Текст книги "Интервью под прицелом"

5

Больше всего Елисея Тимофеевича Голобродского в данной ситуации угнетало, что им приходится вести партизанскую войну. Нет, конечно, их комиссия была организована и зарегистрирована в качестве общественной организации вполне официально, но в наши смутные времена роль подобных организаций и комиссий практически сведена к нулю.

Полковник себе не лгал, будто бы в прежнее время страна жила в раю. Партийная номенклатура тоже любила сытно поесть, а на прием к секретарю обкома простому смертному было не пробиться. Разве что самим партийцам это для чего-то было нужно. Однако единогласно голосующее общество, как ни странно, могло хоть как-то влиять на ситуацию. Пусть не в целом по стране, но в доме, в колхозе, в цеху, на заводе – вполне вероятно. Потому что от народа безоговорочно требовалось одно: играть по правилам. Но хоть сами-то правила существовали. Не покушайся на власть, которая принадлежала, принадлежит и принадлежать будет коммунистам – вот основное. А в рамках этого правила за собственное благополучие можно было и побороться. Имели вес профкомы, начальство прислушивалось к прессе, особенно к центральной, работала милиция. Причем защищала, а не обирала граждан. А теперь?.. Трудно, очень трудно…

Хотя ветеран по праву гордился, что возглавляемый им городской общественный комитет защиты прав пенсионеров в социальной сфере нередко и теперь приносил реальную помощь, но в случае с хозяйством Тоцкой и со странными махинациями в аптечной сфере стоило признать, что их работа не приносит результатов.

Все попытки достучаться до властей, привлечь внимание к проблеме заканчивались ничем. Голобродский сам записался на прием к командующему войсками ПВО Московского военного округа. По личному вопросу. Встреча должна была состояться в прошлый понедельник еще, но, прибыв на аудиенцию, он два часа без толку провел в приемной. Потом адъютант – или теперь их секретарями будто называют? – вежливо, но немногословно извинился: в связи с неотложными делами генерал, мол, принять сегодня не сможет. О времени следующего приема вас известят письменно. И вот уже две недели ни слуху ни духу.

Не добившись встречи с Красниковым, члены комиссии пытались пробиться выше. Но его начальники тем более были недоступны, а подчиненные просто отказывались разговаривать, отправляя членов комиссии к начальству.

По этому замкнутому кругу можно было бегать вечно.

Рафальский и Силкины разослали в главные газеты и журналы страны и на центральные телевизионные каналы письма, где описывали сложившуюся в Москве ситуацию с медикаментами. Но всем без исключения журналистам известно, что поток писем с жалобами на инопланетян, которые «облучают мозг», ежегодно увеличивается весной и осенью. Ну да, тарелки так и кружат над головами, а тут какой-то бездоказательный бред по поводу военнослужащих высоких чинов, которые сдают подотчетные им заброшенные ангары в аренду мошенникам. Инопланетяне и те большего внимания заслуживают.

Впрочем, из одной московской газеты пришел по крайней мере стандартный официальный ответ в три строчки. Сообщали, что сигнал получен, благодарили за информацию и обещали провести журналистское расследование, когда будет возможность. Но текст письма пенсионеров опубликован не был. Да и разоблачительных материалов никаких Елисей Тимофеевич в газете не обнаружил.

Одно из первых писем, сигнализирующих о нарушениях, было написано и отправлено самим Голобродским на имя директора аптечного департамента Афанасия Пахомова. Но здесь вообще только молчание было ему ответом. Хотя общественник прекрасно знал, что подобное обращение не может не послужить основанием для тщательной проверки всего ведомства.

Вот и выходило, что помочь в расследовании может только партизанская выходка Зоси, устроившейся администратором на Центральную аптечную базу. Если ее начальник и правда замешан в махинациях и фальсификациях с лекарственными препаратами, то невестке Силкиных просто опасно там находиться. Но другого выхода нет. Устанавливать слежку за Тоцкой невозможно: та ездит на роскошных автомобилях, наверняка у нее есть и охранники. Действительно, разве горстка пенсионеров может противостоять преступлениям, которые совершаются с таким размахом…

Создав специальную комиссию по делу Тоцкой, отставной полковник не забывал и о других общественных делах.

Нежная весна в Москве была в самом разгаре. Первые дни майских праздников выдались на редкость теплыми и солнечными, еще не показалась и первая листва на деревьях, но тепло было, как летом. Город скинул зимние одежки и усиленно готовился к весеннему празднику. Шумиха, которая была устроена властями в связи с приближающимся юбилейным праздником Победы в Великой Отечественной войне, была не по душе ветерану войны и труда Голобродскому.

9 Мая – это был один из его самых любимых праздников, однако слишком показательны и бесполезны были подготовительные мероприятия. Раньше его и других ветеранов накануне Дня Победы обязательно звали в школы, где старики делились с подрастающим поколением своим знанием «жизни и смерти». (Так Елисей Тимофеевич называл эти встречи.) А теперь о них вспоминали, когда кому-то из властей предержащих или тех, кто только намеревался прийти к власти, требовался повод устроить показательную благотворительную акцию. Голобродский терпеть не мог, когда его используют, тем более когда используют великую историю его великой страны – для достижения каких-то выгод или сомнительных целей.

Тем более накануне Дня Победы активизировались мошенники различной окраски. Оказывается, социально незащищенные пенсионеры, ветераны и инвалиды – вполне подходящая часть населения. Подходящая в смысле отъема денег. В конце апреля комиссии, деятельностью которой руководил Голобродский, удалось раскрыть ряд афер, когда под предлогом «подарков от префектуры» в дома ветеранов проникали мелкие воришки. Пока старики искали свои паспорта и пенсионные удостоверения, аферисты выглядывали, где хозяева квартиры хранят деньги, а потом просили стакан воды. Хозяин выходил на кухню, приносил воду, короче говоря, отсутствовал в комнате максимум минуты две, но этого хватало, чтобы по уходе визитеров обнаружить пропажу всех своих сбережений (как правило, речь шла о «похоронных деньгах», больная тема, особенно для одиноких стариков). Стоит ли говорить, что никаких подарков ветеранам не доставалось. Компанию воришек удалось поймать достаточно легко, когда к подполковнику Рафальскому пришли гости «с доброй вестью от префектуры». Ефим Борисович был уже в курсе подобного мошенничества и незаметно для гостей просто вызвал милицию. А до ее прихода задерживал гостей мнимой забывчивостью и «старческой болтовней»: делал вид, что не помнит, где спрятал ветеранскую «ксиву», зато вспомнил множество фронтовых баек. И, заслушавшись, неудачливые мошенники попросту не успели ретироваться.

Вообще, само слово «подарки» накануне Дня Победы все чаще принимало для ветеранов издевательский оттенок. Довольно было случаев, когда подарки, напоминающие подачки (килограмм гречневой крупы, пачка чаю и вафельный тортик), даже и не разносились по домам, а за ними требовалось идти в ЖЭК, или в префектуру, или на праздничный концерт в обязательном порядке. Даже неходячие инвалиды войны были обязаны за подарком явиться лично – согласно каким-то административным распоряжениям. Что уж тут говорить – даже бюрократия времен Советского Союза не доходила до таких тонких извращений.

Голобродский терялся – он не понимал, какой смысл жаловаться властям, когда он видел, что творили эти самые власти. Чего стоит одна только монетизация, когда у стариков отобрали, казалось бы, копеечные, но на самом деле столь важные льготы. Ладно, по крайней мере, в Москве мэр компенсировал транспортные расходы. Но то, что творилось сейчас в аптечной системе, требовало действительно серьезного разбирательства, даже если не брать во внимание махинации Тоцкой.

Сам-то Елисей Тимофеевич с достаточной долей пренебрежения относился как к рекомендациям врачей, так и к медикаментам. Он считал себя совершенно здоровым стариком, но прекрасно понимал, что многие его ровесники несут в аптеки свои последние копейки, что списки льготных лекарств чуть ли не ежедневно сокращаются. Что явно кто-то из чиновников берет большие «откаты» с поставщиков, потому что официально выделяемые суммы на жизненно важные лекарственные препараты совершенно не соответствовали тому, что наблюдалось на прилавках аптек. Казалось бы, все просто. Все льготники и тяжелобольные состоят на учете в органах здравоохранения по месту жительства, в префектуры направляются списки с указанием количества необходимых препаратов, выделяется бюджет на их приобретение. И проблема решена. Однако медикаментов на всех почему-то всегда не хватало. Или их приобретали по более высоким ценам, а значит, в меньших количествах, или их разворовывали еще по пути в аптеки. Конечно, по коммерческим ценам необходимые лекарства можно было найти в любое время суток и в любой аптеке, но не всем это было по карману.

С одной стороны, ветерана войны беспокоило, что он со товарищи играют в самодеятельность, но с другой – иных вариантов на данный момент не было. Доверху было не достучаться, только и оставалось действовать собственными силами.

– Мы еще повоюем! Рано нас на пенсию списали! – неоднократно повторял бодрый старик в поисках справедливости. – Мы еще наведем порядок, есть порох в пороховницах!

Голобродский уже подумывал о том, чтобы отозвать Зосю из ЦАБа, дурацкой и опасной казалась ему эта партизанская инициатива. Однако вчера младшей Силкиной удалось накопать действительно интересные факты.

Работа у нее на самом деле оказалась непыльной. Зося оформляла бумаги экспедиторам и подписывала накладные тем, кто привозил товар на склады. Для неосведомленного человека в этих бумагах не было ничего интересного. Однако Зося шпионила со знанием дела, она отмечала, что импортные высококачественные препараты, поступавшие по линии гуманитарной помощи, реализовывались вовсе не в бюджетные больницы и обычные муниципальные аптеки, а распределяются по непонятному пока ей принципу, однако вскоре Зося разобралась с этим вопросом. Те лекарства, которые предназначались для социально не защищенных категорий, попадали исключительно в частные аптеки, причем чаще всего в накладных, которые ей приходилось подписывать, значилась фирма «Страда».

Зося не замедлила сообщить Голобродскому о новом «фигуранте» в их деле и начала уже подумывать о том, чтобы уволиться из ЦАБа. Очень ее беспокоило то, что она подписывает все эти накладные. С одной стороны, Даниэль Всеволодович ей объяснил, что ее подпись не несет юридической ответственности – это просто необходимо для контролирования экспедиторов. Действительно, она же не принимала решения, что и куда отправить, однако на душе у Зоси было неспокойно.

…Уже который день Елисей Тимофеевич пытался найти прямой выход к сотрудникам известных и солидных изданий или телепередач. Отдавая себе отчет в том, что письма его комиссии, скорее всего, летят в мусорный ящик непрочитанными, а в лучшем случае летят туда же сразу после прочтения, Голобродский не терял надежды предать гласности те факты, которые стали известны комиссии. Эти факты он доложил бы, разбуди его посреди ночи.

Первое, что просроченные фармакологические средства не утилизируются, а вновь поступают в столичные аптеки на реализацию, только в других упаковках.

Второе, что в Подмосковье и соседних областях существует целая сеть криминального производства фальсифицированных медикаментов.

Третье, что это производство находится на территориях округов ПВО.

Четвертое, что мошенникам и фальсификаторам покровительствуют чиновники самого высокого уровня.

Некоторые эти сведения общественная комиссия была готова подтвердить документально, касательно других имелись лишь косвенные улики, но если привлечь внимание властей и широкой общественности, то Голобродский и его соратники готовы хоть сейчас предоставить материалы, на основании которых можно провести более серьезное расследование.

Елисей Тимофеевич дошел до того, что по нескольку часов в день простаивал то перед редакциями газет, то перед офисными зданиями телеканалов в надежде, что удастся столкнуться с кем-нибудь из известных журналистов и привлечь его внимание. Но все было тщетно.

Удача, как это часто бывает, улыбнулась неожиданно. И совсем не с той стороны, откуда ждали.

Майское утро началось с неожиданного звонка, Елисею Тимофеевичу позвонили из редакции столичного телеканала МНТК.

– Здравствуйте! Я могу поговорить с Елисеем Тимофеевичем Голобродским?

– Да, я вас слушаю. А с кем имею честь беседовать?

– Меня зовут Екатерина Андрюшина, я журналист Московского народного телевизионного канала.

– Да, слушаю внимательно. А позвольте полюбопытствовать, по какому поводу вы звоните и кто вам дал мой номер телефона?

Ветеран-общественник был не так уж прост, он был готов к провокациям и держался настороже. Конечно, звонок с телевидения – это для него очень приятная неожиданность, тот шанс, которого он так тщательно добивался, но сначала следует убедиться в его достоверности.

– Да-да, конечно! Телефон ваш мне дали в Обществе ветеранов. По этому поводу я и звоню.

– Слушаю внимательно, – повторил Голобродский.

– Разрешите вас поздравить с наступающим праздником – с юбилеем Победы в Великой Отечественной войне! – начала говорить Екатерина как по бумажке, но что-то замялась и продолжила просто: – Вы не согласились бы встретиться со мной и съемочной группой, чтобы дать небольшое интервью.

– А что вы хотите у меня спросить?

– Понимаете, Елисей Тимофеевич, дело в том, что на нашем канале сейчас транслируется цикл передач, посвященных нашим ветеранам, тем, кому мы обязаны самой жизнью. В преддверии праздника очень много уделяется внимания этой теме.

– И это правильно! – перебил ее Голобродский и добавил ворчливо: – Хотя бы перед праздником о нас вспоминаете…

– Ну что вы! – растерялась Екатерина, но не нашла что возразить и замолчала.

– Ладно, – усмехнулся ветеран. – Простите ворчливого старика, продолжайте. О каком интервью идет речь?

– Елисей Тимофеевич! Я веду репортажи с улиц Москвы. Простые люди – посредством нашей камеры и нашего телеканала – могут обращаться напрямую к руководителям различных городских служб, высказывать претензии к их работе, передавать пожелания.

– Да-да, это очень интересно, – обрадовался Голобродский.

– Но в эти дни наши репортажи посвящены исключительно приближающемуся Дню Победы. Мы беседуем с ветеранами, просим их делиться своими воспоминаниями – например, об обороне Москвы.

– Екатерина, но я не участвовал в обороне Москвы.

– Да, мне рассказали вашу биографию, Елисей Тимофеевич, тем не менее нам очень хочется встретиться именно с вами.

– Хорошо. А когда я должен явиться в вашу студию?

– Ой! Как здорово, что вы согласились! – совсем по-детски обрадовалась Екатерина. – Только разговор будет не в студии, а прямо на улице. Я могу вам зачитать план передвижения нашей съемочной группы, и вы выберете, где вам будет удобнее с нами встретиться.

– Екатерина, у меня к вам есть встречный вопрос.

– Конечно, Елисей Тимофеевич! Любые вопросы, лучше все решить прямо сейчас.

– Будет ли это диалог в прямом эфире, или вы потом подрежете-подчистите все то, что вам наговорит болтливый старик?

– Ну что вы! Конечно, это прямой эфир, поэтому мы так тщательно и выбираем наших респондентов. Только и у меня к вам, Елисей Тимофеевич, есть просьба деликатного характера.

– Я должен поблагодарить кого-то из чиновников в прямом эфире? – насмешливо спросил догадливый полковник.

– Нет-нет, это если вы сами захотите, благодарственные слова исключительно по вашему пожеланию. Просто дело в том, что наши репортажи должны выглядеть незапланированными, просто мы выбираем человека из толпы, и он уже сам представляется в камеру и рассказывает о себе. Большая просьба заключается в том, чтобы вы вели себя естественно, будто мы с вами не договаривались о встрече специально.

– Да, конечно, Екатерина, это как раз не самое трудное. Но вы твердо обещаете, что весь наш разговор выйдет в эфир без купюр и цензуры?

– Разумеется, Елисей Тимофеевич. Вы же взрослый и уважаемый человек, вряд ли ваши воспоминания о военных событиях требуют вмешательства ножниц и «бипов».

– Хм, то есть даже «бипов» не будет? – обрадовался Голобродский, уже предвкушающий, как в прямом эфире он будет называть реальные фамилии мошенников аптечной системы.

– А что? Ваши воспоминания щедро сдобрены ненормативной лексикой? – кокетливо обеспокоилась Андрюшина.

– Нет-нет, могу вас заверить, что вся моя речь будет крайне пристойной, Екатерина… как вас по батюшке?

– Ой, да можно просто Катя… Спасибо вам, Елисей Тимофеевич, давайте договоримся насчет места и времени. Вы где проживаете? Вам не трудно выходить из дома?

– Нет, мне совсем это не трудно. Живу я в центре, на Второй Брестской улице, так что если ваша передвижная студия доезжает до этих мест, то я с удовольствием – в любое назначенное вами время.

– Замечательно! Мы как раз планируем завтра организовать эфир с Триумфальной площади, прямо у памятника Маяковскому. Вас не затруднит туда подойти в три часа?

– Вот и славно, можно считать, договорились. Значит, завтра в пятнадцать ноль-ноль, я правильно понял? – Голобродский не мог скрыть своей радости. Если бы он не был пожизненным убежденным атеистом, то сейчас он уверовал бы в Бога. Такая возможность сама плывет в руки. Столько сил было потрачено, чтобы пробиться к журналистам, а тут такая возможность – в прямом эфире, без цензуры, и дело не затягивается надолго. Уже завтра он сможет сообщить о творящихся беззакониях и его услышат миллионы телезрителей, а возможно, и те, в чьих силах действительно навести порядок в аптечной системе…

– Да, Елисей Тимофеевич, точно так. Если вы мне еще сообщите номер вашего мобильного, на всякий случай, вдруг что-то сорвется…

– Не пользуюсь, – сухо перебил старик. – Буду точно в пятнадцать ноль-ноль у памятника, можете рассчитывать, не подведу.

– Спасибо огромное, до встречи! – попрощалась Екатерина.

– До свидания! – отозвался Голобродский и положил трубку.

Уединившись на кухне, Александр Борисович набрал домашний номер Грязнова:

– Привет, Слава. Чем занят?

– Привет. Читаю. – Вячеслав Иванович был не слишком многословен.

– Что? – Турецкий решил говорить в едином стиле со старинным приятелем.

– Клюкву развесистую.

– И давно? – тоном лечащего врача поинтересовался следователь.

Грязнов захохотал:

– Ага! Забеспокоился о моем душевном здоровье? Не бойся, новомодные бестселлеры меня не испортят.

– Да как же не волноваться? Неужто, думаю, старого сыщика на нашумевшее «скромное обаяние российской буржуазии» потянуло.

– Хуже, Саня, – на развесистую историческую клюкву.

– М-дя. Дорос до Дюма, похоже.

– Не. Все равно не угадаешь. – И тут Грязнов спохватился: – Погоди, ты чего звонишь? Может, срочное что? А я тут хихикаю…

– Да нет, Слав. Так. Поговорить по делу. Но не горит.

– Ага. Ну тогда цитатку послушай: «Он увидел ее упругое тело, красивый и чувственный рот, небольшие груди, как две изящные чаши, обращенные внутрь, и желание обладать ею снова накатило на него…»

– Высокий штиль, – согласился Турецкий. – Особенно мне нравятся изящные чаши вовнутрь. Что это за ахинея?

– Только что вышедший «исторический» роман о богеме двадцатых годов. Очередная волна «расследований». Как проклятое «Чека» изничтожало гения, которым мы сегодня гордимся. Толстенный том заявлен как будущий бестселлер. Круче «Гарри Поттера». Там такого почти семь сотен страниц.

– Кто сподобился? Не Митя ли Брыкин? Такие объемы ему привычны: одна «Морфология» чего стоит! Да и тема…

– Не. Неизвестный народу автор. Пока.

– Ну а зачем купил тогда?

– А я и не покупал. В книжном магазине подарили. На мне дело было по трем убийствам. И все – на книжном рынке. Не на базаре в смысле, а в сфере книготорговли…

– А-а… Преступный мир вовсю осваивает территорию культуры?

– Ты же знаешь, преступный мир давно освоил все сферы нашего бытия.

– Точно. Я, кстати, именно по поводу преступного мира и звоню. Проникшего в сферу геронтологии.

– В каком смысле? – помолчав, все же поинтересовался заинтригованный Грязнов.

– В том, что высочайшее начальство приказало бросить все силы прокуратуры и уголовного розыска на раскрытие преступления, жертвой которого стал пенсионер.

– Дожили наконец, – резюмировал Вячеслав Иванович. – Можно теперь и помирать спокойно. Правительство нас не забудет.

– Обратила страна внимание на простых пенсионеров!.. – подхватил Турецкий.

Грязнов откликнулся не сразу:

– Погоди-ка. А фамилия простого пенсионера, часом, не Голобродский?

– Тьфу ты, Слава! – шутливо взъярился Александр Борисович. – Невозможно с тобой. Всегда все знаешь.

– Обижаешь, гражданин начальник! Все же я по долгу службы сводки-то почитываю. Голобродский Елисей Тимофеевич, одна тысяча девятьсот двадцать седьмого года рождения, ветеран Великой Отечественной войны, полковник в отставке, пенсионер, – был убит в результате удара холодным оружием во время прямого телевизионного эфира…

– Молодец, – похвалил Турецкий. – Но кое-чего ты все-таки не знаешь.

– Знаю. – По голосу Грязнова было понятно, как широко он улыбался на другом конце телефонного провода. – Был у нас Меркулов, был. И начальство меня вызывало: оно не возражает. Еще бы оно возражало, когда президент во всеуслышание пообещал… Так что я твоего звонка давно уже жду. И интересует меня один-единственный вопрос: когда общий сбор?..

Был теплый весенний день, лучший из дней той поры, когда на деревьях и кустарниках начинает пробиваться первая клейкая листва и город кажется окутанным светло-зеленоватой дымкой. Конечно, за городом приход весны куда заметнее, по свежевспаханному полю, по темной и жирной земле медленно вышагивают важные грачи, прилетевшие не так давно, но уже ощутившие себя хозяевами этой земли. На речках с грохотом взламывается лед, а весенние ручьи становятся на редкость полноводными, унося остатки растаявших снегов.

Однако и в городе такие дни не лишены прелести, самое начало мая, асфальт за день прогревается солнцем, темная, скользкая зима кажется нереальным и не очень приятным сном. Но и лето с его клятой, особенно в городских условиях, жарой и духотой еще далеко. Замечательное время – поздняя весна, когда совершенно невозможно усидеть дома или в наскучившем за зиму офисе. В такие дни, как правило, с утра до вечера на центральных улицах города полно народу, причем никто не торопится по делам, все с удовольствием откладывают эти самые дела, чтобы просто прогуляться, погреться на раннем солнышке, почувствовать дыхание майского ветерка.

День, когда у Елисея Тимофеевича Голобродского была назначена встреча с Екатериной Андрюшиной, выдался именно таким. Это была пятница, машины уезжали из города – первые пикники и шашлыки, открытие дачного сезона, зато пешего люда в городе оставалось предостаточно. Голобродский вышел из дома с запасом времени, медленно обошел Патриарший пруд, все лавочки в сквере были заняты – трогательные старики с шахматными досками, мамаши с колясками, дети постарше, играющие в свои шумные игры в опасной близости от воды. Казалось, что здесь жизнь замерла – сколько лет Голобродский прожил в этом районе, а Патриаршие пруды все так же казались ему неизменными. Отставной полковник провел неспокойную ночь, сожалея, что встреча произойдет не в студии и у него не будет никакой возможности воспользоваться написанной шпаргалкой-планом, он репетировал свое выступление наизусть. Сны ему снились неспокойные, он очень боялся что-то упустить, забыть какой-то важный факт или, наоборот, оговорить невиновных людей. Хотя о невиновности Анастасии Сергеевны Тоцкой речь не шла.

Голобродский интуитивно угадывал, что второго такого шанса – публичного выступления в прямом эфире – у него уже не будет. Он повторял и повторял про себя обличающие преступников фразы, главной задачей было не дать себя перебить, во что бы то ни стало сегодня он должен рассказать все.

Утро было самое обычное: «лекарство от старости», зарядка, скромный завтрак, душ. Но на душе старика было очень неспокойно. Голобродский не мог найти места в собственном доме, пытался созвониться с Рафальским, посоветоваться с ним насчет предстоящего интервью, но не застал дома ни его, ни Силкина, – видимо, соратники опять отправились с привычным рейдом по районным аптекам.

Голобродский вышел из дома пораньше именно с целью успокоить непонятную тревогу. Он надел сегодня парадный костюм и по привычке приколол к нему полагающиеся к параду колодки орденов и медалей, их было немало. Его первая награда – орден Красной Звезды – и все остальные: орден Отечественной войны, орден «За личное мужество», орден «Победа», медаль «За отвагу», медаль «За боевые заслуги», медали «За взятие Кенигсберга» и «За взятие Берлина». И единственная послевоенная награда – медаль «За безупречную службу».

Привычная с детства прогулка у Патриарших прудов привела его в доброжелательное состояние духа, утренние тревоги и опасения как рукой сняло, ветеран даже тихонько рассмеялся себе под нос, вспомнив, что при выходе из родного подъезда дома на Второй Брестской ему померещилось, будто за ним следят.

– Чушь какая! – буркнул он сам себе вполголоса. – Заигрались мы в разведчиков, запартизанились совсем, вот сегодня выступлю по телевизору – народ правду узнает, и можно не таиться и не прятаться больше с нашим расследованием.

Сверившись с циферблатом командирских часов и убедившись, что в его распоряжении есть еще четверть часа, Голобродский уверенно отправился в сторону Триумфальной площади.

Возле памятника Маяковскому было многолюдно, многие москвичи назначали здесь встречи – второе место по популярности после памятника Пушкину выше по Тверской.

Голобродский огляделся, увидел машину с яркой надписью «МНТК» и помахал рукой, к нему тут же подскочила Екатерина Андрюшина:

– Елисей Тимофеевич, я угадала?

– Да, Екатерина, добрый день!

– Добрый день!

– И когда начнем?

– Буквально через несколько минут. Вы хотите ознакомиться с подготовленными вопросами?

– Нет, Катя, спасибо, вы же сами говорили, что это должен быть экспромт, никаких репетиций, чтобы телезрители не догадались о нашей с вами договоренности, – усмехнулся Елисей Тимофеевич.

– Хорошо, как вам удобнее! – ответно улыбнулась Екатерина. – Тогда мы поступим следующим образом, оператор вас уже приметил, но сейчас ему надо просто поснимать людей, хорошо, что сегодня так многолюдно, возможно, перед вашим выступлением мы запишем спонтанные блиц-интервью, но в эфир их пускать не будем, а трансляцию начнем с вас. Я к вам обращусь, вы представитесь, только не забудьте, мы незнакомы.

– Договорились, – кивнул Голобродский.

– Здравствуйте, уважаемые телезрители! С вами, как всегда в это время, Екатерина Андрюшина, и мы вас снова приветствуем на улицах нашего любимого города. Мы все с нетерпением ждем начала празднования шестидесятилетия Великой Победы нашей страны над немецко-фашистскими захватчиками. Вся страна готовится к этому празднику, в связи с чем наши традиционные репортажи, когда мы беседуем с простыми людьми на улицах Москвы, в оставшиеся до юбилея дни будут посвящены военной теме. Как живется сейчас нашим защитникам – ветеранам Великой Отечественной? Что вспоминается им в эти предпраздничные дни? Какими словами им хочется напутствовать подрастающую молодежь? Итак, мы начинаем!

В это время глазок операторской камеры, казалось бы бесцельно осматривающей толпу гуляющих людей, сфокусировался на наградных колодках Голобродского. Лицо героя предстоящего репортажа стало видно лишь тогда, когда к нему вплотную подошла Екатерина.

– Добрый день! Вас беспокоит Московский народный телеканал, разрешите вам задать несколько вопросов.

– Пожалуйста, – спокойно ответил Голобродский.

– Наши встречи в прямом эфире посвящены приближающемуся празднику – Дню Победы. Я вижу у вас колодки орденов и медалей, вы не могли бы рассказать о том, где и как вы воевали. Но для начала представьтесь, пожалуйста!

– Меня зовут Елисей Тимофеевич Голобродский, полковник в отставке, я рад приветствовать телезрителей. К тому же у меня действительно есть что им рассказать.

– И я, и наши телезрители вас внимательно слушают, – участливой улыбкой подбодрила его Екатерина, но очень скоро, слушая, что говорит этот ветеран, и, между прочим, «рекомендованный ветеран», улыбаться она перестала.

– Меня тут спрашивают, где и как я воевал, так я отвечу: во время Великой Отечественной войны я видел немало смертей и ужасов, но самое страшное заключается в другом. Самое страшное, что и сейчас, казалось бы в мирное время, война продолжается.

«На Чечню намекает старик, – в ужасе подумала Екатерина Андрюшина. – А ведь мне ручались за его патриотизм и благонадежность, полковник все-таки, ветеран войны, а провокатор».

Но Елисей Тимофеевич завел речь вовсе не о Чечне.

– Да, шестьдесят лет назад мы – советский народ – выстояли и победили. Но разве такое будущее мы желали для себя и своих потомков? Я очень рад воспользоваться случаем – и рассказать о том, что сейчас происходит в нашем городе и в нашей стране.

Екатерина пыталась перевести разговор:

– Елисей Тимофеевич! Я вижу, что вы награждены многими орденами и медалями, вот, в частности, орден «За взятие Кенигсберга», не могли бы вы рассказать телезрителям, в каких именно боях вам пришлось участвовать…

Но Голобродский не обращал на нее внимания, он напирал на камеру как танк, и даже противотанковая граната вряд ли смогла бы его остановить.

– Я и мои товарищи организовали комиссию по расследованию случаев мошенничества в сфере фармакологии. И что же нам удалось узнать. Оказывается, в Москве и близлежащих областях существует преступная цепь, которая занимается фальсификацией медикаментов. Фирма «Параллакс», возглавляемая Анастасией Сергеевной Тоцкой, чья лицензированная деятельность предполагает утилизацию лекарственных препаратов в связи с прекращением их срока годности, вместо этого занимается незаконным производством. Этой фирме, по всей видимости, покровительствуют на самом высоком уровне, потому что наша комиссия неоднократно сигнализировала и направляла письма с просьбой проинспектировать деятельность «Параллакса», но эти сигналы не вызывали никакой ответной реакции.

Наши запросы проигнорировал и руководитель столичного Департамента здравоохранения Сергей Олегович Колодкин, и его коллега Пахомов, отвечающий за порядок в аптечной системе…