Текст книги "Интервью под прицелом"

– Дяденька, с вами все в порядке? Вы не сильно ушиблись?

– Хулиганы! – заливалась давешняя пенсионерка. – Человека чуть под поезд не столкнули!

– Милиция, милиция! – кричала молодая мамаша. – Человека убили!

Помощник машиниста пробежал вдоль состава с просьбой сесть в вагоны или отойти от края платформы.

– Тут у вас человека чуть не убили, а вы хотите ехать? – наседала на него пенсионерка. Она чувствовала себя неформальным лидером.

– Да кому он нужен? – отбивался помощник. – Голова закружилась от жары – вот и упал! А вы будете так кричать – и у вас закружится.

– Хам! Хам! – захлопала крыльями «бабушка».

– Этого мужчину пытались столкнуть с платформы, – сказал помощнику машиниста один из подростков. – Я это видел и могу засвидетельствовать. Вызовите, пожалуйста, милицию.

– Давайте так: мы все поедем в город, а на платформе вас уж будет ждать милиция, – нерешительно предложил помощник машиниста. – Вы по дороге все обсудите, подумаете, так ли оно было на самом деле, как говорите.

– Заявление надо подавать по месту совершения нападения, – строго сказал подросток, взявшийся свидетельствовать. – Вызовите милицию сюда. Мы подождем.

Иван Силкин сидел на скамейке и постепенно приходил в себя. «А эти ребята оказались ничего, не хуже нас, когда мы были в их возрасте. Хорошо, хоть куртку надел, не побоялся жары. Куртка заговоренная – опять спасла. Была бы такая у Елисея, может, и он бы спасся…»

Милиция, вызванная по мобильному телефону энергичным подростком, которого звали Алексей, прибыла через двадцать минут после того, как электричка наконец-то уехала. На ней, кстати, отбыла и скандальная пенсионерка, и большинство прочих свидетелей происшествия. Подростки остались. И еще – совершенно непонятно почему – осталась мамаша с ребенком.

– Вы зря не поехали со всеми, – сказал ей Алексей. – Такая жара, а у вас ребенок маленький. Показания мы и сами дадим.

– Да какие там показания, я и не видела ничего. Я мужа жду, он должен из города приехать, а платформа-то одна, – беспечно отозвалась мамаша.

Дежурный милиционер угрюмо осмотрел всю компанию.

– Так, где пострадавший?

– Я пострадавший! – откликнулся Силкин.

– Руки-ноги целы?

– Кажется.

– Ничего не похищено?

Силкин схватился за корзину, убедился, что она на месте, и ответил:

– Ничего не похищено.

– А зачем вы нас вызывали? Кто вызывал?

– Я! – вышел вперед Алексей. – На этого мужчину было совершено нападение, и я могу это подтвердить!

– И кто же на него нападал? – насмешливо поинтересовался милиционер.

– Я бы хотел дать показания в участке!

– Слушай, кончай компостировать мне мозги! Насмотрелся, понимаешь, фильмов и думает, что мы должны тебе, как в кино, выкобениваться! Думаешь, те, кто кино снимает, хоть неделю работали в настоящем участке?

– Вы обязаны записать мои показания. Этого человека пытались столкнуть под поезд, и мы это видели.

– Слушай, парень, а ты случайно не косишь от армии? – перешел в наступление милиционер.

– Нет пока, – ответил Алексей, – я еще в школе учусь.

– Вопрос снимается. Когда придет время – обращайся, я уж тебе дам рекомендацию, где служить. Сразу охоту отобьют показания давать.

– Послушайте, но ведь этого человека только что, буквально на наших глазах, хотели убить! – вмешалась в разговор молодая мамаша. – А до этого в прямом эфире убили его друга!

– В прямом эфире? – переспросил милиционер. – Дело Голобродского, что ли?

Подростки навострили уши – они, оказывается, тоже были в курсе этой истории.

– Мой друг Елисей Голобродский был зарезан в прямом эфире, когда пытался открыть москвичам глаза на деятельность одной преступной шайки. Другой мой друг, Ефим Рафальский, был задушен в больнице, перед тем как у него должны были взять показания.

– Так, а у вас уже взяли показания?

– Да. Но я сказал далеко не все!

– Понятно. Ну поехали тогда давать показания. Все не поместятся, предупреждаю.

– Колян и Лысый со мной, они успели этого гада разглядеть, – распорядился Алексей, – а вы давайте жмите в город, потом расскажем, что и как.

Подростки, несмотря на выпитое пиво, оказались довольно внимательными и полезными свидетелями. В отделении они рассказали о том, что, после того как пострадавший Силкин подошел к краю платформы, к нему со спины приблизился мужчина крепкого телосложения.

– Как только электричка начала подходить к платформе, он толкнул потерпевшего в спину и тут же затерялся в толпе, – сказал Алексей.

– Куда именно он потом пошел?

– Мы же не следили за ним, мы деда подхватили, чтобы он под поезд не загремел! – ответил Лысый. – Я его еще в бок толкнул, чтобы он летел не вперед, а в сторону. А тот чувак сильный оказался: толкнул незаметно почти, но дед бы точно на рельсы кувырнулся!

– Теперь опишите подозреваемого, – велел участковый.

– Ну, во-первых, крепкого телосложения, – начали наперебой вспоминать подростки.

– Да, довольно молодой еще, стриженный коротко, и видно, что спортом занимается.

– И шрам на левой щеке! – вспомнил Алексей. – Я еще, когда шрам заметил, подумал про «Место встречи изменить нельзя»!

– Да у тебя интуиция, оказывается, развита, – то ли в шутку, то ли всерьез сказал следователь. – Постфактум все мы провидцы и предсказатели. Ладно, отправим эти материалы тем, кто занимается делом Голобродского, и там уже решат. Оставьте ваши координаты – на случай, если понадобится подтвердить показания.

Подростки по очереди стали диктовать свои имена-фамилии и контактные телефоны. К удивлению Силкина, у каждого из них был свой мобильник.

На милицейской машине всех четверых довезли до следующей платформы – как раз перед самым прибытием электрички.

В вагоне Силкин разговорился со своими спасителями. К его удивлению, они вполне могли изъясняться на нормальном человеческом языке и только изредка произносили какие-то непонятные слова, разъяснить которые он тут же требовал. Оказалось, ничего особенного: новые виды спорта и компьютерные термины.

«В наше время таких явлений не было, – удовлетворенно подумал Силкин, – вот не было и слов».

8

Группа следователя Болтаева работала с максимальной отдачей.

Сам Сергей Михайлович лично съездил в Генеральную прокуратуру для знакомства с протоколом допроса Рафальского. Поняв, что дело чрезвычайно серьезно и опасность может грозить и другим свидетелям преступления, он прямо из прокуратуры отправился к вдове Рафальского.

– Здравствуйте, Анна Ильинична, следователь районной прокуратуры Сергей Михайлович Болтаев, – представился он, показав в дверях служебное удостоверение.

– Проходите, пожалуйста. – Женщина едва сдерживала слезы, но старалась быть приветливой.

– Спасибо. – Следователь присел на кухонный табурет. – Простите, что беспокою вас в такое тяжелое время. Но нам крайне важно выяснить обстоятельства смерти вашего супруга. От того, насколько быстро мы это сделаем, может зависеть благополучие и даже жизнь других людей.

– Вы не беспокойтесь, спрашивайте, – дрожащим голосом сказала Анна Ильинична. Ей было очень плохо, но она была готова помочь.

– Скажите, пожалуйста, вы сообщали кому-нибудь из знакомых или родственников, что Ефим Борисович был увезен с приступом в Пироговскую больницу?

– Мне, к сожалению, практически некому сообщать. Родственников не осталось. Силкиным позвонила, когда уже на следующее утро… – Она не выдержала и всхлипнула. Потом, взяв себя в руки, продолжила: – Да я сначала и не знала, куда его повезли. Мне следователь Рюрик Иванович позвонил, что у мужа сердечный приступ и его забрали на «скорой». А потом, вечером, звонили из Пироговки, говорили: самочувствие хорошее…

По морщинистым щекам вдовы снова покатились слезинки.

– Простите, бога ради, Анна Ильинична, вот… – Болтаев протянул Рафальской стакан воды, который быстро налил из графинчика, стоявшего на столе.

– Спасибо. – Голос женщины по-прежнему дрожал, но решимости ей было не занимать. Она сделала два глотка. – Вы спрашивайте. Вас, наверное, интересует, каких результатов добилась наша комиссия?

– Вы можете сказать что-то, что еще не говорили следствию?

– Нет. Все, что мы знали, уже рассказали.

– Тогда я не буду повторяться, Анна Ильинична. Но меня очень интересует вопрос, откуда преступник узнал, что Ефим Борисович в больнице. Скажите, никто не заходил к вам в тот вечер с вопросами? Не звонил?

Рафальская ахнула:

– Да! Вы знаете, звонил журналист. Почти сразу после звонка Елагина.

– Не представился?

– Почему же? Сказал, что из «Московских новостей». Даже фамилию называл. Известная такая. Как у детективщика. Этот… Семаков?.. Семенов. Александр, кажется. Вот.

– И вы сказали?

– Да. Я сказала, что Фима не может с ним поговорить, потому что у него сердечный приступ и он в больнице.

– В Пироговке?

– Нет, просто в больнице. Я тогда и сама еще не знала…

– И вы не насторожились?

– Что вы! Я думала, что больше звонков не будет. После того как Елисея Тимофеевича убили. Видели же сами по телевизору, что творилось…

…Разумеется, в «Московских новостях» журналиста Александра Семенова не оказалось. Да и не было никогда.

А в самой Пироговке бок о бок работали коллеги Болтаева с сотрудниками Турецкого. Два оперативника из района беседовали с администрацией больницы и врачами. Володя Яковлев шерстил младший медперсонал, а Галя Романова опрашивала больных, которые находились в палатах на том же этаже, что и реанимационный блок, в котором в ту ночь находился несчастный Ефим Борисович.

Как бы ни был хитер преступник, не бывает преступлений, где не осталось бы следов, где не оказалось бы случайного свидетеля. Просто их не всегда случается найти. В этот раз следователям посчастливилось: дежурная медсестра видела на этаже моложавого мужчину в белом халате и со шрамом на щеке. Кроме того, одна из пациенток тоже столкнулась с незнакомым мужчиной в час, когда посещения больных уже закончились. Она его рассмотрела хорошо, потому что столкнулась с ним нос к носу у женского туалета. И подивилась, что он тут делает. Впрочем, это мог быть и врач из какого-нибудь соседнего отделения. В белом халате был. Каков он на вид? Среднего роста, плотный достаточно. Подстрижен коротко, смотрит с прищуром, подбородок тяжеловат. А на щеке шрам небольшой…

Болтаев срочно направил заявку в экспертно-криминалистический центр МВД России, чтобы специалисты по габитоскопии составили субъективный портрет на основании показаний дежурной медицинской сестры и пациентки больницы. Руководство Пироговки не возражало против поездки больной в ЭКЦ на «Войковскую» для составления фоторобота. Состояние ее здоровья уже позволяло, но Сергей Михайлович так затеребил руководство центра, что в палату – с ноутбуком, оснащенным специальной программой «Faces», – криминалист приехал собственной персоной.

И следствие получило еще один фоторобот преступника-невидимки. Похожий на предыдущий, кстати. Но уже значительно менее расплывчатый.

Герман Тоцкий убежал из враждебной, опасной, чужой страны и вновь спрятался под мамино крылышко. Под этим крылышком было тепло, но не слишком уютно, как будто оно для прочности было обито стекловатой. Он только жалел, что не сразу послушался своего испанского адвоката, но, когда после очередного «казино-запоя» на его собственном пляже (а амбиции Германа позволяли ему считать своей собственностью чуть ли не половину Испанского побережья) был взорван его собственный гидросамолет (вот бы припомнить точно, на имя кого из приятелей была оформлена покупка), Тоцкий поверил, что дело пахнет жареным и поспешно спасся бегством. Конечно, возвращаться ему к матери не слишком хотелось, но Россия была лучшим убежищем на данный момент, особенно с их семейными связями и знакомствами, нежели какая-нибудь тихая, цивилизованная Европа. Как сначала он недоверчиво отнесся к предупреждениям Мигеля, так теперь Герман стал опасаться всего и заранее. А вдруг его уже ищет Интерпол? Даже постригся перед отъездом в аэропорт, чтобы изменить внешность.

Он не знал, как его встретит мать. Больше всего ему не хотелось отчитываться в данный момент по их «общаку», но другого варианта он придумать не смог. Итак, к маме под крылышко, и будь что будет, не расстреляет же его родная мать, а вот от горячих испанских товарищей этого вполне можно было ожидать.

Однако мать выделила сыну лучшую комнату – она всегда берегла ее для сыночка. Но в прежние свои редкие визиты он предпочитал селиться в отелях или у друзей. Теперь же Герман жил дома. И чувствовал себя кумом королю, поскольку действительно – в кои-то веки – оказал матери посильную услугу. И теперь уже она была обязана ему.

Однако эйфория длилась недолго, и потихоньку все стало возвращаться на круги своя.

Спустя полторы недели после приезда он сидел в купальном халате на подоконнике и лениво помешивал чай в дорогой фарфоровой чашке.

– Как я рада, что ты вернулся, сыночка! – ворковала Анастасия, поглаживая при этом своего любимца – жирного рыжего кота. – Осунулся, морщинки вокруг глаз появились!

– Никаких у меня морщинок не появилось! – истерично вскрикнул Герман, отодвигая чашку и подбегая к зеркалу.

– Ну что ты волнуешься! Как девочка! – усмехнулась мать, выпуская кота, изволившего немного пошевелиться, на пол.

– Нет у меня морщинок! – повторил Герман, кисло вглядываясь в небольшой шрам на щеке.

– Ну хорошо, Герочка, успокойся. Я так по тебе соскучилась, а ты мне грубишь, – примирительным тоном сказала Анастасия.

– Мама, не начинай все заново! Почему ты всегда надо мной издеваешься, а потом я же оказываюсь виноватым? – капризно тянул избалованный сынок.

– Ну кто тебе сказал, что ты виноват? – ласково спросила Анастасия. – Подойди ко мне, мой цыпленочек, я тебя поцелую.

– Не надо меня целовать! – выкрикнул Герман. – Я тебе не верю!

– Конечно, ты мне веришь, а кому же тебе еще верить, как не родной матери? Кто единственный тебя любит больше жизни? Без меня ты бы был никем, мальчик мой!

– Пусть я был бы никем! Но ты не изводила бы меня своей любовью!

Герман даже обиженно надул губы. Вообще, он разговаривал с матерью так, будто не вышел из школьного возраста, – и его, и Анастасию такая игра вполне устраивала.

– Ну, разве мать виновата в том, что любит свое дитя? – патетически воскликнула Тоцкая и мельком взглянула на кота. Кот полз к своей миске по-пластунски, как раненый солдат, – не потому, что ему было плохо, ему было просто лень подниматься на ноги. Герман презрительно посмотрел на несчастное животное:

– Ты из меня хотела сделать плюшевого мишку, кастрированного котика, да?

– Герман, тебе надо успокоиться. Я понимаю, что две-три морщины вокруг глаз для тебя – самое ужасное несчастье в жизни, но твоя мать вынуждена как-то зарабатывать тебе на крем от морщин. Поверь, у меня есть проблемы и посерьезнее!

– Нет у меня морщин! – упрямо сказал Герман. – И я не пользуюсь кремом!

– Поэтому, – продолжала гнуть свою линию мать, – помимо заботы о моей кровинушке я должна встречаться с нашими покровителями. Потому что дела наши идут неважно. Ты должен это знать, чтобы не изводить меня лишний раз, не трепать мне нервы!

Тоцкая поняла, что перегибает палку, и притворно всхлипнула, уткнувшись в кружевной платок.

– Ну прости меня, мама! – Герман принял эту не слишком убедительную клоунаду за чистую монету. – Прости, я очень плохой, я знаю!

В доказательство он тайком, чтобы не заметила мать, несколько раз пнул ни в чем не повинного кота. Кот зашипел, но на ноги так и не поднялся.

– Ну конечно же я прощаю тебя! А теперь соберись! Скоро к нам приедут наши партнеры. Разговор предстоит такой, что не стоит доверять его ресторанам или кабинетам высокопоставленных шишек.

До кота наконец дошло, что его хотели обидеть.

– Мау! – возмутился он и проследовал в хозяйкин будуар, где изорвал дорогую ночную сорочку. Чтоб знали.

Тоцкая договорилась с покровителями о встрече у себя дома, потому что так было удобно всем: к тому же мужчины прекрасно были осведомлены о том, что в домашнем баре у Анастасии можно найти такое количество разновидностей алкогольных напитков, о каком мечтает всякий гурман.

Первым, как всегда, явился Афанасий Леонидович.

– О, сын приехал на побывку! – сказал он Герману и потянулся, чтобы похлопать его по плечу. Молодой Тоцкий деликатно уклонился от этого проявления дружбы.

– И уже помог нам в вопросе с чересчур рьяным пенсионером, – похвастала мать и велела: – Поздоровайся с дядей Афанасием.

– Прекрати эти свои шуточки! Какой он мне дядя! – взвился Герман.

– Ну вот, опять капризничает, – пожала плечами Анастасия, – успокойся, прими лекарство.

– Мама, я знаю, какие лекарства производит твоя фирма! Так и скажи, что хочешь меня отравить просроченными антибиотиками!

– Ох, несмышленыш, – вздохнула мать, – неужели я эту гадость буду дома держать? У нас в аптечке лекарства только немецкого производства! Можешь сам проверить!

– Помог, говоришь? Молодец. Бывают же умные дети. А моя дурища в Китай все-таки махнула, – вздохнул Пахомов. – Хоть денег успел ей сунуть, на дорогу и на первое время.

Следом прибыли Михеев и Колодкин. Оба были в подавленном настроении и попытались сорвать зло друг на друге, но Тоцкая их успокоила: не время сейчас сводить старые счеты, когда надо решать общие проблемы.

– Ну где там этот ваш Минков? – недовольно поинтересовался Колодкин и, переломившись, словно складной метр, сел на диван. – Вообще-то мы его ждать не обязаны. Кто он такой, чтобы мы его ждали?

– Давайте пока аперитивнемся! – предложил Михеев и двинулся к бару. Пахомов не стал от него отставать, а вскоре к покровителям присоединился и Герман.

Анастасия вышла на балкон и закурила сигарету. Она усиленно делала вид, что все в порядке, но при этом не спускала глаз с подъездов к дому: автомобиль Минкова она помнила и надеялась, что он появится с минуты на минуту. Ей пришлось выкурить три сигареты, прежде чем он подъехал. Вскоре раздался звонок в дверь: опоздавший стоял на пороге, извинялся, отдувался – словом, выражал полное раболепие и раскаяние. Но на него уже никто не сердился – трое мужчин успели «аперитивнуться», Колодкин был счастлив посидеть просто так на диване и пожевать махонькие профитроли с удачно оказавшегося рядом столика на колесах, ни о чем не думая и ничего не делая, а Тоцкая была счастлива, что гость наконец-то явился.

– Ну что, дела наши неутешительны, – прямо с порога заявил Минков, – «Реливер» обложил нас по всем фронтам. По последним опросам, им доверяют до семидесяти процентов профессионалов и около тридцати процентов потребителей. Притом что шестьдесят процентов потребителей затрудняются ответить на вопрос о доверии. Вы понимаете?

– Ну что, ты облажался, поздравляю, – сказал ему Колодкин. Минков опешил:

– Извините?

– Вот так. Он облажался, а теперь просит его извинить! – сказал Колодин Михееву. – Нормально, да?

– Бардак на корабле, ешкин кот! – ответил Михеев.

– Вы это все серьезно? – переспросил Минков.

– Подождите, подождите, господа, «Реливер» – это наша общая проблема! – остановила зарождающийся скандал Тоцкая. – Присаживайтесь, попьем кофе, обсудим наши проблемы.

У Тоцкой не было горничной, она считала подобное барство неуместным выпендрежем: вполне хватало домработницы, приходившей по утрам, когда Тоцкая уезжала по делам, и наводившей в квартире порядок. А уж приготовление кофе она и подавно никому бы не доверила. Но гости, отведавшие напитков из бара, не собирались останавливаться на достигнутом и делали вид, что попить кофе предложили не им, а вот этим стенам. Особенно усердствовал Герман – подливал и подливал себе виски, думая, что мать этого не замечает.

– Кому с сахаром, кому с молоком? – повторила Тоцкая. Мужчины оторвались от поглощения дармовых напитков и соизволили наконец обратить внимание на хозяйку.

– Мне слабый, если можно, без сахара и сливок, – ответил Колодкин.

– А мне крепкий, с сахаром и коньяком, – сказал Пахомов.

– На ваш вкус, – деликатно кивнул Минков.

– И мне на ваш вкус. Только покрепче все же, если можно, – сказал Михеев.

– А я буду чай! – независимо сообщил Герман.

– Герочка, помоги мне накрыть на стол, – ласково позвала его Тоцкая.

Недовольно отставив бокал, Герман пошел за ней. Уже на кухне он получил суровую выволочку:

– Сколько раз я тебе говорила – не пей перед деловым разговором!

– Так все же пьют.

– Все знают свою норму! А ты не умеешь сдерживаться. Если в баре есть бутылка виски, то надо выпить ее всю?

– Ну почему всю?

– Потому что с такими темпами ты выпьешь ее как раз к окончанию разговора! И повалишься под стол на глазах у деловых партнеров!

– Я когда-нибудь падал под стол? – возмутился Герман. – Что ты на меня вечно наезжаешь? Попользовалась, стал не нужен – и теперь можно, так? Если ты не прекратишь меня притеснять, я уеду в гостиницу!

– Ну тише, тише, – погладила его по плечу мать, – не кричи, все же слышно. Я просто забочусь о тебе, что же в этом такого?

Тем временем серьезные господа рассаживались в гостиной за большим столом.

– Ну как там обстоят дела с этим, как его, который еще «Реливер» поддерживает? – прищелкнул пальцами Пахомов.

– С Мясниковым? – подсказал Колодкин. – Хуже, чем я предполагал, но лучше, чем могло быть. Парень, конечно, зарывается, но пока не беспредельничает – и то хлеб.

– Куда ему беспредельничать, он же у нас типа положительный герой, хороший парень! – ухмыльнулся Минков. – Ему положено вести себя строго в соответствии с законом!

– Нам бы тоже неплохо о нем иногда вспоминать, – хмыкнул Михеев, – и совсем уж не зарываться!

В это время Тоцкая и Герман принесли кофе, поставили чашки-блюдца перед гостями, сливочник, сахарницу, вазочку с шоколадом и печеньем и уселись за стол немного с краю.

– Какое счастье, что мы можем встретиться в спокойном, тихом месте, где нет посторонних ушей и возможных прослушивающих устройств, – сказал Пахомов, пододвигая к себе сахарницу.

– Счастье наше было бы полным, если бы мы могли поговорить о погоде, политике и разойтись, – заметила Тоцкая. – А у нас, как я понимаю, серьезные проблемы! Эта тварь Руденский ставит мне условия! Мне, вы подумайте! Мало того что он спустил на меня своего пса, этого Орехова! Так вот теперь он ставит нам условия!

– Да? – удивленно спросил Герман. – Как он смеет?

Тоцкая под столом наступила Герману на ногу: мол, не мешай, не до тебя сейчас.

– Сергей Олегович, а вы не можете ничего с ним сделать, с Мясниковым этим? Какие-нибудь неприятности по службе ему подкинуть или что-нибудь в этом духе? – спросил Михеев. – Если Мясникова прижать, то Руденский без него много не нагадит, как вы считаете, господа?

– В этом было бы здравое зерно, если бы мы задумались о наших врагах чуть раньше, – вздохнул Колодкин, проглотив наконец печенье. – Теперь, даже если мы избавимся от Мясникова, Руденский выстоит. Кажется, он приобрел большую популярность среди мелких аптечных сошек.

– Мнение мелких сошек ничего не значит, – сказала Тоцкая, – Руденский волнует меня не из-за того, что его популярность якобы возрастает. Он пытается ставить мне условия. Мне, вы подумайте!!

– А что говорит вам этот ужасный человек? – спросил у Тоцкой Пахомов.

– Да все то же. Дескать, «Параллакс» выпускает негодные лекарства, будто бы он и его псы неофициально проверяли это уже несколько раз.

– Блеф. Если бы были проверки, мы бы узнали! – стукнул кулаком по столу Колодкин. – И уж если бы ему удалось организовать проверку в обход меня и всех вас, он бы немедленно обнародовал результаты.

– А вдруг он припугивает-припугивает, а потом как нагрянет с проверкой и скажет, что предупреждал? – спросил Герман.

– Полагаю, что мы сейчас совершенно не о том думаем, господа, – неожиданно вмешался Минков, до того, казалось, увлеченный смешиванием кофе с коньяком. – Все эти угрозы должны быть нам по барабану. Важно то, что «Реливер» запросто может выиграть тендер, на который мы так рассчитываем!

– Я тоже об этом думала, но мне казалось, что это мои фантазии, – встревоженно ответила Тоцкая, – все-таки угрозы этих людей нужно делить на два. Я не верю в то, что они обратятся в силовые структуры, а действуя своими вялыми методами и запугивая нас какими-то там проверками, они ничего не добьются. Или у вас есть другие сведения?

– Да я же, кажется, как пришел, сразу их и выложил. У «Реливера» сложился более привлекательный имидж, чем у нас. Его лекарствам отдают предпочтение. Это уже не угрозы нашего врага, а объективные факты! Если аптеки выбирают «Реливер», мы можем быть почти уверены в том, что проиграем эту войну! – покачал головой Минков.

– Об этом не может быть и речи! – воскликнула Тоцкая. – Убивайте, берите заложников, взрывайте дома – но «Страда» выиграет тендер!

– Давайте вот только не будем совершать террористических актов! – замахал руками Михеев, – это общественный резонанс, ешкин кот, а он нам совсем не нужен!

– Можно попробовать припугнуть этого Руденского, – предложил Герман, – или даже убрать.

– Если бы мы спохватились чуть раньше, когда он только начал набирать обороты! – развел руками Минков. – Теперь, даже если убрать Руденского, ничего не изменится. «Реливер» представляет опасность целиком, как явление!

– Значит, надо убить сам «Реливер», – спокойно сказал Герман.

– Не надо только шутить! – цыкнула на него мать. – Не знаешь, что сказать, – молчи.

– А я знаю, что сказать, мама, – ответил он, – я, как ты помнишь, уже сумел вам помочь. И если ты и теперь меня выслушаешь и вы, господа, то станет понятно, что моя идея – единственный наш шанс на спасение!

– Ну давайте послушаем молодого человека, – откинулся на спинку кресла Михеев. Это было сигналом: все присутствующие тут же благосклонно посмотрели на Германа, и даже Тоцкая была вынуждена криво улыбнуться и позволить сыну высказать свои мысли.

– Разумеется, бесплатно генерировать идеи я не собираюсь, – начал свою речь Герман. – После того как вы согласитесь с тем, что моя версия устранения конкурента с нашего пути самая правильная, мы обговорим сумму гонорара. В принципе пять тысяч долларов – достойная цена.

– Пять штук за какую-то болтовню, на секундочку? – опешил Пахомов.

– Да, молодой человек, вы как-то слишком борзо подходите к вопросу! – согласился Колодкин.

– Ну хорошо. Тогда ваша жадность будет причиной нашей гибели, – эффектно сказал Герман и невозмутимо отхлебнул из чашки остывший чай. – Пора привыкать к новым временам, господа, вы безнадежно отстали от жизни.

– И в чем же, с твоей точки зрения, заключается отличие новых времен? – спросил скептически настроенный Афанасий Леонидович.

– А в том, что пора привыкать платить не только за исполнение, но и за саму идею. Креатив нынче дорог. Исполнителя можно нанять и за копейки, но что вы ему поручите, если сами ничего придумать не в состоянии.

– Почему ты считаешь, что твоя идея стоит этих денег? – спросила Тоцкая. – Может быть, кто-нибудь другой запросил бы куда меньше!

– Во-первых, кому-нибудь другому вы не расскажете того, о чем знаем только мы, – спокойно сообщил Герман. – А во-вторых, из всех нас я один достаточно много времени провел за границей и узнал немало поучительных историй о тамошних методах борьбы с обнаглевшими конкурентами.

– А способов борьбы с обнаглевшими подельниками тебе не демонстрировали? – спросил Михеев.

– Это будет стоить отдельных денег, – нахально заявил Герман. – Ну так что, спасаться будем?

– Герман, ты уверен, что твоя идея действительно настолько хороша, что поможет нам потопить этот «Реливер»? – осторожно спросила Тоцкая. – Нам ведь не жалко денег. Нам просто нужны гарантии!!

Герман наслаждался очередной переменой ее отношения к своей персоне – сейчас Тоцкая смотрела на него с надеждой. Он был главой семьи, хозяином ситуации, а она – слабой женщиной, в надежде глядящей на него и ждущей спасения.

– Ну, мама, гарантий тебе не может дать никто, даже сам Господь!

– Ладно, – сказал Минков, – давайте все же выслушаем версию юноши. В конце концов, если она действительно так хороша, что поможет нам расправиться с конкурентами, – неужели мы пожалеем денег?

– Как хорошо распоряжаться общими деньгами, – заметил Колодкин. – Нет, конечно, если идея настолько хороша… А вам, юноша, должно быть стыдно брать деньги с коллег по бизнесу!

– Но я же не вхожу в общую долю, – кротко ответил Герман, – надо же и мне как-то перебиваться. К тому же я прошу сущую мелочь, которая будет даже незаметна на фоне ослепительных доходов, которые вы получите, выиграв этот тендер!

– Ну рассказывайте! – махнул рукой Колодкин.

– Как вам всем известно, господа, – начал Герман, – я жил в Испании и изучал приемы и уловки тамошних корпораций.

«Господа» одобрительно закивали, и только Тоцкая презрительно поджала губы: что-то не слишком она верила в то, что сын занимался в Испании именно этим. Но перебивать его она не посмела: того и гляди, обидится, откажется говорить или затребует еще больший гонорар – с него станется.

– Так вот, – продолжал Герман, – в Испании, а также в Германии и Америке не так давно прогремели крупнейшие аптечные скандалы. Представляете – герр Штюберт приходит в аптеку за средством от простуды «Tylenol» – его женушка, фрау Штюберт, простудилась, катаясь на лошади, и желает излечиться. Муж покупает то, что он привык всегда покупать в таких случаях, приносит домой, дает жене, а та через пару минут умирает в страшных мучениях у него на руках. И совсем не от простуды или какого-нибудь неизвестного пока осложнения. Да-да, сначала муж думает, что это птичий грипп и клянется больше никогда не есть курятину, но медицинское освидетельствование, то есть вскрытие, показывает, что все дело в таблетках!

Выдержав эффектную паузу, Герман добавляет:

– В них был сильнодействующий яд!

– Ты предлагаешь нам начать производство ядовитых препаратов? – переспросила не понявшая идеи Тоцкая.

– Нет, конечно. Поскольку случаев отравления было несколько, полиция выяснила, что ядовитые препараты были произведены одной и той же фирмой – это я говорю о случаях, произошедших в Германии и Испании. В Америке же выяснилось, что препараты были произведены разными фирмами, но доставлены в аптеки одной службой. Пресса раздула все три дела и превратила их в скандал государственного значения. Так что репутация «отравителей» навсегда закрыла этим фирмам путь в большой бизнес.

– А они, конечно, были ни при чем? – догадался Прохоров.

– Разумеется. Во всем было виновато начальство пострадавших компаний – оно не желало играть по общим для всех фармацевтических компаний правилам. И конкуренты устроили им Варфоломеевскую ночь.

– Неплохо, – кивнул Колодкин. – Но в итоге ведь пострадали ни в чем не повинные люди.

– Ну да, кто-то, конечно, умер, – небрежно махнул рукой Герман, – но зато после этого руководители всех фирм стали как шелковые: никто не смел перечить главному боссу.