переговоров с эстонцами об украденном купеческом товаре 1200 года. Алебранд ничего не добился, также стало очевидным, что его посольство было лишь частью цели поездки, а неудача не сильно его беспокоила. Вернее, на обратном пути он выполнил главное задание епископа – крестил латышей на территории вокруг Имеры. В этом случае он смог указать неофитам, что многие из их собратьев-латгалов уже были крещены до этого – примерно на Пасху 1208 года, – еще одно завуалированное упоминание о действиях братьев меченосцев в Аутинэ. Итак, в крестильных событиях зимы 1207/08 года мы впервые имеем перед собой одну из тех гонок, которые в Ливонии повторятся несколько раз; крещение является в то же время средством формирования государства. В этот период монашеские ордена, русские и эмиссары епископа пытались друг друга обойти.

Аутинэ принадлежал владениям Герцикского княжества. Первым признаком распада этого княжества было то, что латыши стали потихоньку переходить из этого владения к немцам. Как уже было сказано, когда в 1209 году Герцике штурмовали немцы и князь был вынужден уступить земли на Эвсте, немцы лишь добились юридического признания уже во многом фактически существующего владения.

Достигнутый небольшой успех был для меченосцев только началом. В июле 1208 года мариенфельдский аббат Флоренц, приехавший в Ливонию для освящения монастыря Дюнамюнде, привез им первый значительный приток братьев-священников. Таким образом, орден также получил большую свободу маневра в сфере пастырской деятельности.

Тем временем в орденском замке Венден произошли внутренние разногласия. Примерно весной 1208 года магистр Венно отстранил от должности поначалу командовавшего Венденом брата-рыцаря Викберта фон Зоста, натуру, исполненную внутренних противоречий. Вероятно, никогда до конца не прояснится, что имело решающее значение – политические или личные разногласия. Или дело было в том, что Викберт не был согласен с наметившимся поворотом политики ордена против епископа, или в том, что он стал непопулярным в ордене из-за личных качеств; с уверенностью можно лишь сказать, что орден счел Зоста неподходящим для такой важной должности. Венно не ошибся, когда назначил провинциальным магистром Вендена своего брата Бертольда, который уже сделал себе имя на Двине. Эта воинственная натура, отличавшаяся решительностью и сметкой, несомненно, была движущей силой следующих шагов ордена. Викберт с поста ушел, но начал сеять раздор между братьями. Первое время это не привело к серьезным разногласиям.

Летом 1208 года было достигнуто соглашение с латышами Толовы. Хотя они находились под русским данническим суверенитетом и были приписаны к православной церкви, с ними мог образоваться прочный союз интересов, который из-за близкого соседства немцев гарантировал этим латгалам более быструю помощь, чем далекий Псков. Таким образом, братья меченосцы значительно увеличили свою мощь за счет союзников. Они нарастили ее еще больше, приняв требования о возмещении убытков ранних ганзейских купцов с совершенно другой энергией, чем епископ Альберт в прошлом году. Эти международные торговцы были самой влиятельной в финансовом отношении группой Ливонии. Тот, на чьей стороне она была, несомненно, мог рассчитывать на финансовую помощь и далекоидущие связи.

Посольство, состоящее из латышей и людей ордена, отправилось в Угаунию, чтобы предъявить эстонцам требования о возмещении ущерба за отнятое давно уже, еще до постройки Риги, купеческое добро. При любом исходе орден всегда мог что-то выиграть. Если угаунцы возместят ущерб, репутация ордена вырастет. В случае отказа орден получит возможность взяться за оружие в отместку за нарушение мира, тем самым продвинувшись в языческие земли, где рижскому епископу нечего будет им возразить. Момент был выбран удачно, епископ Альберт находился в Германии, и его возвращения ожидали только через полгода.

Эстонцы, казалось, выигрывали время. Они отослали посланников назад вместе со своими переговорщиками. На больших переговорах в Латгалии, в которых приняли участие Бертольд из Вендена, несколько готландских купцов и в качестве епископского наблюдателя пастор Имеры Генрих (впоследствии летописец), к мирному решению не пришли. Угаунцы отказали и латышам, и немцам в какой-либо компенсации. Они расстались с резкими словами.

Теперь латвийские союзники привлекли и епископскую партию Риги, конечно к неудовольствию ордена. Это мало что дало, ибо усиление не могло быть значимым, потому что в то время большая армия паломников отсутствовала. Успехи же братья меченосцы рисковали разделить с рижскими соперниками. Тем не менее орден не мог отказаться от участия труппы епископа. Большой контингент из Ливонии и Латгалии был собран в Торейде (латыши, вероятно, присоединились севернее). Помимо вооруженных сил ордена с немецкой стороны присутствовали также брат епископа Альберта Теодорих и толпа купцов. В конце лета или в начале осени армия выступила и двинулась вверх по долине Гауи. Непрерывно маршируя день и ночь, она прорвалась через пограничную пустыню и вошла в Угаунию. Началась война за Эстонию, продолжавшаяся с перерывами шестнадцать лет.

Здесь мы можем предвосхитить более поздние взаимоотношения и кратко подытожить первые боевые действия. Ливонцы разорили район Оденпа (Отепя), при этом подожгли замок. В эстонский контрудар, который не смог преодолеть латышские замки Трикатуэ и Беверин, вмешались и эстонцы из области Сакала, поэтому война сразу же расширилась. Крик о помощи дошел ночью до магистра ордена Венно в Вендене, он лично возглавил преследование нагруженного добычей врага. Наступивший ночной мороз заставил лошадей сбиться с пути, отбить удалось лишь часть неприятельской добычи. Второе вторжение уже в одиночку латышей в Сакалу сделало эстонскую систему оповещения неэффективной, одним дневным и ночным маршем латыши подорвали эстонскую безопасность, так что особенно кровавые потери понесли сакальцы, застигнутые врасплох в своих деревнях. Войска южных эстонцев понесли сильные потери, но были они и с ливонской стороны. Возмущенный осложнениями на севере, которые не могли понравиться сеньору его епископа, фохт Торейды Германн заключил с эстонцами перемирие на год. Так что первый раунд боев закончился без результата.

Единственным видимым итогом было тесное братство по оружию братьев меченосцев и латышей, закрепление владычества ордена над частью Латгалии – магистр смог призвать латышских воинов – и, наконец, личное участие магистра Венно, показавшего, что уже он, а не только его преемник взял твердый курс, расходящийся с интересами епископа.

Для самого магистра его меры в Вендене имели плохие последствия. Разочарованный Викберт, которого он отстранил, отрекся от ордена и бежал в Идумею, решив встать под защиту епископа. По уставу тамплиеров, за это преступление полагалось наказание, вплоть до пожизненного заключения. Пойти Викберта на этот шаг побудили то ли личное честолюбие, то ли политические устремления, тем не менее его обращение к епископу, несомненно, сделало дело политическим. Существовал риск того, что автономия ордена, к которой он стремился с огромными усилиями, будет нарушена, если епископу Альберту будет предоставлена возможность вмешаться в качестве верховного судьи, поскольку до 1210 года, видимо, оставалось неясно, подчиняться епископу обязан весь орден или каждый брат меченосец в отдельности. Быстро решившись, Бертольд из Вендена отправился за беглецом, его отряды схватили Викберта и доставили его в Венден в качестве заключенного. Это было началом человеческой трагедии, которая имела серьезные последствия для всего ордена. Права выхода из ордена не было, поэтому единственной оставшейся отступнику возможностью было подчинение воле братьев. Он покорился и обещал послушание, но внутренне не преодолел перенесенного унижения. Услышав о приезде епископа в Ливонию, он попросил, обещая повиноваться епископу и ордену, разрешить ему вернуться в Ригу. Ему вернули отнятые орденские одежды, и он был принят обратно в Рижский монастырь. Надеялся ли он найти здесь возможности для апелляции в высшую инстанцию? Наверное, мы никогда не узнаем. В праздничный день – летом 1209 года – он воспользовался случаем, когда братья с другими людьми пошли в монастырь, заманил магистра Венно и его капеллана Иоганна под предлогом сообщения им своей тайны, наверху в своем доме нанес вдруг секирой, которую по обыкновению всегда носил с собой, удар в голову магистру и тут же вместе с ним обезглавил и умертвил священника. Оскорбленная гордость превратила его в преступника.

Братья настигли его в капелле, куда он бежал из дома, схватили и, осудив гражданским судом, по заслугам предали жестокой казни – колесованию.

Трагический эпизод, в действительности всего лишь внутреннее дело братьев, переплетается с поворотом политики ордена против епископа. Суровый приговор как раз показывает, что тогда орден не был беззаконной, послушной произволу толпой, каковой впоследствии его противники часто пытались его заклеймить. Вместе с тем становится видимым и предел духовной действенности устава ордена. Устав требовал соблюдения обета отречения от мира до самой смерти. У деликатных натур это требование может иметь нежелательные последствия. В случае Викберта желаемая цель ордена, внутренняя дисциплина, обернулась своей противоположностью, отчаянием и дикостью. Разрешение на оставление ордена могло бы предотвратить трагедию. Но тогда обратной стороной неизбежно было бы общее ослабление дисциплины. Поэтому орден нельзя упрекнуть.

В лице магистра Венно братья меченосцы потеряли руководителя, образ которого в источниках остается довольно бесцветным. Кроме благочестия, верности и чувства справедливости, которые в нем восхваляют летописец «Рифмованной хроники» и Генрих Латвийский, мы почти ничего не знаем о его личности. То, что он не защищал цели ордена по отношению к епископу так же энергично, как его преемник, вряд ли можно заключить из его отношения к эстонскому перемирию 1208 года; здесь могли сыграть роль и тактические причины, как, например, недостаточная мощь ордена. В конце концов, орден возник именно под его руководством, также нет никаких признаков недовольства братьев правлением Венно. Периодически возникало напряжение между магистром и ведущими рыцарями ордена, которые не всегда находили курс руководства ордена в важных вопросах достаточно решительным, с другой стороны, это происходило несколько раз в более поздний период истории ордена и создавало проблемы для преемника. Мы еще об этом чуть позже услышим.

Магистр Фольквин и ведущие члены ордена

Человек, летом 1209 года назначенный генеральным капитулом меченосцев новым главой ордена, получил множество заданий. Прежде всего, хотели урегулировать отношения с рижским епископом. Гонка за влияние среди латгалов, в которой орден начал формировать владения на севере, а епископ Альберт на линии Двины и на Имере, привела к нестабильному состоянию взаимных претензий, которое не могло продолжаться, никакой регулирующей демаркации не было. Требования со стороны обоих партнеров пересекались и противоречили друг другу. Орден настаивал на все еще отвергаемом желании владений на Двине, Альберт стремился расширить свою епархию на Латгалию. Тот факт, что епископ именно сейчас, осенью 1209 года, низложил ослабевшую власть Герцике на Эвсте, обеспечил ему усиление влияния и авторитета среди латышей, сильно пострадавших от литовских набегов, но никоим образом не уменьшил напряженности среди немцев. Вопрос о том, какую позицию занять после окончания перемирия с Эстонией, также оставался предметом споров. Как вскоре выяснилось, Альберт не хотел продолжения войны на севере, опасаясь угрозы для своего тыла и других преимуществ для ордена. Он также в целом признал по крайней мере часть Эстонии зоной интереса Дании. Однако братья меченосцы надеялись получить именно упомянутые преимущества, а потому были полны решимости продолжать борьбу. Наконец, правовые отношения между епископом и орденом оказались в подвешенном состоянии.

Требовалась уравновешенная и в то же время энергичная натура, чтобы найти выход из всех этих трудностей, не отказываясь от целей политики ордена. Новому магистру, Фольквину, теперь предстояло доказать, подходит ли он для своей должности.

О юности Фольквина мы ничего не знаем наверняка. Если высказанный выше тезис верен – а за него говорят все признаки – о его происхождении из дома графов Наумбургских близ Вальдека, изначально дворянского рода, то можно сделать некоторые общие выводы. Можно предположить, что родился он между 1165–1170 годами, поскольку Фольквин II из Наумбурга появляется в 1194 году как соправитель своего старшего брата Видукинда, но его сын Видевид принимает правление между 1202 и 1214 годами.

Юношеские впечатления молодого Фольквина формировались под влиянием рыцарского воспитания в боевых играх и военной службы. Наумбург был небольшим распыленным земельным владением, сосредоточенным в замках Наумбург и Вейдельберг и нескольких поместьях в Херсфельде. Он ощущал посягательство власти с конца XII века, когда повсюду в империи были заметны зачатки зарождающихся суверенных держав и ожесточенные междоусобицы между ними были в порядке вещей для тюрингских ландграфов, майнцского и кёльнского архиепископов и падерборнского епископа. Несомненно, подрастающий Фольквин был впечатлен драматической борьбой Генриха Льва и кёльнского архиепископа, поскольку после падения Льва его отец, Фольквин I, перешел под власть архиепископа Филиппа одновременно со знаменитым Бернхардом цур Липпе! Дворянские династии повсюду рисковали подвергнуться медиатизации и потерять прямую имперскую подчиненность. У ландграфа Германа Тюрингского, в окружении которого Фольквин появляется в 1199 году, он смог научиться искусству укрепления своего территориального положения путем основания небольших городов. С 1196 года Фольквин фон Наумбург правил своим небольшим владением в одиночку, Видукинд предположительно умер. Уже в 1185–1190 годах он женится на Майне (Имаджине), женщине, происхождение которой неизвестно. В этом браке родилось два сына, Видукинд и Людвиг, которые упоминаются уже в 1197 году. В 1190-х годах фон Наумбург имел несколько связей с цистерцианскими монастырями Хайны и Хардехаузена, так что можно предположить, что он внимательно относился к этому ордену. Мы уже видели, что он был знаком с аббатом Хардехаузена Николаусом и примерно в это же время подарил рижскому епископу свое первое владение в Германии. После 1202 года из немецких источников он исчезает и, вероятно, является одним из соучредителей ордена меченосцев. Вот и наш тезис о юношеских впечатлениях магистра.

Неизвестно, занимал ли Фольквин должность в Ливонии до 1209 года. В первую очередь в его пользу говорили его прямолинейность и верность однажды данному слову. Об этом свидетельствует не только его некролог из «Рифмованной хроники», но и самый ожесточенный его противник, легат Балдуин, сам подтвердивший, что тот придерживался третейского решения по Ревелю, даже вопреки воле братьев по ордену.

Должно быть, эта честность и верность убеждениям впоследствии, в дополнение к общему боевому опыту, быстро образовали дружескую связь между ним и совершившим в 1219 году паломничество в Ливонию герцогом Саксонским, который и сам был того же склада. Понятно, что такой человек был особенно обескуражен, когда позже случайно узнал, что рижский епископ его обманул. Магистр много лет не забывал этого епископу. На войне Фольквин был бесстрашным воином-рыцарем. В не менее чем девятнадцати миссиях, походах, осадах и сражениях он лично руководил армией ордена и всем ливонским контингентом против врага. В этих сражениях он приобрел самый большой среди всех ливонцев военный опыт. Особенную человеческую симпатию вызывает, например, его забота о своих в походе 1220 года на Эстонию, когда он объезжает лагерь с герцогом Саксонским, чтобы проследить за порядком и надлежащей охраной.

Эта забота сочеталась с любовью к светским развлечениям и радушием к друзьям, как это подробно воспевается в «Рифмованной хронике»:

 
О чем позаботился сам магистр.
Братья запасы, что в замке хранили,
Между прибывшими распределили.
Отдали весь овес, траву и сено,
Запасавшиеся ими усердно,
Себе не оставили ничего.
На следующий день герцога самого
И его людей к себе на пир пригласил
Магистр, радуясь, что тот страну посетил.
В этот день, радостный для всей страны,
Также и те были приглашены,
Которые сами по себе держались
И к друзьям герцога не принадлежали.
Всех их тоже на этот пир пригласили,
Чтобы не думали, что о них забыли.
Гости за столами расселись рядком
С пивом, добрым вином и хмельным медком.
Пустые бочонки прочь катились,
А гости пили и веселились.
Стол и мебель недешево обошлись,
Но зато все наелись и напились,
Пребывая в благодарном восхищении
От такого обильного угощения.
 

Из всех этих документов становитя ясно, насколько Фольквин сочетал в себе рыцарские добродетели умеренности, соединяющие храбрость и кротость. Даже Генрих Латвийский, сказавший в адрес ордена много слов критики, назвал магистра «благочестивым, приветливым и исполненным всех добродетелей». Легко поверить летописцу «Рифмованной хроники», что благодаря своей натуре магистр приобрел много друзей; «людей он любил» – сделал себя популярным в народе. Это обозначает все слои, вероятно, и те среди ливов и латышей, которые были уже внутренне покорены, потому что «люди… той же любовью ему отвечали» – народ его полюбил. Бывает и так, что в источниках можно узнать некоторых противников магистра ордена, но настоящего врага нет. Если Фольквин попадал в кажущиеся безвыходными положения на поле боя, он был неутомимым увещевателем, умевшим разбудить в армии чувство чести, а также сказать ей неприятные истины.

Но, несмотря на все достоинства этого незаурядного человека, в его характере есть и слабые стороны. Позже станет очевидным, что он мог уступить под давлением событий и задним числом санкционировать то, что произошло против его воли. Часто у него не было сил преодолеть сопротивление своего окружения. На самом деле дипломатическая гибкость, по всей вероятности, не была его сильной стороной. Как воин, он оставался воплощением духа своего времени, рыцарского мышления, так что в конце своей жизни, отвергнутый военным советом, он пошел вопреки всем своим знаниям в поход, который не мог не привести его к гибели.

Конечно, опыт борьбы в восточнобалтийских лесах и дикой местности пробудил в нем понимание того, что чистая рыцарская тактика и тот рыцарский дух, которые часто великодушно не использовали слабости врага, ни в коем случае не приведут к успеху. Но магистр не мог не знать, что боевым действиям противника в кустах и болотах невозможно противопоставить справедливые правила турнира один на один, отвергавшие как бесчестное нападение на противника в невыгодной позиции. Тем не менее он отбросил – вполне по-рыцарски – это знание, когда его предостережения против осеннего похода с неблагоприятной погодой и местностью вызвали у его высокородных соратников из Германии, незнакомых с этой страной, подозрение в трусости.

Но нужно быть осторожным, чтобы не применять к такому поведению современные стандарты. В конце концов, Фольквин не смог вырваться из-под чар идеалов образования и добродетели своего века. Так что есть что-то трогательное, когда мы видим его после двадцати семи лет пребывания у власти, вступающего в битву, печальный исход которой он предсказал и в которой, хотя все его рекомендации были выброшены на ветер, он остался верен своему обету и держался рядом с братьями до печального конца.

Достижение магистра, которое, несмотря на все это, достойно восхищения, можно полностью оценить только тогда, когда наблюдаешь за его окружением. Рыцарский орден никоим образом не мог сравниться с современной государственной чиновничьей иерархией или офицерским корпусом. Несмотря на все обеты послушания и безоговорочное подчинение приказам магистра, эта средневековая община остается в существенных пунктах своего рода «дворянской республикой во главе с монархом». Братья-рыцари использовали все возможности влиять на политический курс ордена, которые устав оставлял им открытыми, как само собой разумеющееся. Вот почему магистр часто сталкивался с настоящей оппозицией, которую он мог в лучшем случае убедить, но во время конфликта должен был уважать, особенно при численном превосходстве инакомыслящих. Таким образом, политический курс ордена вытекает не из воли магистра, а из коллективной воли генерального капитула, даже если обычно это положение устава активировалось только в конфликтных ситуациях, поскольку решения магистра, как правило, признавались.

Так что, если посмотреть на ведущих братьев меченосцев в окружении Фольквина, можно различить определенные группы.

Из братьев-священников только Иоганн и Германн имели какое-либо влияние на магистерский совет. Оба наследники убитого капеллана Иоганна. Поскольку тамплиерский устав не давал священникам права голоса в решениях капитула, личное влияние на Фольквина могло иметь место лишь изредка в интимной беседе. Никогда не удастся понять, как далеко оно заходило на самом деле, поскольку предание молчит. В первую очередь, по сути, конечно, речь шла о чисто духовных вопросах.

Более ясный свет падает на братьев-рыцарей. Арнольд, который в самом начале был на переднем плане рядом с Фольквином и в 1206 году руководил штурмом Гольма, по-видимому, не обладал чрезмерно своевольным характером. Этот рыцарь, который, вероятно, занимал должность маршала, был хорош для дипломатических миссий и помимо этого много помогал в бою. Он редко играл ведущую роль в политике. Выделяется новый провинциальный магистр из Вендена, Бертольд. Он неугомонный военачальник, руководит отважными начинаниями и настолько заметен в первых двух фазах борьбы за Эстонию, что его можно считать подлинной душой этой войны, и он, безусловно, занимал руководящее положение в совете братьев-рыцарей, в ту пору был лидером по политическим вопросам.

Как правитель следующего по значимости орденского замка в Риге, он до 1217 года занимал место рядом с магистром Фольквином. Более хладнокровный дух можно уловить в действиях магистра Сегевольда Рудольфа из Касселя, впоследствии сменившего Бертольда в Вендене и в некотором смысле остававшегося вторым человеком после «старшего магистра» до конца ордена. Рудольф, как и Бертольд, был командующим армией, но более расчетливым. Позже мы встретимся с ним на дипломатическом поприще, когда речь пойдет о том, чтобы продуманными маневрами развернуть орден в новом направлении и привести его к блестящим высотам посредством договоров. Гораздо сильнее самого Фольквина, которого он, вероятно, знал еще до основания ордена, Рудольф всегда там, где речь идет о значимом расширении власти ордена или о решительном сопротивленииее уменьшению. Вот почему позже злейшие враги ордена его сильно обвиняли, а после катастрофы он также остался одним из ведущих представителей остатков ордена. Другие члены этой старшей группы братьев-рыцарей тихо работают на заднем плане, как преемник Арнольда, Рюдигер, или стоят в рядах сражающихся и умирающих солдат, чьи имена едва известны, как, например, Эверхард, Константин, Элиас, Теодорих, Хартмут, Мориц и другие. Тюрингец Марквард фон Бурбах в источниках тоже остается бесцветным. Будучи паломником, под впечатлением великого языческого нашествия в 1210 году он похоронил мысль о возвращении в Германию и стал братом меченосцем. Хотя он прославился храбростью в борьбе с земгалами, особенно с Вестгардом из Терветенэ, и был магистром Ашерадена и Ревеля, о его реальном влиянии на орден мы ничего не знаем.

После перелома в политике ордена около 1224 года за магистром выдвинулась новая группа более молодых членов ордена; здесь, вероятно, также существует разница между поколениями по сравнению с фигурами, рассмотренными до сих пор. Эта вторая группа характеризуется большой подвижностью и новыми направлениями. Герфрид Вридеке из уважаемой семьи министериалов Бремена был, пожалуй, самым тихим в этой группе из-за своего преклонного возраста, хотя его можно относительно быстро найти на видном посту. Фридрих Тумме, сын члена городского совета Любека, который любил выпить, представлял новый союз с Любеком и ранний Ганзейский союз.

Но самым смелым, можно даже сказать, самым опасным человеком в группе младших, несомненно, был Бюргерсбн Иоганн Зелих, который позже временно возглавил яростную оппозицию Фольквину. Он успешно проводил очень смелую политику и, даже после краха братьев меченосцев, пережил крутой карьерный взлет, который привел его в Азию. В его окружении, как рой комет, появляются такие своевольные «еретики», как Иоганн Зенгелин, Авраам и Гейденрих, но также и дерзкие Герлах Роде, Иоганн фон Магдебург, выступавшие за особые права в союзе с Тевтонским орденом, и такие (видимо, также вышедшие из купеческо-буржуазного сословия) как магистр Альберт и Бернхард.

Можно легко понять, сколь непростая задача – объединить все эти различные типы умов, а именно вторую группу, для единого, спланированного действия. По этой причине магистру Фольквину иногда бывает очень трудно руководить орденом в решающие моменты. Его честное, благородное поведение иногда могло ему помочь, но не всегда могло адекватно компенсировать менее выраженный дипломатический талант магистра ордена меченосцев.