Текст книги "Система современного римского права. Том IV"

Среди расширений, о возмещении которых вследствие литисконтестации говорилось до сих пор, есть одно, трактовка которого главным образом вызывает сомнения и споры и вместе с тем является практически очень важной: это Процессуальные проценты. Их всестороннему рассмотрению необходимо предпослать взаимосвязанный обзор системы процентов в целом. Без подобного обзора невозможно надежно предотвратить ошибочное понимание и использование некоторых самых важных свидетельств источников.

В основе общего понятия процентов лежит различие двух видов стоимости, встречающихся в повседневном обороте: реальной стоимости (стоимости собственности) и потребительской стоимости. Юридическими сделками, в которых обычно они выражаются, являются купля и договор о найме. Так как потребительская стоимость основывается на постоянной деятельности пользователя по отношению к вещи, то она вообще имеет значение только в том случае, если мысленно добавляется промежуток времени, заполненный этой деятельностью.

Как потребительскую, так и реальную стоимость можно возмещать или оплачивать самыми разными и самыми произвольными способами: посредством денежной суммы, работой, взаимным использованием другой вещи и т. д. Для большинства случаев подобного вида отсутствует как возможность, так и необходимость общего подхода и регулирования; подобная необходимость встречается только в одном виде вещей, своеобразный характер которых здесь следует установить прежде всего.

Это такие вещи, стоимость которых, согласно господствующему в гражданско-правовом обороте мнению, основывается не на их индивидуальности, а исключительно на числе, размере или весе в рамках определенного рода, так что при одинаковом объеме разные индивиды одного и того же рода считаются полностью равноценными. Римляне выражают это своеобразие словами «res quae pondere, numero, mensura continentur (consistunt)», но это точное и правильное выражение из-за своей многословности неудобно для обычного употребления. Новые авторы в течение столетий называют это варварски образованным выражением «res fungibiles»[192]192
  Поводом для этого выражения послужила L. 2, § 1 de reb. cred. (12. 1): «quia in genere suo functionem recipiunt per solutionem». Кажется, выражение «res fungibiles» было введено Цазием (Zasius in § 30 J., de actionibus, N. 17, 18) – по крайней мере он не стесняется одергивать других авторов, которые говорят вместо этого «quantitas»: «sed male et barbare: sola enim pecunia quantitas dicitur, quia per eam quanta quaeque res sit aestimatur».


[Закрыть]. Я буду использовать для этого выражение «Количества», в пользу которого выступает решительный авторитет римских юристов. Ведь хотя во многих, даже в большинстве, фрагментов выражение «quantitas» означает «размер» или «объем», т. е. общее свойство, присущее самым разным вещам, однако в нескольких не вызывающих сомнений фрагментах оно также употребляется именно для обозначения упомянутого здесь особого вида вещей, т. е. вещей, которые согласно числу, размеру или весу определенного рода, а не по своей индивидуальности обычно считаются предметами правоотношений. Вещь подобного вида называется «quantitas» в противоположность corpus или species, т. е. вещи, являющейся индивидуальным предметом юридической сделки[193]193
  L. 34, § 3–6 de leg. 1. (30); L. 15, § 4 de usufr. (7. 1); L. 94, § 1 de solut. (46. 3). Правда, в этих фрагментах сначала речь идет о денежных суммах, которые и без того являются самыми частыми и важными quantitas. Однако в первом фрагменте с этим ставят в один ряд и все прочее quod pondere, numero, mensura continetur, а противопоставление corpus и species ко всему этому одинаково подходит. Поэтому осуждение Цазием указанного названия (сн. а) необоснованно. Предпринятая в недавнее время попытка нескольких авторов назвать это «заменимыми вещами» едва ли понятна без дополнительного объяснения, поскольку все прочие вещи также можно заместить (денежным возмещением). Сами по себе свойства «количеств» и потребляемых вещей полностью отличаются друг от друга, хотя они часто встречаются в применении к одним и тем же вещам.


[Закрыть].

Потребительская стоимость «количеств», как и всех прочих вещей, может быть определена самыми разными способами, в частности это можно сделать в долях однородных вещей, и данный подход настолько важен и удобен в обороте, что для этого во все времена считали необходимыми особые положения. К этому относится правовой институт Процентов (usura, а также usurae).

Процентом называется определенная мера количества, которая служит возмещением или вознаграждением за пользование однородным количеством, которое называется «капитал». Само по себе процентное отношение применимо к количествам любого вида, т. е. к зерну, вину, маслу, и в частности к деньгам. А это последнее применение является настолько важным и частым, что обычно думают только о нем, когда речь вообще заходит о взимании процентов. Выше уже было отмечено, что проценты в юридическом смысле считаются плодами капитала[194]194
  L. 34 de usuris (22. 1); L. 121 de V. S. (50. 16); L. 62 pr. de rei vind. (6. 1) (ср. выше, § 265).


[Закрыть]. Однако это не следует понимать так, будто в этом случае наличные деньги (проценты) являются плодом наличных денег (капитала), напротив, требование уплаты процентов считается плодом, возникшим из требования, обоснованного капиталом.

Итак, самым важным вопросом является вопрос о том, как вообще может возникнуть требование уплаты процентов. В целом существуют две причины его возникновения:

I) Воля должника, которая почти всегда выражается в форме договора, и II) Общая норма права.

I. Договор как основание возникновения требования уплаты процентов. Подобный договор мог встречаться у римлян и в форме стипуляции, и в форме простого соглашения.

А. Стипуляция процентов была применима всюду и всегда могла быть основанием иска. Ее можно было заключить независимо от того, порожден ли сам капитальный долг стипуляцией со ссудой или без нее, простой ссудой без стипуляции или каким-либо другим обязывающим действием.

У римлян самым частым и самым важным был случай, в котором оба обязательства (о капитале и о процентах) были обоснованы стипуляцией и направлены на деньги. Делалось ли это (согласно дословной формулировке) двумя отдельными договорами (стало быть, с помощью двойного «spondes? spondeo») или одним общим простым договором, в конце которого высказывались указанные вопрос и ответ, было безразлично для результата. Ибо даже в последнем случае на самом деле, как и в первом, заключались две разные, притом даже неоднородные стипуляции: certa о капитале и incerta о процентах[195]195
  L. 75, § 9 de verb. obl. (45. 1): «qui sortem stipulatur, et usuras quascunque, certum et incertum stipulatus videtur: et tot stipulationes sunt, quot res sunt» (стало быть, здесь две; эти последние слова отсылают к общей норме права (ср. L. 86 eod.)); L. 8 de eo quod certo loco (13. 4): «ibi enim duae stipulationes sunt» (речь шла о капитале и процентах).


[Закрыть]. Стипуляция о капитале была неизбежно certa, потому что сумма капитала была совершенно определенной и известной; стипуляция о процентах была неизбежно incerta, поскольку невозможно предвидеть, какие проценты подлежали бы выплате и какой поэтому была бы в целом сумма процентов, о которой следует предъявить иск. Если же это были две разные стипуляции, это неизбежно обосновывало бы два разных иска: certi и incerti condictio (оба, как известно, совершенно разного характера), поскольку иск всегда должен был точно соответствовать стипуляции, и здесь вообще не допускался произвол истца[196]196
  Gajus, IV, § 53: «sicut ipsa stipulatio concepta est, ita et intentio formulae concipi debet».


[Закрыть].

Точно так же дело обстояло, когда наряду с простым займом (без стипуляции) стипулировали проценты. И в этом случае обязательно следовало предъявлять два разных иска: certi и incerti condictio.

В. Соглашение об уплате процентов имело разные эффекты в зависимости от характера основного долга. Ведь оно могло встречаться: а) наряду с b. f. contractus; b) наряду со стипуляцией; с) наряду со ссудой.

а) По соглашению об уплате процентов наряду с b. f. contractus можно было предъявить иск согласно общим принципам, однако не самостоятельный иск, а только связанный с главным иском, вытекающим из контракта[197]197
  L. 4 C., depos. (4. 34): «non duae sunt actiones, alia sortis alia usurarum sed una». Таким образом, здесь действительно правило, как раз противоположное только что названному о стипулированных процентах.


[Закрыть]. Это правоотношение, основанное на известных общих нормах права, признается при купле, найме, поручении и поклаже[198]198
  L. 5 C., de pact. int. emt. (4. 54); L. 17, § 4 de usuris (22. 1); L. 24 pr. in f. mandati (17. 1); L. 24, 26, § 1 depos. (16. 3).


[Закрыть].

b) Даже если наряду со стипуляцией о капитале одновременно заключалось простое соглашение о процентах, то все же иск о взыскании процентов разрешали предъявлять как иск из стипуляции (стало быть, посредством incerti condictio). Это положение права было чуждо строгому характеру древней стипуляции и было введено только благодаря новому, более свободному подходу к договору. Прямо сказано также о том, что это положение было признано постепенно и не без возражений[199]199
  L. 40 de reb. cred. (12. 1). Об этом фрагменте (L. Lecta), известном своей трудностью, ср.: Glück, Bd. 4, S. 268–276; Schulting, Notae, vol. III, p. 31. Здесь дело не зависит от его полного объяснения; относящаяся сюда часть, которую я считаю не вызывающей сомнений, содержится в следующих словах: «pacta incontinenti facta stipulationi inesse creduntur… Pactum autem, quod subjectum est, quidam dicebant… tantum ad exceptionem prodesse… et si, ut ille putabat, ad exceptionem tantum prodesset pactum, QUAMVIS SENTENTIA DIVERSA OBTINUERIT» rel.


[Закрыть]. В основе этого лежала следующая мысль. Если бы стороны проявляли осторожность: сначала выражали бы полное содержание своего соглашения (о капитале и процентах), а затем в конце добавляли общую формулу «ea omnia dare spondes? spondeo», то стипуляция, бесспорно, охватывала бы все части обещания, включая проценты. То, что они были неточны в этом и не применяли правильную форму, не должно было идти им во вред, как некоторые другие нарушения древней строгой формы. Следовательно, до некоторой степени симулировали полную форму тем, что в конце действия повторяли формулу стипуляции, высказанную в середине всего действия. Этот более свободный подход к стипуляции был абсолютно аналогичным тому подходу, согласно которому уже во времена древних юристов разрешалось спрашивать и отвечать на иностранном языке, на разных языках и не дословно однообразно, что не подрывало действительность стипуляции.

с) Наконец, соглашение о процентах наряду с простым займом чаще всего ведет к путанице и послужило поводом для ошибочного понимания некоторых трудных фрагментов в римском праве, отчего это необходимо рассмотреть подробнее.

Если мы сопоставим сначала заем с только что рассмотренной стипуляцией, то обнаружим высказанное правило, что к займу можно правомерно добавить все то, что допустимо в стипуляции:

«Omnia quae inseri stipulationibus possunt, eadem possunt etiam numerationi pecuniae: et ideo et conditiones»[200]200
  L. 7 de reb. cred. (12. 1).


[Закрыть].

Так как только что было показано, что позже соглашение о процентах наряду со стипуляцией было разрешено в качестве основания иска, то указанная последовательность привела бы к допущению такого же эффекта наряду с займом, чему не препятствовал бы ее строгий контрактный характер (который не был строже, чем у стипуляции). Я говорю, что так должно было бы быть, если быть последовательным, и в случае с займом в деньгах, и в случае с займом в иных «количествах». Эта последовательность на самом деле была реализована и признана во втором случае займа (зерном и т. д.), как это будет показано ниже. Зато в случае денежного займа дело обстояло иначе, но причиной этого отличия был не характер контракта, а скорее совершенно особенный характер иска, предписанного исключительно для этого контракта.

Ведь единственно возможным иском из денежного займа была certi condictio, в Intentio которой обязательно следовало называть определенную денежную сумму, которой должна была соответствовать Condemnatio. При таких обстоятельствах у судьи не было иного выбора, кроме как либо оправдать, либо присудить к названной сумме. Если бы в решении он увеличил эту сумму на обещанные проценты, то он должен был бы возместить все это за счет собственного имущества[201]201
  Gajus, IV, § 52: «alioquin litem suam facit».


[Закрыть].

Основание правила, высказанного в столь многих фрагментах, заключается только в том, что в случае денежного займа никогда нельзя предъявлять иск о взыскании процентов, если эти проценты не были обещаны в стипуляции[202]202
  L. 24 pr. de praescr. verb. (19. 5); L. 10, § 4 mand. (17. 1); L. 11, § 1 de reb. cred. (12. 1); L. 3, 7 C., de usur. (4. 32); Paulus, II, 14, § 1. Отличие от предшествующего случая, в котором соглашение добавлялось к стипуляции, заключалось в том, что здесь чисто формальную ошибку исправляли путем нестрогого толкования, поскольку это воспринимали так, будто формулу стипуляции высказывали только в конце всего действия. Такой подход был невозможен при займе, так как в процентах фикция займа не имела бы никакого смысла, а без нее у иска из соглашения не было бы основания для возникновения. Впрочем, высказанное правило нельзя понимать так, будто подобное соглашение было совершенно недействующим; оно не должно было обосновывать только иск, но из него возникала naturalis obligatio (L. 5, § 2 de sol. (46. 3); L. 3, 4, 22 C., de usur. (4. 32)). В этом не сомневались даже самые строгие юристы.


[Закрыть]. Если же причина заключалась в этом, т. е. в формуле иска, а не в характере контракта, то было совершенно непоследовательно сохранять это правило в Юстиниановом праве (в котором полностью исчезли исковые формулы); от него уже здесь следовало бы отказаться полностью[203]203
  Сомнительна трактовка nauticum foenus, при этом об иске не сообщается (L. 5, § 1, L. 7 de naut. foen. (22. 2)). В данном случае, возможно, всегда использовали стипуляцию, но и без стипуляции можно, пожалуй, допустить иск согласно принципам безымянных контрактов. Ведь форма займа была при этом лишь внешним проявлением, а на самом деле это была дача суммы с риском утраты с встречным обещанием большей суммы на случай, если утраты не происходило, т. е. сделка по форме do ut des.


[Закрыть].

То, что такое понимание правильно, неопровержимо следует из того, как римское право трактует заем зерном и другими «количествами», когда при этом проценты обещали простым соглашением, хотя указанный заем был совершенно таким же строгим контрактом и обладал таким же контрактным характером, как и денежный заем. Абсолютно решающими в этом отношении являются следующие фрагменты.

1. «Frumenti vel hordei mutuo dati accessio ex nudo pacto praestanda est»[204]204
  L. 12 C., de usur. (4. 32).


[Закрыть].

Здесь прямо признано, что при займе зерном можно предъявить иск о взыскании процентов по простому соглашению, только иск не назван.

2. «Oleo quidem vel quibuscunque fructibus mutuo datis, incerti pretii ratio, additamentum usurarum ejusdem matiriae suasit admitti»[205]205
  L. 23 C., de usur. (4. 32).


[Закрыть].

Этот фрагмент во все времена был предметом больших сомнений и недоразумений. Во-первых, в нем не сказано, о каких процентах идет речь. При этом можно было бы подумать о пене за просрочку или процессуальных процентах, что, однако, следует отвергнуть, так как они могут встречаться только при наличных деньгах, как это будет показано ниже. Равным образом нельзя подумать о стипулированных процентах, поскольку возможность потребовать их в судебном порядке и без того не вызывает сомнений, что не подходит к высказыванию во фрагменте. Таким образом, остается предположить только один случай, когда проценты обещали простым соглашением, стало быть, точно такой же случай, как и в предшествующем фрагменте, однако здесь с важным дополнением, что возможность требования подобных процентов в судебном порядке основывается не на строгой норме права, а на новом разрешении из справедливости («suasit admitti»). Отдельного объяснения требуют слова «incerti pretio ratio». Они прямо выражают высказанную выше противоположность подобного займа денежному займу. Тогда как в случае денежного займа certi condictio делала невозможным любое распространение судебного решения на проценты, здесь иск содержал incerta Condemnatio (quanti ea res est), неопределенный характер которой давал судье процессуальную свободу и позволял включить в судебное решение проценты, в то время как материальную допустимость процентов и без того следовало признавать по вышеназванным причинам[206]206
  Поэтому я вынужден отвергнуть следующие недавно предпринятые попытки объяснения фрагмента. Согласно некоторым авторам, «incerti pretii ratio» должно означать неустойчивую цену зерна, но совершенно невозможно придумать причину, по которой нельзя было бы разрешать проценты при совершенно неизменных ценах. Другие придают основное значение словам «ejusdem materiae», так что подлинным намерением фрагмента является запрет обещания процентов в других материалах. Однако эти слова следует объяснять исходя из того, что понятие и название «проценты» вовсе не подходят к обещанию в других материалах; в них не должен выражаться запрет. Согласно данному здесь объяснению фрагмента, следует исправить утверждение, которое основывалось на ошибочном его понимании (с. 618 [т. III русского перевода «Системы…»]).


[Закрыть].

Из двух возможных причин возникновения требования выплаты процентов (§ 268) до сих пор рассматривалась первая (договор); осталось рассмотреть еще вторую.

II. Общая норма права как причина возникновения требования выплаты процентов.

Эта норма права основывается на следующем рассуждении, обоснованном опытом. При развитом обороте использование наличных денег с получением процентов является привычным и распространенным до такой степени, что, без сомнений, в качестве общего правила можно допустить, что любую большую или небольшую сумму денег можно использовать с получением процентов в любой момент времени. Правильность этого допущения становится особенно очевидной, если подумать при этом о существовании публичных банков или сберегательных касс или же об отношении текущего счета, в которое кто-либо вступает с банкиром, при котором любая внесенная или снятая сумма рассчитывается с начислением процентов со дня платежа. Но при этом нельзя представлять себе, будто только заем был единственной формой использования денег с получением процентов. Было бы также неправильно, если бы мы допускали высказанное предположение только для нашего сильно развитого денежного оборота, а для римских условий отрицали. Как раз римские юристы решительно исходят из высказанной здесь предпосылки, как будет показано ниже. У них даже институт аргентариев служил для содействия процентным сделкам[207]207
  Примечательное признание утверждаемого здесь общего обычая и опыта (даже в отношении условий в древние времена) встречается в том месте, где его едва ли можно было ожидать, – в притче о ленивом рабе (Мф. 25:27 и Лк. 19:23).


[Закрыть].

Высказанное здесь мнение приводит к следующей трактовке правоотношений. Когда какой-либо вещью некоторое время пользуется тот, кому это не положено, стало быть, этого несправедливо лишен другой и вместе с тем имеется правовое основание требовать возмещения за эту несправедливость, то в каждом отдельном случае все сводится в доказательству величины интереса этой перенесенной несправедливости, но об этом вовсе невозможно сформулировать радикальное правило.

У того, кто требует подобного возмещения, в этом случае наступает большое облегчение, когда предмет пользования, которого его несправедливо лишают, заключается в наличных деньгах. Благодаря этому становится ненужным отдельное доказательство суммы понесенного ущерба, так что истец может требовать за недостающие деньги выплаты процентов, принятых в данной местности. В отдельных случаях, правда, можно требовать большего возмещения, но для этого в каждом случае требуется специальное законодательное предписание или же особое доказательство. Зато для обычных для данной местности процентов не требуется особое доказательство, поскольку оно делается ненужным благодаря высказанному выше коренному эмпирическому положению.

Это крайне важное практическое правило применяется, в частности, в пене за просрочку, поскольку в качестве возмещения за просрочку в случае денежного долга можно требовать принятые в данной местности проценты без доказательства понесенного ущерба[208]208
  L. 32, § 2 de usuris (22. 1).


[Закрыть]. Но когда указанный случай считают совершенно особым классом процентов и строго отличают от него другие классы с различными названиями, что обычно происходит, то это совершенно неправильно[209]209
  Так, например, иногда называют следующие классы процентов: usurae ex mora, legales, punitoriae (Schilling, Institutionen, Bd. III, S. 108). Это замечание отнюдь не должно подвергнуть сомнению то, что для некоторых отдельных правоотношений существуют позитивные предписания, например, из-за необычайно высоких процентов, а именно в том случае, когда управляющий чужим имуществом недобросовестно использует с выгодой для себя деньги, переданные ему в управление (L. 38 de neg. gest. (3. 5)), а также в случае usurae rei judicatae согласно новым предписаниям Юстиниана. Однако причина возникновения требования уплаты процентов в этих отдельных случаях не имеет специфических отличий, тогда как договорные проценты полностью отличаются от процентов, вытекающих из общей нормы права.


[Закрыть]. Напротив, в пене за просрочку выражается самый частый случай применения, в то время как совершенно такой же принцип применяется во многих правоотношениях и без просрочки. Так, в частности, каждый, кто управляет чужими делами и несет при этом расходы за счет собственного имущества, может требовать принятые в данной местности проценты с израсходованных денег, даже если противную сторону нельзя обвинить в просрочке[210]210
  Так, например, в случае договора поручения, negotiorum gestio, товарищества и опеки (L. 12, § 9 mand. (17. 1); L. 19, § 4 de neg. gest. (3. 5)). Если в этих случаях управляющий сможет доказать, что для необходимых расходов он вынужден был взять деньги под необычайно высокий процент, то он сможет потребовать возмещения. Но это снова выходит за рамки нашего общего предположения.


[Закрыть].

Кроме того, неправильно, когда некоторые считают пеню за просрочку особой привилегией тех договоров и исков, которые имеют особое название «bonae fidei actiones». Напротив, они основываются на радикальном правиле для вообще всех обязательств, применение которого невозможно только в случае кондикций (строгих исков) вследствие особого характера этих исков. Поэтому пеня за просрочку, несомненно, издавна имела силу и в случае тех свободных исков, которые не назывались «bonae fidei actiones», стало быть, в частности, в случае преторских исков и extraordinariae actiones[211]211
  Так, пеня за просрочку действует в случае обещания, которое, несомненно, не является bonae fidei contractus (L. 1 pr. de pollic. (50. 12)). Равным образом bonae fidei actiones ставят в один ряд с преторскими исками в учении о Causa в L. 38, § 8–16 de usur. (22. 1). Наконец, пеня за просрочку имеет силу и в фидеикомиссах, которые также не были связаны с bonae fidei actio.


[Закрыть].

Следует, пожалуй, отметить, что высказанное здесь мнение с его важными последствиями применяется не вообще к «количествам», а исключительно к денежным долгам; именно в этом заключается очень важное различие между договорными процентами, которые могут применяться к «количествам» любого вида, и процентами, выведенными из общей нормы права, которые встречаются только в денежных долгах[212]212
  Так, и в этом выражается решительное доказательство того, что L. 23 C., de usur. (см. выше, § 268) отнюдь нельзя понимать как говорящую о пене за просрочку.


[Закрыть].

Причину этого важного различия следует усматривать в том, что использование денег с получением процентов возможно в любое время, тогда как процентная сделка с зерном и прочими «количествами» обычно встречается лишь в редких случаях и при случайных обстоятельствах. Поэтому если другому несправедливо отказывают использовать зерно, то пострадавшему отнюдь нельзя отказывать в возмещении несправедливости, которой он подвергся. Однако он должен будет доказать величину интереса и не должен, как в случае денежного долга, пользоваться преимуществом замены этого доказательства презумпцией того, что он мог бы временно одолжить это зерно под проценты. Ибо как раз для такой презумпции, которая хорошо обоснована в случае денежного долга, нет никаких оснований в случае с зерном и прочими «количествами»[213]213
  Это можно было бы представить себе так, будто требовать можно было не проценты зерном за отсутствующее зерно, а проценты за продажную цену зерна. Однако это мнение снова не было бы характерно для «количеств», его можно было бы применять ко всем прочим вещам, и, как будет показано ниже, его в целом следует отвергнуть.


[Закрыть].

Все до сих пор проведенное исследование права на получение процентов (§ 268, 269) должно было послужить основой для той его части, которая является единственной относящейся к сфере нашей задачи, а именно к процессуальным процентам, удовлетворительно понять которые можно только исходя из указанной полной взаимосвязи.

Осужденный ответчик должен возместить плоды предмета спора, которых лишился истец вследствие длительности правового спора (§ 265). Итак, если предмет спора заключается в денежной сумме, то возникает практически очень важный вопрос о том, следует ли считать проценты с этих денег такими подлежащими возмещению плодами, т. е. следует ли вообще утверждать право истца на процессуальные проценты. Это в высшей степени спорный вопрос, который обсуждается и по сей день.

Прежде чем будет сделана попытка ответить на этот вопрос, необходимо установить отношение пени за просрочку к процессуальным процентам на тот случай, если их действительно нужно будет допустить (т. е. гипотетически). Ведь когда право на выплату пени за просрочку возникает до начала правового спора, они продолжают существовать в течение всего спора, и наряду с ними не может быть и речи о процессуальных процентах, поскольку они поглощаются ранее возникшей пеней за просрочку. Поэтому вопрос о процессуальных процентах может возникать только в таких случаях, в которых либо отсутствует просрочка по взыскиваемому денежному долгу (как условие пени за просрочку), либо при имеющейся просрочке все же нельзя потребовать пеню за просрочку.

Последний случай решительно наступал в строгих исках римского права. Поскольку в них пеню за просрочку не могли требовать и при имеющейся просрочке (§ 269), то имелась возможность возникновения процессуальных процентов. Первый случай (отсутствие самой просрочки) может иметь разные основания: он может быть обоснован тем, что само по себе требование сомнительно или неопределенно по своему объему (неликвидно)[214]214
  L. 24 pr., L. 21, 47, 3 pr. de us. (22. 1); L. 42, 63 de R. J. (50. 17).


[Закрыть]; кроме того, тем, что должнику вообще не поступало предупреждение или что его нельзя доказать для определенного момента времени; часто и промежуток времени между предупреждением и началом спора является слишком незначительным для того, чтобы пытаться доказать предупреждение ради обоснования пени за просрочку, возникшей ранее. Во всех этих случаях имеется достаточно возможностей для требования процессуальных процентов, да и опыт также показывает, что о них говорится даже чаще, чем о пене за просрочку.

Главным же вопросом является вопрос о том, можно ли вообще требовать процессуальные проценты. Я не сомневаюсь в утвердительном ответе на этот вопрос, даже в отношении древнего римского права безотносительно к различию строгих и свободных исков. В последующем далее исследовании сначала нужно будет установить принцип, а затем применить его к самым важным отдельным искам.

I. Принцип процессуальных процентов

В целом это признается в уже приводившемся выше фрагменте, в котором прямо сказано, что процентам присущ юридический характер плодов[215]215
  L. 34 de usur. (22. 1) Ульпиана (Ulpian., Ad ed., lib. XV) (ср. выше, § 265). Мнимое противоречие, которое могло бы вытекать из L. 121 de V. S. (50. 16), уже было устранено выше (§ 265).


[Закрыть]. Здесь необходимо привести полный текст и объяснить его:

«Usurae vicem fructuum obtinent, et merito non debent a fructibus sepa-rari. Et ita in legatis et fideicommissis, et in tutelae actione, et in ceteris judiciis bonae fidei servatur. Hoc idem igitur in ceteris obventionibus dicemus».

То, что этот важный фрагмент следует отнести именно к рассматриваемому здесь вопросу об обязанностях ответчика в процессе, становится несомненным благодаря его заголовку, который связывает его с очень подробным фрагментом Ульпиана, согласно которому ответчик обязан выдать плоды и проценты в случае иска о наследстве[216]216
  L. 20 de her. pet. (5. 3). Этим фрагментом мы воспользуемся ниже в применении к отдельным искам.


[Закрыть]. То, что во втором предложении приведенного фрагмента упоминают b. f. actiones, могло бы послужить поводом для предположения, что для строгих исков, согласно arg. a. contrario, следовало бы утверждать обратное. Однако для этого нет оснований, напротив, в этом упоминании содержится, кажется, просто мимолетное указание на пеню за просрочку, действительную только в случае b. f. actiones и отличающуюся от процессуальных процентов. Наоборот, содержащиеся в последнем предложении слова «ceterae obventiones» можно было бы попытаться отнести к str. j. actiones, для которых тогда наш фрагмент доказывал бы применимость процессуальных процентов. Однако и это объяснение следует отвергнуть: «obventio» означает доход из вещи, стало быть, «ceterae obventiones» – это иные виды использования, которые, так же как и проценты, следует отнести к общему понятию «fructus».

Итак, если, согласно этому свидетельству, проценты представляют собой вид плодов и если, согласно другим приводившимся выше фрагментам, установлено, что ответчик с момента литисконтестации должен возместить все плоды безотносительно к различию между свободными и строгими исками, то из этой комбинации неоспоримо следует, что ответчик с момента литисконтестации обязан платить проценты при всех видах исков. Стало быть, тем самым доказаны процессуальные проценты как таковые, отличные от пени за просрочку (поскольку литисконтестация действительно не порождает просрочку) (§ 264), но подобные ей и обусловленные тем же основанием, ведь они, как и она, порождены общей нормой права, согласно которой возмещение за любую несправедливо утраченную сумму денег заключается в выплате принятых в данной местности процентов с этой суммы (§ 269).

Следующий фрагмент также часто считался признанием нашего принципа:

«Lite contestata usurae currunt»[217]217
  L. 35 de usur. (22. 1).


[Закрыть].

Однако этот фрагмент допускает два разных одинаково обоснованных толкования и из-за этой неопределенности не может использоваться в качестве доказательства. Ведь слово «currunt», во-первых, может означать «currere incipiunt»[218]218
  Сопоставимыми фрагментами для этого значения являются L. 40 de reb. cred. (12. 1) и L. 7, § 7 de administr. (26. 7). Оба значения верно доказаны Хубером (Huber, Praelect. in Pand., XXII, 1, § 17).


[Закрыть] – тогда во фрагменте действительно содержится высказывание нашего принципа. Но оно может также означать «currere pergunt»[219]219
  Сопоставимым фрагментом для этого значения является L. 18 de nov. (46. 2): «non currunt».


[Закрыть], т. е. литисконтестация не прерывает и не препятствует процентам, – тогда фрагмент вовсе не связан с нашим принципом, напротив, в нем содержится совсем иное и без того бесспорное положение, что литисконтестация, совершенная в случае иска о капитале, не влияет на требование выплаты процентов. Допустимы оба толкования, однако второе приобретает бóльшую вероятность благодаря следующему сопоставимому фрагменту, который связан с нашим благодаря своему заголовку:

«Novatione legitime facta liberantur hypothecae et pignus, usurae non currunt»[220]220
  L. 18 de nov. (46. 2). Оба фрагмента взяты из: Paulus, Ad ed., lib. LVII.


[Закрыть].

Если сравнить оба фрагмента, то они дают следующий смысл. Истинная новация (т. е. стипуляция за рамками процесса) уничтожает, кроме прочего, и проценты. Литисконтестация, хотя ее в некоторых случаях также называют новацией, не уничтожает проценты[221]221
  Такое объяснение встречается у Мадаи (Madai, Mora, S. 369–371), Вехтера (Wächter, Bd. III, S. 24), который лишь подчеркивает его исключительную правильность, хотя само по себе первое объяснение также вполне приемлемо.


[Закрыть].

Если же, согласно этим общим основаниям, правильность принципа могла бы вызывать еще сомнение, то любое сомнение было бы рассеяно нижеследующими применениями к отдельным искам, в которых четко признан сам принцип, и эти применения доказали бы правильность принципа, даже если он ни в одном из фрагментов не высказан в общем виде.

Прежде чем будут представлены эти отдельные применения, с самим принципом следует связать некоторые выводы и более подробные определения.

1. Процессуальные проценты можно требовать только тогда, когда предметом правового спора являются деньги, а не другие «количества» (например, зерно). Все основания, которые для этого положения приводились выше (§ 269) в случае пени за просрочку, точно так же применяются к процессуальным процентам[222]222
  Тем самым приведено доказательство, что L. 23 C., de usur. (§ 268) вовсе нельзя понимать как говорящую о процессуальных процентах, а также о пене за просрочку (§ 269).


[Закрыть].

Но здесь следует пристальнее взглянуть на особый момент, благодаря которому можно было бы попытаться спасти широкое распространение процессуальных процентов не только на другие «количества», но даже на все вещи вообще.

Ведь можно было бы с некоторой видимостью развить следующее рассуждение. Если бы истец получил вещь в момент литисконтестации, то он мог бы ее продать и получить проценты с вырученных денег. Поскольку он был лишен этого преимущества, то оно должно быть ему возмещено выплатой процентов. Однако здесь все зависит прежде всего от положения и обязанности ответчика. Если бы ему хотели навязать возмещение этих процентов, то это могло бы произойти только при условии, что к этому применили бы принцип упущенных плодов (§ 265, 266), т. е. ему зачли бы упущенную продажу как culpa. Но это невозможно по той причине, что даже в случае строгих исков у него есть право на освобождение от любых прочих притязаний из самой вещи путем натуральной реституции в ходе процесса (§ 261). Правильное понимание этого высказано в следующем решении по отдельному случаю: если фидеикомиссом завещаны сосуды из золота или серебра, а наследник просрочил исполнение, то он обязан выплатить проценты только в том случае, если наследодатель предназначал эти предметы для продажи, в противном случае – нет, следовательно, только если подразумевался, собственно говоря, денежный фидеикомисс, который следовало исполнить только путем продажи указанных сосудов[223]223
  L. 3, § 4 de usur. (22. 1). В L. 51, § 1 de her. pet. (5. 3), которая могла бы вызвать некоторые сомнения, явно предполагается, что наследник продал плоды, полученные до литисконтестации, т. е. превратил их в деньги, которые теперь он должен (см. ниже, § 271).


[Закрыть].

2. Широко распространено мнение, что процессуальные проценты можно было требовать в случае свободных исков, но не в случае строгих. Это мнение обладает большим правдоподобием благодаря совершенно недвусмысленному предписанию, согласно которому посредством condictio indebiti можно требовать только ошибочно уплаченные деньги, но не проценты с них[224]224
  L. 1 C., de cond. ind. (4. 4): «Usuras autem ejus summae praestari tibi frustra desideras: actione enim condictionis ea sola quantitas repetitur, quae indebita soluta est».


[Закрыть]. В этом безусловном отрицании выражен троякий смысл: нельзя требовать проценты начиная с момента совершения ошибочного платежа, а также с возникновения просрочки и, наконец, с момента литисконтестации; это последнее положение непосредственно относится к нашему случаю. При этом весьма естественно напрашивается объяснение этого решения тем, что названный иск был кондикцией, т. е. можно усмотреть выражение правила именно в том, что во всех кондикциях нельзя было требовать процессуальные проценты. Однако это предположение безосновательно, и дело обстоит, скорее, следующим образом.

Когда требовали вернуть наличные деньги из займа, или из стипуляции, или как недолжно уплаченное, то это можно было сделать не иначе как посредством certi condictio. Характерной особенностью данного иска было то, что указываемая определенная денежная сумма должна была быть одинаковой в интенции и кондемнации, и это неизменное предписание судье полностью исключало любое дополнительное увеличение суммы в судебном решении, стало быть, и любое принятие во внимание процентов.

Зато если предметом стипуляции также были деньги, но саму сумму денег не называли, а ставили ее в зависимость от внешнего обстоятельства[225]225
  Например: «quanti fundus Cornelianus est, dare spondes?»


[Закрыть], то хотя это также обосновывало строгий иск – кондикцию, но она могла иметь только incertae pecuniae Condemnatio[226]226
  Gajus, IV, § 49–51. Итак, формула была о «quanti res est» или о «quidquid dari fieri oportet».


[Закрыть], а это не мешало судье применить развитое выше общее правило о процессуальных процентах.

Следовательно, даже у самих римлян тем, что исключало процессуальные проценты, был не характер строгих исков, а исключительно особый характер certi condictio (там, где она применялась), и поэтому мы вынуждены утверждать, что процессуальные проценты применялись также и в случае строгих исков (только за исключением любой certi condictio)[227]227
  С давних пор мнения по этому вопросу разошлись. Процессуальные проценты для всех stricti juris actiones отрицают Ноодт (Noodt, De foenore et us., III, 12), Винклер (Winkler, p. 345), Мадаи (Madai, Mora), Либе (Liebe, Stipulation, S. 52); зато их допускают глоссаторы Мартин и Якоб (Haenel, Diss. dominorum, § 56, p. 42), Хубер (Huber, Praelect. in pand., XXII, 1, § 17), Келлер (Keller, § 21, Note 2 und 10). Я вначале придерживался первого мнения (т. 5, § 224, Приложение XIII, п. III), от чего теперь отказываюсь.


[Закрыть]. Непоследовательным было то, что Юстиниан включил безусловный древний принцип в condictio indebiti, хотя в его время уже давно исчезли все формулы.

3. Наконец, среди тех авторов, которые вообще допускают процессуальные проценты, спорным стал вопрос о том, следует ли их применять только к ликвидным или же и к неликвидным взыскиваемым денежным суммам[228]228
  Ограниченного мнения придерживается Каннегиссер (Cannegiesser, Decis. Cassell., T. 1, Dec. 56, No. 6), поскольку он допускает только установленную ликвидность процентов. Кажется, в основе этого лежит ошибочная мысль о наказании, которое не может касаться ответчика, пока существует неопределенность. За неограниченное разрешение выступает Хоммель (Hommel, Rhaps. Obs., 234).


[Закрыть]. Если вопрос должен иметь какое-либо практическое значение, то подобное различие делать нельзя, напротив, и при неликвидных суммах следует платить проценты. Тем самым в отношении ответчика не совершается ничего несправедливого, ведь вся эта уплата процентов обосновывается предпосылкой, что деньги вообще не хранят без всякой пользы, а постоянно используют в какой-либо форме для получения дохода. Если же допустить указанное различие, то ответчику, независимо от оспаривания самого притязания, никогда не будет трудно внести сомнения относительно величины этого притязания и тем самым сорвать применение самого принципа процессуальных процентов.