Электронная библиотека » Фридрих Горенштейн » » онлайн чтение - страница 5


  • Текст добавлен: 7 июля 2016, 19:20


Автор книги: Фридрих Горенштейн


Жанр: Драматургия, Поэзия и Драматургия


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 5 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Иван. Истинно покорны ли?

Токмаков. Государь милостивый, жителя в оцепенении, многие исповедались, причастились, готовясь к смерти.

Иван (сердито). Чуют грех свой. Говорите, чуете ли грех? Отчего молчите о грехе?

Первый пскович (испуганно). Государь, у нас, псковичей, от ужаса горло пересохло и уста слиплись.

Второй пскович. Мы не против тебя, государь, Бог волен и ты, государь, над нами, своими людьми.

Третий пскович. У нас в летописях записано такое крестное целование: псковичам от государя, который будет на Москве, не отходить ни к Литве, ни к Польше, ни к немцам, никуда. А иначе будет у нас гнев Божий, глад, и огонь, и потоп, и нашествие неверных.

Иван (гневно). Вы, псковичи, изменили крестному целованию!

Токмаков. Мы не изменили крестному целованию. Псковичи, дабы очистить душу и отогнать страсти, приказываю самим нам пред благоверным царем опустить вечевой колокол.

Первый пскович. Вечевой колокол – то воля наша. (Плачет.)

Токмаков. Снять вечевой колокол, иначе будет кровопролитие. Проявим покорность. Я, князь, аки простой смерд сяду на ступеньки храма у ног твоих. (Под общий плач опускается вечевой колокол.)

Царевич Иван. Жителя псковские, отчего плачете?

Второй пскович. Мы, царевич Иван Иванович, по воле своей плачем.

Третий пскович. Разве что грудной младенец не плачет. Все плачут.

Токмаков. Теперь Бог и государь волен над Псковом и над нашим вечевым колоколом.

Иван (гневно). То покорство лживое. Не мне покорство, но сраму своему.

Входит юродивый

Юродивый. Царь, помысли ты о своем сраме!

Грязной. Рубить ли дурака, государь?

Иван. Токмаков, кто сей юрод?

Токмаков. То, государь милостивый, здешний юродивый Никола по прозвищу Салос.

Иван. Грек ли? По-гречески юрод – салос.

Токмаков. Государь, не ведаю, кто и откуда. Сего рода люди представляют из себя дурачков и осмеливаются говорить сильным людям то, на что не решился бы другой. Он и меня, воеводу, много обличал, однако в темницу я его не сажал, ибо пользуется он общей любовью народа.

Иван. Откуда ты, юрод?

Никола. Из мира сего. Мир вам, православные христиане.

Псковитяне. Государь милостивый, сего дурака по имени Никола многие почитают более чем за человека, почти за пророка.

Иван. Что ж пророчишь мне, Никола?

Никола. Пророчу тебе по внушению Божьему и подаю тебе совет ехать прочь из города, чтоб не было большого несчастья.

Иван (насмешливо). Которого несчастья? Казнить изменников, разве то несчастье? (Опричники смеются.)

Никола. Царь, оставь ужасны словеса свои. Приотстань от великого кровопролития и не дерзай еще грабить святы Божьи церкви. А ежели не можешь без кровавого мяса, то вот. (Достает из сумы кусок сырого мяса.)

Иван. Я христианин, не ем мяса в пост.

Никола. Ты хуже делаешь: ты ешь человеческое мясо. Неужели съесть в пост кусок мяса животного грешно, а нет греха съесть столько людского мяса, сколько ты уже съел?

Иван (насмешливо). Не из тех ли ты лживых пророков, что бегают из села в село нагие и босые с распущенными волосами, трясутся и бьются, и кричат: «Святой Николай! Святая Анастасья! Святая Пятница!» Таких мужиков и женок, и девок, и старых баб изымать надо и слать в монастыри дальние на работы. Особо же злобных казнить.

Грязной. Сделаем, государь. (Хватает юрода.)

Иван (злобно). Повелеваю с Троицкого и иных соборов колокола снять, забрать церковную утварь!

Никола (кричит). Кровопийца! Пожиратель христианского мяса! Ежели твои воины коснутся мечом хоть волоса на голове последнего псковского ребенка, будешь поражен громом. Ангел Божий хранит Псков для лучшей участи, не для разграбления.

Первый пскович. Николай святой, спаси нас!

Грязной. Это обманщик или колдун! Вели его зарезать!

Никола. Разрядится в огненной туче, которая, как ты сам видишь, государь, стоит над тобой. Сию минуту истинно сильная мрачная буря пришла. (Крестится.)

Слышно конское ржание

Опричный слуга. Государь милостивый, конь твой любимый царский пал.

Третий пскович. Царь содрогнулся.

Иван (испуганно крестится). Юрод, прошу молиться об избавлении меня, царя, и прощении мне моих жестоких замыслов.

Грязной. Государь, то обманщик и колдун. (Новый удар грома.)

Царевич Иван. Батюшка, ныне зима, а зимой громовы тучи разве громоносят? (Крестится.)

Никола. Пророчества мои почали сбываться. Предрекал я тебе беду, ежели почнешь свирепствовать в Пскове? Сейчас издох твой любимый конь, а и хуже будет. Поди прочь, Ивашка! Ивашка, Ивашка, до коих пор будешь ты без вины проливать христианскую кровь? Помысли о том и уйди, или тебя настигнет большое несчастье.

Грязной. Рубить юрода, государь?

Иван. Пусти, Васютка, юрода. Я же из Пскова тотчас еду в Старицу, а оттуда в Слободу.

Грязной. Казнить ли псковцев, государь?

Иван. Возьмешь лишь казну да иные частные имения, а казнить более не надобно. Поход окончен. (Уходит прочь.)

Никола. Куда ж ты, царь, хочу позвать тебя в пещерку у Волхова, в убогий вертеп. Угостить склянцой крови и частью сырого мяса да показать тебе души невинные мучеников, возносящихся на небеса.

Царь в сопровождении царевича быстро уходит
Занавес
Сцена 13
Новгород. Ночь. Кладбище у церкви Рождества-на-Поле. Горит большой костер. У костра греется разнообразный народ. Стоят сани и телеги с мертвыми телами. Кучи тел лежат на земле. Старцы погребают трупы

Иван Жигальцо. От зимы сей до лета погребать будем, да все лето погребать будем. Свозят кучами сюда к церкви Рождества-на-Поле, да вместе с телами утопленных, всплывших на поверхность воды. И я, нищий старец, с иными старцами их погребаю за ради Бога.

Первый старец (неся тело). Без церковного обряда хороним, прости нас, Господи! Прежде без церковного обряда хоронили самоубийц, скоморохов, еретиков, богохульников, людей, погибших в судебных поединках, кулачных боях и иных потехах. Ныне без обряда хороним народ честный.

Второй старец. То не наш грех. Того грех, кто аки лютый зверь всех сек и колол, и на кол сажал.

Первый новгородец (у костра). Избиение длилось до пяти седмиц. Тяжко сказать, сколько горя и ужаса нам предосталось. (Плачет.)

Второй новгородец. Запрудило убитыми новгородцами Волхов. С той поры от обилия пролитой человеческой крови река не замерзает возле моста, как ни велики были бы морозы.

Иван Жигальцо. Уж истинно, память про царский погром долга будет. Место погребения, скудельницу, и позднее легко будет приметить у церкови Рождества. Покопать лишь палкой землю, и тотчас окажется, что она вся переполнена человеческими костями. (Погребает с другими старцами трупы.)

Третий новгородец (у костра). Много ли уж загребли?

Иван Жигальцо. В одном лишь Новгороде без пригородов уж загребли в братские могилы тысяч десять. Знаю я оттого, что тут постоянно был на провожании. Я, Иван Жигальцо, нищий старец.

Первый старец. Хороним умерших новгородцев в могилах у стен Рождественского монастыря без поминальной трапезы. Прежде были поминальные трапезы на кладбищах.

Иван Жигальцо. Какая уж трапеза! Голод кругом. Из-за кусочка хлеба человек убивает человека.

Второй старец. То прежде прочих грех князя московского. Мстительный и кровожадный правитель без всякой нужды залил кровью безвинных людей новгородских. Ныне покинул он Новгород, погрузив на возы награбленное.

Первый крестьянин. Я шелонской пятины крестьянин. Наша шелонская пятина сама собой великое кладбище, среди которого кое-где бродят живые люди.

Второй крестьянин. И у нас, деревня Корбесали Кирьяжского погоста. Иные дворишко распродали в царевы подати. Хлеб морозом побило, а опричники людей побили. (Плачет.)

Третий крестьянин. Я крестьянин деревни Юрик-Ярви Давид Исачев. Деревня запустела от неволь шведской да опричнины, от латынского мучения и от опричного.

Четвертый крестьянин. Немцы перебили нас, жителей деревни, дворы сожгли. Опричники тоже.

Пятый крестьянин. Степашка Савин, брата опричники на правеже замучили, дети с голоду померли. (Плачет.)

Шестой крестьянин. Замучили опричники и Артюшку Афанасьева, и Игнатку Лукьянова, и Ларюку Марьева, и Фомку Логинова замучили, животы пограбили. От голода и от большой горести, да от божьего поветрия, мора да огней и болезней, крестьяне вымерли, а иные безвестно разошлись. А как ратные люди татары шли, иные деревни выжгли. (Голоса крестьян.) Запустели от мору, от государева правежу, от голодухи, государева посоха. Набеги шведских немцев да государевых ратных людей, да опричный правеж подобны налету саранчи. Запустели дворы, и места дворовые пусты, и топи, и варницы, и всякие угодья от лихого поветрия. И опричные правежи кругом. (Плач.)

Купец Коробов (с нищенской сумой). Был я купец богатый, ныне нищий. С Ивановым посещением новгородский край упал, обезлюдел. Мы, недобитые, им ограбленные новгородцы стали нищими, суждены плодить нищих. Попалено все огнем, пожжено и мхом порастает. (Шум. Крики.)

Первый старец (кричит). Татей поймали!

Старцы приводят двух

Иван Жигальцо. Чего такое сделали?

Старец. Они трупья мертвых людей с телег воровали.

Первый. Прости нас, Господи! Едим трупья мертвых людей. (Плачет.)

Иван Жигальцо. Как едите?

Второй. В зимние ночи крадем убитых с телег. Иной раз солим человеческое мясо в бочках. (Плачет, потом смеется.)

Первый крестьянин. Он умом тронулся. (Крестится.)

Иван Жигальцо. Откуда оба?

Первый. Сельцо Вашюриново и деревня Холмово. Опричники разорили, и та земля лежит пуста. Лежать будет лет двадцать. Многих людей государь в своей опале попалил. (Плачет.)

Второй. Мы ж пойдем к русским землям, питаючись мертвечиной и ягодой полевой, и травой дикой. (Смеется и плачет.)

Иван Жигальцо. Пустите их, старцы. Хай идут оба. Да дайте убогим брашна[12]12
  Брашно (борошно, южн. ржаная мука) – яство, пища, кушанье, еда, харч.


[Закрыть]
. Прежде на кладбище костры разжигали, чтоб душам умершим было тепло на том свете. Ныне же души живых согревать потребно. (Крестится.) Да молитесь, братья, Богу. (Крестится и вместе с другими старцами погребает мертвых.)

Занавес
Конец первого действия
Действие второе
Сцена 14
Александровская слобода. Царь с жезлом стоит у распахнутого окна, окруженный опричниками. Рядом с ним шут

Царь Иван (кричит, высунувшись в окно). Топи басурман! (Дико смеется.)

Шут (высунувшись в окно). Корми рыбок басурманами, басурманскими телесами! Кушайте, питайтесь, на нас не обижайтесь! Пускай тухло да гнило, лишь бы сердцу вашему было мило! (Смеется.)

Входит дьяк Посольского приказа Иван Михайлович Висковатый с делегацией поляков и литовцев

Висковатый. Государь! Как тобой велено, от посольской избы приведены сюда в слободу польские да литовские послы к тебе на встречу.

Иван (не обращая внимания, увлеченно). Малюта, секи их да в воду сажай!

Висковатый. Придется, панове, подождать, пока государь изволит вас принять.

Первый посол. Что делает царь?

Второй посол (тихо). Русский царь, видно, желая опохмелиться от новгородской крови, топит татарских пленных.

Первый посол. Ходят слухи, что московский государь не вполне здоров. Мы, послы, были свидетелями, как русский царь возвращался в Москву из своего новгородского похода. Он сидел на коне с луком за спиной, а на шее коня была привязана собачья голова. Возле него ехал шут на быке.

Второй посол (тихо). После Новгорода толкуют, что Бог покарал царя Ивана неизлечимой болезнью. Припадки перерастают как бы в безумие.

Первый посол. Стоит ли вести переговоры с подобным государем? Ведь он не в полном уме.

Висковатый (подойдя к царю). Государь, польские послы по твоему указу приехали.

Иван (оборачиваясь). То ты, Иван Михалыч? С чем приехал?

Висковатый. Государь, нами в Посольском приказе заключено наконец перемирие с Польшей и Литвой. Грамота готова, надо лишь твое утверждение. (Показывает грамоту.)

Иван (смотрит грамоту). Какой срок перемирия?

Висковатый. Срок перемирия назначен нами три года, и в продолжении этого времени полагаем заключить окончательный мир.

Иван. Мир нам потребен весьма. (Неожиданно громко кричит.) Поляки, поляки! Ежели не заключите со мной мира, прикажу всех вас изрубить на куски! (Смеется.) Паны польские, мой дьяк печатник Иван Михайлович Висковатый составил грамоту, по которой народы и сословия королевства Польского согласны на мир с нами. Ту грамоту я, царь, погляжу добре. А может, и привешу свою печать со скрепою руки, ибо верю дьяку своему Висковатому как себе.

Первый посол. И мы верим пану канцлеру, что грамота составлена ко взаимной выгоде. Пан канцлер Висковатый любим за границей и пользуется доверием.

Иван. Дьяк печатник мой Иван Михайлович Висковатый любимец мой, добрый разумный человек, наподобие которого нет у меня в сие время в Москве. Знаю, его разуму и умению московиты, ничему не учившиеся, очень удивляются. Среди многих измен, любому бы таких служителей. (Вдруг кричит, обернувшись к окну.) Секите их, бейте, топите! (Хохот.) Панове, во время пребывания вас, послов, топлю я татар, татарского пленного врага, врагов креста. Не желаете ли взглянуть?

Первый посол. Нет, мы не привыкли к таким зрелищам.

Иван. Отчего ж, панове? Ведь Папа Римский давно склоняет меня к союзу против неверных.

Второй посол. Это совсем иное дело.

Иван. Иное ли? Богу христианскому угодна моя служба – врагов креста татар и турок на копья сажать. А иных, напополам пересекая, сжигать и топить, и до сущих младенцев племя вражье извести.

Первый посол. У нас в Европе иные законы.

Второй посол. Особо же обеспокоены мы новгородскими казнями. Про то скажем открыто.

Иван (сердито). Истинно обеспокоены, ибо желаете зла отчизне нашей от измен. Мы же, ненавидя во всей земле зло, делаем так: кто учинит какое зло, татьбу или разбой, или какую лжу или изменную неправду, то и никогда не будет жив. (Нервно ходит. Громко кричит.) Аще великий боярин, али священник, али инок, али простой мирянин, али великое богатство имел бы кто – не может искупиться от смерти.

Первый посол. Государь, мы скорбим по-христиански о смертях в твоей земле. Смерть празднует свое дело в Московии. Помимо казней, болезней – чума, голод. Европа весьма обеспокоена.

Иван (сердито). Голод и в Литве, и в Польше.

Висковатый. Панове! Заносчивость, капризы и взаимные упреки не должны отражаться на переговорах. Потребно доверие Москвы и Речи Посполитой.

Иван. Истинно, Иван Михалыч. Я погорячился, панове. Ради Бога, простите меня, грешного, за дерзостность и суетность слов. Передайте брату моему Жигмонту, что ко взаимной выгоде он найдет во мне ласкового миротворца, друга свободы и вольностей, увидит во мне широкое разумение привычек и потребностей народа и государства, с которым прихожу в соприкосновение.

Висковатый. Мыслю, государь, переговоры лучше будет продолжить в Москве при меньшей горячности с обеих сторон.

Иван. Продолжим в Москве ко взаимной выгоде. Я намерен вскоре посетить Москву. До побаченья, панове. (Послы раскланиваются и уходят.) Проклятые латыны. То они соблазнили изменников. Из Польши изначально послано было письмо-память к новгородским изменникам. Литовский лазутчик из Волыни вез назад изменную грамоту, отписку из Новгорода о польской памяти, да был нами схвачен. Иван Михайлович, после погрома изменников Посольский приказ должен составить наказ для русских дипломатов в Польше. Ежели поляки будут и дале спрашивать о казнях в Новгороде, то на их вопросы отвечать ехидным казусом.

Висковатый. Которым же, государь?

Иван. Отвечайте: али вам то ведомо? Коли вам то ведомо, а нам что и сказывать? (Смеется.) Говорите: ведомо о котором есть лихом деле с государскими изменниками через лазутчиков зарубежных, сообщающихся с врагом. И Бог ту измену государю нашему объявил, и потому над изменниками так и сталось.

Висковатый. Государь, веришь ли ты мне по-прежнему?

Иван. Верил и верю, Иван Михайлович, и не желаю себе иного советника.

Висковатый. Радостно мне то слышать, государь. С давних времен, с первых лет Казанской войны возглавлял я Посольский приказ да служил тебе и отечеству с честью без лести, говоря, что мыслю. Так ли, государь?

Иван. Истинно так.

Висковатый. Был я враг Сильвестру с Адашевым, которые тебя, царя, в опеке держали, удручая тем достоинство Руси. Был я враг князя Старицкого, которого Шуйский да иные хотели на трон посадить при болезни твоей.

Иван. За то особо тебя ценю, Иван Михайлович. Сам я веду переговоры лишь с теми государствами, у которых рассчитываю найти поддержку. С Англией ли, с Данией ли. Да будучи царем-самодержцем, сам принимаю решения о войне и мире, о походах и строительстве крепостей. Тебе же поручаю все иное. Не опричным, а тебе, земскому, поручаю переписку с турецким султаном. Передал ли ты тайную грамоту?

Висковатый. Государскую тайную грамоту передал мурзе Косыму. Неудачный поход турок на Астрахань дает нам возможность для выгодного мира. Однако дела с Ливонией нехороши, государь. Затянулась и не дала результатов осада Ревеля. Не оправдалась, государь, надежда на Данию. Германский король Фридрих Второй заключил союз со Швецией. Ныне ты, государь, воюешь один на один со шведским королем Юханом Третьим.

Иван (сердито). Юхан давний враг Руси и мне лично. Брата своего Эрика, друга нашего, свергнул, невесту мою, Жигмонта Августа сестру Катерину, себе взял, а послов наших с глумлением велел ограбить и обесчестить, оставить их в одних сорочках. Мне грамоту бранную прислал. На ту грамоту, пересланную через пленника и лай, который в той грамоте, мы дадим отповедь после. Да по-христиански, со смирением. Заметь лишь себе, запиши, как будешь грамоту в Посольском приказе составлять, то укажи Юхану: ты, Юхан, пишешь свое имя впереди нашего. То неприлично, ибо нам брат Цезарь Римский и другие великие государи, а тебе невозможно называться им братом, ибо Шведская земля честью ниже сиих государств. Так напиши, и чтоб толмач все точно перевел.

Висковатый. Укажу гонцу твоему, Петруше-толмачу, чтоб аккуратно перевел.

Иван (ходит). Юхан, ежели ты говоришь, что Шведская земля – вотчина отца твоего, то ты бы нас известил, чей ты сын, чей сын отец твой Густав и как деда твоего звали, и был ли дед твой на королевстве. (Ходит в задумчивости. Диктует.) Много крови пролилось из-за нашей вотчины, Ливонской земли, да из-за гордости твоей. А гордость твоя мужичья, ибо род твой мужичий.

Висковатый. Так, государь, в грамоте посольской писать нельзя. То означает усиление вражды.

Иван (сердито). Что ж вражды? Не к вражде ли они мыслили, шведы да Литва, когда сносились с изменниками в Новгороде? Неужели же достоинство нашей отчины, Великого Новгорода, в том, что она от нас отделилась, а теперешнее бесчестье в том, что она после похода нашего признает нас, великих русских государей, как о том нелепо говорят и пишут. А войску нашему правитель Бог, а не человек. Как Бог даст, так и будет.

Висковатый. Государь, по новгородскому делу как советник твой и русский человек хотел бы иметь с тобой длительное объяснение, однако наедине, без шута твоего и слуг.

Иван. Ежели хочешь, изволь. Эй! Меду нам да блинов ржаных! (Садится к столу.) Да оставьте нас вдвоем. (Шут и слуги уходят.) Садись и говори, Иван Михалыч.

Висковатый. Государь, могу ли говорить правду?

Иван. Говори без боязни. Когда вернулся из новгородского похода, то немало стали мне говорить вздора, доносить на тебя, будто ты говорил о нас неподобные слова с укоризной. А я на то плюнул и выругал доносящих.

Висковатый. Государь, все ж колеблюсь. Есть слух, что митрополит Филипп задушен за смелое слово правды.

Иван. То лжесвидетельство. Митрополит Филипп умер нечаянной смертью от угара. Лучше бы ты, чем слухам верить, дело делал. (Ходит в задумчивости.) Сестра польского короля Жигмонта Катерина Ягеллонка обещана была мне в невесты, а отдана Юхану. Однако, по договору с королем Эриком старшим, братом Юхана, о разделе Ливонии да о взаимной помощи, Эрик обязался отослать ее ко мне. Тот договор остается в силе.

Висковатый. Государь, ныне, после свержения Эрика, шведы тот договор не признают.

Иван (сердито). Послы шведские целовали крест, обязуясь исполнить все то, что написано в мирной грамоте. Оттого ныне у нас со Швецией ничего быть не должно, кроме вражды, покуда не признают за нами Выборг да всю выборгскую сторону. (Разливает вино. Царь и Висковатый выпивают.) Что ж до того, что посулил мне Эрик прислать сестру польского короля Катерину, то указать надобно: из-за лживого послания своего брата Эрика и всех шведских людей пошла та вражда, ибо писал он, Эрик, мне, что ты мертв, потому жену твою я хотел взять.

Висковатый. Не было у нас такого послания от шведов.

Иван (раздраженно). Не было? А ты пошукай – может, лежит в Посольском приказе? Прибыло, когда ты в Дании был, в колчане, а дьячки твои нерасторопные утеряли. Пиши: никто на тебя, Юхан, не покушается. Делай с женой и с братом что хочешь. Об этом много говорить не стоит. Злое же дело начал ты, как только сел на государство. Не будь твой отец мужичий сын, ты б так не делал.

Висковатый. Государь, так писать в посольской грамоте не следует. Особо же при нынешних делах.

Иван (раздраженно). Как же не писать? То истинная правда! Когда при отце его Густаве приезжали наши торговые люди с салом и воском, то тот король Густав сам надел рукавицы, аки простой человек пробовал сало и воск. И на судах осматривал, и ездил для того в Выборг. А слыхал я то от своих торговых людей. Отчего по прежнему обычаю сносился шведский король не с московским самодержцем, а с новгородским наместником и был ему ровня? (Ходит.) Ежели ты, Юхан, хочешь жить по правде, то прислал бы ты мне послов, и все бы без крови разрешилось. А ты крови желаешь, потому вздор говоришь и пишешь. А много крови проливают из-за твоей гордости, из-за того, что незаконно вступил в нашу вотчину, в Ливонскую землю, да из-за того, что не хочешь по прежним обычаям сноситься с новгородским наместником. (Оборачивается.) Ты отчего не пишешь?

Висковатый. Про невинну кровь мыслю, государь. Где она пролилась, невинная, не в Новгородской ли земле еще боле, чем в Ливонии?

Иван (раздраженно). Невинная? Покарали изменников, которые подготовили передачу Новгорода и Пскова Литве. В Новгороде, где еще не исчезли предания независимости, завелась постоянная латынская партия.

Висковатый. Так ли, государь? Измена ли? Не воображение ли то?

Иван (сдерживая гнев). Иван Михайлович, знаю я издавна твое желание встревать не в свои дела.

Висковатый. О Новгороде говорю я как русский человек, не как посольский дьяк.

Иван (сердито). Дела свои делай, делами своими займись. По условиям мира должен быть устроен съезд в Соболине на реке Вуоксе. На том съезде должны прибывать с обеих сторон достойные честные люди из моей, царя, вотчины Великого Новгорода, а также из Шведского королевства, которые должны размерить и установить границы по земле и воде согласно грамоте.

Висковатый. Государь, где они, те достойные и честные люди из Великого Новгорода? Да какую границу устанавливать, ежели вся округа опустошена? Тысячи жертв, точно это чужая враждебная земля, а не своя отчина и дядина, не свое добро!

Иван (гневно). Не литовских ли лазутчиков слова повторяешь ты, дьяк посольский? Ты писать должен посольские наказы, а не повторять вражьи слова!

Висковатый. Государь, такие посольские наказы ослепление обнаруживают. Ты, царь, и твое окружение стали жертвами обмана. Литовская секретная служба при содействии изменника Андрея Курбского имела целью клевету на новгородцев с помощью подложных материалов сделать, чтобы ты утратил доверие к подданным. Ты, царь, использовал войско, назначенное против Польши, чтоб громить собственные города. Ты же, чтобы развязать себе руки для погрома собственной земли, хочешь заключить перемирие с поляками и самонадеянно заявляешь, что сам Бог открыл их, поляков, сговор с новгородцами.

Иван. Знаешь ли ты, дьяк, что плетешь? Главные заговорщики новгородцев посадник Данилов да архиепископ Пимен. Ты ж говоришь с литовских уст.

Висковатый. Государь, знаешь ведь добре, я был за Литву против южного направления, за войну с поляками и Литвой стоял. Однако ныне, после новгородской бойни, то делать мы не можем при разоренном тыле, при голоде и болезнях. В Твери да иных местах от голода и болезней умерло еще более, чем от опричного погрома. Мы в Посольском приказе знаем, что говорят и пишут иноземцы. Гляди, государь. (Достает книгу.) Издана книга зарубежная под названием: «О жестокой жестокости великого князя Московского, которую в Новом городе и Пскове выполнил». (Подает книгу.)

Иван (берет книгу). Знаю, лицемеры зарубежные изображают меня хищником. (Листает книгу, читает.) «Tandem ad satellites circumstantes, fremebundus dixit: Irruite in hos perfidos, secate, dissecate, trucidate, neminemque vivum reliunquite»[13]13
  «Сказал собравшимся вокруг приспешникам: “Наваливайтесь на этих вероломных, секите их, рассекайте, уничтожайте и никого не оставляйте в живых”» (Гваньини А. Описание Московии. 1578; русский перевод: 1997).


[Закрыть]
. Зубы скрежещущи приказал: напущайтесь на тех изменников, секите, рассекайте, побивайте. Никого жива не оставляйте… Я в латыни не шибко силен. Надобно велеть толмачу, чтоб точней перевел. (Бросает книгу на стол.) То полезно знать, как о тебе враг судит. Я же имею нелицемерного судью Христа милостивого. (Ходит нервно.) Лицемеры. Что сделал я и дед мой, великий князь Иван Третий, сделал во Франции Людовик Одиннадцатый, в Испании Фердинанд Католик с Изабеллой Кастильской, германский император Фридрих Второй и Максим Первый. Цезарь. Борджиа коварно умерщвлял врагов для объединения отчизны. Жестокость, обман, коварство указаны как мера необходимая в известных условиях у Макиавелли в книге «Государь» – «Il principe». Меры необходимы против государственных преступников.

Висковатый. Рядом с государственными преступниками гибнут невинные люди.

Иван. Кто те невинные люди? Укажи мне хоть одного!

Висковатый. Опричниками убито много невинных людей, арестован и мой невинный брат Третьяк.

Иван. Ах, понятно, то ты ради брата пришел все то говорить. Кто ж тебе более дорог – царь и отечество или брат? (Кричит.) Эй! Покликать Малюту! (Нервно ходит.) Не ведаю, что с братом твоим. Малюта скажет. А ты-то говорил, что пришел ради отечества. Пришел же, печатник, ради брата?

Висковатый. Да, признаюсь, отважился я на такое объяснение с тобой, царем, после того как опричные арестовали моего родного брата, а до того молчал. Грешен! Однако горячо убеждаю тебя, царя, прекратить кровопролитие, не уничтожать своих бояр и иных людей иноземцам в радость. Расправы над Новгородом далеко превзошли исправительные наказания, ежели они вообще были нужны!

Иван. Мыслите ты да тебе подобные, я уничтожаю невинных. Однако страшный суд над новгородцами – то Божий суд над изменниками, против отечества вставшими при сей тяжелой войне. Война длится уж двенадцать лет, не обещая конца и выхода, и все ж неизбежная для государства. Правительство напрягает все средства и потому требует великих усилий от подданных. Пусть не всегда прямая измена, но ведь и вялость службы, нерадение при данном положении равносильны измене. Иноземцы обличают нас в жестокости, однако в том ли их главная неприязнь? Сестра моя Елизавета Английская соперничает с Филиппом Испанским на море. Так и при мне, при царе Иване Четвертом, впервые Россия принимает участие в европейском споре за Балтику. С этой поры она, Россия наша, стала европейской державой. Вот чего иноземцы нам простить не могут, а не казни!

Висковатый. Государь, ливонская война показала, что Россия не может выиграть войну за Балтику без морского флота.

Малюта (входит). Государь великий, как тобой указано, все татарские пленные перетоплены.

Иван. Умерли они в ложной той своей вере, в ложном учении Магометановом. Однако позвал тебя по иному делу. Отчего взят брат дьяка Посольского приказа Ивана Михайловича Висковатого?

Малюта. Третьяк Висковатый казнен за изменное сношение с Крымом.

Висковатый (вскрикивает). Брат мой родной казнен! (Закрывает глаза ладонью, плачет.)

Иван. Так-то, Иван Михайлович. А ты говорил – невинный. Казнен за изменное сношение с Крымом. Ведь и мой брат князь Владимир Старицкий казнен. И ты способствовал тому. Отечество Русь превыше братьев, превыше всего иного. Я помазник Божий. Мне и отечеству служить надобно.

Висковатый. Государь, я почал говорить, что нельзя выиграть войну за Балтику без морского флота. Ты ж, царь, строишь вместо морского флота речной. В Посольском приказе и в Думе стало ведомо, что в заложенных в окрестностях Вологды верфях, где трудятся английские корабельные мастера, спущены на воду большие плоскодонные барки. Они для войны на Балтике непригодны. Для чего ж, царь, барки те предназначаются? Для перевозки твоей царской казны к северным морским пристаням. Там казна погружена будет на английские морские суда. Ты, царь, переговоры с Англией из Посольского приказа изъял, однако ведомо нам стало про твое тайное письмо королеве. Пролив невинную кровь крестьянскую, после возвращения, опасаясь бунта, хочешь сбежать в Англию?

Иван (гневно). Схватить его. (Висковатого хватают.) Я тебе, дьяк, слишком долго прощал. Не надо бы!

Висковатый (гневно). Изверг! Казнишь невинных за измену, сам не изменник ли?

Иван. Долго ты, змей, пользовался моим доверием. (Кричит.) Ты, пронырная свинья! Потхилое гузно!

Малюта. Государь, после Новгорода открылось: в Москве есть соучастники новгородской измены и в самом ближнем окружении. Также среди именитых опричников.

Иван (гневно). Жалуетесь на истребление? Я вас еще не истреблял! Я едва только начал! (Кричит.) Но я постараюсь всех вас искоренить! Чтобы памяти вашей не осталось!

Висковатый. Всех истребишь ли? Я ж высказал вслух настроение всей земщины. Также со стороны высших приказных чинов в Боярской думе. Разорение и погром твой обернулись новым татарским игом. Таких ужасов Россия не видела со времен Батыя! А и при Батые не так все ж было.

Иван. Я не доверял боярам, но и приказные чины с ними заодно. Этого не ожидал. Пресечь недовольство на корню. Малюта, помимо Висковатого, арестовать и иных земских дьяков.

Малюта. То делаем, государь. Государь, тут в слободе давно уж дожидаются ходоки, обиженные приказными, с жалобницами.

Иван. Давай их немедля. (Малюта выходит.) Ты, дьяк, все правду говоришь. Поглядим, какая у тебя самого правдивая жизнь! Не так ли? Не берешь ли скуп, сиречь взятку? Да иные с тобой. (Нервно ходит.) Чего тебе не хватало? Ты был последний советник ранней моей поры. (Шут вбегает.) Погляди, шут, на сию кислую рожу дьячью. Я, царь, ему верил. Служил бы мне верой и правдой да жил бы в радости и богатстве!

Шут. Истинно: любил бы государя, жил бы так, как жук в говне, что желудь в дупле, что червь за корой, что сверчок за печью. Эх, костям бы твоим ломота, зубам щепота. (Смеется.)

Входит Малюта, сопровождаемый ходоками. Ходоки низко кланяются царю

Иван. Все бумаги пишутся от имени государя да все дела на местах в московских приказах. Оттого приказные волочат дела для личного обогащения. Так ли?


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации